Текст книги "Огненная земля"

8

Консуэло была не слишком умелой наездницей. Ей было далеко до Рамоны, которая, пуская лошадь галопом, могла соперничать даже с Карлосом. А может быть, это только в его тоскующей памяти она была самой красивой, самой умной и самой быстрой? Он сам не мог понять. Но теперь, когда перед ним на гнедом жеребце скакала Консуэло, все это было не важно. Когда он помог ей сесть в седло, она, казалось, светилась от радости, как ребенок. Похлопав коня, она нагнулась к Карлосу и что-то прошептала. Или ему только показалось. Или она притворяется, чтобы не сердить его, пытается отвести беду от себя и от Рауля? Карлос подумал, что и это не имеет значения. Главное, что она тут, рядом с ним. Только это и было важно.

Он пришпорил Рейну. Кобыла поскакала быстрее и вскоре поравнялась с лошадью Консуэло. Она повернула голову, их взгляды встретились.

– Здесь красиво, – прокричала она, заглушая стук копыт о каменистое дно реки. – Это все принадлежит вам?

– Это собственность Колонии.

– То есть ваша?

Они свернули в русло ручья, ведущего к запруде. Карлос достал фляжку с водой и протянул ее Консуэло. Она закинула голову назад и сделала несколько глотков. Ее шляпа съехала на плечи. Консуэло улыбнулась и вернула ее на место.

– Я всего лишь руководитель. Мастерские, фабрики, больница, школа, земля, скот, шахты принадлежат всем здешним немцам через акционерное общество «Алемань».

– Вы по-прежнему считаете себя немцами? Вы ведь родились здесь, в Чили?

Карлос потянул поводья влево, чтобы объехать огромный валун.

– Да, но то, что мы по-прежнему зовем себя немцами, это скорее ваша заслуга, а не наша, – сказал он и взял протянутую ему фляжку с водой. – Я чилиец, родился здесь, говорю по-испански лучше, чем по-немецки, но все равно считаюсь чужаком, ко мне относятся как к иностранцу, и все только потому, что у меня светлые волосы и голубые глаза.

– А вы сами чувствуете себя чужим?

Он взглянул в сторону гор. Солнечные лучи еще только начали пробиваться сквозь утренние сумерки. Облака лежали покрывалом на горных вершинах.

– Не столько чужаком, сколько другим, – ответил он.

– Так же, как и мы, цыгане. Мы живем среди вас, но не с вами.

– Да, мы тоже, как и вы, цыгане. Хотя твои предки, вероятно, оказались здесь, в Южной Америке, задолго до моих. Скорее всего, они были родом с Балкан. В девятнадцатом столетии, лет сто тому назад, они перешли горную цепь Анд со стороны Аргентины и поселились в этих местах.

– Я ничего этого и не знала. А где находятся эти Балканы?

– В Юго-Восточной Европе.

– Получается, что мы оба европейцы.

Консуэло улыбнулась, а Карлос рассмеялся. Он сам не понял почему. То ли его рассмешили ее слова, то ли обрадовала ее улыбка.

– Да, мы оба европейцы. Европейцы на самом краю земли.

Пока Карлос снимал седла с лошадиных спин, Консуэло расстелила одеяло под тополем и достала пакеты с провизией. Солнечные лучи начали пробиваться сквозь прорехи в облаках. Скоро облака совсем исчезнут за горной цепью и засияет голубое небо. Отпустив лошадей пастись, Карлос присел на одеяло рядом с девушкой. Прежняя легкость в их отношениях сменилась тревожным напряжением. Карлос растерялся. Ему хотелось вернуть прежнюю беззаботность. Консуэло тоже почувствовала перемену в настроении. Она не отрываясь смотрела в сторону пруда, где паслись лошади.

– Разденься.

Она беззвучно повиновалась. Сняла трусы и стянула платье через голову. Затем легла на живот и изогнулась так, чтобы ему было удобнее овладеть ею.

