Текст книги "Шотландец в Америке"

7.

Дрю проснулся от чьих-то рыданий. Эти звуки надрывали сердце. Он с трудом стряхнул остатки сна и огляделся.

Небо было еще темным, хотя на востоке немного посветлело, а звезды стали бледнее.

Повернув голову, Дрю увидел беспокойно метавшуюся во сне Габриэль. Казалось, она отбивается от нападения. Между обрывками плача он услышал невнятный лепех:

– Нет, папа… нет… не правда… – и затем протяжное, страдальческое: «не-е-е-е-т!» Сердце Дрю зашлось от жалости, от муки, которая слышалась в ее словах, и он быстро повернулся к ней. Одеяло сбилось, рубашка Габриэль скомкалась вокруг талии, почти обнажив тело. И прежде, чем Дрю снова укрыл ее, он успел заметить, как соблазнительно округлы ее бедра. Он легонько потряс девушку за плечи.

– Габриэль, – тихонько позвал он, – проснись!

Она вздрогнула и широко открыла глаза, испуганно глядя на Дрю и явно не узнавая его.

– Габриэль, – повторил он.

Взгляд девушки стал осмысленней и спокойней. Щеки ее блестели от недавних слез, глаза были еще влажными.

– Все в порядке, – сказал он смущенно. Дрю не привык играть роль утешителя. – Ты в безопасности.

Габриэль быстро заморгала, тихонько застонав. Потом с усилием села, оглядела себя, словно лишь сейчас осознав, как мало на ней одежды. Верхние пуговицы рубахи расстегнулись, и в редеющей темноте заманчиво белела нежная кожа.

С трудом двигая онемевшими пальцами, она застегнулась и только потом взглянула на Дрю.

– Наверное, мне снился кошмар.

– Ага, – подтвердил Дрю. – Наверное. И ты звала отца.

Он не видел выражения ее лица, но вопрос прозвучал настороженно:

– А я что-нибудь говорила?

Шотландец пожал плечами:

– «Не правда» – и больше ничего.

Габриэль помолчала.

– Жаль, что я тебя разбудила.

Дрю очень хотел бы не смотреть, как легко подымается и опадает ее грудь, а также изгнать из мыслей вид ее обнаженных бедер. И он отвернулся, словно опасаясь, что Габриэль может прочитать его мысли.

– Все в порядке, – пробормотал Дрю.

И тут услышал, как замерло ее дыхание. Сердце его застучало сильнее, взгляд опять, словно зачарованный, устремился к ее груди. Словно школьник, он потерял над собой всякую власть. Он взял девушку за руку, которая тут же утонула в его широкой ладони.

– Габриэль? – прошептал он.

И она сразу оказалась в его объятиях – Дрю не мог даже вспомнить, кто из них сделал первое движение.

Будь все проклято, он желает ее! И, будь все трижды проклято, если он даст волю своим желаниям! Увы, плоть отказывалась подчиняться велениям рассудка, а Габриэль прижималась к нему все крепче. Дрю твердил себе, что девушка льнет к нему от испуга, а вовсе не от страсти… но она такая нежная, горячая…

Однако в тот самый момент, когда Дрю был уже готов сдаться на волю страсти, Габриэль пристально взглянула в его лицо, смутно белевшее в предрассветных сумерках, и спросила:

– А ты кто?

Застигнутый врасплох, Дрю сделал вид, что не понимает.

– Ты же знаешь.

– Я не имя твое имею в виду, – сказала девушка с упреком, – и не говори мне, что ты обыкновенный погонщик. Ты другой.

– Все погонщики люди необыкновенные.

– Но ты совсем-совсем не такой, – настаивала Габриэль.

Дрю едва удерживался от соблазна поцеловать ее.

– Неужели? – протянул он, весьма довольный таким комплиментом.

– Чем ты занимался до этого перегона?

– Я игрок. Картежник, – уточнил Дрю. Это ее заинтересовало.

– И опытный?

– Очень опытный, – похвастался Дрю.

– Тогда почему же?..

Дрю ответил не сразу. Пусть сама догадывается. Он ей помогать не намерен. Кроме того, ему нравилось наблюдать, как размышляет Габриэль. Она даже вся напряглась, будто койот при виде кролика.

