Текст книги "Будь моим мужем"

3

– По-моему, ты просто потрясающая.

«Потрясающий» было новым прилагательным в лексиконе Камиллы, и Тэсса рассмеялась при виде того, как серьезно дочка смотрит в зеркало через ее плечо.

– Ну что ж, спасибо, родная. Очень мило с твоей стороны.

Тэсса определенно была красавицей в английском понимании этого слова: тонкий нос, бледная, идеальной чистоты кожа, огромные черные глаза. В них можно было прочесть либо полную наивность, либо уж изрядную искушенность в зависимости от склада ума того, кто этим занимается. Это было лицо, словно сотканное из парадоксов, – мягкое и вместе с тем волевое; решительный подбородок, казалось, резко контрастировал с утонченно чувственной линией рта. Стрижка была выбрана раз и навсегда без лишних колебаний короткая и строгая. Такая прическа являлась как бы предупреждением о том, что Тэсса – сугубо современная женщина, несмотря на исходящую от нее ауру аристократического изящества.

– Тебе не хватает твоих украшений, мамочка. – На лице у стоявшей сзади Камиллы появилось хитроватое выражение.

Тэсса потрогала мочки ушей, проколотых, но без серег от Картье, ушедших за долги кредиторам. На шее не было жемчуга, и бриллиантовая брошь не украшала ее простого черного платья от Живанши, которое она надела к ужину.

– Мне не хватает только папочки, – ответила она просто.

– А чего в папочке тебе не хватает больше всего? – Камилла зашла спереди и прижалась к матери – ее точная копия в черном бархатном платье.

Тэсса обняла дочурку и покачала ее из стороны в сторону. Наклонившись, она зарылась лицом в волосы Камиллы, вдыхая восхитительно трогательный запах теплой и чистой детской головки.

– Даже и не знаю, родная. Всего, наверное. – Она вздохнула. «Всего». Ответ хоть и верный, но все равно целиком не охватывает отрывочных и пестрых, словно кусочки ткани на лоскутном одеяле, воспоминаний о Пите… прядь белокурых волос, вечно падавшая ему на лоб, несмотря на все попытки пригладить ее; его привычка спать, раскинувшись на кровати.

– А знаешь, чего больше всего не хватает мне, мамочка? Помнишь, он всегда говорил, что зацелует меня так, что мне больно станет, и я притворялась, будто убегаю, а он ловил меня… и я словно бы нечаянно поддавалась ему… и он все целовал и целовал меня, а мне так и не становилось больно. Даже ни капельки.

– Да, родная моя. Бедный папочка. Бедный, бедный папочка.

– А как ты думаешь, папочке не хватает сейчас Рождества?

Тэсса почувствовала, как на глаза набегают слезы, но попыталась сохранить спокойствие. Нужно быть сильной – ради дочери, да и ради себя самой. Вчерашнее Рождество в «Гасиенде-Инн» было сплошным кошмаром: призрак Пита преследовал ее в течение всего этого вымученного праздника. В той чудесной стране, каковой был их брачный союз, Рождество всегда превращалось в волшебную феерию. Горы подарков громоздились под огромной елкой, которую Пит всегда наряжал сам, проклиная вечно не зажигающиеся гирлянды, усыпая елку грудами блесток, украшений и искусственных снежинок до тех пор, пока это сказочное дерево не скрывалось совсем под слоем мишуры. Но главное, что в доме раздавался веселый смех, царили радость и счастье.

Вчера же дочка получила всего-навсего один подарок – домик для своей говорящей куклы, а рождественский обед хоть и был изысканным, но подавался им сюда, в номер, ибо Тэсса была не в силах видеть лица людей в общем зале. По ее щеке покатилась слеза. Непонятно, кого ей жалко больше – саму себя или Камиллу с предстоящим ей будущим, в котором девочке суждено жить без отца. Трудно было до конца понять весь ужас того, что произошло с ними.

– Не плачь, мамочка, а то потечет тушь. Да и дедушка говорил, что в семье Питт-Ривер никогда не плачут.

– Да, ты права. Когда я была маленькой, плакать не разрешалось. Правда, и смеялись мы мало. Но ведь теперь наша фамилия Андерсен, значит, надо жить по правилам, установленным папой, а не дедушкой.

