Текст книги "Сокол и огонь"

Глава 19

– А может быть, в ее утробе сидит дьявол? – высказал предположение отец Саймон, кивая на раздувшийся до невероятных размеров живот Эструды, которая металась на постели и стонала.

Бернард посмотрел на священника и подумал: «А ведь этот червяк в сутане не шутит». Даже Годфри, кажется, воспринял слова монаха всерьез. Его челюсть отвисла, он тупо уставился на невестку, тряся головой. Впрочем, он был в таком состоянии, что, похоже, готов был поверить в любую глубокомысленную религиозную чушь – алкоголь совершенно размягчил его мозги. В эту минуту барон был больше похож на деревенского идиота.

«Да, сдает старик, – подумал Бернард. – Недолго ему осталось. Похоже, что скоро его рассудок откажет окончательно. Как только я пойму, что ты уже не в состоянии контролировать себя, старый пьяница, я придушу тебя во время сна, видит Бог».

– Убей меня, – взмолилась Эструда, в который уже раз за этот день.

«А сейчас, если кого и надо придавить подушкой, так это ее», – подумал Бернард, но вовсе не потому, что хотел бы облегчить ее мучения. Просто вид собственной жены раздражал его сверх всякой меры. За последний месяц она страшно исхудала, ее кожа пожелтела, покрылась отвратительными язвами и обтягивала кости, как ссохшаяся рогожа. Она напоминала покойника – оскаленные зубы и дико вытаращенные глаза изменили ее лицо до неузнаваемости, а огромный вздувшийся живот рос и рос, словно перезрелый и готовый вот-вот лопнуть арбуз.

«Интересно, а что, если он действительно лопнет до того, как она успеет отдать Богу душу? – рассеянно подумал Бернард. – И что тогда окажется там внутри – рогатый дьявол, как считает этот дурак отец Саймон?»

Бернард посмотрел на жену, мечущуюся на скомканных простынях, и попытался представить себе эту картину. Очевидная глупость и примитивность этого предположения вызвали у него презрительную усмешку.

Ясно, что никакой это не дьявол, а отец Саймон просто-напросто суеверный болван. Но то, что это и не ребенок, тоже было совершенно очевидно. Повивальная бабка уверяла его, что даже двойня на шестом месяце беременности не может до такой степени раздуть материнский живот. Нет, это явно какая-то неведомая болезнь, а вовсе не беременность, будь она нормальной или вызванной нечистой силой. В конце концов, кому как не ему прекрасно известно, что эта чертова баба бесплодна, как пустой котелок.

К счастью, она скоро умрет. И тогда он сможет обзавестись новой женой, молодой и здоровой, такой, которая сумеет родить ему наследников. Только надо будет с самого начала держать ее в ежовых рукавицах, а еще лучше сразу же дать ей отведать мужниного ремня, еще до того, как она захочет своевольничать и дерзить, как Эструда. «Да, именно так, я буду держать ее взаперти в спальне. Только надо будет сделать там дверь с замком. На этот раз я не допущу ошибки», – подумал Бернард.

Правда, планируя вторую женитьбу, ему придется опять столкнуться с той же самой досадной проблемой, которая вынудила его отправиться за невестой в далекую Фландрию. Ведь хотя с той поры и прошло целых двадцать лет, тот случай так и не был предан забвению, несмотря на то что это была всего лишь дешевая шлюха и получила она по заслугам. Он совершил тогда огромную, непростительную ошибку, просто потерял голову – прикончил ее прямо в борделе и оставил лежать на соломенной подстилке, в то время как все видели, что он выходил от нее последним. Дав волю своей ярости, он поступил крайне глупо.

– Убей меня, – взмолилась Эструда, когда он опустил руку ей на голову и потянул за волосы. – Убей меня. Прошу тебя.

Бернард испытывал огромное желание придавить ее подушкой, но это было бы опять же неумно. В стенах замка сохранить что-либо в тайне было просто невозможно. Конечно, ему давно уже хотелось облегчить ей переход в мир иной, но риск разоблачения был слишком велик, а кроме того, в этом не было сейчас необходимости – все равно она не протянет и несколько дней.

Со двора раздался голос Эдмонда. Годфри высунулся в окно и позвал его.

После того как его младший братишка отведал вкус крови, вонзив свои молодые зубы в шею той шлюшки Эмилин из борделя толстой Нэп, он стал очень гордиться собой. По правде говоря, Бернард тоже испытывал некоторую гордость за братца, понимая, что тот идет по его стопам. Но затем мальчишка попробовал проделать то же самое с леди Мартиной, а это уже оказалось не столь забавно. Он взялся за дело с детским энтузиазмом, не утруждая себя осмотрительностью, а это всегда опасно, потому что влечет за собой разоблачение. Кому-кому, а Бернарду это было очень хорошо известно. На его месте если бы он захотел избавиться от своей жены, то вначале тщательно продумал бы план действий, так, чтобы все выглядело как несчастный случай и никто бы не мог подкопаться.

