Текст книги "Кто такой Лу Шортино?"
Автор книги: Оттавио Каппеллани
Жанр: Зарубежные детективы, Зарубежная литература
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
– Mister Ceccaroli for you
– Mister Ceccaroli for you.
Мысли Фрэнка, размышлявшего о предстоящей встрече с Салом Скали, прервал пронзительный голосок Жасмин. Он все пытался понять, что имел в виду Джон Ла Бруна, когда сказал: «Он такой же пижон, как ты». Эта фраза вертелась у Фрэнка в мозгу, причиняя мучения. «Пижон, как ты». Что бы эта хреновина значила?
– Who's he? – рассеянно спросил он секретаршу.
– Вас мистер Чек-ка-ро-ли из Рима, – с некоторым раздражением повторила Жасмин.
Фрэнк еще не успел ответить «о'кей», как на другом конце трубки голос Чеккароли тявкнул на italglish:[13]13
Италглиш – смесь английского с итальянским.
[Закрыть]
– Naise tu iear iu![14]14
Рад тебя слышать (италглиш).
[Закрыть]
– Чеккаро, – сморщился Фрэнк, – давай по-итальянски, лады?
Марко Чеккароли владел частным телеканалом в Риме, покупал и крутил по нему почти все телефильмы «Эрра Продакшн» и каждую неделю доставал Фрэнка, вываливая на него очередные gret aidias[15]15
Великие идеи (искаж. англ.).
[Закрыть] по поводу офигенных мини-сериалов для экспорта в Америку. Фрэнк, который в гробу видал мини-, а равно и макси-сериалы, слушал Чеккароли потому, что тот покупал его продукцию, но прежде всего потому, что не мог сказать ему: «Послушай, а я тут при чем? Я ведь только подставное лицо».
До сих пор Чеккароли всегда общался с Фрэнком по-английски, и просьба последнего перейти на итальянский оказалась для него неожиданной, едва не парализовав его. Как же мне с ним говорить, на ты или на вы? судорожно спрашивал себя Чеккароли.
– Как… как… как пожелаешь… Фрэнк, – пробормотал он в трубку, надеясь, что угадал с местоимением.
– Чеккаро, ты, случаем, не знаком с тем типом из Флоренции, что выклянчил для показа на итальянском рынке «Тенора» Леонарда Трента? – спросил Фрэнк.
– Встречал его несколько раз, Фрэнк, – ответил Чеккароли, хотя понятия не имел, о ком речь.
– Фильм – полное дерьмо, – сказал Фрэнк. – Там рассказывается об одном теноре, о котором никто никогда не слышал, но, по словам этого вонючего козла Трента, у него the highest singing voice,[16]16
Лучший из певческих голосов (англ.).
[Закрыть] каких до сих пор не существовало.
– Трент – режиссер с… причудами, – ответил Чеккароли, восторженный поклонник Трента и всего того, что тот делал в кино. Боже, какие фильмы! Когда их крутишь по ТВ, сразу видно, что они сняты для кино, потому что не занимают весь экран.
– По мне, так он тот еще засранец… Но я не об этом. Тебе известно, что фильм был произведен «Старшип-Мувиз», а, Чеккаро?
– Разумеется, известно, Фрэнк.
– И конечно же, ты знаешь, что теперь я занимаюсь делами «Старшип-Мувиз»?
– Конечно, кто же этого не знает!
– Ну так вот, Чеккаро, надо что-то сделать для этого чертова фильма в Италии!
– Разумеется, разумеется, Фрэнк, – согласился Чеккароли и задумчиво добавил: – А что говорят эти, из Флоренции?
– Чеккаро, – ответил Фрэнк с досадой, – эти, из Флоренции, заполучили фильм и не делают ни хера!
– Тогда, Фрэнк, – засуетился Чеккароли, – если вы мне пошлете рекламные ролики, я могу сразу же начать запускать их по два раза в день!
– It's о'кей, но нам понадобится это… как это будет по-итальянски?
– Может, многократный показ? – предложил Чеккароли.
