Текст книги "Вызываем огонь на себя (сборник)"

«Из Брянска на Рославль прошло 2 эшелона с живой силой до 1000 фашистов. Цвет шинелей – желто-зеленый. Знак на рукавах – черная свастика в белом круге под белой короной. Не финны ли?.. Резеда».

«С Шумячского аэродрома на Сещинский перелетело 25 Ю-88… Резеда».

От Аркадия – Резеде:

«Ваши данные ценные и полные. Установите, какие оперативные и условные знаки имеют самолеты на Сещинском аэродроме».

«Через Сещинскую на Брянск проследовали три войсковые части со следующими знаками: красное сердце, голова пумы, желтый скорпион. Прошла автоколонна 200 автомашин со знаками конская голова и треугольник с двумя кругами сверху и снизу. Автоколонна имела 90 средних орудий. Резеда».

«Д’Артаньян сообщает: на Сещинском аэродроме стоят 6 шестимоторных “Кондор”, 48 Хе-111, 12 Ю-52, 59 Ю-87 и Ю-88, 37 Ме-109, 6 “стрекоз”. Резеда».

Федору от Резеды:

«В Сещу прибыли из Франции 15 истребителей ФВ-190, 23 бронетранспортера с испанскими солдатами, 4 средние зенитки, 17 крытых вагонов, 15 цистерн… Резеда».

Федору от Резеды:

«По сообщению “Верного Первого” северо-западнее Шумячи, координаты 71–61, действует посадочная площадка для самолетов-разведчиков и Ю-52… Фрицы привозят авиабомбы в Сещу в платформах, замаскированных сеном… Юго-западнее 2500 метров ст. Понятовка построен новый аэродром, садятся до 80 бомбардировщиков. Северо-восточнее ст. Понятовка – до 25. На опушке северо-восточнее этой площадки – склад горючего, общежитие летного состава. Заправка горючим в 6.00, 15.00 и 18.00. Резеда».

К осени наша авиация бомбила аэродром теперь почти каждую летную ночь. В прежние времена немцы посмеивались: «Русь фанер. Иван не прорвется». Теперь они орали: «Алярм!» – и со всех ног мчались в бомбоубежища.

«Неприступная» Сеща становилась похожей рельефом на луну – вся она была изрыта кратерами воронок.

Девушки Ани Морозовой словно считали себя завороженными от своих, советских бомб. Они радовались каждому налету, каждой бомбе. Подбирая листовки с Большой земли, они покрывали их поцелуями, прижимали к сердцу…

– Слава богу! Пронесло! Услышал Господь мои молитвы! – говорила Люсина мать после очередной бомбежки. – Слышь, Люсек, ты сообщи нашим, где наш дом, чтобы нас-то не бомбили. На Бога надейся, а сама не плошай!

Полковник Дюда, начальник авиабазы, пошел на такую военную хитрость: в стороне от летного поля он соорудил ложный аэродром, установив на лугу фанерные макеты «хейнкелей» и «юнкерсов». Во время ночной бомбежки немцы тушили огни на настоящем аэродроме, зажигали их на ложном и жгли смоляные бочки, имитируя пожар самолетов. Однако, предупрежденные подпольщиками, наши летчики лишь для вида сбросили несколько фугасок на ложный аэродром и продолжали бомбить настоящий. В огне и дыму утопала вся база.

– А Геринг говорил, будто мы уничтожили всю русскую авиацию! – недоуменно ворчал кое-кто из немцев.

Оберштурмфюрер Вернер уговорил полковника Дюду обнести аэродромными огнями гражданскую часть поселка Сеща – пусть русские бомбы убивают русских.

– Уцелевшие жители ожесточатся и будут охотнее работать на нас! – сказал Вернер.

– Вы дьявол, Вернер, – соглашаясь, сказал Дюда.

Но и эта варварская затея была сорвана работой подпольщиков. Они не допустили убийства мирных жителей, вовремя предупредив командование и сигналя трехцветными электрофонариками во время ночных бомбежек.