– Я не это имел в виду.

Он откашлялся.

– Я хотел, чтобы ты искупалась. Твоя мать… Рамона любила купаться.

Консуэло встала, убрала свои темные волосы в узел и медленно пошла к запруде. Карлос провожал ее взглядом. Она вошла в воду. Ее обнаженные и влажные бедра блестели в лучах восходящего солнца. Карлосу показалось, что перед ним снова живая Рамона. Он лег на спину, положил руки под голову и посмотрел наверх, на тополиную крону. До его слуха доносились шум ветра, шелест листьев, всплески воды в пруду, где купалась Консуэло. Дремота овладела им, и он потерял счет времени. Как будто снова вернулись восьмидесятые, ему снова двадцать, Рамона чуть моложе. Они мечтают о детях, говорят о будущем. Ему так же, как и ей, непозволительно связывать свою жизнь с чужими. Но тогда это их не беспокоило. Тогда не беспокоило.

После смерти отца Карлос мог делать все, что ему заблагорассудится. Но отец упрямо цеплялся за жизнь и не собирался умирать. Время шло. Семья Рамоны втайне от нее решила ее будущее и отправила в Вальдивиа. Рамона успела родить Консуэло до того, как болезнь одолела ее. В другой жизни, при других обстоятельствах Консуэло вполне могла бы быть их с Карлосом дочерью. «У человека всего одна жизнь, надеяться на другое – безумие», – прошептал он самому себе.

Консуэло вышла из воды. Когда она приблизилась, он взял полотенце, развернул его и протянул ей. Пока она вытиралась, он разобрал пакеты с едой. Багет, смазанный оливковым маслом, с помидорами, а сверху ломтики копченой свинины, маленькая миска с оливками и свежий лук. Он протянул ей бутерброд, и она надкусила его. Они молча начали есть, наблюдая за пасущимися лошадьми. Когда они доели бутерброды, Карлос очистил лук и протянул его Консуэло.

– Попробуй.

– Вот так, просто? Как яблоко?

Он кивнул.

– Когда-то давно я читал об этом в книжке. Один бродяга на Ближнем Востоке ел лук таким образом. Единственное, что он любил больше репчатого лука, это родину. Я и Рамона, мы решили попробовать. Ей нравилась книга, но не нравилось есть лук. Я хотел бы посмотреть, понравится ли тебе.

– Так вы ели лук?

– Ели, и много.

Консуэло посмотрела на головку лука. Она была большая и белая, как снежок, в ее загорелых руках.

– Она была первой женщиной среди нашей родни, которая умела читать, – произнесла она задумчиво.

– Я знаю. Я сам учил ее.

– Моему отцу это не нравилось. Когда он видел ее с книгой, он ее бил.

Карлос не ответил.

– А английскому языку тоже вы ее научили? – спросила Консуэло.

– Да. Я хотел, чтобы она выучила немецкий, но она сказала, что ей это ни к чему. Она любила старые черно-белые голливудские фильмы.

– Я знаю. Именно поэтому я тоже выучила английский.

– Как?

– Мой отец один не мог уделять моему воспитанию достаточно времени и отдал меня в школу при монастыре. Одна из сестер была американкой, и, когда она узнала, что моя мать говорила по-английски, она предложила мне учить с ней английский.

Консуэло смущенно улыбнулась и неуверенно поднесла лук ко рту. Откусила небольшой кусок. Задумчиво разжевала и проглотила его.

– Непривычный вкус, – сказала она, – но есть можно.

9

– Рюттарвэген… 47. Это здесь, – сказал шофер и затормозил.

