Текст книги "Мясная муха"

20

Опыт, который Люси приобрела за время своей карьеры, сам по себе незаметен, но в нужной ситуации она применяет его как оружие.

Она начала работать на ФБР еще в старших классах, создала для них компьютерную систему разведданных. Окончив университет в Виргинии, она стала специальным агентом ФБР в качестве компьютерного и технического эксперта. Она научилась водить вертолеты и стала первой женщиной в ФБР, которая вошла в специальный отряд Службы Спасения. На каждом задании, когда они совершали облавы или захваты, ее преследовала враждебность, домогательства, грубые намеки. Ее редко приглашали выпить пива в баре Академии с остальными. С ней не обсуждали неудачные облавы, не рассказывали ей о своих женах, детях, подружках. Но наблюдали за ней, говорили о ней в душе.

Карьера Люси в ФБР закончилась октябрьским утром, когда в тренировочном зале Академии она и ее напарник, Руди Мазл, упражнялись в стрельбе. Они стреляли боевыми девятимиллиметровыми патронами. Зал был заполнен грудами шин, из-за которых то и дело выскакивала очередная мишень.

Вспотевший Руди тяжело дышал. Притаившись за кучей шин и снова разрядив всю обойму в появившегося противника, он искал глазами своего напарника, Люси.

– Все в порядке. Чисто, – закричал он сквозь дым. – Какие у тебя предпочтения в сексе?

– Почаще этим заниматься! – она быстро перезарядила пистолет и перекатилась за другую кучу шин перед тем, как выстрелить в выскочившую мишень за девять метров от нее. Расстояние между пулями, попавшими в мишень, было такое маленькое, что они образовали узор в виде цветка.

– Правда?

Две пули просвистели в выскочившую мишень.

– Мы с ребятами поспорили, – голос Руди приближался, он осторожно полз по грязному бетонному полу.

Он рванулся через нагромождения шин и схватил ни о чем не подозревающую Люси за ноги.

– Попалась! – засмеялся он, положив пистолет на шину.

– Ты что, совсем рехнулся? – Люси вытащила патрон из пистолета, он звонко отскочил от пола. – У нас же боевые патроны, идиот!

– Ну-ка дай мне посмотреть твой пистолет, – голос Руди прозвучал серьезно. – Что-то с ним не так.

Он взял у нее пистолет и вытащил магазин.

– Плохая пружина, – Руди положил пистолет рядом со своим. – Правило номер один. Никогда не теряй свое оружие.

Он навалился на нее, смеясь, уверенный, что именно этого она хотела, несмотря на то, что сейчас брыкалась и кричала, чтобы он ее отпустил.

Наконец он смог сжать оба ее запястья своей сильной рукой. Другую руку он засунул под ее рубашку, снимая лифчик и пытаясь поцеловать ее.

– Ребята говорят, – выдохнул он, – что ты лесбиянка, – он начал расстегивать свой ремень, – только потому, что не могут поиметь тебя...

Люси прокусила его нижнюю губу и резко ударила его лбом в переносицу. Остаток дня он провел в больнице.

Адвокаты ФБР намекнули ей, что судебная тяжба никому не нужна, тем более, Руди полагал, что «она этого хотела» и что, возможно, некоторые обстоятельства позволили ему так думать. Люси сказала ему, «что хочет заниматься сексом почаще», неохотно заявил он в своем объяснительном заявлении, которое был вынужден написать.

– Это правда, – спокойно отвечала Люси под присягой в присутствии пяти адвокатов, ни один из которых не представлял ее. – Я так сказала, но я не говорила, что хочу этого с ним или с кем-либо еще там, в зале, во время боевой стрельбы.

– Но вы соблазняли агента Мазла и раньше. Вы спровоцировали его думать, что он вам нравится.

– Каким образом? – Люси недоумевала. – Предлагая ему жвачку, помогая чистить пистолет, преодолевая с ним желтую дорожку или другие препятствия, отпуская шуточки и все такое, вы это имеете в виду?

– Довольно близкие отношения, – в один голос прокомментировали адвокаты.

– Он мой напарник. Между напарниками должны быть близкие отношения.

– И все же, вы слишком много внимания и своего личного времени уделяли агенту Мазлу, например, интересуясь его выходными и праздниками, звоня ему домой, когда он болел.

– Возможно ваши шуточки, как вы выразились, заставили его думать, что вы с ним заигрываете.