Местные жители поглядывали на Аню и ее подруг с неодобрением, а то и с открытой ненавистью: русские девчата, комсомолки, а якшаются с холуями в гитлеровских мундирах! Сещинцы не подозревали, что если бы эти девчата и эти поляки не наводили советские самолеты, то Сещу бомбили бы вслепую, и тогда пропал бы и поселок, и все живое в нем.

И ночь за ночью плыл над Сещей многоголосый вой сирен воздушной тревоги, и ветер носил хлопья гари. «“Иван” превратил базу в полигон для бомбометания!» – ругались асы.

В конце августа наши летчики, действуя по разведданным, уточненным поляками и их советскими друзьями, вновь нанесли невиданно мощный удар по авиабазе. Они вывели из строя 96 самолетов, сбросили на базу около 2500 бомб. Эти сведения Аня Морозова получила прямо из штаба полковника Дюды – главного в Сеще немца.

Странные дела творились в Сеще под носом у шефа сещинского гестапо СС – оберштурмфюрера Вернера.

Глава пятая
Операция «Маленький Грюнвальд»

Вскоре после первых больших бомбежек Ян Маленький заметил, что авиабаза заметно опустела, обезлюдела. Работая вместе с товарищами на ремонте полуразрушенной казармы, он гадал:

– Куда могли деваться почти все летчики?

– Много уцелевших самолетов куда-то улетело с аэродрома, – заявил Стефан.

– А экипажи оставшихся самолетов, – вставил Ян Большой, – куда-то уезжают на ночь в автобусах…

– Но куда?! – волновался Вацлав. – Что мы скажем командиру?

Командиром они теперь звали меж собой Аню. Даже Ян Большой научился уважать эту не по годам толковую, хладнокровную, удивительно смекалистую девушку, руководившую организацией.

– Только в штабе, – сказал Ане Ян Большой, – знают, куда уезжает из Сещи летный состав.

Аня задумалась. Ничего не сказав Яну Большому, она твердо решила разгадать загадку исчезновения немецких летчиков. В этом ей могли помочь два человека, два друга, два чеха: «Верный Первый» и «Верный Второй».

Верным Вторым был Герн Губерт, рядовой роты аэродромного обслуживания. Он первым частично ответил на вопрос, который так интересовал членов польской подпольной группы – Яна Маленького и его друзей. Сначала он тоже внезапно исчез из авиагородка, но через несколько дней вернулся на мотоцикле и зашел к Ане, которая крест-накрест заклеивала бумажными лентами уцелевшие стекла окон.

– Белье готово? – спросил он громко Аню, войдя в ее комнату. И шепотом добавил: – Комендант перевел меня с моим взводом взлетно-посадочной техчасти в Шаталово. Там раньше был ложный аэродром, а теперь мы там базируемся с одной бомбардировочной эскадрой с Сещинского аэродрома.

– А куда выезжают остальные летчики по ночам? – спросила Аня, выслушав Герна.

– Не знаю. Наверное, Венделин знает. Он все всегда знает. Между прочим, его чуть не убило в эту бомбежку – неразорвавшийся восьмидесятивосьмимиллиметровый снаряд шлепнулся в шаге от его головы!

Перед тем как уехать в Шаталово, Герн зашел к своему другу Венделину – Верному Первому – в штаб коменданта аэродрома.

В тот же вечер рехнунгсфюрер – казначей Венделин Робличка – с узлом белья под мышкой постучал в дверь Аниной комнатки.

– Остальные самолеты переведены временно на посадочную площадку у Рогнедина, – доложил он Ане, довольно свободно говоря по-русски. – А выезжают летчики, спасаясь в свободное время от русских бомбежек, в специально оборудованный для них «ночной санаторий» в деревне Сергеевка… Кстати, немцы объясняют успех большой бомбежки тем, что русские применили новые типы истребителей и штурмовиков, видимо, американских…

С Венделином Аня познакомилась еще осенью сорок первого… Познакомил их, сам того не подозревая, СС-оберштурмфюрер Вернер… Но о Венделине Робличке стоит рассказать подробнее и с самого начала…

О себе Венделин мало рассказывал своим новым друзьям. Только через пятнадцать – двадцать лет после войны удалось мне проникнуть во все тайны его удивительной жизни.

