Текст книги "Вызываем огонь на себя (сборник)"

Стоя в казарменном дворе поодаль от других прачек, Аня и Люся выжимали выстиранное белье. Люся была в смятении. У Ани был решительный вид.

– Нет, Аня! – тихо сказала Люся. – Не могу я так. Некрасиво как-то. Он с чистой душой… все, что знал, выложил, а мы его пыльным мешком из-за угла?..

– Припрешь его к стенке, вот и завербуем его!

– Неудобно, не смогу я…

– «Некрасиво», «неудобно»! А на Гитлера ишачить – удобно, красиво? Да ты что – влюбилась в него, что ли?!

– С ума я еще пока не сошла! У него фашистский знак на груди! Просто стыдно как-то…

– Стыдно?! Ты эти нежности брось! И помни: не такое время, чтобы амуры разводить. Сердце на замок, слышишь, Люська?

– Да, слышу. Что я – дура, что ли?

– То-то! Сердце на замок и ключ выброси!

Они долго молчали. Слышался только стук вальков. Пахло прачечной, немецким мылом.

– Смотри, Люська! – торжествующе прошептала Аня, показывая ей пробитую пулями, залитую кровью нижнюю рубашку. – Небось с покойника!

В глазах у Люси заблестели вдруг слезы.

– Ой, Аня! И когда эта проклятая война кончится?

…Ян Маленький, как он рассказал потом Люсе, весь следующий день думал о ней. Он вспоминал ее улыбку, ее звонкий смех, лукавые, с хитринкой глаза, мальчишечьи озорные манеры. В этот день Ян Маленький впервые увидел, что трава под бомболюком «хейнкеля» по-весеннему зелена и по-весеннему лучится и играет солнце на остекленном носу «хейнкеля», заносчиво торчащем из капонира.

Весь день поляки перекрашивали отремонтированные самолеты, окрашенные светло-серой зимней краской. Ян Маленький красил нижнюю часть самолета небесно-голубым аэролаком с серыми разводами. Это для того, чтобы самолет, когда на него смотрят снизу, сливался с небом. Ян Большой красил верх самолета оливково-зеленым аэролаком с голубыми прожилками, чтобы самолет, увиденный сверху, сливался с зеленью лесов и полей. Стефан Горкевич красил носы «Фокке-Вульф-190» синим аэролаком, носы «юнкерсов» – красной краской, кончики черных трехлопастных винтов – желтой. Самая противная и мерзкая работа досталась Вацлаву – он подновлял черным аэролаком черные кресты на плоскостях и фюзеляжах и свастику на вертикальном стабилизаторе. Другие маляры-поляки выводили на фюзеляжах и нижней части крыльев большие опознавательные буквы, цифры и знаки.

– Как у тебя с Пашей? – спросил Стефан Горкевич у Яна Большого. – Как ты думаешь, она связана с партизанами?

– Трудно сказать, – задумчиво ответил Ян Большой. – Но что-то в ее поведении и поведении Люси кажется мне странным, очень странным… Все русские бегают от нас как от прокаженных, а эти…

– Что ты этим хочешь сказать! – вспылил Ян Маленький. – Что они «немецкие овчарки»?!

– Нет, совсем не то, Янек. Не стоит ли за ними кто-нибудь? Не партизаны ли это прощупывают нас через них?

– Нужен ты им!..

– Будьте, друзья, начеку! Ты, Янек, со своей Люсей, а Вацек с Таней Васенковой!

Янек высмеял товарища. Но вскоре ему пришлось убедиться, что капрал Ян Тыма был прав.

Вечером Ян Маленький спешил с лопатой на плече мимо соловьиной рощи и снова удивлялся соловьям, поющим над бомбами. Но и у него сердце тоже пело.

После вечеринки Ян Маленький снова проводил Люсю до калитки. Только что прошел дождь. С аэродрома доносился многоголосый гул моторов. Всплески ракет неярко озаряли тревожным, неверным светом мокрую листву берез и лица Люси и Яна.

– Свежо что-то, – проговорила Люся, поеживаясь от скрытого волнения.