– А папочка разрешал нам плакать?

– Разрешал, родная, только плакать нам тогда не хотелось. Получается так странно в жизни. Правило «Не плакать!» нужно человеку только тогда, когда ему есть из-за чего плакать.

– Кажется, я поняла.

Тэсса улыбнулась дочери и позволила себе предаться воспоминаниям. Пит Андерсен ворвался в ее жизнь как ураган, и она влюбилась, даже не узнав еще его имени. Причиной явилась его манера смеяться. Юмор вообще был самой его характерной чертой, и искренний смех Пита, заразительный и счастливый, привлекал к нему внимание.

Она стояла тогда у стойки бара в Скайе и поначалу не увидела, а услышала его. Тэсса обернулась, и одновременно повернулся он. Глаза его еще продолжали щуриться от смеха, когда он встретился с нею взглядом. Ощущение чуда мгновенно охватило и заворожило ее, и от внезапного неведомого раньше волнения она вся затрепетала. Стоило ему увидеть ее, как улыбку с его лица словно рукой сняло. Он не мог отвести от нее взгляда.

Никто не представлял их друг другу. Он просто подошел к ней и пригласил на танец. Она сверилась с книжечкой, куда вписывала имена очередных кавалеров, и та, разумеется, была сплошь заполнена шотландцами – друзьями ее брата, многочисленными кузенами и каким-то чудаковатым старым выпускником то ли Итона, то ли Хэрроу[4]4
  Итон и Хэрроу – привилегированные колледжи для английской элитной молодежи.


[Закрыть] из Лондона. Она достала карандашик и, ни секунды не колеблясь, вычеркнула всех. А после они с Питом целый вечер танцевали только вдвоем.

Все то, о чем Пит говорил, думал и во что верил, Тэсса воспринимала как откровение. Он не верил, что жизнь человека предопределена свыше, не верил и в нерушимость раз и навсегда заведенного порядка вещей, постоянно говорил о будущем. Пит заражал своим оптимизмом окружающих, и, как ни странно, Тэссу вовсе не тянуло посмеиваться над ним, напротив, ей хотелось смеяться вместе с ним. Что она и делала все эти десять замечательных лет, пока смех не превратился в рыдания.

Тэсса встала и взяла дочку за руку.

– Пойдем, родная. Пора ужинать.

4

Метрдотель был французом и моментально оценил аристократическую манеру Тэссы держать себя. Простое черное платье было «от кутюр», вероятно, от Сен-Лорана или Живанши, а отсутствие драгоценностей давало понять, что она богата и не стремится производить впечатление на окружающих. Она не торопилась. Уверенность в себе явно была ее отличительной чертой. Это само собой подразумевало столик в хорошем месте, а не около двери на кухню, куда обычно спроваживают одиноких женщин. А она еще к тому же пришла с ребенком. Девочка выглядит так же представительно, как и мать, но дети – клиентура беспокойная. Носятся туда-сюда, хнычут, нарушают респектабельную обстановку первоклассного ресторана, каким является этот, при «Гасиенде-Инн».

Когда эта пара приблизилась, метрдотель вышел из-за своей конторки.

– Добрый вечер, мадам, – поздоровался он, отвесив легкий поклон.

– Добрый вечер, – ответила Тэсса.

Камилла смотрела на него снизу вверх, не зная, что ее появление в зале ресторана в вечерний час несколько осложняет задачу метрдотеля.

– Вам столик на двоих, мадам? Вы, очевидно, остановились в отеле? – Он успел заметить у нее на пальце платиновое обручальное кольцо.

– Да, на двоих, пожалуйста. Мы приехали в канун Рождества. Я миссис Андерсен.

– Да, конечно. Будьте добры, следуйте, пожалуйста, за мной. – Взяв два меню, метрдотель направился через зал, все столики в котором пока были свободны.

Ужин начинался в семь, а Камилла укладывалась в девять. Тэссу вполне устраивало то, что поужинать можно не слишком поздно.

– Ну вот, прошу вас, мадам, мадемуазель. – Метрдотель отодвинул стул для Тэссы.

Она осталась стоять неподвижно, словно не заметила его приглашающего жеста.