Вдоль улицы стояли окрашенные в белый цвет таунхаусы с гаражами и ухоженными зелеными лужайками. Все было добротным и содержалось в идеальном порядке. Ванесса расплатилась и вышла из машины. Пахло жидкостью для разжигания углей и дымом от гриля. На въезде стояла белая «Вольво ХС60» Юнаса Йенсена. Слева от въезда – мусорный бак и емкость для сбора компоста. Ванесса заглянула в окно около входной двери. Сквозь стекло можно было разглядеть прихожую и лестницу, ведущую вниз, в гостиную. Она позвонила в дверь. Юнас появился на лестнице. Загорелый, в белой футболке, джинсовых шортах и сандалиях на босу ногу. Он открыл дверь.

– Хорошо, что смогла приехать, – радостно сказал он. – Обувь можешь не снимать, мы сядем на террасе за домом. Все готово.

– Я захватила вот это, – Ванесса протянула ему бутылку красного вина.

– Спасибо.

Он повернулся, перешагнул через детскую обувь, разбросанную по полу, и начал спускаться по лестнице. Ванесса последовала за ним. В гостиной кроме дивана и кресел стоял обеденный стол и подставка с телевизором.

– Возьми себе пива, если хочешь. – крикнул он из сада.

Ванесса пошла на кухню, открыла холодильник, взяла одну бутылку «Короны». Вышла на террасу и присела у деревянного садового стола под навесом. Большую часть участка занимал основательный деревянный настил. За ним, на траве, стоял детский батут и желтый детский домик. От соседей участок отделяла живая изгородь из невысокого кустарника. Юнас подошел к грилю в форме глобуса, поднял верхнюю часть и проверил температуру внутри.

– Подождем еще немного с отбивными, пока нагреется как следует, – сказал он.

– Почему мужчинам так нравится возиться с грилем?

Юнас рассмеялся, но ничего не ответил. Взял принесенную с собой недопитую бутылку «Короны», сел, положил ноги на стол и повернул лицо к заходящему солнцу.

– Должна же быть какая-то причина, – продолжала Ванесса. – И кстати, почему белые мужики испытывают комплекс неполноценности по отношению к черным?

Юнас посмотрел на нее с интересом.

– Что ты имеешь в виду?

– Когда мы познакомились со Сванте, я имела глупость рассказать, что моего предыдущего бойфренда звали Камило и он был черным кубинцем. Сванте это дико заинтересовало. По нескольку раз в году он спрашивал меня, каков был Камило в постели и хорошо ли он был оснащен. Есть что-то болезненное в вашем интересе к половому акту черного мужчины и белой женщины.

– Может, ты и права. Но я не смогу тебе сказать, в чем тут дело. А долго вы были вместе с этим… как его звали?

– Камило.

Ванесса отхлебнула немного пива.

– Мы познакомились, когда мне было двадцать два года. Через месяц я уехала с ним на Кубу.

– Вот как? И как долго ты там прожила?

– Два года.

– Подумать только. А почему?..

Ванесса пожала плечами.

– Все когда-нибудь заканчивается.

С улицы доносились звуки проезжавших мимо машин. Юнас посмотрел на Ванессу и приподнял бутылку «Короны» в ее сторону. Ванесса жестом показала на батут и детский домик.

– Это, должно быть, хороший район для семей с детьми. Настоящая идиллия.

– Согласен. Жизнь здесь напоминает мое детство в Эскильстуне.

Юнас улыбнулся, посмотрел на свой маленький садик, а затем на Ванессу.

– Ты росла в более специфических условиях, так ведь?

Ванесса знала, что коллеги сплетничают о ее аристократическом происхождении.

– Когда я в первый раз побывал у тебя дома, я решил, что ты берешь взятки, – усмехнувшись, сказал Юнас. – Позже узнал, что почти все детство ты провела во дворце, что у тебя было пятнадцать слуг и тебе подтирали задницу до совершеннолетия.

Ванесса откинула голову назад и рассмеялась.