Ян галантно снял шинель, накинул ее Люсе на плечи. Он осторожно обнял ее. Люся не сопротивлялась. Она крутила пуговицу на шинели, старалась оторвать ее.

Ян робко приблизил губы к Люсиной щеке. Она ловко выскользнула из его объятий.

– Ой, кажется, у тебя пуговица вот-вот оторвется! Идемте-ка ко мне, я пришью ее…

– Ваша мама, панна Люся…

– Да она опять на менки ушла… Ну, что я вас – тащить должна? Ну и мужчины в Польше!.. А что это за бутылка в кармане шинели?

– Бензин, панна Люся. Я обещал вам. Немецкий бензин для вашей лампы…

…Тикали ходики. На покрытый чистой белой скатертью стол падал мягкий свет керосиновой лампы. Ян Маленький, сидя рядом с Люсей на деревянном диванчике, поправил завиток светлых волос у нее на лбу.

– Ну, что с вами, панна Люся? Весь вечер молчите? Странная вы паненка.

Люся никак не могла решиться пустить в ход свой «главный козырь».

Ян потянулся к ней, приблизил губы. И тут она резко оттолкнула его, упершись рукой в ненавистного орла со свастикой на его груди.

– Хватит! – почти крикнула она, распаляя себя. – Не на ту напали! Какая я вам паненка! Я советская разведчица! И вы у меня в руках, Ян Маньковский! Только попробуйте выдать меня! Сами погибнете – вы назвали мне номера частей германской армии! Эти номера уже переданы советскому командованию.

Ян Маленький сидел на диване, как громом пораженный, в изумлении глядя на Люсю.

– Панна Люся! Жартовать в тэн спосуб… шутить такими вещами… – начал было он, сбиваясь от волнения на родной язык.

Сжимая кулачки, Люся пыталась придать своему лицу выражение решительное и грозное, но пухлые губы маленького рта кривились от испуга.

– Провокация? – спросил Ян холодно. – Паненка подослана гестаповцами?

– Вы должны сделать все, что мы прикажем! Нам нужны сведения!

Ян вскочил и, забыв на столе пилотку, хлопнув дверью, выбежал на улицу. Уже за плетнем он услышал, как открылось окно и до него донесся голос Люси:

– Ян! Да нет же… Вернитесь! Ян, ради всего святого, останьтесь!..

Ян резко, будто наткнулся на стену, остановился.

– Ян! – чуть не плача, тихо проговорила Люся. – Вы пилотку забыли…

Они встретились на крыльце. При свете луны Ян глубоко заглянул в Люсины глаза. Потом он перевел взгляд на пилотку в Люсиных руках, посмотрел на кокарду с орлом и вдруг надел пилотку задом наперед.

Он протянул руку и поправил завиток у Люси на лбу. Всхлипнув, Люся прильнула к нему. Ян услышал чьи-то шаги на улице и повел Люсю в дом. Плечи у Люси вздрагивали…

Ян не мог уйти. Только теперь он понял, как близка и дорога стала ему за последние дни эта девушка. Но неужели она разведчица?

– Верьте мне! – сказала Люся. – Ведь вы поляк…

По темному переулку медленно шел с винтовкой за плечом старший полицейский Поваров с приятелем – полицейским Никифором Антошенковым. В темноте белели их нарукавные повязки.

Антошенков негромко напевал на мотив немецкой «Лили Марлен» популярную на оккупированной немцами земле немецко-украинско-русскую песенку:

 
Их тебя шукала.
Варум ты не пришел?
Их пошла нах хауз,
Бо вассер с неба шел.
 

Поваров подпевал:

 
Ой, война прима, война гут!
Манн на фронте, камрад тут!..
 

Проходя мимо калитки дома Сенчилиных, Поваров направил луч фонарика через низкий заборчик на тропинку, на которой после дождя ясно виднелись следы. Следы кованых, подбитых вермахтовских сапог и маленьких туфелек.

– Он у нее! – тихо сказал Поваров Антошенкову.

Четверо приятелей работали в тот день в огромном ангаре для бомбардировщиков. Немцы латали пробоины в плоскостях летавшего на бомбежку Москвы «хейнкеля», а поляки ремонтировали неподалеку бетонный пол.