– Вряд ли нам понравится здесь, в конце зала, – сказала Тэсса, ни к кому не обращаясь. – Устроимся-ка мы лучше вон там, у окна.

Не дожидаясь ответа, она просто повернулась и пошла к приглянувшемуся ей месту. Не помедлила и даже не оглянулась, чтобы увидеть реакцию на свои слова.

На мгновение метрдотелю подумалось, не прибегнуть ли к спасительной формулировке «Эти столы заказаны». Впрочем, долго он не размышлял. Представителю нации, которая ввела понятие fait accompli,[5]5
  Fait accompli (фр.) – свершившийся факт.


[Закрыть] оно было только что ярко продемонстрировано на практике. Тэсса уже подошла к окну.

– Вот здесь будет прекрасно, – сказала она, с ледяной улыбкой оборачиваясь к догонявшему их метрдотелю, получившему хороший урок. Она стояла не двигаясь. Торопливо подскочив к столу, он выдвинул для нее стул. Затем сделал то же самое для Камиллы.

– Bon appétit,[6]6
  Bon appétit (фр.) – приятного аппетита.


[Закрыть] мадам, мадемуазель, – пробормотал метрдотель, пятясь назад, словно по завершении аудиенции у средневекового монарха, к которому непозволительно поворачиваться спиной.

Вернувшись за конторку, он постарался оценить изменившуюся обстановку. Стол, предназначавшийся для Рейчел Ричардсон, только что бесцеремонно занят, а ведь Рейчел Ричардсон – их почетный клиент, настоящая знаменитость. К счастью, стол рядом, совершенно такой же, свободен. Остается надеяться, что к детям мисс Ричардсон не испытывает неприязни, столь свойственной деловым женщинам.

Тэсса осмотрела зал. Выложенный кирпичом и выдержанный в приглушенных тонах, он выглядел совсем как монастырская трапезная. Белые оштукатуренные стены образовывали закругленные своды, сглаживая углы и плавно переходя в потолок между стилизованными балками перекрытий. Горел огромный очаг, в котором вполне можно было зажарить на вертеле целую свинью. Над очагом – полка из грубо обработанной древесины с букетами омелы и остролиста в честь Рождества. По обеим сторонам от очага – высокие глиняные вазоны терракотового цвета заслоняли посетителей от языков пламени, а на кованой железной подставке перед очагом лежали каминные инструменты. Монументальные дубовые столы были окружены стульями темного дерева, отделанными коричневой кожей в испанском стиле. На каждом столе горело по три толстых свечи, на стенах тоже мерцали свечи в чугунных канделябрах, закапанных воском. Это был полутемный романтический зал – старинный и располагающий к комфорту уже сам по себе. В нем Тэсса чувствовала себя как дома.

– О'кей, дорогая. Что бы ты хотела поесть?

– А что мы можем себе позволить, мамочка?

Тэсса улыбнулась.

– Пока мы здесь, родная моя, нам можно заказывать все, что угодно. Вот со следующей недели, когда вернемся в Нью-Йорк, начнем экономить. А сейчас у нас праздник. Ты проголодалась?

– А как это «экономить»?

– Думать о том, что́ мы можем себе позволить, а что́ – нет.

Тэсса с обожанием смотрела на Камиллу. В ней так много от Пита. Такая забавная – маленький сгусток энергии, а до чего же красива!

– Как хорошо, что ты есть у меня, – внезапно проговорила Камилла. Потянувшись через стол, она положила свою ладошку на руку Тэссы, увидев по глазам матери, что той не по себе. – Не волнуйся, мамочка, – сказала она, сжав ее руку. – Все у нас будет в порядке.

– Конечно, родная. Какая же ты у меня умница!

– Мадам подать что-нибудь выпить перед ужином? – задал вопрос официант, наливая в фужер холодной воды.

– Я выпью бокал «Шардонне», – ответила Тэсса. – А для дочки принесите «Ширли Темпл».

– Вы не могли бы положить в него побольше вишенок? – вежливо попросила Камилла.

– Сделаем непременно, мисс.

Тэсса раскрыла меню. Пребывание в «Гасиенде-Инн» было подарком от брата Боба, в доме которого неподалеку от города под названием Инвернесс они останавливались, когда бывали в Шотландии. Десять дней с оплатой всех расходов на знаменитом курорте с минеральными водами, для того чтобы сестра могла оправиться и прийти в себя перед тяжким испытанием, каким явится для нее жизнь в Нью-Йорке.