– Во-во! – обрадовался Фрэнк. – В общем, Чеккаро, ты мне должен организовать сногсшибательную премьеру в Риме с кучей журналистов и критиков!
– Lu ken relax – расслабься, Фрэнк! – отозвался Чеккароли, и эти слова вполне можно было счесть оговоркой по Фрейду, поскольку его самого трясло от возбуждения. – Я арендую мультиплекс, притащу прессу, самую-самую… Организую классный ужин для тебя и Леонарда…
– Отлично, Чеккаро, – прервал его Фрэнк, – посмотрим, когда мы сможем провернуть это дело… – Он шумно листал свой ежедневник. – Твою мать, полно встреч, что за сраная жизнь… так… глядим дальше… Чеккароли затрясло еще сильнее.
– Та-ак… я мог бы прилететь в Италию… скажем, во вторник на следующей неделе.
– Вторник? Следующая неделя?
– Что, слишком рано?
– Нет! – вскрикнул Чеккароли, в руках у которого телефонная трубка уже ходила ходуном. – No problem! Наоборот, отличная идея! Предпремьерный показ – классный сюрприз! Журналисты просто тащатся от таких штучек!
– Ну и ладушки! – ответил Фрэнк. – Я распоряжусь, тебе позвонит синьорина Циммерман. Она, конечно, та еще сучка, но она единственная, кто понимает в этих долбаных рекламных роликах и тому подобном! Bye, Чеккаро!
– Bye, Фрэнк… Спасибо! – выдохнул Чеккароли. Фрэнк положил трубку, взял лист бумаги, что-то записал и по интерфону позвал Жасмин.
Жасмин Артнако – крашеная блондинка с вислой задницей, которую Фрэнк терпел только потому, что она приходилась дочерью Энтони Артнако, – запыхавшись, влетела в кабинет.
– Позвонишь по этому номеру, – сказал Фрэнк, – и договоришься о нашей поездке в Италию…
– Вы летите в Италию?!
Фрэнк смерил ее холодным взглядом. Жасмин опустила глаза и принялась что-то черкать в блокноте.
– Здесь уже все написано, – сухо бросил Фрэнк. – Куда, когда, расписание. Кроме количества билетов, но это я тебе сообщу через пару часов. А сейчас дозвонись до Леонарда и соедини меня с ним.
– Какого Леонарда?
– Что значит – какого Леонарда?! – рассвирепел Фрэнк.
– ^Ах, Леонард Трент? – дошло до Жасмин. – Который снял «Тенора» и «Пластиковую любовь?
– Чаз! – проревел Фрэнк.
Жасмин вздрогнула. В комнату вошел Чаз.
– Ты теряешь время, – сурово бросил Фрэнк секретарше.
Чаз, который трахал Жасмин с первых дней прихода в «Старшип-Мувиз», не ставя Фрэнка в известность, смотрел на нее, будто говоря: «Что тут поделаешь!»
Явно обозленная, Жасмин вышла, волоча ноги.
– К тебе приходил дядя Сал?!
– К тебе приходил дядя Сал?! Когда?
– Четверть час назад, Тони… Я же тебе говорил! Тони разговаривал с Ником, который заявился к нему сразу же после ухода дяди Сала. Он тоже провел бессонную ночь – смотрел по телевизору программу, в которой какой-то тип, трясясь от возбуждения, расхваливал картины Кашеллы и Пурификато. Подумаешь, в гостиной у Тони висели и Кашелла, и Пурификато, и даже Карузо – последнего они с Ником повесили над самым диваном оранжевой кожи. Их вид абсолютно не заводил Тони: ему было отлично известно, что они сегодня уже не trendy.
– Четтина, – закричал Тони, – Четтина, иди сюда! – Четтина вышла из спальни всклокоченная, кутаясь в халат а-ля тетя Кармела. Твою матъ, подумал Тони, и на этой лахудре я женился!
– Ты слышала? – спросил Тони жену, пытаясь прогнать из головы горькую мысль. – К Нику приходил дядя Сал!
– Когда? – потягиваясь, спросила Четтина.
– Сегодня утром, мать твою! – с полоборота завелся Тони. – И чего хотел дядя Сал? – повернулся он к Нику.
