Текст книги "Обещай мне чудо"

Она вскочила и принялась отряхивать листья с юбки.

– Очень хорошо, – сказала Катарина. – И удивительно тепло, – она повернулась, чтобы уйти той же дорогой, которой они пришли. – А теперь с твоего позволения…

Положив руки ей на плечи, он остановил ее:

– Нет, я не позволяю тебе.

Она вырвалась из его рук и повернулась к нему лицом.

– Зачем ты это делаешь? – возмущенно спросила она. – Я же ясно дала тебе понять, что мне не интересны…

– Что, Катарина? – спросил он и провел тыльной стороной ладони по ее лицу, затем по шее. – Прикосновение мужчины к твоему телу? Поцелуй его?

Она отбросила его руку.

– Вот именно. Прикосновение ничего не значит. Поцелуй ничего не значит, да и все прочее ничего не значит. Это то, что нужно вытерпеть, и все.

– Поцелуй меня.

Она выглядела ошеломленной.

– Что?

– Ты сама мне раньше позволила отдать тебе приказ. Я приказываю тебе поцеловать меня. Постарайся вытерпеть это.

– Не будь глупцом. Это не предусмотрено условиями нашей сделки.

– Но это часть жизни мужчины и женщины. Ты сказала мне, что когда-то верила в чудо.

– Очень давно. И я сказала, что это была скорее мечта, чем воспоминание.

– А не хочешь ли ты узнать, хранит ли твое тело воспоминание, если даже не помнит разум. Поцелуй меня.

Он ждал, что она с отвращением отвернется от него. Но она не сделала этого. Вместо этого в ее ярко-синих глазах появилось задумчивое и даже расчетливое выражение, и он ощутил настоятельное желание понять те сложные чувства, которые увидел в ее взоре.

Она прищурилась и вздернула подбородок.

– Предлагаю сделку.

Перед ним стояла дразнящее красивая женщина. Несколько прядей небрежно заколотых волос упали ей на шею. Солнечные лучи отбрасывали тень на ложбинку между грудей, подчеркивая нежность ее кожи. Он с вожделением смотрел на нее, опустив руки на бедра.

– Я слушаю.

– Поцелуй, – сказала она. – Один поцелуй. И… ты прекратишь докучать мне.

Он сделал шаг ей навстречу.

– Это должен быть поцелуй, Катарина. Я не хочу, чтобы ты слегка клюнула или небрежно чмокнула меня, словно отправляя на ярмарку продавать домашнюю свинью. Нет, мне нужен настоящий поцелуй мужчины и женщины. – Он провел большим пальцем по ее губам. – Глубокий. Основательный. И долгий.

Она опустила ресницы, и ему показалось, будто на ее губах на мгновение промелькнул призрак улыбки.

– Значит, мы заключили сделку? – спросила она.

– Ты согласна на мои условия?

Она поколебалась, на губах ее снова появилась манящая улыбка и так же быстро, как появилась, исчезла.

– Да.

Ей не следовало улыбаться. В то же мгновение он понял, что одного поцелуя будет недостаточно. Он нахмурился и повернул голову, словно прислушиваясь.

– Кажется, я слышу Лобо? – спросил он, затем обошел ее, будто пытаясь определить, откуда доносился звук.

Он услышал, как Катарина заторопилась вслед за ним, и ускорил шаг.

– Александр, что… куда…

Он вернулся на тропинку и покачал головой.

– Нет, видимо, нет.

Он повернул назад, к реке. Она следовала за ним. Он шел развязной походкой, затем проворно соскочил вниз на берег к бревну, около которого оставил свои сапоги.

Катарина, подбоченясь, осталась стоять наверху.

– Александр, мы заключили сделку?

Он, не отвечая, притопнув, надел сапоги. Она что-то проворчала, но ворчание внезапно прекратилось, когда он, схватив свою рубашку с платформы, запрыгнул обратно на насыпь.