– Так, копченую лососину я уж точно не буду, – поморщилась Тэсса. – Она мне в Шотландии уже изрядно надоела.

– А я, пожалуй, для начала поела бы какого-нибудь супа, – сказала Камилла совсем как взрослая. Ее американский акцент был мало заметен. Сейчас она говорила почти как ее английская тетя Миранда.

– Похоже, у них есть спаржа и чечевица, и вот еще мясной суп а-ля Виши. Хочешь?

– Да, здорово. Закажи его, пожалуйста, мамочка. А потом – мороженого с горячим шоколадным соусом.

– После супа тебе следовало бы съесть курицу или рыбу, – неуверенно проговорила Тэсса. – Ну да ладно! Ешь что хочешь. Мы же в Америке. – Она улыбнулась дочери. Американцы доверяют детям. Англичане – нет. Американцы делают все, чтобы у их детей было радостное детство. И память об этом счастливом времени навсегда остается с ними. А англичане считают, что суровая дисциплина является залогом успеха в будущей жизни.

Женщину, только что вошедшую в зал, Тэсса узнала мгновенно. Это была Рейчел Ричардсон. Тэсса часто смотрела ее передачи. Американскому телевидению недостает глубокого анализа важных тем. Именно этот пробел и пытается восполнить Ричардсон. Умна и вместе с тем привлекательна. Такое сочетание встречается редко.

Метрдотель согнулся едва ли не пополам, почтительно приветствуя телезвезду. Рейчел метнула взгляд на Тэссу. Метрдотель заметил это. Они обменялись несколькими словами, и Рейчел кивнула. Она еще раз посмотрела на Тэссу и в сопровождении метрдотеля направилась в ее сторону через зал. Знаменитость шла быстро, привычно не глядя по сторонам, словно не замечая посетителей, бросающих на нее любопытные взгляды. Уверенная в себе особа, челюсти воинственно сжаты, а в глазах читается решимость. Осознает свою власть даже здесь. Немного не доходя до стола Тэссы, они резко свернули. Рейчел со всяческими церемониями была усажена за соседний стол.

Метрдотель стоял к Тэссе спиной, и она его слов не расслышала. Она только различила, как Рейчел тихо проговорила:

– Ничего страшного. Я люблю детей.

Камилла с интересом уставилась на незнакомую женщину. Рейчел улыбнулась ей.

– Привет, – поздоровалась девочка.

– Привет, – ответила Рейчел.

– Я буду есть мясной суп а-ля Виши и мороженое. А вы что?

– Дорогая, вряд ли даме интересно, что́ именно ты собираешься есть… – вмешалась Тэсса.

– Это должно быть очень вкусно, – рассмеялась Рейчел. – Жаль, что мне такого нельзя.

– Хотите сказать, что ваша мамочка не разрешает? – уточнила Камилла, вся поглощенная важным занятием – знакомством с новым человеком.

– Мне не разрешает моя талия.

Тэсса понимающе кивнула.

– А вы совсем не толстая, – сказала Камилла. – Вы худенькая, как моя мамочка.

– У вашей дочурки впереди блестящее будущее, – опять рассмеялась Рейчел, беря меню.

Официант склонился к Тэссе.

– Могу ли я принять заказ, мадам?

Внезапно Тэсса почувствовала, что голодна, и с удовольствием представила предстоящий ужин: аперитив, салат, закуска и даже, возможно, пудинг или то, что американцы называют «десерт» – слово, за употребление которого в Англии человека сочли бы безнадежно отсталым, «не нашего круга». Она заказала карпаччио из тунца и телятину под соусом марсала, а для Камиллы – суп а-ля Виши и мороженое, которое распорядилась подать одновременно со своей телятиной.

Тэсса подняла глаза. Зал быстро наполнялся. К конторке метрдотеля выстроилась очередь из посетителей, ожидающих, когда их проведут на отведенные места. В начале очереди стояла еще одна женщина, пришедшая без спутника. Тэсса не могла не обратить на нее внимания. Она стояла неподвижно, высоко подняв голову, глядя прямо перед собой. Тэсса вполне представляла себе ход ее мыслей. Ей явно собираются предложить столик где-нибудь в углу, и сейчас она решает, стоит ли тратить силы и устраивать из-за этого шум. На ней простое голубое платье, не слишком модное, но и не безнадежно устаревшее, и совершенно ясно, что стремление одеваться с безукоризненным вкусом – не ее конек.