Родился он в 1921 году в деревне Езержаны, в районе Моравский Крумлов. Семье жилось нелегко: у Венделина было девять братьев и сестер. Отец Венделина, Матэй Робличка, работал каменщиком, едва сводил концы с концами. Он с трудом устроил Венделина, своего первенца, сначала в школу, где тот окончил девять классов, затем в двухгодичное коммерческое училище, откуда его в июне 38-го года выпустили бухгалтером. Венделин мечтал о Пражском университете, но мечты его разбил Гитлер…

С детства познал Венделин горечь нужды. Вместе с отцом и дедушкой в дождь и палящий зной под окна богатых изб в Чижове, Безкове и Вранцовице, вымаливая кусок хлеба, три года ходил в тряпье Венделин с сестрой Розой.

В 34-м отец наконец получил работу по специальности на сезерной границе Чехословакии, в живописных и диких Орлицких горах, где строились укрепления. Венделин учился тогда в школе и жил в городке Знойно у бабушки. Он попал в немецкую школу, потому что немецкая школа была бесплатной, а в чешской школе взимали высокую плату за обучение.

В то время во всем пограничье бесчинствовали банды штурмовиков из нацистской партии судетских немцев во главе с Конрадом Генлейном. «Судетский корпус» добивался «аншлюсса» Судетов с Германией. Вместе со многими молодыми чехами-патриотами и немцами-антифашистами Венделин вступил в отряд народной гвардии, боровшейся с генлейновцами и несшей службу по охране границы. Когда Бенеш капитулировал перед Гитлером и англо-французским ультиматумом, в пограничье хлынули войска вермахта, и отряды народной гвардии были сразу же обезоружены. Семнадцатилетнему Венделину пришлось сдать свою винтовку.

Семья Матэя Роблички натерпелась горя при новом, немецком, порядке. Венделин долго сидел без работы, пока оккупанты не мобилизовали его на работу в Германию, на завод Сименс-Шуккерт в городе пышных нацистских съездов – Нюрнберге. Все глубже ненавидя нацистов, Венделин недолго оставался в Нюрнберге. В конце августа 1939 года он сбежал, пробрался на родину, которую гитлеровцы именовали теперь «протекторатом Богемия и Моравия».

Он надеялся, что начатая Германией война против Польши заставит немцев забыть о нем, но недели через три они все же нашли его и отправили на «арбейтсамт» – биржу труда в Грулихе.

Снова работал Венделин на горькой, невеселой работе. Вскоре он получил повестку с приказом явиться в батальон аэродромного обслуживания в городе Нейсе-на-Нейсе. Вместе с другими мобилизованными чехами Венделин расчищал и расширял разрушенные польские аэродромы, проходил строевую подготовку на плацах Бреслау. «Швайнехунд! Чешская свинья!» – только и слышал он от зверя-фельдфебеля. Парень из Орлицких гор прошел сквозь горнило прусской казармы, но дух его не был сломлен. В своем подразделении Венделин обратил внимание на одного молодого солдата из судетских немцев, который явно недолюбливал армейскую муштру и не пылал национал-социалистским восторгом. Это был механик Альфред Байзлер, сын рабочего бумажной фабрики, бывшего члена социал-демократической партии. С ним нелюдимый и недоверчивый Венделин постепенно крепко сдружился.

У рядового гитлеровских люфтваффе Роблички, у сына Орлицких гор, родилась дерзновенная мечта – стать летчиком и улететь туда, где борются против Гитлера. Но и этой мечте не суждено было осуществиться. За дезертирство в 39-м году с «трудового фронта» Венделина Робличку судил военный трибунал в Гюстрове. Он отделался лишь выговором перед ротным строем и крушением крылатой мечты о полете из рейха – его вычеркнули из списка добровольных кандидатов в летное училище люфтваффе, прошедших медицинскую комиссию. Вместе с Альфредом Байзлером он был вскоре, в июле 1941 года, уже после начала войны против СССР, направлен в Познань, где он мог бы тогда найти своих будущих друзей-поляков – Яна Маленького и Яна Большого, Вацлава и Стефана. Из Познани находившийся там штаб 2-го воздушного флота люфтваффе отправил его подразделение в Варшаву, в казармы в Белянах, где тогда стояла аэродромная комендатура 31/ХII-Висбаден во главе с капитаном Арвайлером. Почти все немцы в штабной роте, куда попал Венделин, и в других подразделениях были из Висбадена.