– Что – «почему»?

– Почему ты работаешь погонщиком? – уже начиная сердиться, спросила Габриэль.

– Но ты ведь уже меня спрашивала об этом.

– А ты не ответил.

– Неужели не ответил?

Если бы взгляд таких красивых глаз мог убивать, Дрю был бы уже в могиле.

– Ты же, черт побери, прекрасно знаешь, что не ответил! – взорвалась она и сразу смутилась от собственной смелости.

Да, он не ошибся – эта молодая леди не привыкла крепко выражаться.

– Понимаешь, мне стало скучно, – сжалился он. В этом была частичка правды, однако углубляться в истинные причины своего решения он не хотел. Дрю вообще не любил пускаться в откровенность – и уж, во всяком случае, не собирался откровенничать с изобретательной и хитрой мисс Льюис.

Девушка между тем внимательно его разглядывала, и неяркий свет зари подтвердил, что глаза у нее не только красивые, но и умные. Дрю всегда нравились умные женщины… но и честные тоже.

– Скука, по-моему, не самый веский повод для… – Габриэль осеклась, замялась.

– Для чего, Габриэль? – быстро спросил он.

– Для того чтобы заниматься опасным делом.

Дрю рассмеялся.

– Ну, тебе вряд ли подобает рассуждать об опасности! Я, по крайней мере, не отправился бы перегонять стадо в качестве младшего поваренка, не умея сидеть на лошади или варить кофе.

– Нет, отправился бы, – отрезала Габриэль.

А она права, подумал Дрю, он ведь именно так и поступил.

– Но я обычно сознаю, на что способен, а что мне не по силам, – парировал он, хотя сам никогда над этим особенно не задумывался.

Девушка торжествующе улыбнулась, и это его смутило.

– Что же это, интересно?

– Что ты имеешь в виду? – спросил Дрю с нарочитым равнодушием.

– Что тебе не по силам? Я думала, ты способен на все.

Черт возьми, молодчина! Здорово умеет сбивать с толку. Да и все в ней ему нравилось и возбуждало его. Вот только одежда подкачала. Живая загадка, умная, уверенная в своем женском очаровании, как ни в чем не бывало сидит рядом в одной рубашке, с запачканным лицом, короткими взлохмаченными волосами – и ведет с ним на равных умный разговор.

– Так что же тебе не по силам? – после долгой паузы напомнила Габриэль.

– Я бы с большим удовольствием узнал, что тебе не по силам, – быстро нашелся Дрю.

– Так ведь ты это и так знаешь, – ответила Габриэль. – Я не умею плавать, – и, помявшись, – а также готовить.

Дрю не выдержал – рассмеялся. С каждой минутой девушка нравилась ему все больше, хотя внутренний голос твердил, что с ней надо быть осторожным. Впрочем, Дрю любил опасные ситуации – особенно когда «опасность» выглядела так соблазнительно. Глаза их встретились, и они разом поняли, что думают об одном и том же. Дрю охватил озноб.

– Я полагал, что каждая женщина хоть немного умеет готовить.

– А я полагала, что каждый погонщик знает, как удержаться в седле.

Габриэль задела его за живое. Дрю всегда гордился своим умением обращаться с лошадьми и не раз занимался выездкой, готовя их к призовым скачкам.

– Я, во всяком случае, и до перегона умел держаться в седле.

Габриэль вспыхнула. Она искусно могла скрывать некоторые чувства, но не могла приказать себе не краснеть.

– Да, ты прав, – сказала она наконец. – Это было довольно… смело с моей стороны. Мне показалось, что ездить довольно легко.

Дрю отвернулся, чтобы девушка не заметила его улыбки.

– Что же, ты не струсила, держалась, когда стадо обратилось в бегство, да и с Тузом подружилась.

– Он мне нравится, – тихо сказала Габриэль.

– Он хороший парень, – согласился Дрю, – просто ему не повезло.

Габриэль посмотрела на свои руки, сложенные на коленях.

– Все могло быть еще хуже, если бы тебя там не оказалось.

Дрю стало неловко от ее похвалы. Ничего особенного он не сделал, просто оказался в нужном месте и в нужное время. Вот и все.