– Отец был главой разных компаний внутри Чинневик-концерна. После смерти Юго Стенбека у руля концерна встал его сын, Ян Стенбек. По прошествии некоторого времени между отцом и Яном возникли трения. Отец называл его не иначе как щенком. Щенку нравилось окружать себя бывшими коммунистами. Отец не хотел принимать участие в такой кадровой политике. «Это все равно что заниматься любовью с врагом», – говорил он. Через несколько лет он вышел в отставку. Поработал членом совета директоров нескольких компаний, а перед смертью вложил свои миллионы в недвижимость.

Ванесса замолчала. Она ненавидела рассказывать о себе.

– Как складывались ваши отношения?

– С годами они становились все хуже. Отец был настоящим консерватором. Считал, что женщинам не надо работать. Я изо всех сил старалась подразнить его. Стала левой активисткой, приводила домой длинноволосых парней, поклонников Че Гевары, боролась за женское равноправие. Но сильнее всего его возмутил мой выпускной.

Юнас посмотрел на нее с удивлением.

– Почему?

– Я отказалась надевать белое платье. Вместо белого надела черное и черный берет. Отец был в шоке. Надо признаться, что выглядела я как последняя идиотка.

– Хотел бы я посмотреть на тебя в таком виде.

– Я и сама хотела бы. Но, к сожалению, это невозможно. Отец пригласил фотографа, но, увидев меня в таком виде, отправил домой.

Юнас покатился со смеху, и эхо продолжало звучать, даже когда он вошел в дом. Вернувшись с сырыми отбивными, розовыми на белом блюде, и поставив блюдо на стол, он спросил:

– Почему ты пошла в полицию?

Вопрос застал Ванессу врасплох.

– Тут сыграло роль несколько обстоятельств, – ответила она, подумав. – Как я уже сказала, отец был консерватором. «Есть мужские профессии, а есть работа для баб», – обычно говорил он. Он считал, что женщины-священники – это черт знает что, не говоря уже о женщинах-полицейских. Я никогда не была верующей, поэтому вместо креста выбрала, так сказать, дубинку.

Юнас перевернул отбивные металлическими щипцами. Жир, капая на раскаленные угли, шипел и брызгал во все стороны.

– Будут готовы через несколько минут. А ты пока принеси салат с кухни.

10

Николас стоял перед большой посудомоечной машиной на кухне ресторана «Бенисио». Пар тонкой пленкой покрывал его лицо. Он потянулся за полотенцем, протер лоб, шею, щеки и кинул влажное полотенце на стул. Всю свою взрослую жизнь он учился контролировать свои эмоции, мысли и желания, не загружать мозги бесполезными для выживания вещами. И так в любой ситуации. Ему случалось принимать участие в боях, вдали от дома, когда темноту прорывали лишь вспышки выстрелов противника и казалось, что ведешь бой со звездным небом. Он видел, как шахиды подрывали себя и мирных людей вокруг, превращая рынок в мясорубку, а людей – в кровавую массу. Бывал в ситуациях, когда обычных людей охватывали паника и чувство обреченности. Физическая подготовка была важным элементом обучения солдат для отряда особого назначения. Но главным был ментальный тренинг. Умение контролировать чувства, мысли, порывы. Устремляться навстречу опасности, вместо того чтобы бежать от нее, как того требует инстинкт самосохранения. Не бояться открыть дверь, зная, что за ней притаился вооруженный враг, готовый на все, лишь бы убить тебя.

И несмотря на такую школу, он не мог выкинуть Мелинду Давидсон из головы. Он представлял себе ее лицо, мечтал о жизни вместе. Придумывал предлоги, чтобы продолжать с ней видеться после освобождения Давидсона.

Николас поставил тарелку в синий ящик для посуды. Надо думать о другом и заниматься делом. Не отвлекаться. Хампус Давидсон опять позвонил Мелине. Было странно слышать ее голос во время разговора с мужем. Мелина сказала, что говорила с банком и что вопрос с деньгами решен. Николас удивился, что все решилось так быстро. Позже, вечером, Иван и Николас собирались сообщить место и время передачи денег.