В начале августа сорок первого капитан Арвайлер отправился специальным эшелоном на восток. В Минске Венделин уговорил немецкого врача оказать первую помощь двум белорускам, раненным во время бомбежки. Из Минска эшелон повез Венделина в Оршу и Смоленск. Его и Байзлера заставили дежурить у пулемета на открытой платформе. Венделина назначили первым номером, Байзлера – вторым. Тревожно глядя в небо, Венделин мучительно думал об одном: неужели он, чех, будет вести прицельный огонь по русским самолетам, если они появятся? К счастью, они не появились…

В Смоленске Венделин увидел первые виселицы. Его поразил вид повешенной молодой девушки с плакатом на груди: «Она стреляла по своим освободителям!»

Капитан Арвайлер пересадил своих людей на грузовики и повез их по разрушенному городу, а потом по Рославльскому шоссе в Сещу, куда они прибыли 12 августа 1941 года – на четвертый день после ее захвата немцами.

В Сеще Венделин поселился в полуразрушенном военном городке, получив назначение помощником казначея – «хильфсрехнунгсфюрера» – к унтер-офицеру Зауеру.

Он чувствовал себя чужим среди этих шумных, веселых, вечно пьющих и жрущих висбаденцев, которые все уши ему прожужжали о Висбадене – своем чудесном городе в благодатной рейнской долине Веттерау, где выращивают отличный виноград и делают прекрасный золотой рейнвейн, о его королевских дворцах, герцогских замках, готических церквах, роскошных купальнях и римско-ирландских банях. Висбаден – самый лучший город в земле Гессенской, да что там – во всей Германии! Висбаден – самый лучший в мире курорт с благословеннейшим климатом и целебными минеральными источниками! Тот не жил, кто не пил его вино, его козье молоко, его кумыс и его чудодейственную минеральную воду «Кохбрюннен»! А замки Шпессарта! А Гейдельберг, в котором учился молодой Гамлет, принц Датский! А русские бани, которые в Висбадене, оказывается, несравненно шикарнее, чем в самой России!

«Так какого же дьявола вы поперли в Россию?» – хотелось во весь голос крикнуть чешскому парню из Орлицких гор в сытые, красные висбаденские рожи этих сынов Нибелунгов.

Боже, как мерзли в трескучий русский мороз эти нежные висбаденцы, избалованные райским климатом своей виноградной долины, подогреваемой подземными горячими ключами! Тут-то они и вспомнили о судьбе «Великой армии» императора французов!

У мрачного и нелюдимого на вид чеха под немецким мундиром билось смелое и отзывчивое сердце. Он не мог равнодушно смотреть на страдания раздетых и разутых русских пленных – по заявке капитана Арвайлера в специально построенный лагерь эсэсовцы пригнали четыре тысячи пленных из брянского «котла», куда попали части 3-й и 13-й русских армий. Нельзя ли помочь этим умирающим с голода людям? Венделину нередко приходилось подменять казначея штаба авиабазы, когда тот запивал, заболевал или уезжал в отпуск. В такие дни Венделин перебирался в штаб полковника Дюды, начальника авиабазы, и оформлял выдачу продуктов офицерскому и рядовому составу авиабазы. Методом элементарной подделки и приписки Венделин завышал нормы выдачи для лагеря военнопленных. Начиная с зимы сорок первого года он переправил таким образом около полутора тонн хлеба военнопленным. В убийственно суровую первую зиму в России в сещинском лагере умерло или выбыло около двух тысяч пленных бойцов и командиров, но многие из уцелевших и бежавших к партизанам должны благодарить Венделина Робличку за спасение своей жизни.