Адвокаты вновь были единодушны. Что самое ужасное, среди них оказались две женщины. Мужеподобные женщины в юбках, на каблуках. Их тусклые глаза, которые ничего не замечали вокруг, казались неестественно пустыми, словно мертвыми.

– Извините, – произнесла Люси, избегая смотреть женщине-адвокату в глаза. – Вы форсируете события, повторите, – пробормотала она на жаргоне летчиков.

– Что? Кто форсирует события? – нахмурилась адвокат.

– Вы вмешались в мою связь с центром. О, а центра-то нет. Это неконтролируемое пространство и вы здесь делаете, что хотите, да?

Адвокаты обменялись удивленными взглядами.

– Ладно, забудьте, – добавила она.

– Вы привлекательная одинокая женщина, агент Фаринелли. Вы что, не понимаете, как агент Мазл мог понять ваши шуточки, звонки ему домой и так далее? Он мог подумать, что он интересует вас как мужчина.

– Мы так же выяснили, что вы называли агента Мазла и себя как «инь и иланг».

– Я тысячу раз повторяла Руди, что иланг – это дерево, точнее иланг-иланг. Дерево такое, с желтыми цветами, из которых делают духи... но он меня никогда не слушал, – улыбнулась Люси.

Адвокаты что-то записывали.

– Я никогда не называла Руди «иланг». Я называла его «янь», а он называл меня «инь», – объясняет Люси.

Пауза. Ручки застыли в воздухе.

– Это китайская философия, – Люси с таким же успехом могла обращаться и к дереву. – Уравновешенность, взаимодополнение и все такое.

– Зачем вы называли друг друга... так?

– Потому что мы в одной упряжке, это выражение вам знакомо?

– Думаю, что нам знакомо это выражение. Опять же, оно предполагает определенные отношения...

– Не те, о которых вы говорите, – спокойно ответила Люси, она совершенно не злилась на Руди. – Он и я в одной упряжке, и ни один из нас не подходит. Он австриец, остальные ребята называют его, цитирую, «куском дерьма», и он не считает это смешным. Я лесбиянка, мужененавистница, потому что ни одна нормальная женщина, которой нравятся мужчины, не захочет пойти в спасательный отряд.

Изучив глаза женщины, Люси посмотрела на другого адвоката, но решила, что его глаза такие же пустые. Единственным признаком жизни в них были отражения жалких крошечных существ, ненавидящих людей, таких, как Люси, потому что она осмелилась не бояться их.

– Этот допрос, показания, расследование, что бы это, черт возьми, ни было, все это чушь, – сказала Люси. – Я не собираюсь подавать иск. Я защищалась в тренировочном зале. Я не докладывала об инциденте. Руди сам доложил, ему пришлось объяснять свои синяки. Он взял на себя ответственность. Он мог соврать, но не сделал этого, и теперь вы натравили нас друг на друга.

Люси специально сказала «натравили», чтобы показать им их же бездушность, словно они могли понять это, увидеть реальность. Но они не видели, их глаза были мертвы. Люси в одиночку вела войну против пустых людей, которые уничтожали этот мир.

– Мы с Руди уже уладили это, – продолжала Люси. – Мы восстановили наши отношения в качестве напарников: один не делает того, чего не хочет другой и не совершает поступков, которые могут предать другого, или поставить его затруднительное положение. Он сказал, что сожалеет, он говорил это серьезно. Он плакал.

– Шпионы тоже говорят, что им жаль, и тоже плачут, – подхватила женщина-адвокат. Она была в форме, в сборчатых сапогах, которые напоминали Люси дряблую кожу. – И то, что вы приняли извинения – не выход, агент Фаринелли. Он пытался вас изнасиловать, – она специально подчеркнула этот факт, полагая, что этим унизит Люси, сделает из нее жертву в глазах адвокатов, которые представят ее голую на грязном бетонном полу зала, подвергающуюся насилию.

– Я не знала, что Руди обвиняют в шпионаже, – ответила Люси.

Она ушла из ФБР и ее взяли на работу в Бюро по контролю за алкоголем, табачными изделиями и огнестрельным оружием, которое ФБР несправедливо считает сборищем деревенских парней, вечно баламутящих воду.

Она стала главным полицейским следователем в Филадельфии, где помогла инсценировать убийство Бентона Уэсли. Она должна была достать тело, предоставленное медицинской школе для учебного вскрытия. Это был труп престарелого мужчины с густыми седыми волосами, когда он обгорел, опознать его было практически невозможно. Потрясенная Скарпетта увидела на месте аварии обугленное тело с обезображенным лицом и остатками седых волос и наручные часы, которые принадлежали Бентону Уэсли. Следуя секретному приказу из Вашингтона, главный судмедэксперт Филадельфии сфальсифицировал все результаты экспертизы. Официально Бентон мертв, просто еще одно убийство, вошедшее в статистику ФБР за девяносто седьмой год.