– Мы заключили…

Не отвечая, он неожиданно протянул к ней руки и обхватил ее за плечи, затем, притянув ее к себе, обхватил ее губы своими. В ту же секунду, прежде чем ее рассудок успел взять верх над инстинктом, она ответила на поцелуй и объятием на объятие. Ее рот приоткрылся, и его язык проскользнул в него. Она посасывала его, словно посылая смертоносный огонь мортиры в его чресла, затем сплела свой язык с его. Прижавшись еще крепче, он приподнял ее над землей. Он снова и снова приникал к ней, и она отвечала на его порывы глубоко, самозабвенно.

Так продолжалось до тех пор, пока она вдруг не застыла в его объятиях. Александр только что обнимал и целовал переполненную жизнью женщину, самую страстную, какую когда-либо знал, а сейчас он сжимал в объятиях статую. Он отстранился от ее окаменевших губ. Она вздрогнула и отвернулась.

– Заключили ли мы сделку, мадам? – прошептал он ей на ухо и стал медленно опускать на землю так, что ее тело скользило вдоль его тела до тех пор, пока ноги не коснулись лесной тропы. – Нет, не заключили.

Он направился по тропе, ведущей в поместье Леве, и впервые за все это время почувствовал холод.

– Ты мерзавец! – крикнула она вслед. – Александр!

– Ты мошенница, Катарина, – отозвался он. – От начала и до конца…

Но, Боже милсердный, до чего же он хочет ее – и он получит ее… и на своих условиях.

Катарина смотрела вслед удаляющемуся Александру, пока он шел по лесной тропе, направляясь в Леве. Она выругалась, заставляя себя ожесточиться против ненавистного трепещущего чувства теплоты, начавшего зарождаться в глубине тела.

Луч солнца упал на его золотистые волосы, и они засияли, словно фонарь в ночи. Его затылок представлял собой превосходную мишень. Она мрачно улыбнулась и вытащила из промокшей юбки пистолет.

– Я мошенница? – пробормотала она и, достав из другого кармана пороховницу, легким щелчком большого пальца открыла крышку. Ее рука дрожала от гнева, когда она насыпала порцию драгоценного пороха на запальную полку.

– Определение «мошенник» подходит нам обоим, полковник, – вполголоса произнесла она и прицелилась в удаляющуюся золотистую голову. Она то появлялась, то исчезала среди деревьев, словно в фокусе чародея. – Сомневаюсь, что ты признался Клаусу в том, что строил этот мост не для того, чтобы помочь фермерам отвозить их урожай на рынок или купцам доставлять сюда металл и железо для кузницы, не новые яркие ткани на женские платья, но для того, чтобы принести всем разрушение.

Ей пришлось обхватить пистолет обеими руками, но он продолжал дрожать. Принести разрушение. За многое ему придется ответить. Ощущение, будто ее пронзило стрелой, возникшее в тот момент, когда его губы коснулись ее рта, было все еще живо. Она прислонила дуло пистолета к стволу дерева.

– Ты принесешь разрушение… – прошептала она, обращаясь к удаляющемуся мужчине, – разрушишь… – Ей обжигало глаза, и она зажмурилась. – Меня.

Из груди вырвалось рыдание. Пистолет, казалось, по собственной воле упал в листья у ее ног. Лицо стало влажным от соленых слез. Катарина вытирала и вытирала их, она не помнила, когда в последний раз плакала.

Тяжело прислонившись к ближайшему дереву, она посмотрела на свои влажные руки. Легкий ветерок щекотал их, и казалось, будто жадные губы Александра дразняще ласкали ее ладони. Она сжала руки в кулаки.

Горький самообличающий смех вырвался из ее груди.

– Посмотри на себя! Ты размякла, Катарина. Четыре года жизни в Леве – и, посмотри, во что ты превратилась. Для тебя самая большая радость – петь песни прекрасной маленькой девочке. Ты считаешь день удачным, когда видишь улыбку в мрачных глазах Франца или когда Луизе не приходится суетиться, чтобы навести порядок. И ты забыла о своих врагах.

Она опустилась на колени и зашуршала листьями в поисках пистолета. Найдя его, она отряхнула мусор, продула запальную полку, чтобы очистить от старого пороха, затем, засыпав свежий порох, взвела курок, прицелилась в темное пятно на стоящем в отдалении дубе и выстрелила. Выстрел с треском прогремел среди деревьев. В воздухе запахло паленым. Кусок коры отлетел точно в том месте, куда она целилась.