– Так уж случилось.

– Но ты мог заняться и чем-нибудь другим, – вернулась она к прежней теме разговора.

– Да я мало к чему другому способен. Мои дарования проявлялись главным образом на карточном столе. И если бы я отказался от игры, больше мне проявить их было бы негде.

Габриэль покачала головой:

– С твоим-то образованием любое дело по плечу.

Дрю удивленно поднял брови:

– А что тебе известно о моем образовании?

– Это достойное образование, – невозмутимо уронила она, – я бы сказала даже – университетское.

– Да, я пил напропалую все свои университетские годы, – ответил Дрю, удивляясь и одновременно досадуя на точность ее догадок.

– И ты не простого рода.

Он фыркнул.

– Все мы не простого рода, девушка, – прямиком от Адама и Евы.

Габриэль задумчиво поджала губы.

– Но я не это имела в виду, – возразила она.

– А что же?

– Твои манеры. И походку, и то, как ты разговариваешь. От этого так и веет уверенностью в себе и богатством.

– Значит, богатство всегда соседствует с высоким происхождением?

Она плотно сжала губы, синие глаза вспыхнули от гнева. Злится, подумал Дрю. Не понимает, что с той же иронией он относится и к себе. Последние двадцать лет.

– Нет, разумеется, – язвительно отвечала Габриэль, – но ты до сих пор так и не ответил на мой вопрос.

– Какой?

– Почему ты отправился гнать стадо?

– Решил, что надо попробовать.

– Не верю этому ответу.

– Ну, значит, мы с тобой на равных, – резко ответил Дрю. – Я тоже не верю твоим ответам.

Вид у Габриэль стал такой, будто ее ударили, – девушка сжалась, оцепенела. Да, она солгала, но что же он все время тычет ее носом в лужу, точно беспомощного котенка? Впрочем, и у котят есть коготки.

– Искал приключений, – сказал он, стараясь разрядить обстановку, – искал приключений, а не только хотел подработать. Хотел узнать Запад так, как мало кто его знает.

Частично это была правда, но Дрю не мог при этом удержаться от насмешки над собой.

– Разве ты не знаешь, девушка, что шотландцы обожают все американское?

Габриэль удивленно нахмурилась:

– Почему?

– Потому что мы стары, а вы молоды. Мы утратили все свои возможности, а у вас все впереди. Англичане захватили практически все наши земли и полагают, что независимость – это недостаток. А вы считаете ее добродетелью.

Это был довольно высокопарный ответ, и Дрю немало забавлялся такой манерой разговора – еще и потому, что избавлял себя от необходимости отвечать на сугубо личные вопросы.

Он украдкой глянул на небо – непроглядная чернота заметно посерела. Скоро встанет солнце.

Дрю опустил глаза – рука его по-прежнему сжимала руку Габриэль. Рыцарственным жестом, усвоенным еще в детстве, он поднес ее ладошку к губам и поцеловал – более долгим поцелуем, чем требовали приличия. Увы, этот поцелуй только усилил его жажду. Проклиная себя за чересчур джентльменское поведение, Дрю отрывисто сказал:

– Пора отправляться в путь.

Габриэль колебалась, не сводя с него своих колдовских глаз, черные влажные ресницы придавали ей какой-то беззащитный вид. Шотландец неохотно выпустил ее ладонь – правая рука у него все еще болела и не могла поднимать тяжести. Зато он предложил девушке свою левую руку и помог ей встать с земли с такой легкостью, точно Габриэль Льюис весила не больше перышка.

Да, она выглядит такой слабой и беззащитной… Дрю внезапно вспомнил о муже сводной сестры. Если Габриэль и впрямь в опасности, Бен сумел бы ей помочь.

– У меня есть друг, – медленно проговорил он, – стряпчий из Денвера, а в прошлом – шериф, и причем один из лучших. Он тебе поможет. Человек, исключительно достойный доверия.

– Шериф? – негромко повторила она.