Когда он исчез в соответствии с программой по защите свидетелей, Люси перевели в Майами, где она стала работать под прикрытием, заниматься самыми опасными делами, несмотря на предложенное звание специального агента. У Люси было преимущество, она могла меняться. Никто из ее ближайших друзей не понимал, почему она этим занимается, никто, кроме Пита Марино. Даже Скарпетта не догадывалась о настоящей причине. Она думала, у Люси сейчас сложный период, потому что она не может смириться с тем, что Бентон умер. На самом деле, она не могла смириться с тем, что он жив. В первый же год службы в Майами она застрелила двух наркоторговцев во время сорвавшегося перехвата.

Несмотря на то, что видеозаписи четко доказывали, что она защищала себя и своего напарника, ходили разные слухи. Были неприятные сплетни и дезинформация, одно расследование за другим. Люси ушла из Бюро. Она ушла от федералов. Она успела обналичить свои акции до экономической дестабилизации 11 сентября. Она инвестировала часть сбережений, свой талант и опыт работы в правоохранительных органах в создание своего собственного агентства, которое называет Особым отделом. Сюда ты приходишь, когда больше некуда идти. Информация об этом отделе нигде не значится.

21

Бентон поднимается со стула, сует руки в карманы.

– Люди из прошлого, – говорит он. – Мы проживаем много жизней, Пит, прошлое – это смерть. То, что прошло, и чему нет возврата. Мы движемся вперед и заново придумываем себя.

– Что за чушь! Ты слишком много времени проводишь в одиночестве, – с отвращением говорит Марино, но сердце его сжимается от страха. – Меня от тебя тошнит. Я чертовски рад, что тебя не видит Скарпетта. Хотя ей лучше увидеть тебя таким, чтобы, наконец, избавиться от твоего образа, как ты избавился от ее. Проклятье, ты можешь, наконец, включить кондиционер в этой чертовой квартире?

Марино быстро шагает к кондиционеру и включает его на всю мощь:

– Ты знаешь, чем она сейчас занимается? Или тебе наплевать? Ничем. Она стала простым консультантом. Ее уволили с должности начальника. Ты можешь в это поверить? Этот сукин сын губернатор Виргинии избавился от нее из-за всего этого политического дерьма. А быть уволенной в середине скандала почти не оставляет шансов найти себе место. Ее никто не нанимает, только иногда в качестве консультанта, когда больше некого позвать, на какое-нибудь дрянное дельце, типа смерти от передозировки? Батон-Руж. Представить себе не могу, какое-то вонючее дельце о передозировке...

– Луизиана? – Бентон подходит к окну и выглядывает на улицу.

– Да, их следователь звонил мне как раз сегодня утром, перед тем как я уехал из Ричмонда. Какой-то Ланье. Старое дело. Я ничего о нем не знал, а потом он поинтересовался, берет ли Док частные дела, и вообще расспрашивал меня о ней. Просто вывел меня из себя! Вот до чего дошло. Ей стали нужны рекомендации, черт возьми!

– Луизиана? – снова спрашивает Бентон, словно в этом есть какая-то ошибка.

– Ты знаешь еще какой-то штат с городом Батон-Руж? – недовольно спрашивает Марино, пытаясь перекричать шум кондиционера.

– Не очень хорошее место для нее, – замечает Бентон.

– Что ты хочешь, ни Нью-Йорк, ни Вашингтон, ни Луизиана ее не зовут. Хорошо, что у нее есть деньги, иначе, она бы...

– У них сейчас серийные убийства... – начинает говорить Бентон.

– Рабочая группа, которая их расследует, не зовет Дока. Это дело, по поводу которого звонил Ланье, не имеет отношения к исчезновениям женщин. Какое-то старое всеми забытое дерьмо. Думаю, что он еще позвонит ей, а зная ее, она, конечно, поможет.

– Из округа, где пропали десять женщин, звонит следователь, который интересуется старым делом о смерти от передозировки? С чего бы?

– Не знаю. Может, у него появилась какая-нибудь информация.

– Какая информация?

– Да не знаю я!

– Я хочу знать, почему вдруг это дело так его интересует? – упорствует Бентон.