Катарина засмеялась, но поморщилась, когда услышала безрадостный звук собственного смеха, – она продолжала крепко держать рукоятку пистолета. Оружие стало ее спасением. Мужчины понимают язык оружия, когда на них уже не действует ничто иное – ни слезы, ни мольбы, ни крики ужаса, ни отчаянные попытки освободиться. Даже фон Меклен, сам бесчестный Балтазар, оценил ее поступок, когда она прицелилась ему в голову.

Но все же существовал враг, которого она не могла удержать на расстоянии при помощи пистолета, карабина или мушкета. Враг, которого она столь длительное время считала умершим, а он, оказывается, только дремал.

– Не уступай ему, – яростно прошептала она. – Не уступай. Никогда не уступай. Никогда…

Этим врагом был не фон Меклен. Этим врагом был не Александр. Этот враг находился в ней самой.

Обманчивая предвестница желания и страсти – тот вероломный враг, которого мужчине не трудно обнаружить и склонить на свою сторону. Враг, который может ее погубить.

Слишком много любимых ею людей заплатили эту слишком большую цену, но она не заплатит.

Катарина окинула взглядом обступивший ее лес. Признаки приближающейся зимы уже были слишком явственны – обнаженные ветви деревьев, молчание птиц, внезапный холод, но приближалась и другая зима, зима старых врагов, мечтающих о новых битвах.

«Наступит мир, моя милая, – сказала она Изабо. – Мир, который длится вечно». Катарина сбросила сухой лист, прилипший к пистолету. Она скомкала его в кулаке.

Она не знала мира, но знала войну. У нее было трое врагов, которых необходимо победить: Балтазар фон Меклен, Александр фон Леве и внутренний враг. Она стала думать о погребе, где хранился порох, о ружьях и о необходимой подготовке к обороне. Она знала войну, уцелела в ней и уцелеет снова любой ценой.

Она направилась по тропинке, ведущей к Леве. Приближалась зима войны, но, если повезет, к весне она одолеет всех троих врагов. С первыми двумя можно справиться с помощью оружия и иллюзий, а третий…

А третий…

Она вспомнила о поцелуе Александра и о том, как ее тело, словно по собственной воле, ответило на него.

А третий… может принести гибель им всем.

Глава 7

Катарина решительно ускорила шаг. Она шла по тропе, ведущей к Леве, и чуть было не догнала Александра. Она миновала каменный колодец, обогнув его на этот раз с другой стороны перекрестка, затем перешла на дорогу, обсаженную поврежденными тополями.

Он быстро шел по дороге, уже преодолевая последние ярды, оставшиеся до Леве, но у изгиба дороги неожиданно поменял направление и двинулся к югу от особняка, к конюшне. Что сейчас он замышляет?

Может, ей повезло, и он решил сам отправиться к фон Меклену и бросить вызов ему в лицо. Она посмотрела на фруктовый сад в другом конце поместья. Можно было бы похоронить там полковника, подумала она.

Она услышала, как Александр громко призывает Юстуса Печа. Негодяй, по-видимому, пошел в мать, его отец провел бы день за чтением в саду, затем, чтобы встряхнуться, сыграл бы в шахматы перед сном. «Если только не приходило письмо от младшего сына, – напомнила она себе, поспешно следуя за Александром. – Тогда мне приходилось читать его по три раза подряд».

Катарина всегда скептически относилась к байкам, рассказанным в этих письмах. Ей казалось, нужно быть слишком наивной, чтобы поверить, будто один человек свершил так много деяний, вернее, трюков, в то время как многое, по ее мнению, оставалось недосказанным. Слишком многое.

Ее память хранила общие впечатления без каких-либо деталей, словно чьи-то чужие сны. Но вместе с тем она помнила вполне достаточно.

Рысью прибежал Печ, долговязый и дружелюбный, через плечо его свисали поводья. Он внимательно слушал то, что говорил Александр, и время от времени кивал.

Катарина, напрягая слух, пыталась услышать его слова, но она стояла рядом с одним из нескольких неповрежденных тополей, а шелестящая от легкого ветерка листва заглушала слова Александра. Она расстроилась. Ему нельзя доверять, и ей необходимо разузнать, что он замышляет.