– В первом же городе ты можешь сесть в дилижанс, – добавил Дрю, – денег у меня на это хватит, и…

– Нет! – отрезала Габриэль и, поняв, что невольно нагрубила, продолжала уже мягче:

– Спасибо, но… Я просто не могу… Я никому сейчас не могу верить. И ты не знаешь… какой это страшный человек…

В ее глазах мелькнуло уклончивое выражение, и все сомнения Дрю вспыхнули с новой силой. Девушка опять съежилась, опустила взгляд. Шотландец сразу понял, что она лжет и что ее история тоже отчасти ложь. И все же – что за важная или опасная причина вынудила хорошенькую женщину переодеться в мешковатое тряпье и остричь волосы? Что за беда заставила ее предпочесть тяготы и опасности кочевой жизни?

– А ты… сдержишь свое обещание? – осторожно спросила Габриэль.

Дрю понимал, что не должен этого обещать, но не мог поверить, что девушка лжет из-за какой-то неблаговидной причины. Сейчас надо попридержать язык, но не спускать с нее глаз. Да, черт возьми, он так и эдак с нее глаз не спустит – теперь, когда знает, что скрывается под этой ее бесформенной одеждой и гримом.

– Как я и сказал вчера – некоторое время я буду молчать. Большего обещать не могу.

Габриэль прикусила губу, хотела что-то сказать – но шотландец приложил палец к ее губам.

– И если я узнаю, что ты мне соврала… в чем-то очень важном, – добавил он тихо, – ты убедишься, что я отнюдь не джентльмен.

Надо отдать ей должное – Габриэль не дрогнула. И теперь Дрю оставалось лишь гадать, сумел ли он припугнуть эту сумасбродку.

Он направился к кустам, где была развешана мокрая одежда. Она еще не просохла, но Дрю до чертиков надоело вести себя, как положено джентльмену.

– Через пять минут отправляемся, – бросил он сухо. – Успеешь собраться?

– Да.

Она говорила тихо, но уверенно.

Другие женщины провозились бы со сборами полдня, но ведь Габриэль – не такая, как другие.

Нет, не Габриэль, а Гэйб Льюис. Ему снова придется привыкать к этому имени.* * * Габриэль казалось, что день тянется бесконечно. Времени для разговоров у них почти не было, да к тому же шотландец ясно дал понять, что к беседам не расположен.

Странное ощущение возникло у Габриэль: словно она потеряла друга. Отвергнув его, по-видимому, совершенно бескорыстное предложение насчет денег и возможности обратиться к бывшему шерифу, она каким-то образом пробудила в нем подозрения. Или, может быть, Дрю просто испытывал ее? И она, Габриэль, это испытание не прошла.

Ссадины и кровоподтеки – следствие долгой верховой езды – тоже причиняли Габриэль нешуточные мучения, но с этим она худо-бедно справлялась. Отчуждение Дрю переносить было куда труднее.

Габриэль снова попыталась убедить себя, что всего-навсего играет роль, как ей часто приходилось делать на сцене… но каждый раз, как она встречала холодный взгляд золотистых глаз Камерона, его насмешливую ухмылку, сердце у нее сжималось. И больнее всего было вспоминать, сколько раз он называл ее лгуньей.

Ей до смерти хотелось выпалить все свои подозрения насчет Керби Кингсли, уверить Дрю, что солгала она из благих намерений, – но она не была уверена… Габриэль не знала, насколько шотландец близко сошелся с человеком, которого она подозревает в убийстве своего отца. И хотя она теперь точно знала, что Камерон не мог быть тем высоким убийцей, – вряд ли он ничего не знал о самом убийстве.

Но способен ли человек, который спас жизнь одному человеку, закрыть глаза на убийство другого?

Вряд ли. Габриэль ужасно не хотелось думать, что Камерон на это способен. Однако он тоже очень хорошо умеет притворяться. Разве это не говорит об умении кое-что скрывать?

А что можно сказать о Керби Кингсли? Габриэль совершенно точно знала, что у него есть что скрывать – и он скрывает это уже двадцать пять лет. Размышляя над причинами, которые побудили ее отправиться на перегон скота, девушка все время помнила последние слова умирающего отца, помнила о том, что он написал в письме.

Габриэль была тогда совершенно уверена, что это письмо и статья в газете прямо указывают на Кингсли как на виновника гибели отца. Она и сейчас в этом уверена… хотя и не так безоговорочно, как прежде.