– Не знаю, Тони, – ответил Ник. – Правда не знаю… Он мне сказал, что вчера вечером было совершено ограбление… Здесь, в нашем квартале.
– Ограбление?! В нашем квартале?!
– Ну да, ограбление, – подтвердил Ник. – Дядя Сал сказал, что кто-то из местных зашел в лавку дяди Миммо, ограбил его и… застрелил полицейского бригадира.
– Кто-то из местных?! – ахнул Тони и выпучил глаза.
– Да, – кивнул Ник.
– Это невозможно! – затряс головой Тони.
– Приготовить кофе, Тони? – спросила Четтина.
– Валяй! – ответил Тони. – Приготовь кофе и пойди причешись. И вообще приведи себя в порядок, умоляю тебя!
Четтина с испугом посмотрела на него, потом на Ника и с выражением покорности судьбе на лице направилась на кухню.
– Нет, ты посмотри, что творится! – сказал Тони. Ник отрешенно глядел в окно, выходящее в сад.
– А известно ли тебе, Ник, – заговорил Тони, задирая ногу на ногу и демонстрируя при этом пурпурно-красные носки, торчавшие из-под оранжевых брюк, – известно ли тебе, Ники, что случится с тем из жителей нашего квартала, кто ограбит человека и убьет полицейского, да еще бригадира? Может, ты думаешь, что это так, ерунда, ну вроде как по телевизору показывают, в фильмах Баретты, знаешь, когда чувак просыпается утром, напяливает комбинезон, открывает ящик с пистолетами… Блин, Тони, что ты несешь! Этот хренов ящик с пистолетами никогда не держат закрытым! В нем обычно лежат пистолеты, браслеты, золотые ожерелья, толстенные пачки долларов в золотых зажимах… Кто-нибудь даже скажет: если у такого крутого парня в этом долбаном ящике так много денег и золотых побрякушек, на кой черт ему идти и кого-то грабить! А он, козел, наоборот, выходит, делает круг по кварталу, останавливается у винного магазина, входит, гробит парочку полицейских, затем торговца, такого же негра, как сам, выгребает деньги из кассы и уходит, напевая, словно он Майкл Джексон! Твою мать, да такой у нас в Катании из дома выйти не успел бы – его бы пристрелили! Ник продолжал глядеть в окно.
– Ты ведь видел мою барбекюшницу, Ник? – спросил Тони. – Классная вещь, скажи? Такие точно рекламирует «Космополитен». А знаешь, сколько времени я потратил на то, чтобы выбить разрешение на ее установку, а, Ники?
На лице Ника появилось выражение, означающее: ну и сколько?
– Три года, мать их! А я все-таки из семьи Скали, это тоже надо иметь в виду, Ник! В Катании такая бюрократия!.. В Катании, если ты хочешь пойти и ограбить кого-то, ты должен сначала убедиться, что он не платит за крышу, потому что, если он платит, ты не можешь его ограбить, иначе нарвешься на большие неприятности. Значит, ты должен составить список… В общем, если ты решился на грабеж, то сперва должен начинать с тех, кто не платит; таким образом, остальные видят, что таких грабят, и начинают платить, понимаешь? Существует организация, которая тебе говорит, какие магазины можно грабить, а какие нет, чтобы не вышло так, что в один и тот же магазин заявятся два грабителя, и еще она устанавливает очередность ограблений… Мы все-таки не в Америке с ее либерализмом, Ник!