Еще осенью Венделин приметил, что в жилой зоне авиабазы на кухне и в столовой в здании бывшего Дома Красной армии работают русские девушки из Сещи. Они мыли посуду и котлы, чистили картошку за 200 граммов хлеба и 20 граммов маргарина.

– Эй ты, чех! – сказал как-то ефрейтору Робличке унтер-офицер Мюллер, шеф столовой. – Скажи ты этим русским дурам, что они должны делать. А то я ни бе ни ме по-русски, а они по-немецки.

Венделин не упускал случая поговорить с русскими, хотя языковой барьер, несмотря на родство его родного, чешского, языка и русского, вначале преодолевал с трудом.

Вскоре он заметил, что одна из девушек – черноглазая, с черными косами – немного понимает по-немецки. Это была Женя, дружившая с двумя другими посудомойками – Аней Морозовой и Верой Молочниковой. Мюллер не раз и не два просил чеха-ефрейтора проводить девушек после ужина домой в поселок, так как СС-оберштурмфюрер Вернер не разрешал никому из русских слоняться по авиабазе и обязал кухонное начальство выделять сопровождающих при входе в военный городок и выходе из него.

По дороге Венделин пытался разговорить угрюмых и молчаливых девушек, которые явно гнушались знакомством с ефрейтором гитлеровской армии. Он сказал им, что он вовсе не немец, а чех, но девушки лишь выразительно посмотрели на его форму.

Как-то, провожая девушек, Венделин повстречался – возможно, не случайно – с двумя своими скучающими приятелями – Альфредом Байзлером и земляком Герном Губертом. Но и к этому знакомству сещинские девушки отнеслись настороженно, с едва прикрытым холодком. Впрочем, Аня как бы невзначай, из пустого любопытства, выяснила у Венделина, что Байзлер работает в штабе квартирмейстера, а Губерт – сигнальщиком на взлетной полосе.

– У этой Ани, – сказал потом Альфред Венделину, – в глазах написано, что она не согласна с тем, что мы тут хозяева.

Тогда еще Альфред, запутавшись в своих переживаниях, часто вспоминал, что он немец, и не стеснялся показывать это. Но с первой же карательной экспедиции против партизанских деревень он вернулся другим человеком.

– Если мы, немцы, такие звери, – сказал он мрачно Венделину, – то я не хочу быть немцем!..

Перелом в отношениях Венделина с девушками наметился в мглистый октябрьский вечер, когда чех предупредил Женю: по доносу переводчика гестапо Отто Геллера и по приказу оберштурмфюрера Вернера Женя должна быть арестована. Аня теперь готова была пойти на сближение и с другим чехом – Герном Губертом, но она ни за что не соглашалась поверить чистокровному немцу Байзлеру, и позже, когда Аня сдружилась с Венделином, она заклинала его, приказывала ему ничего не открывать Байзлеру.

Вначале Венделин старался переубедить Аню. Он говорил ей, что Альфред не только знает о Жене, но и готов отдавать ей через Венделина и Аню часть своего пайка, что Альфред охотно согласится вывести Женю из «мертвой зоны» авиабазы. Аня ничего не хотела слушать, и Венделин, горестно умолкая, понимал, что ему трудно винить ее в недоверии к его другу-немцу.

Аня не сразу поверила в ненависть Венделина и Герна к гитлеровцам и в их желание бороться против них. Зимой Венделин часто навещал Аню, Женю и Веру, ругмя ругал Геббельса, признавался, что слушает тайком московское радио, радовался советским победам. «И все-таки можно ли ему верить?» – с сомнением спрашивали девушки друг друга. Да, трудно было довериться человеку в форме врага, хотя глаза у него были честные, искренние, хотя Аню он звал «Аньо», а Аниных родителей – «мамо» и «тато». Правда, этот чех спас Женю от ареста и даже распустил слух об ее расстреле гитлеровцами, чтобы усыпить подозрения местных предателей. Но затем, когда Женю благополучно отправили в лес, Аня стала доверчивее относиться к нему и к его другу Губерту.