Она осматривала расстояние, отделявшее ее от конюшни, стена которой была ей видна. Незаметно приблизиться было невозможно – вокруг было широкое пространство, покрытое травой. Может, есть смысл обойти вокруг и подкрасться с другой стороны…

– Мадам фон Леве.

Катарина вздрогнула, пальцы ее впились в ствол тополя, ноги чуть было не бросились наутек с той скоростью, с какой билось ее сердце.

– Мадам фон Леве, – снова произнес мужской вежливый и почтительный голос. Она повернулась в надежде, что самообладание не подведет ее.

– Эрнст! – воскликнула она с облегчением, улыбаясь при виде старика, который некогда был охотником при монастыре в Баварии, теперь не существовавшем. Под мышкой он держал охотничье ружье с длинным дулом, обращенным к земле. У него за спиной стоял его пятидесятилетний сын Вензель.

Старик поклонился и сказал:

– Вели наблюдение у Мула, как вы просили. Спокойно. Оставил своего мальчишку Карела на посту.

Карел был его сорокавосьмилетний сын. Эрнст подтянул ружье.

– Прошел слух, что милорд вернулся. Это правда?

Одна пуля избавила бы ее от стольких хлопот, с тоской подумала Катарина, улыбаясь Эрнсту.

– Да, полковник фон Леве вернулся.

Эрнст кивнул и протянул руку к сыну.

– Дай их, мальчик.

Вензель нахмурился и с видом собственника положил руку на охотничью сумку, свешивавшуюся с его ремня.

– Думал, он умер.

– Я тоже так думала, Вензель, – отозвалась Катарина. Он еще сильнее насупился.

– Вы уверены, что он не умер? Может, это мошенник.

Эрнст толкнул сына локтем, чтобы тот замолчал.

– Женщина знает своего собственного мужа, мальчик. Давай их сюда.

– Все думали, что он умер, – настаивал Вензель. Он воинственно скрестил руки. Ружье его передвинулось, и ствол оказался направленным в небо. – Не нравится мне, когда человек воскресает из мертвых.

Эрнст сердито завращал глазами.

– Он не воскрес из мертвых, болван, и никогда не умирал. Это была ошибка. Ведь так, мадам фон Леве?

– Ошибка? – переспросила Катарина и принялась медленно кивать головой. – Да, да, это определенно ошибка.

Вензель обиженно посмотрел на нее.

– Значит, милорд не умер?

«Один выстрел, – печально подумала она. – Всего лишь один простой выстрел…» Она покачала головой. Вензель стал медленно отстегивать сумку со своего пояса. Его отец усмехнулся и, как только сумка была отстегнута, схватил ее.

– Я же сказал тебе, парень, мадам не возражала, когда ты заявлял свои права на маленький уголок этого упрямого старого холма, но теперь эта земля принадлежит милорду, а властитель всего Карабаса навряд ли позволит тебе пользоваться тем, что тебе не принадлежит.

Властитель всего Карабаса/ Ошеломленная Катарина собиралась было открыть рот, чтобы рассеять его заблуждения, но Эрнст опередил ее, с поклоном протянув ей сумку.

– Если, конечно, миледи не замолвит словечко за сына старика. Здесь пара вкусных вальдшнепов к столу милорда.

Катарина бросила взгляд через плечо на конюшню, но Александр и Печа больше не было видно. Она улыбнулась Эрнсту и неохотно взяла сумку.

– Спасибо. Я… я расскажу о вашем внимании, – запинаясь, пообещала она.

– И расскажите ему о вальдшнепах, – добавил Вензель. И, довольные собой, двое мужчин поклонились ей и отправились назад по дороге.

Она стояла, словно прикованная к месту, и тупо смотрела на сумку, которую держала в руках. Подарок к столу властителя всего Карабаса. Услышав торопливые шаги, она молча подняла голову и увидела возвращающегося Вензеля. Он развязал веревку, проходившую через шею и плечо, и протянул бутыль из тыквы.

– Папа велел сказать вам, что нам нужно еще пороха и дроби. Мы остановились в деревне у Клауса.