Непостижимо, но за последние три дня у нее возникли слабые, но все же неотвязные сомнения. Может быть, из-за ночной бури или оттого, что она едва не утонула в ручье? В обоих случаях она испытала ужас при мысли о неминуемой смерти.

А скорее всего жаркая волна чувств, порожденная поцелуем Дрю Камерона, наконец пробудила ее от нелепой спячки, в которой она пребывала с тех пор, как погиб отец. Только теперь девушка поняла, как заледенела ее душа в тот самый миг, когда она увидела, что отец схватился за грудь и рухнул замертво. Она чувствовала тогда только горе, страх и ярость. С тех пор ею двигали и отчасти ослепляли только эти чувства. И больше Габриэль ничего не способна была ощутить.

Бурная страсть шотландца потрясла ее и снова вернула к жизни, к умению чувствовать. Да, горе, гнев, одиночество все еще были при ней, однако не они теперь правили ее существом.

И, обретя снова ясность сознания, Габриэль поняла, что не может вот так запросто подойти и пальнуть в Керби Кингсли. Она могла поступить так неделю назад – если бы представился удобный случай и если бы Кингсли в тот момент чем-то вызвал ее ярость и вынудил к действию. Теперь девушка возблагодарила господа за то, что такого случая не представилось, потому что она не принадлежала к людям, способным убить.

И все же если она не станет убивать Кингсли, то все равно обязана предать его справедливому суду. Неважно как, но она должна доказать, что это Кингсли велел убить ее отца. Любым образом доказать.

И Габриэль во время пути напряженно раздумывала над тем, как раздобыть веские улики против Кингсли. Дело почти невозможное, ведь вряд ли он во время перегона напишет письменное признание и вручит его ей собственноручно. Вместе с тем она осознавала, что, если все время думать о гибели отца и виновности Кингсли – можно и с ума сойти. Нет, надо думать о чем-то хорошем и приятном.

И Габриэль стала вспоминать прошлое, когда отец и мать были живы. Мама была такая красивая! Гораздо красивее, чем она, Габриэль. От отца девушка унаследовала большой рот и решительный подбородок, но мать научила ее, как показывать себя в наилучшем виде, подчеркивая привлекательные черты. Мэриэн Паркер в гробу перевернулась бы, если бы могла сейчас увидеть дочь в безобразной грязной одежде и с остриженными волосами.

Или же наоборот – весело подмигнула бы дочери.

И, наверное, посмеялась бы над ее неуклюжестью и промахами. Габриэль сама улыбнулась, вспомнив, какой доброй и веселой была ее мама.

Вспомнила она также об отношениях между родителями. И то, как отец всегда смотрел на мать, – словно, кроме нее, на свете не существовало других женщин. Когда два года назад мать умерла от воспаления легких, с ней будто умерла какая-то часть отца. Угас блеск в его глазах. Он больше никогда не смеялся.

И Габриэль всегда мечтала о такой любви, которую посчастливилось испытать ее родителям. Интересно, повезет ли ей заключить такой же счастливый супружеский союз? Но ведь тем более печально, когда этому счастью наступает конец, и еще неизвестно, стоят ли все его радости той невыносимой боли утраты, с которой приходится жить оставшемуся в живых супругу.

Однако спросить ей об этом уже некого.

Подступившие слезы затуманили глаза, в горле запершило. Девушка не отрывала взгляда от прямой спины Дрю, который ехал впереди. Неужели он выдаст ее Кингсли? Или сохранит ее тайну, как обещал? Этот вопрос неотвязно мучил ее весь долгий день. Судя по тому, что навоз на земле становился все свежее, стадо было уже недалеко. Наконец Габриэль увидела первых коров, и до нее донесся размеренный хруст травы. Она поехала вслед за шотландцем – осторожным шагом, чтобы не напугать скот. Они сразу направились к фургону и увидели, что Кингсли пьет кофе, а Джед помешивает бобы в горшке.

Мужчины разом оглянулись на них. Суровое выражение лица Кингсли нисколько не смягчилось при виде Дрю. Джед тоже был мрачен.

– А мы уж решили, что ты остался в городе, – буркнул он, косясь на Гэйба, явно разочарованный тем, что это не так.