– Но ведь у Роблички даже звание какое-то страшное! – вдруг одолевали Аню сомнения. – Хильфсрехнунгсфюрер! Чуешь? Фюрер! Как в СС! Шарфюрер, роттенфюрер…

– Скажешь тоже, Анечка! – успокаивала ее Женя. – Это не звание, а должность – помощник казначея. – Вот ты бухгалтером была, так это то же самое, что казначей! И никакой он не фюрер! – заступалась она за своего спасителя. – Простой ефрейтор!

– Гитлер вон тоже ефрейтором был!

– Чехи не подведут! – заверил Аню Герн Губерт от своего имени и от имени товарища.

Аня начала с малого, с заданий несложных: попросила Венделина достать «кое для кого» сигареты, а также трехцветные армейские электрофонарики с батарейками, выясняла у Венделина суточный пароль, который во время вечерней поверки объявлял штабной роте обер-фельдфебель Браун.

«Кто стоит за Аней?» – часто спрашивал себя Венделин, но не мог ответить на этот вопрос.

Через неделю, когда Венделин вновь провожал, словно конвоир, девушек в поселок, Аня, отстав от подруг, шепнула ему:

– Если вы согласны помогать нам, оставайтесь здесь! Вы нужны здесь! И Губерт тоже! Вы будете считаться советским партизаном с двенадцатого февраля. Согласны?

– Согласен! – взволнованно выдохнул Венделин.

– Тише! Будьте осторожны! И перестаньте, пожалуйста, влезать в споры с немцами!

Они подошли к контрольно-пропускному пункту с будкой и полосатым шлагбаумом. Ефрейтор-чех козырнул знакомому часовому-фельджандарму.

– Пропустите работниц!

Возвращаясь с Брауном к казармам, Венделин напряженно думал. Прошло две недели со дня того разговора. Аня не отлучалась из Сещи, ежедневно приходила на кухню. Раз он видел, как она разговаривала с каким-то полицейским на улице…

Через два дня Аня сказала Венделину во время обычной вечерней прогулки от кухни до шлагбаума на КПП:

– Подумайте, не смогли бы вы перейти на более высокий пост, с которого больше видно вокруг. Это очень важно!

В сверкающий мартовский день Венделин, румяный, подтянутый, явился к подполковнику Грюневальду, заместителю начальника авиабазы.

– Герр оберет! Заболел казначей вашего штаба. Я временно исполняю его обязанности. В должности помощника казначея я исправно работаю почти уже восемь месяцев. Прошу разрешить мне сдать экзамены и получить диплом казначея.

– Вы, кажется, чех? По-немецки вы говорите прилично… Что вами движет? Служебное рвение?

Держится Венделин Робличка образцово. Прусская стойка – вид бравый, глаза так и едят начальство, подбородок вперед, руки, чуть согнутые в оттопыренных локтях, лежат по швам.

– Мой долг – работать с максимальной отдачей, герр оберет! К тому же, получая большее жалованье, я смогу больше высылать своей матери-немке и ее большой семье! Одиннадцать душ, герр оберет!

– Хорошо, готовьтесь к экзаменам!

Венделин Робличка начал делать карьеру. Как и все солдаты Восточного фронта, он получил весной «медаль мороженого мяса» – бронзовую медаль со шлемом на скрещенных мечах и надписью «Винтерфельдцуг». Первого мая Робличка был произведен в обер-ефрейторы.

В мае он познакомился у Ани с Яном Маньковским, с которым однажды до того разговорился о знакомых паненках в Варшаве. До поры до времени Аня остерегалась знакомить чеха с остальными поляками, разумно сводя до минимума их контакты.

Благодаря своему положению и опыту службы на аэродромах Венделин существенно пополнил сведения об авиабазе, добытые с немалым трудом и риском поляками, которым не хватало специальных знаний. Теперь Большая земля знала, что на обломках полуразрушенной авиабазы немцы построили к весне мощную авиабазу с первоклассным постоянным аэродромом, годным для всех типов самолетов люфтваффе с большой пропускной способностью. Схематический план, составленный Венделином, показывал все три зоны аэродрома – летную, служебную и жилую. Теперь воздушная армия советского героя-летчика генерала Громова, бомбившая Сещу, знала не только все козыри полковника Дюды, но и все прочие его карты, потому что за спиной полковника стоял зоркий и знающий Венделин Робличка. По длинной цепочке шли эти ценные разведданные от Роблички к Громову, шли через руки подпольщиков и связных, партизанских и армейских разведчиков, радистов и летчиков… Только потом сведения Венделина Роблички ложились в форме условных обозначений на карты наших высших штабов.