Тони закурил первую из своих сигарет с ментолом (он выкуривал ровно три штуки в день) и продолжил: – В общем, к тому времени, когда ты получаешь разрешение на ограбление, ты знаешь, я хочу сказать, что тебе точно известно, что в бригадиров не стреляют ни в коем случае, потому что, когда их убивают, вся полиция сатанеет… Она никогда не сатанеет, за исключением случая, когда шлепнут полицейского! А уж если замочат бригадира, мало не покажется никому! Когда Альфио… Ты знаком с Альфио? Ах да, ты не можешь его знать, тебя тогда здесь не было. В общем, этот Альфио пошел на дело, получив разрешение, ну, типа оформив все как надо. И вот во время ограбления входит полицейский… В этом случае, это всем известно, грабитель должен сказать: «Извините, синьор полицейский! Я тут граблю магазин, но я все понимаю, я не прав, и вы можете меня арестовать. Это ваша работа, я не сопротивляюсь, я никому не причинил вреда, вот мой пистолет, вот он я». А пистолет, Ник, никогда не заряжен, если хочешь грабить в нашем квартале. Понимаешь, это такой закон – пистолет не заряжать; согласен, закон дурацкий, но пока большой беды от него не было. Усек? Пойманный грабитель проведет пару дней в каталажке, а потом его выгонят взашей, потому что тюрьма на площади Ланц забита под завязку, и представь себе, что будет, если туда сажать каждого, кого поймали на ограблении с незаряженным пистолетом. С заряженным пистолетом грабят только банки, но это совсем другая история, потому что у банков свои, более сложные отношения с крышами. Но что касается магазинов, то тут все четко: тебе не простят ни заряженного пистолета, ни погибшего бригадира. Понятно?
– И что Альфио?… – напомнил Ник.
– Что Альфио? Ах да, Альфио! Значит, так, Альфио берет свой распрекрасный незаряженный пистолет и идет на дело – грабить магазин скобяных изделий. Хозяин магазина был полный псих, он думал так: я торгую железяками, что мне могут сделать, ну, сожгут магазин, ну и хрен с ним, он все равно не мой, а арендованный, а железяки не горят. Видал придурка, а? В общем, во время ограбления входит полицейский. До сих пор все шло хорошо, этот придурок-хозяин даже засмеялся, – посмотрел бы я на него, как он потом стал бы смеяться, когда ему в штаны засунули бомбу… Короче, Альфио передает пистолет полицейскому, все путем. И вдруг ни с того ни с сего… С какой такой дури, что взбрело в башку Альфио, бог его знает, – может, крыша съехала, может, еще что, – только он хватает мотыгу и хрясь по башке бедолаге-полицейскому! А тот при исполнении, представляешь? Он даже успел уже убрать свой пистолет в кобуру и собирался спокойненько надеть на Альфио наручники. А Альфио, это все местные знали, на жизнь зарабатывал грабежами и был в своем деле профессионал, не какой-нибудь там дилетант, он никогда не конфликтовал с бюрократией. И вот на тебе! Спрашивается, что ему в башку ударило?
– А дальше что? – спросил Ник.
– Дальше? Дальше Альфио удрал. Второй полицейский, который сидел в машине, видит, что-то тут не так. Альфио бежит – такого никогда прежде не случалось, – полицейский заводит машину, едет за ним и застревает в пробке. Выскакивает из машины, а Альфио уже след простыл. Ну не бардак?! Газеты, телевидение, шум да гам, на площади целый митинг – дескать, не желаем платить крышам, полицейские озверели, а Альфио в бегах. Ничего себе картинка, да?
Ник кивнул.
– В общем, проходит несколько дней, и вот как-то один полицейский выходит из участка – захотелось ноги размять – и обращает внимание на такую штуку. На другой стороне улицы на железной скамейке сидит мужик. Ну, сидит себе и сидит, чинно так, нога на ногу, в руках газета, и вроде бы он ее читает. Только вот незадача – у мужика нет головы! Нет, конкретно, сидит мужик без башки! Полицейскому сначала показалось, что он чего-то не разглядел. Он протер глаза и двинулся через дорогу. И уже на полпути видит, что голова ровненько так отрезана! Типа сидит на скамейке мужик нога на ногу с газетой в руках и без головы. Он чешет назад, влетает в участок, поднимает тревогу. Полицейские валом валят на площадь, за ними эксперты, и вот в газете находят листок бумаги, а на нем черным по белому написано: «ЕГО БЕЗМОЗГЛУЮ ГОЛОВУ МЫ ОСТАВИЛИ СЕБЕ». Вот таким образом дядя Сал заработал авторитет и занял место своего предшественника. Врубаешься? Тот был не способен держать в руках своих ребят, а дядя Сал, черт возьми, способен! При нем такой промашки не случится!