– После каждого налета на Москву, – грустно заметил один из немцев, – русские задают нам все больше работы!

– Что они хотят, чтобы мы узнали для них? – тихо спросил Ян Большой. В глазах его то светилось торжество, то мелькало сомнение.

– Все! – ответил Ян Маленький, мешая бетон. – Русских не пускают на аэродром. Нам надо составить план авиабазы, указать, какие на аэродроме самолеты, сколько их, дать точные координаты важнейших объектов. Словом, все об аэродроме, все об авиабазе, все о противовоздушной и наземной обороне.

– Немало, – усмехнулся Ян Большой. – Но нам нужны доказательства, что мы имеем дело с серьезными людьми, а не с девчонками, которые воображают себя разведчиками. С ними только фокстроты танцевать да в фантики играть!

– Ты что?! – возмутился Ян Маленький. – Хочешь, чтобы с тобой маршал Тимошенко переговоры вел?

– Я не хочу погибнуть без пользы.

– Такие глаза не врут. Надо иногда верить сердцу…

– «Очи черные, очи страстные…» Это по твоей части, д’Артаньян. Ты влюбился как мальчишка, а мне нужны не поцелуи, а доказательства.

– Просто ты трус! Немецкий холуй!

– А ты влюбленный дурак!

Друзья чуть не подрались. Их разняли Вацек и Стефан.

– Что же мы будем делать? – спросил Стефан. – Говори, Тыма, – ты ж капрал, старший у нас!

– Пусть они познакомят нас со своим командиром! – решил Ян Большой…

– Хорошо, – сказала Люся, выслушав вечером поляков. – Я познакомлю вас с моим командиром. Приходите завтра вечером ко мне.

И четверо поляков вечером следующего дня постучались в Люсину дверь. Вацек для отвода глаз пришел с патефоном.

– Езус Мария! – шептал он на крыльце. – Разве можно начинать такое дело в пятницу?!

За столом в горенке сидела девушка лет двадцати.

– А где же?.. – в недоумении начал было Ян Большой, оглядывая горенку, и осекся, встретившись взглядом с девушкой, сидевшей за столом.

Его поразили серо-голубые глаза этой девушки, лучистые, с родниково-прозрачной глубиной. Они светились такой верой, такой волей…

И все же, когда Аня показала полякам партизанские листовки, которые она достала из-за пазухи, Ян Большой упрямо проворчал:

– Такой литературы у оберштурмфюрера Вернера вагон!

Аня, краснея, смотрела на Яна Тыму строго и твердо.

– А вы все-таки почитайте, что там написано. Это обращение партизан к братьям полякам и чехам.

Аня подняла листовку со стола и стала медленно, сдерживая волнение, читать своим низким, грудным голосом:

– «Поляки, к оружию!.. Через польскую землю проходят важнейшие дороги войны. Превратите эти дороги в дороги смерти для гитлеровских полчищ. Если хотите спасти свою жизнь, честь ваших женщин, будущее ваших детей – беритесь за оружие, организуйте партизанские отряды, истребляйте немецких оккупантов!.. К оружию, братья! Все на бой против немецко-фашистских мерзавцев…» Такие слова вы понимаете?

Почувствовав на себе взгляды своих товарищей и девушек, Ян Большой тяжело вздохнул и сказал:

– Но это про поляков, которые в Польше, а мы здесь…

– Поляк везде поляк! – твердо выговорил Ян Маленький.

– Здесь мы можем больнее по немцу ударить! – медленно, подбирая слова, проговорила Аня, не спуская загоревшихся глаз с Яна Большого. – Ну, вашу руку, капрал?

– Добже, – буркнул, словно нехотя, Ян Большой, – рискнем.

Аня крепко пожала руку Яну Большому. Глаза ее сияли.

– Вот он, главный козырь! – сказала она Люсе.

По переулку проехала какая-то автомашина. Ян Маленький завел пластинку.

 
Утомленное солнце
Нежно с морем прощалось…
 

– Мешаешь, Маньковский! – раздраженно сказал Ян Большой.