– Проклятье, ты что оглох? – Марино повышает голос. – Ты не улавливаешь сути! Ее жизнь катится к чертям. Док превратилась в ненужную пешку!

– Луизиана – не очень хорошее место для нее, – снова повторяет Бентон. – Зачем следователь звонил тебе? Ради рекомендаций?

Марино трясет головой, словно пытаясь очнуться от этого кошмара, Бентон совсем потерял хватку.

– Следователь хотел, чтобы я помог ему с этим делом, – говорит он.

– Чтобы ты помог?

– Что это, черт возьми, значит? Ты думаешь, я уже не могу помочь в таком простом деле? Я могу помочь любому чертову...

– Конечно, можешь. Так почему не помогаешь следователю из Батон-Руж?

– Потому что я знать не знаю ничего об этом! Господи, ты меня с ума сведешь!

– Особый отдел мог бы заняться этим.

– Да успокойся ты уже! Даже следователя это не так волновало, как тебя, он просто сказал, что ему, возможно, понадобится помощь Дока...

– Их правовая система основывается на кодексе Наполеона.

– При чем тут Наполеон? – Марино понятия не имеет, о чем говорит Бентон.

– Французская правовая система, – говорит Бентон. – Это единственный штат, правовая система которого основывается на французском кодексе, а не на английском. В Батон-Руж больше всего нераскрытых убийств женщин.

– Ладно, хорошо. Это не очень хорошее место.

– Она не должна туда ехать. Особенно одна. Ни при каких обстоятельствах. Проследи за этим, Пит, – Бентон все еще смотрит в окно. – Поверь мне.

– Поверить тебе, очень смешно.

– Самое меньшее, что ты можешь сделать, это позаботиться о ней.

Марино приходит в ярость.

– Она не должна быть так близко от него.

– Да о ком ты, в конце концов, говоришь? – раздражение Марино усиливается.

Бентон ему чужой. Он не знает этого человека.

– О Волчонке? О господи, я думал, мы говорим о передозе в Батон-Руж.

– Не пускай ее туда.

– У тебя нет права просить меня о чем-то, особенно если это касается ее.

– Он одержим ею.

– Каким образом он связан с Луизианой? – Марино подходит к Бентону внимательно изучая его лицо, словно пытаясь прочесть на нем что-то, чего он не понимает.

– Это продолжение их борьбы, которую он проиграл тогда. Теперь он намерен ее выиграть, пусть даже это будет последнее, что он сделает в этой жизни.

– Не думаю, что он сумеет что-то там выиграть, когда ему вколют лекарство. Оно способно убить стадо лошадей.

– Я не о Жан-Батисте. Ты забыл о втором брате? Особый отдел должен помочь следователю, только не она.

Марино не слушает. У него такое ощущение, будто он сидит на заднем сиденье мчащейся в никуда машины, которой никто не управляет.

– Док знает, чего от нее хочет Волчонок, – Марино снова говорит о том единственном, что он понимает и в чем есть хоть какой-то смысл. – Она не откажется сделать ему укол, и я буду рядом с ней, за стеклом, считать его последние секунды в этом мире и улыбаться.

– Ты спрашивал у нее, она согласилась? – Бентон наблюдает, как спокойно увядает еще один весенний день. Нежная зелень укутывается в золотистый отблеск заката, тени становятся длиннее.

– Мне не нужно ее спрашивать.

– Понятно. Ты даже не обсуждал это с ней. Я не удивлен. Она бы не стала говорить с тобой об этом.

Едва уловимое оскорбление пронзает Марино словно игла. У них с Кей Скарпеттой не такие близкие отношения. Ни с кем у нее не было таких близких отношений, как с Бентоном. Она не говорила Марино, что испытывает, когда представляет, что ей придется убить человека. Она не говорила ему о своих чувствах.

– Ты должен позаботиться о ней, Пит, я полагаюсь на тебя, – говорит Бентон.

Воздух словно раскалился от напряжения. Оба молчат.

– Я знаю, что ты чувствуешь, Пит, – говорит Бентон. – Я всегда знал.

– Ничего ты не знаешь.

– Позаботься о ней.

– Я приехал сюда, чтобы ты, наконец, смог заняться этим, – говорит Марино.

22

На пристани Картхейдж можно легко купить продукты и заправиться бензином, но Бев Киффин никогда там не останавливается.