– Дядя… Дядя Сал? – бледнея, переспросил Ник.
– Дядя Сал, – повторил Тони и посмотрел в сторону кухни. – Ну ты скоро там, Четтина? Сколько ты будешь возиться, чтобы приготовить кофе!
Четтина вплыла в гостиную, величественная, как святая, в черной юбке, в туфлях на каблуке, с подносом в руках и с недовольной миной на лице.
– Сколько тебе сахара, Ник? – спросила она.
– Две ложки, – ответил Ник. – Спасибо.
Тони засмеялся и взял свою чашку кофе без сахара. Четтина села и поправила юбку.
– Значит, – начала она, – дядя Сал приходил к тебе только для того, чтобы сообщить об ограблении?
Именно об этом чуть раньше говорил Тони, так что она только повторила его слова. Между тем Тони про себя думал: дядя Сал наверняка приходил в его дом, чтобы сказать ему, что он паршивый сноб.
– Он мне сказал еще одну вещь… – заговорил Ник.
– Ну и какую же? – Тони закурил вторую ментоловую сигарету за день.
– Он мне сказал, что вчера… что все меня видели на барбекю. Видели, как я… разговаривал с Минди…
Тони во все глаза уставился на Четтину, а Четтина на Тони.
– На барбекю?! – переспросил Тони. – Вчера вечером?!
– Да, – подтвердил Ник.
Тони вскочил, потряс ногой, чтобы опустилась задравшаяся брючина, и сделал два-три шага по гостиной. Твою мать, подумал он, вчера вечером он во всеуслышание называл его снобом, а сегодня утром навещает его дома и говорит ему… то, что говорит. Или Ник совсем спятил, как тот антиквар или как Алъфио… Или это у дяди Сала крыша поехала на хрен!
– Скажи мне, Ник, что ты такое сделал, чтобы дядя Сал изменил свое мнение о тебе? – спросил Тони.
– Я?! – занервничал Ник. – Нет… Ничего…
Тони с тоской смотрел в окно. В саду щебетали птицы.
– Не знаю, Тони, – повторил Ник, – честное слово, не знаю, в чем дело. Конечно, вчера меня не было на твоем барбекю… Но я не думаю, что… А что, если… Ну да… Если дядя Сал просто меня с кем-то спутал?…
– Знаешь что, Ник, – отозвался Тони, оставив в покое щебечущих птиц. Он вообще не желал копаться в этой дурацкой истории в присутствии Четтины. – Я думаю, ты прав. Дядя Сал принял тебя за другого, понял, что ошибся, и пришел извиниться перед тобой. С ним всегда так, когда он ошибается: сначала извиняется, а затем распахивает дверь в Семью.
– В Семью?
– Нуда, в Семью. Минди, значит?…
– Минди – порядочная девушка, Ник, – вставила Четтина.
– По мне, даже чересчур порядочная, уж слишком она похожа на тетю Кармелу! – воскликнул Тони.
– Как ты можешь так говорить, Тони! – возмутилась Четтина.
– А почему нельзя? Потому что здесь Ник? – засмеялся Тони. – Но Ник теперь должен знать о проблемах Семьи! Нет, ты смотри, как засуетился дядя Сал! У нас уже есть одна старая дева, и пошли разговоры, что женщины семьи Скали не хотят выходить замуж! Врубаешься, Ник?
Вся мимика его лица красноречиво свидетельствовала, что нет, он не врубается.
– Чего тут на фиг понимать, – продолжал Тони. – Если женщина не выходит замуж, она тем самым показывает, что у нее нет потребности в Семье, что в ней не воспитали чувство Семьи, понимаешь? Э, да ладно, Ник, это все фигня. Я жутко рад, что дядя Сал заговорил с тобой о Минди. Правда, Валентина вроде как остается с носом, зато у нас в Семье не будет еще одной тети Кармелы!
По лицу Ника видно, что из всей трескотни Тони он толком не понял ничего.