Катарина взяла бутыль свободной рукой и рассеянно кивнула.

– Я пришлю его вам утром с Лобо, – сказала она, как говорила всегда за последние два с половиной года. Такова была плата за то, что они вели наблюдение на Муле. Вензель поклонился и поспешно вернулся к ждущему его отцу.

В голове промелькнула мысль, что «вкусные вальдшнепы» обычно предназначались для ее стола. Ревность? Нет! «Нет, – сказала она себе, – это просто… просто…» Таким же решительным шагом, как и прежде, Катарина направилась на кухню, готовая дать отпор любому, кто осмелится бросить ей вызов. «Властитель всего Карабаса», вот уж действительно.

Меньше чем за день человек превратился из скромного полковника в знатного и могущественного дворянина. Если он будет продвигаться с такой же скоростью, то к ночи станет императором. Она с раздражением фыркнула. От настоящего властителя была бы какая-то польза, но Александр…

Она обогнула угол дома, направляясь к двери в кухню, и резко остановилась. Александр сидел к ней спиной на садовой скамейке, вытянув перед собой длинные ноги. На нем по-прежнему были надеты мокрые рубашка и бриджи, своей правой рукой, привыкшей к шпаге, он лениво почесывал Страйфа за ушами.

У Катарины, размахивающей сумкой с вальдшнепами, словно дубинкой, промелькнула мысль о том, что хорошо было бы изо всех сил ударить его по золотистой голове. Она даже пару раз, примериваясь, взмахнула сумкой, но в конце концов решила, что не стоит жертвовать хорошим обедом.

Когда она ступила на посыпанную гравием садовую дорожку, он поднял на нее глаза и встретился с ней взглядом, затем перевел взгляд на ее губы.

– Пришла закончить то, что начала? – лениво спросил он.

– Мне нечего заканчивать, – огрызнулась она. Он продолжал смотреть на ее губы, пока она говорила, и это нервировало ее.

– Разве? – он принялся почесывать Страйфа под подбородком. – Возможно, твоя память нуждается…

– Я все прекрасно помню.

Он снова посмотрел ей в глаза.

– Я тоже, Катарина.

Она взмахнула сумкой в его сторону.

– Тогда воспользуйтесь своей памятью, чтобы напомнить себе, кто вы есть, милорд.

Он перестал гладить кота.

– Если ты имеешь в виду Клауса…

– Я имею в виду всю эту чертову долину, – сказала она, и прежнее раздражение вернулось к ней. Но с раздражением пришла и осторожность. Не будет ли благоразумнее притвориться, будто она не обратила внимания на повышение его в звании? От властителя будет значительно труднее избавиться.

Кот ткнул его головой, требуя внимания. Александр усмехнулся и взъерошил ему шерсть на затылке.

– Хотелось бы мне, чтобы не только ты так упорно добивался моего внимания, – сказал он маленькому коту-предателю.

– Все это пустяки, – бросила Катарина, поворачиваясь, чтобы уйти. – Мне нужно поговорить с поварихой насчет ужина. А потом у меня много работы.

Он раскинул руки в притворно беспомощном жесте.

– Увы, мне суждено страдать здесь. Я пошел навестить Транша и был тотчас же выставлен за дверь генералом Врангелем. Мне предоставили выбор, предложив закутаться в одеяло, улечься у огня и вдыхать пагубные пары какого-то варева или сидеть здесь на солнце до тех пор, пока моя одежда не высохнет. Я предпочел более приятную перспективу. – Он глубоко вдохнул. – Я не представлял, что в саду в ноябре может пахнуть розовой водой.

Он смотрел на Катарину обманчиво честными глазами.

«Он ждет, когда Луиза уйдет от Трагена, – подумала она, – чтобы проскользнуть к нему и начать строить планы… чего?»

Она одарила его столь же бесхитростной улыбкой и мысленно усмехнулась, когда тревога затуманила его темные, словно уголь, глаза.

– Ты? Подчиняешься чьим-то приказам? – спросила она с нарочитым удивлением. – Никогда бы не подумала. Значит, ты опустил в своих письмах намного больше, чем я предполагала.