У Герна Губерта, его земляка и друга, сигнальщика на старте, было, конечно, меньше возможностей. Но и Верный Второй через Верного Первого ежедневно сообщал Ане, куда вылетали немецкие самолеты и сколько из них не возвращалось с задания. Правда, он мог узнавать такие сведения только во время своего дежурства, а дежурил он то в дневную, то в ночную смену. Так заработала «на максимальных оборотах» чехословацкая группа.

Сдав экзамены, Венделин заступил на работу в штабе авиабазы. Ему отвели стол под плакатом, призывающим к бдительности: «Пст! Файнд хорт мит!» – «Пст! Враг подслушивает!»

В солнечное майское утро заявился он к своему новому начальнику – шефу административно-хозяйственного отдела канцелярии штаба Сещинской авиабазы, тучному и важному гауптфельдфебелю Францу Христманну.

– Обер-ефрейтор Робличка прибыл для прохождения дальнейшей службы!

– Ну что ж! Арбейтен, Робличка! Работай!

И Венделин начал работать…

В штабе авиабазы служило около 35 офицеров и 90 унтер-офицеров и солдат. Венделин спал в комнате, которую он делил со штабным поваром.

На письменном столе Венделина стоял принадлежавший Христманну несгораемый ящик – в нем гауптфельдфебель хранил секретные бумаги. Венделин скоро сообразил, что ему удастся открыть этот ящик и на досуге ознакомиться с его содержимым, только если он подберет ключик к самому Христманну. Это оказалось не слишком сложным делом. Гауптфельдфебель любил хорошо выпить и закусить – Венделин снабжал его лучшим вином, кофе и бразильскими сигарами. Гауптфельдфебель ценил уважение и предупредительность со стороны подчиненных – Венделин, не унижаясь до подхалимства, с помощью Ани и ее прачек обеспечил ему скоростную стирку белья и безукоризненную глажку его мундиров и бриджей. Христманну и дома так вольготно не жилось, как в почти прифронтовой Сеще на попечении своего обходительного помощника. И очень скоро он разленился и, забыв про висящий у него над столом плакат («Пст! Враг подслушивает!»), стал перепоручать Робличке сначала пустячные, а затем, когда увидел, что Робличка – образцовый канцелярист, и немаловажные дела и, ложась спать на свою койку, стоявшую в соседней комнате, тут же в канцелярии, отдавал ему ключи от сейфа и заливался громким храпом в то время, как Робличка добросовестно просматривал списки с паролями, утвержденными в штабе округа ВВС в Смоленске на целый месяц вперед, различные приказы по авиабазе, сведения об офицерах, командированных на разные участки группы армий «Центр», инструкции о повышении бдительности во всех звеньях…

Прежде даже полякам бывало трудно определить, сколько примерно на авиабазе гитлеровских солдат и офицеров. Теперь же Верный Первый снабжал Аню точными данными. Число гитлеровцев колебалось от 4800 до 6000 человек, количество самолетов всех систем – от 180 до 300 в Сеще и подчиненных ей аэродромах в Брянске, Шумячах, Понятовке, Шаталове, Олсуфьеве.

Венделин хорошо знал стенографию, поэтому ему нетрудно было изобрести секретную, одному ему понятную систему скорописи. Он быстро составлял конспектные копии наиболее интересных документов и затем устно расшифровывал свои записи в присутствии Ани, которая записывала их уже на русском языке.

После первой большой бомбежки Верный сообщил Ане точные результаты потерь, понесенных Сещинской авиабазой. Аня поблагодарила его и сказала, глядя прямо в глаза, тоном обвинителя:

– Я слышала, что во время бомбежки этот ваш Байзлер носился как угорелый, вынося раненых из лазарета в бомбоубежище!

– Да, Альфред такой, Аня!