– Нет, – сказала Аня. – Пусть играет, пусть даже танцуют…

– О! Вы опытный конспиратор, панка Анна! – иронически усмехнулся Ян Большой.

Ян и Люся танцевали, слушая Анины инструкции.

– Я верю вам, – сказал Ян Маленький Люсе и Ане, – и буду вам всеми силами помогать. Не потому, конечно, – добавил он насмешливо, – что я «у вас в руках». А потому, что я ненавижу швабов и люблю Польшу.

Аня улыбнулась виновато:

– Извините нас, Ян! Не сердитесь на Люсю, это мой промах. Мы и в самом деле не слишком опытны в таких делах. Мы спутали козыри…

Неудивительно, что на первых порах Аня действовала почти как новичок в разведке. Не разобравшись по неопытности сразу в этих польских парнях, не поняв их настроений, она заставила Люсю выведать у влюбленного Яна военную тайну, а потом собиралась под угрозой разоблачения принудить его работать на себя. Теперь она отказалась от такого наивного подхода. Теперь было ясно, что эти польские парни сами давно искали связи с деятельными врагами гитлеровцев, у них у самих чесались руки по настоящему делу. Они слишком хорошо помнили дымящиеся развалины Варшавы и зверства швабов на родной Познанщине.

Но что Аня была не совсем новичком в разведке, поляки да и ее подруги убедились в первую же встречу.

– Составить подробный план авиабазы, – раздумчиво проговорил Ян Большой, – с точным указанием координат всех важных объектов. А если нас на три недели поставят на строительство подземного склада? Значит, три недели мы ничего не увидим, кроме этого склада.

– Это днем. А вечером, ночью?

– После полицейского часа надо знать пароль, а мы, поляки, его получаем от баулейтера Хубе только тогда, когда работаем сверхурочно.

Все это было, конечно, сказано по-польски, и Аня не сразу разобралась в сказанном. А когда поняла Яна Большого, ответила ему так:

– Значит, вам нужны пароли? Хорошо! Я буду давать их вам.

– Вы?! Секретные пароли? – и поляки, и девчата с сомнением уставились на Аню.

– На следующие сутки пароль: «Штеттин», отзыв: «Шмайссер».

– Но откуда?.. – начал было Ян Большой, но тут же осекся. Он по-новому взглянул на Аню. – Простите, я понимаю: мы не должны задавать бестактные и неуместные вопросы… Но я солдат и знаю, что такое пароль…

А когда договорились обо всем и стали прощаться, Аня сказала:

– Одну минуту! – подошла к окну и дважды приподняла и опустила маскировочную штору.

– А это зачем? – не удержался Стефан.

– А это значит, что мы договорились и вас можно спокойно отпустить домой.

Никто не задал больше ни единого вопроса.

Выйдя на улицу, поляки осторожно огляделись. В темноте они увидели, как за угол завернули двое с винтовками за спиной и белыми повязками с надписью «Полицай» на рукавах.

На следующее утро Ян Маленький и его друзья вышли на работу раньше всех. «Трех мушкетеров» и «д’Артаньяна» (Яна Маленького), как они иногда в шутку называли себя, нельзя было теперь узнать – их всех словно подменили. Если прежде они, не поднимая глаз, вяло, неохотно, не спеша выполняли приказы баулейтера, то теперь «мушкетеры» носились как угорелые, вызывались на самые разные и трудные работы. Их все интересовало, всюду на авиабазе хотели они побывать.

– Герр баулейтер, разрешите помочь подвешивать бомбы!

– Ишь, выслуживаются холуи! – с нескрываемым недоумением ворчали их товарищи по польской строительной роте. – Откуда вдруг такая прыть?

– Надо же скорее наконец кончать эту войну! – усмехнулся д’Артаньян. – Герр баулейтер! Разрешите сбегать за новой лопатой?