Он прищурился и внимательно посмотрел на нее. Она пожалела, что уколола его, упомянув об его письмах к отцу. Казалось, это был для него больной вопрос.

Он отвел от нее взгляд, но она успела понять в дымчатой глубине его глаз, что он полностью от нее отгородился.

– Очень много, – сказал он. – И тебе следует запомнить это, Катарина. И как следует.

Она направилась к кухне и вошла в нее с последними словами Александра, эхом отдававшимися у нее в голове. Она швырнула сумку с вальдшнепами на стол, заставив приподнять бровь тонкую, словно тростинка, пожилую женщину с суровым лицом, которую все называли поварихой.

– Подарок, – бросила Катарина. – К столу «властителя всего Карабаса».

– Мы немного раздражены, – заметила повариха, продолжая чистить овощи. – Супруг оставил привкус удил у вас во рту, не сомневаюсь. Особенно у вас, полагаю.

– Почему это?

Повариха лукаво усмехнулась.

– Он производит впечатление человека, который умеет управлять поводьями.

Катарина фыркнула.

– Сначала ему предстоит забраться в седло, – сказала она, не подумав, и потерла глаза тыльной стороной руки. – О Боже, сама не верю, что сказала такое.

Хвала Всевышнему, повариха была одной из немногих людей, ей когда-либо встречавшихся, кто обычно помалкивал.

Пожилая женщина засмеялась, продолжая чистить овощи.

– И я просто глазам своим не верю, будто это и не вы – насколько оживленной вы стали. Он хорошо на вас действует.

– Оживленной? Скорее взбешенной!

Повариха покачала головой. Руки ее замерли, глаза устремились на огонь, хотя Катарине показалось, что она не видит его.

– Я хорошо помню тот день, когда впервые увидела вас. Вы доставали воду из старого колодца, а малютка Изабо была привязана к вам. За две недели до того я похоронила своего Ульриха и только что направилась в путь на север. Мне было все равно, куда я пойду и что со мной произойдет. Мне только хотелось оказаться в холодной земле вместе с мужем. Ночами я ложилась под дерево с желанием никогда не вставать, намереваясь не проснуться, и тем не менее каждое утро, казалось, сам Господь Бог вставал вместе с солнцем и заставлял меня подняться вместе с ним. Я знаю, почему он сделал это в то утро. – Женщина возобновила прерванную работу. На лице ее появилась удовлетворенная улыбка. – В вас, мадам, больше специй, чем в дюжине обычных женщин. Я увидела это в первый же день. Нужно только время от времени добавлять жара, немного уксуса и несоленого масла, чтобы придать особый вкус.

– Немного жара! – Катарина не смогла удержаться от смеха. – Сначала я была лошадью, а теперь превратилась в фрикасе. А в полковнике Александре фон Леве намного больше уксуса, чем масла. Он ничего не делает, только все разрушает.

– Мне он кажется вполне подходящим. В конце концов, он владелец этих земель, так что все идет надлежащим образом.

– Надлежащим образом? – переспросила Катарина, мысленно поморщившись оттого, что даже повариха стала называть Александра владельцем. – Знаешь, где я нашла его сегодня утром? У моста – голым по пояс! Он помогал Клаусу и остальным вбивать сваю в дно реки. Будто им нужна помощь!

– А что он должен делать, по-вашему? – с невинным видом спросила повариха.

Катарина открыла было рот, чтобы ответить, но фыркнула, с раздражением взмахнула в ее сторону пустой бутылью для пороха и сказала:

– Я буду в погребе.

Она увидела, как на лице поварихи появилась улыбка, словно говорящая: «Я позволю тебе сменить тему», но вслух пожилая женщина произнесла:

– Лобо начистил тарелку, так что на этот раз вам будет светлее.

Она подняла изношенную ткань и показала круглую булку, испеченную из просяной муки, затем развернула сыр и отрезала кусочек.

– Вы леди, мадам, – сказала она Катарине, протягивая ей продукты. – Теперь, когда ваш муж дома, вам следует вести соответствующий образ жизни. Пусть он делает работу такого рода. А еще лучше, если к нему присоединится этот надоедливый Печ. Займите его чем-нибудь, чтобы он держался подальше от кухни.