– Ну, мы не хотели вас огорчать, – ответил шотландец, нарочито подчеркивая свой акцент.

Уголки рта Кингсли дрогнули, но взгляд по-прежнему оставался жестким, даже холодным.

– Долго же ты отсутствовал, – сказал он наконец, повернувшись к Дрю. – Ты же знаешь, что нам чертовски не хватает рабочих рук. Возьми свежую лошадь Ты сегодня в ночном объезде.

Дрю едва приметно усмехнулся.

– Есть, сэр, – промолвил он с притворной покорностью и, не сказав больше ни единого слова, направился к стойлам.

Гэйб ужасно разозлилась на такое обращение к Дрю. За всю длинную дорогу они только два раза поели всухомятку, даже не слезая с лошадей. И кофе не пили. Что касается Камерона, он провел в седле почти двенадцать часов.

То, что Кингсли ни единым словом не обмолвился о Тузе, еще сильнее рассердило ее и еще больше утвердило в мысли, что Кингсли способен убить другого человека без тени раскаяния, без малейших угрызений совести.

– Джед не прочь получить подмогу, – бросил он, мельком глянув на девушку.

– А вы, часом, не прочь узнать, что случилось с Тузом?

Кингсли остановился и повернулся к ней.

– А в чем дело? С какой стати? Чем еще я могу ему помочь?

Гэйб соскользнула с седла и дерзко шагнула к нему. Она знала, что лучше промолчать, но она устала, все тело у нее ныло, и ей хотелось как следует воздать человеку, который так безразлично относился к чужим жизням.

– Туз может остаться калекой на всю жизнь! – выпалила она.

Ответ Кингсли был краток и резок:

– Перегон стада всегда дело рискованное. Это каждый знает, а теперь узнал и ты. Впрочем, можешь в любой момент получить расчет.

Он круто повернулся и пошел к коновязи. Там Кингсли оседлал лошадь и поехал к стаду.

– Черт бы тебя побрал, глупый сосунок! Лучше бы ты остался в городе, – проворчал себе под нос повар, ковыляя к фургону.

Габриэль, само собой, расслышала все до последнего слова. И упрямо вздернула подбородок. Нет, им так легко от нее не отделаться!

– Что мне теперь делать? – спросила она, шагая следом за Джедом.

– Ты и вправду хочешь это знать?

Габриэль слепо уставилась на старого повара. Злые бессильные слезы застилали глаза. Господи, что она наделала? Зачем ей это все нужно?

Джед немного смягчился.

– Ладно, парень, ты оказался не так уж плох. Той ночью ты держался молодцом. Глядишь, и еще на что-нибудь сгодишься.

– Той ночью?

– Да, во время бури. Когда помог управляться с лошадьми и фургоном, не растерялся. Может, из тебя и выйдет толк. Следи за мной, может, что и переймешь.

И, с сомнением добавив «возможно», пошел прочь.

Так или иначе, эта сдержанная похвала немного ободрила Габриэль. Она даже почувствовала горделивое удовлетворение – куда более глубокое, чем от удачного выступления на сцене. Джед, поняла девушка, настроен к ней намного критичнее, чем самая взыскательная публика.

– Давай попробуй-ка опять сварить бобы, – сказал он, – нам надо ночную смену кормить.

Габриель с готовностью кивнула: ведь Дрю Камерон тоже будет в ночном. Она ему докажет, как хорошо умеет справляться с порученным ей делом.

– Только к моему месту близко не подходи, – напоследок мрачно предупредил Джед.

Габриэль не смогла удержаться от легкой улыбки. Повар одарил ее сердитым взглядом, но ей показалось, что в его бледных глазах промелькнуло выражение, подозрительно похожее на добрую улыбку.* * * Керби Кингсли объезжал стадо, уверяя себя, что просто хочет проверить, как исполняет обязанности ночной дозор. Дело было совсем не в этом. Ему не хотелось видеть осуждающий взгляд мальчишки. Этот взгляд задевал Керби за живое, проникал в самую душу и словно выворачивал ее наизнанку.