– Достаточно кому-нибудь произнести твое имя, как Валентина краснеет, словно ей надавали пощечин! – пояснил Тони.
Он подошел к Нику и со смехом ущипнул его за щеку (семейное это у них, что ли?).
– Ники, Ники, ты действительно славный парень… Немного наивный, но славный… Словами не передать, какой славный! Пойдем, провожу тебя до выхода.
– Спасибо за кофе, Четтина, – вставая, поблагодарил Ник.
– Не за что, Ник! – ответила Четтина, опять поправляя юбку.
Тони дернулся обнять Ника за плечи, но, поскольку тот был выше его ростом, ограничился тем, что крепко взял его под руку. Лишь у самой двери Тони ослабил хватку.
– Ник, – сказал он. – Может, и не стоит тебе этого говорить, но я очень привязался к тебе… Тебе точно нечего мне сказать?
– Нечего, Тони, клянусь, – ответил Ник. – Ничего важного.
– Ладно, – сказал Тони, легонько шлепая его по правой щеке. – Тогда будь здоров!
Фрэнк сидел сцепив руки…
Фрэнк сидел сцепив руки и, уставившись на них, вращал большими пальцами. Он размышлял вслух, обращаясь к Чазу.
– Ну не психи, а? Такой человек, как я, добросовестный налогоплательщик, не может свободно поехать на Сицилию! Я должен оправдываться перед этими говнюками из ФБР!
– У нас против них есть хороший аргумент, Фрэнк, – отозвался Чаз. – Адвокат подсказал. Синьор Эрра, сказал он, has gone[17]17
Отправился (англ.).
[Закрыть] на Сицилию затем-то и затем-то. А что делает ФБР? Садится ему на пятки и тратит общественные деньги, преследуя честного американского гражданина лишь потому, что он итальянского происхождения!
– Мадонна! – взорвался Фрэнк. – Эти сраные кубинские сигары! Смотри, все пальцы от них желтые, yellow fingers!.. Да, Чаз, это действительно классный аргумент, особенно для среднего американца. Если ему вешают лапшу на уши, он охреневает. Среднему американцу ты должен предложить серьезные обоснования, серьезные не для тебя, а для него. Потому что в противном случае он начинает задумываться, а когда средний американец задумывается, он сатанеет. И чтобы он тебя ни в чем не заподозрил, ты или иди делать свою job, свою работу, или вали куда-нибудь подальше!.. Мать их!.. Ты сегодня утром видел кого-нибудь из них? Не обратил внимания на мудака, что грузил удочки в саг, и еще на одного, с теннисными ракетками? Привет, привет, интересная игра будет сегодня, не так ли?… Раздолбай! Тратят народные деньги хрен знает на что!
– Все верно, Фрэнк, ты прав… – Чаз кивнул, взял со столика журнал и принялся его листать.
Может, мне попросить Грету.… думал в это время Фрэнк. Нет, боюсь, эта сучка будет потом шантажировать меня всю жизнь. Фрэнк старательно оттирал желтизну с пальцев, не сводя глаз с Чаза.
– Чаз, послушай, что я скажу…
– Говори, Фрэнк.
– Слушай, Чаз…
– I'm listening,[18]18
Здесь: я весь внимание (англ.).
[Закрыть] Фрэнк.
– Ты когда-нибудь… Тебе когда-нибудь приходилось убивать бабу?
Чаз кивнул, продолжая листать журнал.
Фрэнк вылупился на него, утратив дар речи.
– Did you kill a woman?! – повторил он.
Чаз еще раз кивнул и снова уткнулся в журнал.
Damn, думал Фрэнк. Если я попрошу Грету об одолжении, а потом прикажу Чазу ее шлепнуть, то ФБР оторвет мне яйца! Если, конечно, поймает.
Зазвонил интерфон.
– Алло! – буркнул Фрэнк.
– Мистер Трент is here, – прокаркала Жасмин.
– Пусть входит, – разрешил Фрэнк.
Чаз смотрел на Фрэнка. Фрэнк ему подмигнул, и Чаз встал на изготовку. Дверь распахнулась, и появился Леонард Трент в синей тройке, синей рубашке и синем галстуке. Он остановился на пороге, оглядел Фрэнка и Чаза и широко, как для объятия, развел руки.