Катарина поцеловала ее в щеку.

– Я и так живу как леди. Леди, которая хочет, чтобы некое сокровище, по имени Изабо, выросло, зная только счастье и мир.

Повариха кивнула, и в ее по-прежнему молодых глазах появилось выражение печального понимания.

– Да, мадам, все мы благодарны, вы взвалили на свои плечи нечто большее, чем плетение кружев. И вы просто заслужили…

– Ничего я не заслужила.

Повариха принялась резать овощи, лезвие ножа застучало по деревянному столу.

– Вы заслуживаете мужа, который будет защищать вас, как положено, а не проводить вне дома годы. Вы даже думали, что он умер! Но теперь он здесь, так пусть выполняет свой долг, как вы выполняли свой. Быть женщиной на войне весьма прискорбно. Вашему мужу чертовски повезло, что вы для защиты взяли пистолет, а не другого мужчину. Большинство женщин считает, что если они лягут к мужчине в постель, то он станет защищать их. Вы оказались проницательнее.

– О да, – пробормотала Катарина и срочно направилась к кладовой, стараясь пройти так, чтобы повариха не заметила, как дрожат ее руки. – Намного проницательнее.

На голых деревянных полках кладовой разместилась разноцветная коллекция чашек, мисок и тарелок, и одна из них была оловянной. Катарина взяла ее и направилась к двери, затем остановилась, вспомнив о том, что Александр сидит на скамейке у входа в сад. Да уж намного, намного проницательнее.

«Пусть негодяй высохнет на солнце, – подумала Катарина. – Пускай он сохнет, сохнет, сохнет до тех пор, пока не превратится в пыль, которую раздует ветер». Она с трудом сдерживалась, чтобы не заскрежетать от злости зубами. Хорошо, что она пошла в погреб, ее настроение было так же взрывоопасно, как и порох.

Погреб размещался в склоне холма, дверь его выходила на юг. Катарина достала ключ из тайника, находившегося под кустом ежевики, оцарапав при этом руку. Замок, хотя и смазанный маслом, был очень старым и протестующе взвизгнул, когда она стала поворачивать ключ.

– Давай жалуйся, – пробормотала она, обращаясь к замку. – Если бы я была полковником, ты бы помалкивал, словно лиса. Он властитель и хозяин всего, что попадает в его поле зрения, так что вполне естественно… – Замок не хотел открываться, и она ударила по нему кулаком. – Вот так подойдет? – Замок открылся.

Она широко распахнула дверь и поспешно нырнула внутрь. В погребе было прохладно и довольно темно, пахло землей, затхлым воздухом и ощущался резкий специфический запах пороха. Слева от нее стояли драгоценные бочонки, составленные словно бочки с пивом, некоторые из них были украдены, некоторые «конфискованы», когда банда разбойников бросила свою повозку, поспешно бежав от неожиданно встретивших их мушкетных выстрелов, а несколько приобретены за дорогую цену у голландского маркитанта, временно оставшегося без постоянных покупателей, когда шведы вышли из войны.

Катарина установила тарелку в искусно сделанные Клаусом кронштейны таким образом, чтобы, двигая ее сверкающую поверхность, поймать как можно больше света, проходившего через дверь. Заходить сюда с огнем – свечой или фонарем – нельзя.

Дневного света было явно недостаточно, но ей удалось сфокусировать довольно яркий луч на старом деревянном столе. Вдоль противоположной стены собранные в копны, словно пшеница, стояли мушкеты и карабины, ни один не похожий на другой, готовые встать на защиту Леве, когда это потребуется.

Погреб уходил глубоко в землю, и в самом низу хранились продукты: квашеная капуста, лук, соленая рыба, гуси, мясо, которое Франц коптил на яблоневой древесине, картофель, репа – все, что должно помочь им пережить зиму. Даже бочонок оливкового масла, судя по клейму, из Прованса, с юга Франции, который они позаимствовали в обозе высокопоставленного французского офицера.

Ее брат посмеялся бы над таким запасом, так как посчитал бы, что все это годится только для пастухов и поденщиков, но для Катарины это означало спасение. Продукты и порох – ее наследство для Изабо.