Да, черт побери, мальчишка, сам того не зная, попал в самую точку! Гэйб Льюис, очевидно, считает его скверным, жестоким человеком, потому что он ничего не спросил о судьбе Туза… но ведь у него, Кингсли, на совести есть грехи и потяжелее…

Он не сказал мальчику, что очень жалеет Туза и сделал все возможное, чтобы его обеспечить, – но при этом не желает слышать, что парень потеряет ногу, а может быть, и с жизнью расстанется. Это пятый перегон в жизни Керби Кингсли, и за это время он потерял уже столько работников, что и вспоминать не хотелось. Погонщики тонули, становились добычей белых бандитов и индейцев, иные гибли под копытами скота. Он изо всех сил старался им помочь – а потом вот так же пытался обо всем забыть. Это не совсем удавалось, хотя он чертовски старался. Иначе ни за что не смог бы начать новый перегон.

Но, видит бог, глаза этого мальчишки не дают ему покоя!

Кингсли пришпорил коня, пустил его легкой рысью и огляделся в поисках Дрю Камерона. Наверное, не очень-то справедливо было посылать в ночной дозор Дрю, но он хотел поговорить с шотландцем наедине, а этого никак нельзя было сделать около фургонов.

Керби нашел Дрю в арьергарде стада. Коровы по большей части уже кончили пастись и устремились на ночлег. Вид у них был довольный, мирный. Дрю откинулся на заднюю луку седла и тихонько напевал под нос песенку – как то было в обычае у ночных дозорных.

– Дрю! – негромко окликнул Керби. Шотландец в ответ устало кивнул:

– С Тузом все будет в порядке. Доктор даже надеется спасти ему ногу, хотя он, конечно, будет хромать до конца своих дней.

Керби покивал.

– Я сказал, что он сможет работать у меня, если я когда-нибудь обзаведусь ранчо.

Керби натянуто усмехнулся.

– Непременно обзаведешься. В жизни не встречал человека, который так быстро учился бы новому делу.

– Не думаю, что другие с тобой согласны.

– Согласны. Я слышал, как они об этом толковали.

Он был рад, что Дрю тактично не назвал по имени его племянников. Кингсли всячески старался оправдать их, но не мог не замечать, что они ревнуют его к Дрю. Они по-прежнему язвили насчет шотландца, хотя погонщики уже принимали шотландца за своего. Особенно после того, как он спас Туза. Теперь все ковбои, за исключением Дэмиена и Терри Кингсли, готовы были работать в паре с Дрю Камероном.

– Я было надеялся, что мальчишка останется в городе, – начал Кингсли. И мог бы поклясться, что при этих словах Дрю как-то напрягся, хотя ответ его прозвучал вполне беспечно:

– Я тоже надеялся, но он не из тех, кто бросает дело на полпути.

– С ним было хлопотно?

– Нет, если не считать, что он едва не утонул. Он сказал, что умеет плавать, – и соврал.

Керби фыркнул.

– Парень чересчур высокого мнения о своих способностях.

– Удивляюсь, что ты вообще позволил ему остаться.

Керби пожал плечами:

– Я тоже когда-то голодал, а точнее – умирал с голоду. Я врал, воровал и обманывал, чтобы раздобыть для нас с братом хоть какой-нибудь еды. Я-то знаю, до чего может довести отчаяние.

Он поколебался, но потом все же спросил:

– Парень о себе что-нибудь рассказывал?

– Не много.

– Иногда… иногда мне чудится, будто он меня давно знает.

Дрю промолчал. Керби вздохнул, все еще удивляясь, почему никак не может выбросить из головы и мальчишку, и его сердитые глаза.

– Тебе нужна помощь? – спросил он Дрю.

– Нет, в такие ночи я люблю одиночество.

Керби его понимал. Бог свидетель, сколько раз он сам наслаждался этим великолепным одиночеством. Облака разошлись, и небо очистилось. Слышно было лишь сонное чавканье скота, да еще порой доносилась песня другого, проезжавшего мимо погонщика.

– Поеду вперед, осмотрюсь. Когда ты прикрываешь мне спину, бояться нечего.

Не дожидаясь ответа, Керби пришпорил коня и двинулся вперед, глядя на небо, освещенное яркой луной. Он даже себе не хотел признаться, что не вернулся в лагерь из-за гневного неотвязного взгляда мальчишки, который по-прежнему занимал его мысли.