Четыре неразлучных друга теперь старались попасть в разные группы, работавшие в разных районах авиабазы, чтобы скорее разобраться в этой сложной и мощной машине – Сещинской авиабазе. Ян Большой разгружал эшелон на одной из трех железнодорожных веток, проложенных от станции к аэродрому. Вацек и бывший зенитчик Стефан интересовались зенитками. Ян Маленький насчитал 230 самолетов на аэродроме. Кровью залили эти «юнкерсы» и «мессеры» родную Польшу…

День за днем пополнялся план авиабазы. И вечером поляки не сидели без дела, а всюду рыскали, используя Анины пароли. Нелегко было неопытным разведчикам разобраться во всех деталях этой сложной военной машины. Нелегко разобраться во всем увиденном, запомнить главное, чтобы затем правильно и понятно нанести все необходимое на бумагу. Много для этого требуется специальных знаний… Но вечер за вечером ложились на карту штабы и казармы, склады и мастерские, ложный аэродром, сто двадцать тяжелых и легких зениток, двадцать прожекторов…

На опушке березовой рощи у аэродрома стоял большой деревянный щит с надписью: «Ферботен! Вход воспрещен!» Этот щит еще прошлой осенью установил сам Ян Маленький, но тогда он вовсе не интересовался тайнами березовой рощи. Теперь же он шел туда в обнимку с Люсей…

Сквозь подлесок, за колючей проволокой, виднелись складские строения, лежали штабелями в тени подсвеченных закатными лучами берез огромные тысячекилограммовые бомбы, мерно ходил часовой.

Аккуратно разложены бомбы по 50, 100, 250, 500 килограммов.

– Запомните, Ян? – тихо спросила Люся. – Да вы не на меня смотрите, а на бомбы!

Ян кивнул, мельком глянув на компас под рукавом на правой руке.

Слева послышались голоса немцев. Ян быстро повел Люсю вправо, в подлесок, но там им преградила путь доска с устрашающей надписью: «Ахтунг! Миненфельд!» Мины! Увидев под березами прошлогоднюю воронку от бомбы, Ян потащил Люсю к ее краю, толкнул вниз.

Лежа в заросшей травой воронке, Ян крепко обнял Люсю. Люся вырывалась… Слышались голоса патрульных, топот тяжелых сапог. Люся замерла. Ян поцеловал ее долгим поцелуем в губы.

У края воронки стояли, посмеиваясь, немцы с автоматами на груди.

– Сказки Венского леса! – сострил один. – Любовь на минах!

– Как в цирке, – подхватил другой. – Взорвутся или не взорвутся?

– Не реквизировать ли нам эту маленькую медхен?

Ян Маленький скорчил умоляющую мину, жестом руки попросил патрульных оставить его наедине с девушкой.

– Ладно! – усмехнулся старший патрульный, блеснув очками под каской. – Только целуйтесь потише, голубки! Не то бомбы сдетонируют! И в случае чего – мы вас не видели тут! Это вам не Грюнзальдский парк в Берлине!

Они ушли, посмеиваясь. Немцы явно приняли Яна за своего солдата.

Ян отодвинулся. Люся отвернулась, пряча пылающее лицо.

– Люся!.. Панна Люся!.. Я вас обидел? Так было нужно!..

Люся медленно села, потупив глаза, стала приводить в порядок растрепанные волосы.

– Ну что ж! – грустно сказал Ян Маленький. – Вам недолго осталось терпеть. Завтра наш план будет готов, и вы сможете больше не видеться со мной.

Люся подняла глаза на его расстроенное лицо и вдруг порывисто обняла его, поцеловала в щеку.

– Люся! – радостно прошептал Ян.

Люся отшатнулась.

– Пожалуйста, не воображай ничего, – сказала она, пряча улыбку. – Просто я думала, что эти фрицы идут обратно. Запомни: мы с тобой боевые друзья, и только. Друзья. Понятно? И никаких амуров!

Выходя другой тропинкой из рощи, они видели склад горючего. Под березами стояли треугольными группами по шесть штук большие бочки с авиационным бензином. Около двухсот групп – тысяча двести бочек…

За тщательно замаскированным окном слышался рокот моторов. Один за другим взлетали «юнкерсы» и «хейнкели». Вот уже много-много месяцев каждый день и каждую ночь бомбили они советскую пехоту и танки на исходных позициях, огневые позиции батарей, командные пункты и пункты связи, сбрасывали смертоносный груз на головы солдат в серых шинелях на фронтовых дорогах и в местах расквартирования войск за фронтом, выводили из строя мосты, разрушали узлы коммуникаций, аэродромы, лагеря партизан на Смоленщине и Брянщине.