– Ну наконец-то! Мой фигов продюсер с телохранителем, все как полагается! – завопил он. – Shit! Я сяду здесь, спиной к телохранителю. А ты, слышь, look at me, глаз с меня не спускай, ха-ха! Дождался! – продолжал он, направляясь к креслу. – «Старшип» устраивает мою премьеру! А вы хоть знаете, кто здесь все наладил? Я! Вы знаете, чья это гениальная идея – влезть в дело со строительством? Моя, и только моя! И как же поступили эти хреновы Шортино? Они не сказали мне даже спасибо! Простое человеческое спаси-бо!
Он уселся нога на ногу и умолк.
Фрэнк смотрел на него.
И Чаз смотрел на него.
А Леонард смотрел на них обоих.
– Тебя зовут Фрэнк, правильно? – продолжил Трент. – Эрра, точно? Отлично! Фрэнк Эрра, я уже понял, что ты не такой, как этот козел Лу Шортино. Подумай только, он звонил мне каждое утро и спрашивал: «Леонард, когда ты покажешь мне новый concept?»
Этот самый concept лежал у меня на столе – на кованом железном столе, окрашенном белой краской, который стоит у меня возле бортика бассейна… Но что я ему отвечал? «Я работаю над ним», – отвечал я. Но с тобой! С этой твоей идеей насчет премьеры, знаешь, что ты сделал? Ты меня растрогал, Фрэнк, просто растрогал!..
Чаз смотрел на Фрэнка, и на его физиономии читалось: еще немного, и я пристукну этого мудака!
Фрэнк же думал: этот говнюк явно намекает, чтобы я поинтересовался его долбаным concept. И я поинтересуюсь, я обязательно поинтересуюсь!
– У тебя есть новый concept? Я бы с удовольствием посмотрел его, Леонард.
– Я не захватил его с собой, Фрэнк. Я презираю тех, кто таскает с собой кучу бумаг. Однако если желаешь, я могу его тебе пересказать.
– Перескажи мне его, Леонард, – произнес Фрэнк, глядя на Чаза, который с кислой миной отвернулся к окну.
– Так вот, Фрэнк. Живет себе мужик, занимающийся архитектурой. Но он не обычный архитектор, а особенный. Он строит готические небоскребы, громадные готические небоскребы со всякими там готическими статуями и прочими штучками типа монстров, львов, орлов – в общем, сплошная готика. Ты спросишь, с какого перепоя здесь готические небоскребы? Они нужны, чтобы показать психологию главного героя. Ну, вообрази себе, идешь ты на тусовку, и тебя знакомят с каким-то типом, и этот тип выдает: «Очень рад, очень рад, я, знаете ли, строю готические небоскребы…» Ну, ты же прибалдеешь, скажешь нет? Тебя охватит любопытство, тебе захочется узнать, что за психология у этого типа…
Фрэнк согласно кивнул.
Чаз с отвращением поморщился.
– Короче, ты притухаешь на какое-то время, потому что задаешься вопросом: что за психология у этого человека? Именно такую реакцию я должен спровоцировать у зрителя. Вот я и снимаю все эти стройки с понатыканными тут и там готическими статуями, и как он среди ночи бродит среди этих статуй…
Фрэнк сделал нетерпеливый жест, призывая Леонарда рассказывать побыстрее.
– Хорошо, хорошо. Под предлогом закупки скульптур для небоскребов он завозит контрабандой древние статуи – египетские, персидские, индийские, в общем восточные. А также всякую другую хренотень, которая ему нужна. Я даю вид всей этой нелегальщины широкой панорамой. Там рабочие, которые упаковывают статуи, говорят на хинди или на каком-нибудь другом экзотическом языке. А сам он должен ехать в Каир, договариваться о новой партии архитектурных древностей. Но ФБР уже держит его под колпаком…
– Гребаные bacons,[19]19
Свиньи (англ.).
[Закрыть] – отозвался Фрэнк и повернулся к Чазу, словно призывая его послушать интересную историю.