Метрдотель поздоровался с нею, сверился со своей книжечкой и стал осматривать зал. Его глаза скользнули по трем столам у окна, затем он мельком взглянул туда, куда было хотел, но не смог усадить Тэссу. По его лицу пробежала тень сомнения, прежде чем он принял окончательное решение. Пригласив пришедшую следовать за собой, он пересек зал и усадил ее за стол, находящийся слева от Рейчел Ричардсон.

Тэсса видела, как та приветливо улыбнулась своей новой соседке. «Вот так! Три женщины за тремя лучшими столами, и ни одной «пары брюк» в пределах видимости», – подумала Тэсса.

Из состояния задумчивости ее вывел голосок дочери, которая доходила в своем стремлении к общению уже до крайней черты. Еще раньше в разговоре с Камиллой Тэсса упомянула, что у Рейчел Ричардсон есть своя собственная телевизионная передача.

– Мамочка говорит, что вы – звезда, – произнесла теперь Камилла. – Это правда?

И опять Рейчел рассмеялась. Отложила меню. Сидевшая слева от нее Кэрол, слышавшая вопрос, тоже улыбнулась.

– Как насчет звезды, не знаю, но с телевидением я действительно тесно связана.

С этими словами она повернулась к девочке. Общение с этой милой непосредственной девочкой пойдет ей на пользу. В конце концов, детская проблематика становится на телевидении актуальной, а Рейчел не имеет в этой области ни малейшего опыта. Девочка действительно смышленая, совершенно раскованна и без этих раздражающих ребячьих заскоков. Мать, судя по ее внешности, подтверждает это впечатление… типичная англичанка – холодна, сдержанна.

– Мы с мужем были вашими горячими поклонниками, – просто сказала Тэсса.

– О, спасибо, – ответила Рейчел.

«А где же муж? – подумала она. – Его нет, судя по тому, что она упомянула о нем в прошедшем времени. Разведена? Вдова?»

– Папочка умер, – пояснила Камилла. – Исчез со своей яхты, и его так и не нашли.

С Рейчел редко случалось, чтобы ей, образно говоря, бросали мяч, которого она не могла бы поймать.

– Боже мой! – вырвалось у нее. Вряд ли такая реакция была адекватной.

– Камилла! – сделала замечание Тэсса. – Достаточно!

– Умер, – упрямо повторила в ответ Камилла. – И исчез.

– Извините, пожалуйста, – сказала Тэсса.

– Вам не за что извиняться, – быстро проговорила Рейчел. – Жаль, мы обычно не столь прямы и откровенны, как дети. Впрочем, тогда я лишилась бы работы. – Она опять обратилась к Камилле: – Меня зовут Рейчел, а тебя?

– О-о! – спохватилась Тэсса. – Я не представилась. Мое имя Тэсса Андерсен, а это – моя дочь Камилла.

«Андерсен? – промелькнуло в голове Рейчел. – Неужели тот самый? Но сейчас не время спрашивать».

– Как тебе нравится в «Гасиенде-Инн», Камилла?

– Тут здорово! Я весь день каталась на лошадках, читала, рисовала. А мамочке делали массаж, потом обмазывали лечебными грязями. Она говорит, что на самом деле должно было быть наоборот.

Сидевшая неподалеку Кэрол Маккейб слушала этот разговор. Она, конечно же, сразу узнала Рейчел. Прежде чем девочка завязала с той беседу, она уже думала об этой телевизионной звезде. Вот сейчас они сидят так близко друг от друга, а ведь во многих других отношениях их разделяют мили и мили. Кэрол ощущала себя сиамским близнецом, отрезанным от своей половины, – одиноко и неловко за этим столом на одного человека. Она и раньше не любила ходить в рестораны одна, а сейчас ей и вовсе было не по себе. Она никого здесь не знает, ей не с кем перемолвиться словом. Вот Рейчел уже завела разговор с девочкой, а Кэрол нечем занять себя, только и остается смотреть по сторонам, натыкаясь на взгляды окружающих, и смущенно отводить глаза. Официант так и не подходит принять заказ. Ее явно игнорируют, но все же ей кажется, что шум поднимать пока рано.