Она не замедляет хода лодки, проплывая немного подальше, к другой пристани, где находится дорогой ресторан. Восстановить его из некогда старых развалин влетело владельцам в копеечку, но Бев все равно называет его дерьмовой дырой. Богатые люди могут попасть в этот ресторан с материка, через Спрингфилдский мост, они могут есть мясо и морепродукты, пить что захотят, им не надо возвращаться домой в лодке, пробираясь через зловещие сумерки. Полгода назад Бев попросила Джея отвести ее туда на ее день рождения. Сначала он посмеялся над ней, а потом его лицо исказила ненависть, и он обозвал ее тупой уродиной, вышедшей из ума. Как она могла подумать, что он отведет ее в ресторан, любой, даже самый дешевый.

Бев проплывает дальше, направляя лодку к пристани «У Джека». Она представляет, как Джей прикасается к другим женщинам, и в ней снова просыпается ревность.

Она помнит, как отец сажал к себе на колени других девочек, как постоянно просил ее приводить домой друзей, чтобы он мог взять их на колени. Он был симпатичным преуспевающим бизнесменом, когда Бев была подростком, все ее подруги влюбились в него по уши. Он дотрагивался до них ненавязчиво, почти незаметно. Всего лишь невинное прикосновение его пениса к их ягодицам, пока они сидели у него на коленях. Он ничем себя не выдавал, никогда не разговаривал грубо, не ругался. Хуже всего, ее подругам нравилось, когда он нечаянно задевал их грудь, иногда они сами первыми старались его коснуться.

Однажды Бев ушла от него и больше не вернулась, так же, как мать, которая оставила ее, ребенка, с отцом и его пошлыми желаниями. Бев пристрастилась к мужчинам, выросла, постоянно в них нуждаясь. Она переходила от одного к другому, но Джей – это другое дело, хотя она сама не знает, почему еще не ушла от него. Она не знает, зачем, даже испытывая страх за свою собственную безопасность, делает все, что он попросит. Мысль о том, что однажды он может уехать и больше не вернуться, ужасает ее. Если он уйдет, это послужит ей уроком, ведь именно так она поступила со своим отцом, который умер от сердечного приступа в 1997. Она даже не пошла на его похороны.

Когда Бев отправляется на берег, она то и дело думает о Миссисипи. При благоприятных обстоятельствах до реки можно добраться за шесть часов, но она чувствует, что Джей догадывается насчет ее желания сбежать. Он много раз повторял, что Миссисипи – самая большая река в Штатах, более тысячи миль грязной бурлящей воды и притоков, которые превращаются в заливы, болота и топи, «где человек может с легкостью потеряться, и ее скелет в лодке найдут через много лет» – как говорит Джей. Он специально говорит «ее скелет», это не простая оговорка.

И все равно, когда Бев плывет на лодке, то восхищается Миссисипи, кораблями, казино, фруктовыми коктейлями и холодным пивом в стеклянных стаканах, видом на реку из окон красивых отелей с кондиционерами. Она спрашивает себя, сможет ли есть нормальную еду теперь, когда так долго питалась отбросами. Наверное, она уже не сможет спать на удобной кровати, спина заболит с непривычки, ведь ночь она обычно проводит на вонючем сломанном матрасе, на котором даже Джей отказывается спать.

Бев проплывает мимо бревна, неожиданно испугавшись, что оно может оказаться аллигатором. Она начинает чесаться, особенно под пряжкой ремня.

– Вот черт!

Она берет руль одной рукой, а второй нервно царапает кожу под одеждой.

– Проклятье! Черт, что меня только что укусило?

Тяжело дыша, Бев в панике выключает мотор, открывает люк и достает пляжную сумку. Нашарив репеллент, она обрызгивает себя с ног до головы.

Джей говорит, что все это у нее в голове. Полоски на ее коже – вовсе не от укусов, это просто крапивница, от нервов, ведь она наполовину сумасшедшая. «Я не была сумасшедшей до того, как встретила тебя», – говорит она про себя. «У меня в жизни не было таких полос на коже. Никогда».

Лодка тихо плывет в бухте, пока Бев обдумывает дальнейший план действий. Она представляет лицо Джея, когда она принесет ему то, что он хочет. Но тут же представляет его лицо, если не сделает этого.

Бев заводит мотор и разгоняет лодку до сорока миль в час, что довольно опасно для этого отрезка реки и совершенно неразумно, учитывая ее страх перед темной водой. Повернув налево, она резко сбрасывает скорость и выключает мотор, медленно вплывая в узкий приток и причаливая к болотистой почве, которая ужасно воняет. Бев достает из-под брезента пистолет и зажимает его коленями.