И вот в поселке близ аэродрома зажегся за маскировочной шторой огонек. Как искра, из которой суждено было возгореться пламени. Ее зажгла горстка русских девушек и молодых поляков. Этот огонек горел за светомаскировочной шторой, в маленьком домике на улице, по которой топали коваными сапогами немецкие патрули, а при свете его Ян Большой, Ян Маленький, Вацлав и Стефан третью ночь напролет чертили подробный план военно-воздушной базы, указывая местонахождение штабов и казарм, бензозаправщиков и складов, помечая каждую огневую точку, каждый прожектор. Этот огонек можно было сравнить с огоньком, бегущим по бикфордову шнуру к заряду огромной силы…

– Пятнадцать палок! – шептал, стиснув зубы, Ян Маленький. – Баулейтер всыпал мне пятнадцать горячих! Добже! За них мне ответит сам рейхсмаршал авиации Герман Геринг!

А Ян Большой горячо говорил:

– Ребята хотят, чтобы вы и ваши смелые подруги, панна Люся, и русские партизаны в лесу знали, почему мы помогаем вам. С люфтваффе у нас, поляков, особые счеты. Я, панна Люся, своими глазами видел в кровавом сентябре тридцать девятого года, как немецкие «штукасы» – наше польское небо ими кишмя кишело – поливали огнем беженцев на дорогах, били из пушек по деревенским бабам и малым детям, зверски бомбили Варшаву.

– И нам от этих «мессеров» и «юнкерсов» здорово досталось, – хмуро проговорила Люся.

Удивительно изменилась Люся за несколько дней. Став хозяйкой конспиративной квартиры, она сразу повзрослела на несколько лет.

– Скорей, Ян! – торопила Люся Маньковского. – В «Малютке» говорится, что под Харьковом и Севастополем идут тяжелые бои

– Гитлер еще дьявольски силен, – заметил со вздохом Ян Большой, наблюдая за работой товарища. – И авиация у него сильна. Значит, надо нам здесь, в тылу Гитлера, подрезать крылья люфтваффе. Эти «юнкерсы» бомбили Варшаву, бомбят Москву!.. Мы будем драться за вашу и нашу свободу!

Когда план был готов, Люся попросила Яна Маньковского проводить ее через железную дорогу. За путями она остановилась и сказала:

– Ян, оставь меня здесь.

– Почему, панна Люся?

– Так надо.

Ян вернулся, а Люся направилась к дому Ани Морозовой, которая с нетерпением дожидалась ее.

– Сделали?

– Да.

– Здорово! Но работа у нас только начинается!

Вечером Аня встретилась с Яном Маньковским. Он передал ей листки с автобиографиями четырех поляков, согласившихся работать на советскую разведку.

…Поздно ночью Аню разбудил стук в окно. Она спала одетой, на случай бомбежки. Вскочив, вышла в сени. У калитки ее поджидал какой-то человек. На левом рукаве его белела повязка. Подойдя ближе, Аня узнала старшего полицейского Константина Поварова.

– Слыхала, Морозова? Наши опять двух соколов сбили! – сказал он Ане, как только она подошла к нему. И тихо спросил: – Составили?

– Да, план составлен, – прошептала в ответ Аня. – Принести?

– Давай! Я сниму копию, – сказал старший полицейский. – На всякий случай надо передать его и в другое место.

Рокот моторов на аэродроме заглушил их шепот.

Как изумились бы все они – подпольщицы и поляки, – если бы увидели, как она, Аня Морозова, их командир, человек, которому они доверили свою судьбу, свою жизнь, свои мечты, встретилась украдкой с известным во всей сещинской волости изменником и предателем, бывшим командиром Красной армии, старшим полицейским! И она не только встретилась с этим человеком – с Константином Поваровым, – но и передала ему план Сещинской авиабазы, составленный подпольщиками с таким трудом и пылом, с риском для жизни.