Две женщины сидят так близко, а между тем разделяет их целый мир. Рейчел посвятила свою жизнь карьере и теперь пользуется заслуженными благами. Она известна, удачлива, все вокруг знают, кто она такая, и восхищаются ею. Сидя в одиночестве, Рейчел спокойна и уверена в себе, потому что стоит ей щелкнуть пальцами, как этому одиночеству наступит конец и жизнь ее тотчас наполнится интересными людьми, жадно ловящими каждое ее слово. И уверенность эта – не напускная, а естественная, ибо права на самоуважение Рейчел добилась сама.

Кэрол же все свои силы вложила в семью, и вот теперь эта семья вышвырнула ее в неизвестность, словно цирковую гимнастку из пушечного ствола. А где же, черт побери, страховочная сетка? Началась только первая неделя самостоятельной жизни, а жизнь уже ставит перед ней проблему за проблемой.

Она отпила воды и опять мысленно обругала Джека за то, что он исковеркал ей жизнь. Но, проклиная его, Кэрол помнила, как в прошлом не раз грезила о свободе и независимости, завидовала женщинам, вольным распоряжаться собой. И вот сейчас Кэрол – сама себе хозяйка. Может встать и уйти из ресторана. Может напиться пьяной. Может упаковать вещи и поехать в аэропорт. Никто не посягнет на ее время. Нет никого, кто мог бы осуждать ее, просить об одолжении, стыдить и, взывая к ее совести, заставлять вести себя именно так, а не иначе. А вместе с тем что толку быть дирижером, если ты не в силах представить себе мелодию, которую должен исполнять твой оркестр? Что, если ужасная правда состоит в том, что она, Кэрол Маккейб, потому всю жизнь и угождала другим, что у нее самой нет ни силы воли, ни умения жить самостоятельно?

– Мамочка говорит, что вы – звезда.

Кэрол улыбнулась, услышав это. Именно так сказала бы и Девон, не по годам развитая, абсолютно безразличная к тому, считается это у взрослых приличным и уместным или нет. Кэрол вырастила двоих детей и была опытной матерью. Время уже позднее, и девочка скоро утомится. Сейчас-то малышка, возможно, и ангелочек, но через полчаса может стать совершенно неуправляемой. Кэрол подметила, как увлеченно Рейчел реагирует на девочку, видя в ребенке лишь нечто забавное и не представляя себе, какой это титанический труд – растить детей. Но, с другой стороны, откуда же Рейчел знать об этом? Ей приятно шутить с президентами и сенаторами, с кинозвездами и интеллектуалами, ей нет нужды волноваться и места себе не находить, если у ребенка, например, ночью начнется жар.

Официант наконец-то подошел к ее столику. Кэрол быстро сделала заказ, безразличная к тому, что́ выбрать. Как ей сейчас не хватает Джека с его умением обращаться с официантами. «А моя жена предпочитает морской гребешок», – говорил он, и Кэрол испытывала пусть мимолетное, но пронзительное чувство гордости от того, что она – «его жена». Это звучало как титул. Приятные воспоминания померкли при мысли о том, что́ он говорил официантам в манхэттенских ресторанах, куда водил ту змею. «А моя подруга просто обожает соте из бамбука». «Моя любовница отведает паштета из соловьиных язычков». «Страсть всей моей жизни хотела бы еще немного гранатового шербета».

Официант отошел и, словно нарочно не замечая ее, обслуживал посетителей, сидящих за столом поодаль. Кэрол попыталась перехватить его взгляд, чтобы попросить бокал вина. Она подняла было руку, но никакой реакции не последовало, и Кэрол опустила ее.

– Позвать его вам? – раздался голосок прямо у ее локтя. Это предложила Камилла, которая уже доела суп и теперь не знала, чем занять себя.

Словно услышав ее, официант соблаговолил наконец обратить внимание на Кэрол.

– По-моему, он уже идет сюда, но спасибо, что предложила помощь. Могу я попросить бокал «Шардонне»? – сказала она ему.