Дверь на кухню открылась. Николас обернулся. В дверях стоял Уве Ландгрен, директор ресторана.

– Два гостя хотят с тобой поговорить.

Николас удивленно поднял брови, взял полотенце и вытер шею.

– У меня много работы. Олег заболел. Пожалуйста, попроси их подождать до закрытия.

– Я думаю, будет лучше, если ты выйдешь и поговоришь с ними сейчас, – сказал Уве, облокотившись на дверной косяк.

– Это полиция? – спросил Николас, улыбнувшись.

Уве не ответил на его улыбку.

– Так ты идешь?

Николас отшвырнул полотенце и последовал за Уве. Шеф остановился у двери, ведущей в зал для гостей, и сквозь круглое стеклянное окошко в двери показал столик в отдалении.

– Вон там, за столом у окна.

Зал почти пустовал. Занято было всего четыре стола. За указанным столиком на четыре персоны сидели двое. В одном Николас сразу узнал Йозефа Булача, второго видел впервые.

– Ты их знаешь? – спросил Уве.

– Один из них мой старый знакомый.

– Вот как?

Николас проскочил мимо шефа, за которым стоял ящик с ножами для устриц.

– Я забыл включить вторую посудомойку, – сказал он и сделал несколько шагов в сторону комнаты для мытья посуды. Уве остановил его, взяв под локоть.

– Я разберусь. Иди к ним.

– Хорошо.

Директор ресторана повернулся и пошел в посудомоечную. Николас схватил из ящика устричный нож и сунул его в левый карман брюк.

11

После ужина Юнас откупорил бутылку красного вина, которую принесла Ванесса, и принес из гостиной портативную звуковую колонку. Поставил ее в дверном проеме, и голос Элвиса Пресли заполнил весь сад. Солнце уже почти скрылось за горизонтом, на террасе стало прохладно. Юнас посмотрел на небо и нахмурился. Темные тучи надвигались на город.

– Скоро придется включить ламповый обогреватель.

Он отхлебнул вина.

– С тобой все в порядке?

– Господи, она задала мне тот вопрос.

– Кто?

– Психотерапевт. Я, кстати, позвонила ей сегодня днем и отказалась от ее услуг.

Юнас засмеялся.

– Жаль. Я надеялся, что это тебе поможет. Можешь не отвечать на мой вопрос, но я в самом деле переживаю за тебя.

– Я знаю, что тебе не все равно.

Ванесса облокотилась о стол и положила голову на руку.

– Мне сейчас непросто. Слишком много пустого ожидания. Надо постараться чем-то заполнить освободившийся угол жизни. Работа занимала меня целиком, все остальное отходило на второй план. Потеряв ее, я рискую потерять себя, потерять смысл жизни.

– Надо заполнить освободившийся угол, хорошо сказано.

Юнас долил вина в бокал Ванессы.

– Спасибо.

Тучи уже закрыли все небо. Дождь мог хлынуть в любую минуту. Юнас повернулся и включил тепловую лампу на потолке. Ее свет окрасил их лица в оранжевый цвет.

– Последнее время я работала добровольцем в организации, которая занимается помощью одиноким девочкам-эмигранткам – они приехали в Швецию без родителей, без родственников. И теперь руководство хочет, чтобы я взяла шефство над одной из них по имени Наташа. Я вот думаю…

– О чем?

– Я ведь не знаю, что с ней делать, – со вздохом ответила Ванесса. – Она мне нравится, очень умная, добрая и ранимая девочка. Ей много пришлось пережить. Чем я могу ей помочь, сделать так, чтобы она перестала бояться? Ведь я даже за цветами не умею ухаживать.

– Ты слишком самокритична.

Ванесса грустно улыбнулась.