Чаз скривился.
– Его держат под колпаком, потому что… потому что… Здесь мне надо еще подумать…
– Эти суки всегда найдут причину. – Чаз сказал это специально, чтобы доставить удовольствие Фрэнку.
– Точно. В общем, он должен ехать в Каир, но боится вызвать подозрение у ФБР. И тогда что он делает?…
– Что он делает? – повторил Чаз, опять-таки чтобы угодить Фрэнку.
– Он начинает ухаживать за одной поп-звездой. Он очень богат и повсюду вхож. Однажды его приглашают на вечеринку, и там он встречает знаменитую поп-звезду. Скажем, Дженнифер Лопес… Он видит эту great, wonderful ass[20]20
Великую, восхитительную задницу (англ.).
[Закрыть] и начинает к ней клеиться. Со своей арабской внешностью, в необычной одежде, с маленькими усиками, он именно тот тип, от которого тащатся поп-звезды. Да еще на нем такие изящные мокасины, что поп-звезды балдеют от восхищения. Итак, он приглашает ее на ужин к себе домой, в аттик готического небоскреба, и она туда, конечно, идет… А там их уже ждут блюда, приправленные ароматными специями, и всякие восточные прибамбасы, и спальня, достойная юного Омара Шарифа… А в спальне… В спальне он вдруг начинает ее лупить по мордасам. Дженнифер Лопес сначала от этого слегка охреневает, а потом страстно в него влюбляется.
– Ни фига себе! – воскликнул Чаз, которому история явно нравилась.
– Короче, Омар Шариф добился, что она втрескалась в него по уши, а сам перестает отвечать на ее телефонные звонки. Дженнифер Лопес рыдает, а его секретарши посылают ее по телефону куда подальше. Проходит неделя, она уже в полном отчаянии, и тут он звонит. Сначала она даже не берет трубку, – думает, это один из обычных поклонников: пытается поднять ей настроение, заставить ее излечиться от яда несчастной любви и тому подобных глупостей. Но телефон звонит и звонит, и в конце концов она уже больше не может выносить этот трезвон и снимает трубку. Он приглашает ее на ужин в ресторан, самый модный в Нью-Йорке. Ну вот… Приглушенный свет, итальянское вино, утка в апельсиновом соку и другие шикарные блюда, и Омар Шариф – смеющийся, веселый, элегантный. Дженнифер Лопес думает, что он радуется, потому что она с ним, – но не тут-то было. Омар Шариф смеется потому, что пару часов назад он позвонил в «Вэнити фэйр» и другие гребаные журналы и сообщил, где можно застукать Дженнифер Лопес с ее новым хахалем. Он рассказывает о Каире, о casbah,[21]21
Старинные кварталы (англ.).
[Закрыть] а Дженнифер Лопес смотрит на него восхищенным взглядом, полным passion и love, и лопочет: «Когда ты меня туда отвезешь?» А он отвечает: «Я тебя туда отвезу очень скоро, хотя у меня масса неотложных дел в Нью-Йорке» и дарит ей кольцо. Дженнифер рыдает от восторга и вскакивает, чтобы его обнять, – представь себе картину: задница Дженнифер Лопес во весь экран! И в это мгновение откуда ни возьмись налетает орда фотографов, мигают фотовспышки… Дженнифер в бешенстве. Она смотрит на него, на его усики и фальшивую улыбку и отказывается что-либо понимать. Проще сказать, Дженнифер ни хрена не понимает. А он ей шепчет: «Любовь не скроешь!» или что-нибудь еще, в таком же идиотском духе, и тогда Дженнифер снимает туфли, вспрыгивает на стол и объявляет фотографам: «Я попросила его отвезти меня в Каир, и он ответил мне да, хотя у него очень много дел в Нью-Йорке, которые он не может оставить. Ну разве он не прелесть?»
– Shit, вот сучка! – укоризненно проговорил Чаз. – Коза блудливая!
– Be quiet, спокойно, Чаз! – сказал Фрэнк. – Этот concept мне нравится, даже очень нравится.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?