Катарина подняла тяжелый бочонок с порохом и с глухим стуком опустила его на стол. Продукты, порох и Леве, напомнила она себе.

Она открыла крышку с помощью деревянного молотка и, свернув бумажную воронку, собиралась насыпать порох в бутыль из тыквы, но вдруг кто-то, встав в дверях, загородил свет.

– Что ты делаешь? – Голос Александра звучал хрипло. Он вошел, из-за высокого роста ему пришлось согнуться чуть ли не вдвое, чтобы не удариться о низкую перекладину двери.

– Готовлю тебе ужин, – огрызнулась она, черпая совком порох и через воронку ссыпая его в бутыль. Черт бы его побрал. Ей не хотелось, чтобы он знал, где она хранит порох. – Вот, – сказала она, протягивая ему бутыль. – Это должно нейтрализовать затянувшийся эффект от действия картофеля.

– Что это?

Огромная тень его освещенной сзади фигуры скользнула к столу, где она работала.

– Селитра.

Взрыв смеха, глубокий и звучный, вырвался из его груди.

– Думаешь, я утрачу интерес к твоим чарам? Для этого потребуется нечто большее, чем… – Он взял бутыль и принюхался, и смех его замер. – Селитра, да, вместе с серой и древесным углем. Это порох.

– Надеюсь, что так, – ответила она, забирая у него тыквенную бутыль. – Трудно стрелять из карабина, если зарядить его непросеянной рожью.

Мягкого отраженного света вдруг оказалось недостаточно. Она чувствовала, где он стоит, но не слишком доверяла своему ощущению. Ей хотелось видеть его как можно яснее.

Он присмотрелся к дальней стене, где размещалась ее разношерстная коллекция мушкетов и карабинов.

– Я думал, запах исходит от одного ружья, – сказал он. – А у тебя тут целый арсенал. Здесь нет ружей для охоты на кроликов, которые время от времени используют для того, чтобы отпугивать разбойников. Ты что-то затеваешь, не так ли? – Воздух вокруг него, казалось, уплотнился, неся в себе все большую опасность. – Не так ли, Катарина?

Она не ответила на его слишком прямой вопрос. Слегка постучав по бутыли, чтобы порох осел, она закрыла отверстие бутыли кусочком кожи и обмотала в несколько рядов кожаным ремнем.

Александр вплотную подошел к столу. Он казался ей демоном, который насмехается над ней и который притупил ее зрение и обоняние.

Он склонился над разделявшей их деревянной поверхностью стола.

– Не так ли, Катарина?

Внезапно он обхватил ее руки, сжимавшие наполненную порохом бутыль, так что ей не удавалось затянуть ремень.

– Да, – прошипела она, наклонившись к нему так низко, что ее лицо оказалось всего в нескольких дюймах от него. – Я намерена защищать Леве до последнего камня, если это потребуется.

Его глаза пристально смотрели в ее глаза, а рука скользила вверх по ее предплечью.

– И… – допытывался он.

– И? – Ей хотелось облизать внезапно пересохшие губы, но она не осмелилась. – Никаких и. Карабин и мушкет.

– Этого недостаточно, – возразил он. Его пальцы принялись теребить кружевной край ее ночной сорочки на груди. – Хотя оружие женщины может оказаться намного более эффективным, чем свинцовая пуля и… – Он погрузил руку в бочонок, достал горсть пороха и просыпал его сквозь пальцы, словно песок. – …Сера, селитра и древесный уголь.

Она отступила на шаг назад и взяла деревянный молоток.

– Меня не интересует мнение солдата.

Она положила круглую крышку на бочонок с порохом, забила ее и стала его поднимать.

– А следовало бы поинтересоваться.

Он подошел и, с легкостью выхватив бочонок из ее рук, поставил в ряд с другими, словно тот ничего не весил. Раздраженная, Катарина сжала ручку деревянного молотка.

– Мне не нужен солдат для того, чтобы сообщить, что оружие женщины – это любое оружие, которое оказалось у нее под рукой, – сказала она ему.

Его пальцы неожиданно сомкнулись вокруг ее запястья, он выхватил молоток и бросил его на землю.