– Да нет. Увы, это правда. За две недели до своего сорокалетия я поняла, что беременна. Решила спросить Сванте, что он думает по поводу нашего решения обойтись без детей и все силы отдать карьере. Может, плюнуть на это и родить? Я понимала, что это мой последний шанс. Но он не захотел. А я не настояла и сделала аборт.

Юнас покачал головой.

– Я никогда не мог понять, что у тебя за отношения со Сванте. Ты умеешь постоять за себя, настоять на своем, мнения других тебя не заботят, но когда Сванте…

– …трахается налево и направо по всем шведским театрам, я терплю?

– Что-то в этом роде.

– Я всегда разделяла секс и любовь. Я думала, что и для него это разные вещи. Наверное, поэтому я так болезненно отнеслась к его нынешнему желанию стать отцом. И он станет им. Отцом детей другой женщины. А у меня уже никогда не будет детей.

– Может, именно поэтому тебе и стоит взять на себя заботу об этой девочке, – сказал Юнас, серьезно глядя на Ванессу. – Ты чертовски добрая и заботливая, хоть и стараешься изо всех сил скрывать это.

Ванесса отвела взгляд в сторону потемневшего сада. Она никогда никому не рассказывала. Ни родителям, ни сестре Монике, ни Сванте. Уехала с Кубы, вернулась в Швецию, как будто ничего не произошло. Поступила в полицейскую академию. С головой окунулась в учебу. Потом в работу. Встретила и влюбилась в Сванте. В глазах у нее защипало, и она, сама того не замечая, дотронулась до Микки-Мауса, висящего на цепочке, на шее.

– Когда я жила на Кубе с Камило, о котором я тебе рассказывала, у нас родился ребенок, дочь.

Юнас от удивления раскрыл рот.

– И что с ней стало?

Зазвонил телефон Юнаса, лежащий на столе. Он, извиняясь, посмотрел на Ванессу и встал.

– Черт, прости, мне надо ответить, – сказал он, заходя в дом.

Ванесса наблюдала за ним, пока он вышагивал по гостиной, прижав телефон к уху. Слушал он внимательно и казался обеспокоенным. За окном пошел дождь. Ванесса потянулась за бокалом. Сделала глоток. Дождь пошел сильнее. Она закрыла глаза и прислушалась к звукам дождя, барабанившего по навесу террасы. Где-то вдалеке прогремел гром. Она высунула руку из-под навеса и подождала, пока та наполнится холодной дождевой водой.

Когда Юнас вернулся на свое место, она спросила:

– Жена звонила?

Он покачал головой и отложил телефон.

– По работе. Еще одного банкира похитили.

Юнас постучал указательным пальцем по столу.

– Хампус Давидсон. Живет здесь, на Лидингё.

Он снова взял телефон и начал поиск.

– Страница на «Фейсбуке» на замке, никаких следов в социальных сетях, несколько упоминаний в деловых изданиях.

Он протянул свой айфон Ванессе. На экране было фото мужчины в белой рубашке и бежевых брюках чинос, на борту яхты. Фото сделано где-то на Средиземном море. Изумрудная вода заманчиво блестит. На Хампусе Давидсоне огромные солнечные очки, волосы коротко пострижены. Она положила телефон на стол.

– Полиция просит нас о помощи. Тем более что я подписывал отчет по делу Оскара Петерсена. Черт, Ванесса, как бы ты нам сейчас пригодилась.

– Что они хотят за его освобождение?

– Десять миллионов.

– Я не понимаю. Эти господа стоят намного больше. Десять лимонов для них – карманные деньги. Почему за них требуют так мало?

Юнас пожал плечами.

– Нам надо понять, что может быть общего между Оскаром Петерсеном и Хампусом Давидсоном. Почему выбор пал на них? – продолжила Ванесса.

– Они оба миллионеры, – коротко заметил Юнас.

– Да, но миллионеров у нас много. Надо понять, почему похитили именно этих.