– Знаете, я заметила, что женщины пьют белое вино, а мужчинам нравится красное. Ваш муж тоже пьет красное? – спросила девочка.

– Откуда ты знаешь, что у меня есть муж? – слабо улыбнулась Кэрол.

– Но ведь мужья есть почти у всех женщин, когда они взрослые.

Боковым зрением Кэрол видела, что Рейчел Ричардсон оторвалась от своей тарелки и вслушивается в их беседу.

– Некоторые женщины предпочитают работу, они не выходят замуж вообще. Они всюду ездят, везде бывают, добиваются успеха в своем деле.

Камилла неодобрительно сморщилась.

– Но тогда у них не может быть детей. А детей хочется всем. – Она говорила абсолютно уверенным тоном. Намотав прядь волос на палец, девочка внимательно смотрела на Кэрол, склонив голову набок.

– Знаете, а ведь она права, – усмехнулась Рейчел, вступая в разговор.

Камилла победоносно огляделась в надежде, что посетители ресторана видят, как она беседует с самой Рейчел Ричардсон.

– Она надоедает вам? – спросила Тэсса у Кэрол.

– Ничуть, она прелестна. – Кэрол улыбнулась, глядя Тэссе прямо в глаза, понимая, что каждой матери приятно услышать похвалу в адрес своего ребенка.

– А у вас есть дети? – повернулась Камилла к Рейчел.

– Еще нет, но надеюсь, что будут. Сначала мне нужно найти себе мужа.

Это было неожиданное признание. И Тэссу, и Кэрол оно поразило. Они могли представить себе, что Рейчел стремится достичь многого: места в сенате, получения Пулитцеровской премии, подписания очередного контракта с шестизначной суммой… но для детей в таком перечне места не было. А уж мысль о том, что «ей нужно найти себе мужа», была вообще из ряда вон выходящей. Ведь Рейчел принадлежит к тому типу женщин, апартаменты которых всегда завалены кроваво-красными розами.

– Я думаю, что многие мужчины хотели бы надеть обручальное кольцо вам на палец, – сказала Камилла, облекая в словесную форму мысли обеих женщин.

– Чуть раньше малышка заявила, что я худенькая. По-моему, учить хорошим манерам ее больше не нужно, – произнесла Рейчел.

Три женщины дружно рассмеялись. Теперь в разговоре, случайным вдохновителем которого стала Камилла, участвовали они все.

– Дорогая, тебе принесли мороженое, – сказала Тэсса, забрасывая крючок с самой действенной наживкой.

– Тогда до свидания! – обрадованно воскликнула Камилла, поспешно поворачиваясь на стуле и беря ложечку.

От общения с Камиллой самочувствие Кэрол улучшилось. Дома такая же девочка есть и у нее самой, во всяком случае, когда-то была точно такой же. Она ощутила гордость созидательницы. Девон и Уитни были творением всей ее жизни. Но, даже охваченная этим чувством, она понимала, что и мысленно употребляет прошедшее время. «Были». Ее жизнь не закончена, однако воспитание детей и уход за ними – то, чем она занималась все эти годы, – всему этому пришел конец. И вновь перед нею с пугающей четкостью обозначилось предстоящее ей испытание, как вселяющее надежды, так и чреватое опасностями. Ей захотелось стать похожей на Рейчел Ричардсон, такой же свободной и уверенной в себе. Обрести наконец самое себя.

Кэрол отпила еще немного вина, странное смешанное чувство радости и страха переполняло ее. Она повернулась к Рейчел.

– Вы серьезно говорили об этом… о детях, о замужестве? – спросила она, сама поражаясь собственной смелости.

– Да, совершенно серьезно. Труднейший шаг, разве нет? От одной лишь мысли об этом прихожу в ужас.

– Дети – это чудесно. Вся сложность – с мужьями, – усмехнулась Кэрол.

– И в чем же именно сложность – найти, воспитать или удержать их около себя? – с улыбкой уточнила Рейчел.

– У меня были проблемы по второму пункту, а по третьему я потерпела полное фиаско, но ушла от него сама.

– Представляю, какой это нелегкий поступок, особенно когда есть дети.

В Рейчел заговорил профессиональный репортер. Поиск и сбор информации везде и всегда происходил у нее уже непроизвольно.