– Он спасал немцев!

– Раненых немцев, Аня! Нет, вы не хотите понять трагедию этого немца!

Пожалуй, Венделин был прав. Аня не хотела и не могла понять трагедию немца Альфреда Байзлера, когда изо дня в день сама была свидетельницей великой трагедии своего народа на самой жестокой из всех войн…

Аня Морозова не могла рисковать Верным. Она понимала: свой человек на таком бойком месте, на ключевой позиции в гитлеровском военно-воздушном районе «Москва», может быть чрезвычайно полезен для подпольной организации. И она не ошиблась. С переходом в штаб авиабазы Робличка развернулся вовсю. Когда гитлеровскому генералу, командиру какой-либо дивизии, действовавшей на фронте 4-й полевой или 2-й панцирной армии, требовалась поддержка люфтваффе, то пункт управления тактической авиации при штабе этого генерала радировал соответствующую заявку на общий командный пункт штаба армии и авиаэскадры, а тот, в свою очередь, направлял приказ на исполнение заявки на Сещинский аэродром своим эскадрильям. Часа через два после вызова пикировщики и «мессеры», экипажи которых дежурили в кабинах, вылетали на решающие фронтовые участки для поддержки наземных операций вермахта.

На Сещинский аэродром поступали еще более серьезные заявки – с общего командного пункта штаба 2-го воздушного флота и штаба группы армии «Центр». В этом случае поляков выгоняли ночью на заправку самолетов, на подвешивание бомб, и тяжелые «хейнкели» улетали в сопровождении «мессеров» на бомбежку советской столицы и других больших русских городов за фронтом.

Скромный штабной казначей обер-ефрейтор Венделин Робличка часто знал об этих заявках.

Венделин заранее узнавал, где намечено провести крупные воздушные операции самолетами ближнего и дальнего действия, куда командование 2-го воздушного флота перебрасывает части с Сещинского аэродрома, откуда прилетают новые части.

Венделин понял, что ему нельзя терять знакомство с унтерами-висбаденцами из штабной роты аэродромной комендатуры. По случаю повышения он устроил вечеринку, пригласил их всех – Зауера, Брауна, Витмана. Выпив, Браун сказал сокрушенно:

– А Сеща стала совсем похожа на римские развалины под нашим Висбаденом! Эх, застряли мы тут, видать, надолго.

Так появились в сещинской подпольной организации три группы – советская, польская и чешская. Так зародилась подпольная интернациональная организация. Так тайно объединились на немецко-фашистской авиабазе русские, поляки и чехи.

Как было не вспомнить им, борясь против немецких фашистов, о блестящей странице в истории их трех народов – о славной Грюнвальдской битве, в которой польские рыцари, войско чешское и моравское да смоленские и рославльские богатыри из Великой Руси наголову разбили немецких завоевателей.

Да, спустя века вновь служила боевым паролем немеркнущая слава Грюнвальда!..

– Славно мы наклали тогда пруссакам! – посмеивался Ян Маленький в тот июньский вечер, когда он и Венделин провожали Аню в лес к партизанам. – А в этой войне еще ярче будет наша победа. Вы знаете, я предлагаю назвать сергеевскую операцию операцией «Маленький Грюнвальд».

– Здорово! – тихо произнес Венделин. – Асы гибнут на земле!..

Именно поляк Ян Маленький, съездивший в Сергеевку по поручению Ани, и чех Венделин составили донесение о том, что свободный от полетов летный состав частей и соединений люфтваффе, базирующихся на Сещинском аэродроме, выезжает из авиагородка в специально для них оборудованный в селе Сергеевка «ночной санаторий». А понесла это донесение в лес русская девушка Аня Морозова…

– Будь здрава, Анюто!

– До видзения, панна Аня!

– До свидания, Вендо! До свидания, Янек!

Долго смотрели вслед Ане Ян Маленький и Венделин. Она шла кошеным лугом за багровым закатным солнцем, и стога сена и Анина фигурка отбрасывали по лугу длинные тени. Но стога стояли неподвижно, а темная фигурка на фоне пламенеющего заката уходила все дальше и дальше.