– К счастью, дети уже выросли и уехали учиться в колледж. Так, знаете, звонят время от времени с просьбами подкинуть деньжат.

– Да уж. Это мне вполне понятно. Я ведь и сама еще очень часто вспоминаю детство. – Рейчел немного помолчала, словно пытаясь свыкнуться с той странной мыслью, что маленькие дети не просто становятся взрослыми, а перевоплощаются в них.

– Дети – это замечательно, когда веришь в то, что они целиком и полностью зависят от тебя, – сказала Кэрол.

– Послушайте, мы еще так и не познакомились. Мое имя Рейчел. У меня такое ощущение, что я знаю вас давным-давно.

– Да, я постоянно смотрю вашу передачу и очень люблю ее. Меня зовут Кэрол Маккейб.

– Мне она тоже когда-то нравилась, – улыбнулась Рейчел.

– Наверное, такая интересная жизнь – встречаться со столькими выдающимися людьми.

– Даже не знаю, Кэрол. Буквально каждый из них стремится что-то навязать телезрителям: имидж, ложь, книгу, фильм, политические взгляды, секс. Как только включается камера, люди начинают играть, и кем бы они ни были – политиками, спортсменами, учеными или каменщиками, – на телевидении они все – актеры. Кошки становятся львами, львы – кошками. Иногда мне кажется, что за последние двадцать пять лет я не встретила ни одного искреннего человека.

Кэрол никак не ожидала услышать разочарования в голосе Рейчел.

– Никогда не думала, что все обстоит именно так.

– И даже хуже. Знаете, если я сейчас задам вопрос вам, вы обдумаете его и постараетесь дать правдивый ответ. На телевидении же правило номер один – «никогда не отвечай на вопросы прямо». Пребывание в эфире гости передачи расценивают как бесплатное рекламное время и стремятся провести его с максимальной пользой. Поэтому все просто озвучивают текст, который хотят донести до аудитории, вне зависимости от того, о чем их спрашиваешь. У них наготове свой сценарий: фразы, которые они уже сотни раз изрекали и в речах, и перед зеркалом, и в других передачах. Вот почему так популярны интервью в прямом эфире, которые ведет Опра.[7]7
  Опра Уинфри – известная американская телевизионная ведущая.


[Закрыть]

– Но вам удается столько выпытать у этих людей о них самих и заставить их признаться во многом. Я о вашей передаче с президентом, когда он рассказал о том, что́ его раздражает в жене… ну, как она протирает за ним раковину в ванной, а это, мол, заставляет его чувствовать себя грязнулей… все выглядело так естественно…

– Но вряд ли это сколь-нибудь существенно, не так ли? Пустячок по сравнению с тем, как он, например, собирается решать проблемы здравоохранения. Бросил мне косточку и сразу стал казаться сердечным и искренним – человеком, с которым зрители могут отождествить самих себя. Самый заурядный прием, но у меня нет выбора. Если я начну давить, вывалю на них прямо перед камерой груду обвинительных фактов, то они извернутся, ускользнут от прямых ответов и больше никаких интервью давать мне никогда не станут. И их друзья тоже. Значит, очень скоро мою передачу будут обходить за милю все мало-мальски интересные личности, кроме разве что всевозможных алкоголиков да наркоманов, падких до саморекламы, с которыми я и сама не захочу связываться. Это – уловка-22.[8]8
  Имеется в виду известный сатирический роман американского писателя Джозефа Хеллера «Уловка-22».


[Закрыть] Стоит тебе только всерьез вмешаться в игры высшего эшелона, как ты моментально вылетишь отовсюду и падешь смертью храбрых.

– Но зато журналистское расследование – дело наверняка захватывающее, – проговорила Кэрол, не желая окончательно расставаться со своими восторженными представлениями о работе Рейчел.

– В нем, безусловно, есть свои интересные моменты, но, с юридической точки зрения, это – настоящее минное поле. Сплошные предостережения и запреты, юристы указывают мне, что́ я могу говорить, а что – нет, имеет отношение к теме или нет… И в результате – причесанные «факты» и принесенные в жертву принципы.

– Выходит, что не так-то это и здорово, как кажется со стороны, – с сожалением признала Кэрол.