– Убей меня. О Господи, ну убей же…

И хотя его самого частенько так и подмывало устроить Эструде такой правдоподобный несчастный случай, все же в последний момент удерживала призрачная надежда на то, что, может быть, вдруг все же его семя пустит ростки в ее бесплодной утробе. В следующий раз он не должен так ошибиться. В его тридцать шесть лет давно уже пора обзавестись сыновьями. И если его следующая жена в течение первого года не разродится, он знает, как поступить с ней: так, как ему давным-давно следовало поступить с Эструдой, – он велит ей собрать провизию в корзинку и повезет на пикник в дальний лес, без слуг, только он и она. Он дотронулся пальцами до рукоятки своего инкрустированного жемчугом ножа и задумчиво усмехнулся, представляя те наказания, на которые обречет себя его будущая супруга, если окажется, к ее несчастью, столь же бесплодной, как и Эструда. Можно будет даже и не хоронить ее. Да что там, можно даже будет вызвать к себе сочувствие, объявив, что на его глазах ее изнасиловали и замучили до смерти лесные бандиты.

– Ах, Эдмонд, – промолвил Годфри.

Обернувшись, Бернард увидел брата, который застыл в дверях с выражением испуга и отвращения на лице. Он умоляюще посмотрел на отца, словно говоря: «Я не могу на это смотреть». Годфри вышел вслед за ним в коридор. Сквозь отделявшую комнату кожаную штору до уха Бернарда с трудом долетало его неразборчивое полупьяное бормотание.

– Она умирает, сынок.

– Пускай бы уж поскорее, Господи Иисусе!

– Мне очень тяжко на душе, сын мой. Посуди сам и пойми меня – у меня нет не только внуков, но и малейшей надежды на то, что они когда-нибудь появятся. С Женивой ее муж развелся, Бернард вот-вот овдовеет. Остаешься только ты.

– Нет, только не это! – помолчав, простонал Эдмонд. – Она же ведьма, па! Чертова ведьма!

– Завтра ты отправишься в монастырь Святого Дунстана и привезешь ее назад.

Отец Саймон взглянул на Годфри и поднял брови.

– Нет, я не поеду, – сказал Эдмонд.

– Поедешь! Ты мой вассал и должен повиноваться моим приказам так же, как и все живущие в моих владениях, поэтому ты или сделаешь так, как я велю, или я отправлю тебя в монастырь до конца дней твоих. Ты слышишь, что я говорю, сын мой?

Старик говорил с непривычной для его возраста и состояния силой, делая ударение на каждом слове. Такая страстная речь казалась странной в его устах, но, с другой стороны, тема наследников всегда была для него самой болезненной. Эдмонд долго молчал.

– Я поеду, – наконец промямлил он.

– И ты будешь жить с ней, – продолжал Годфри, – как муж с женой до тех пор, пока она не принесет тебе сына. Потом можешь поступать как тебе заблагорассудится.

«Боже, – подумал Бернард, – это может кончиться тем, что Эдмонд обзаведется наследником раньше меня».

А он-то уже решил, что окончательно избавился от нее. Думал, что больше и не увидит ее, не говоря уже о супружеской жизни с этой ведьмой.

Сделав очередной глоток вина, Эдмонд со злостью вонзил шпоры в бока своего гнедого жеребца – просто так, чтобы выместить свою досаду. Конь рванулся вперед, взбрыкнув и подбросив его в воздух на целый фут. Эдмонд едва успел ухватиться за поводья, чтобы удержаться в седле. Он резко дернул за уздечку и гнедой негодующе заржал.

«Теперь придется не только жить с ней под одной крышей, но и спать с ней – или хотя бы попытаться сделать это. А где гарантия, что она снова не начнет вытворять со мной свои колдовские штучки? Или не попытается отравить меня? Раз она смогла наложить заклятие на мою мужскую силу, то в следующий раз вполне сможет и убить меня!»

Эдмонд обвел мутным взглядом окружающий пейзаж, чтобы убедиться, что по-прежнему держит путь на запад, в сторону монастыря Святого Дунстана. Солнце стояло в зените, поэтому он не мог по нему сориентироваться. Местность вокруг казалась незнакомой. Слева от запорошенной снегом тропинки круто обрывался почти отвесный овраг. Когда он посмотрел вниз, голова слегка закружилась и содержимое желудка подступило к горлу. Кожаная фляга выскользнула из его ослабевших пальцев, покатилась вниз по склону, подпрыгивая и ударяясь о камни, и исчезла в густом кустарнике на дне оврага. «И черт с ней, все равно она уже почти пустая», – подумал Эдмонд, доставая другую. Он откупорил ее и припал к горлышку. «По мне, так лучше помереть, чем опять связываться с этой ведьмой». И ведь не он один так считает. Бернард рассказал ему, что в Гастингсе ходят слухи о том, что она наслала проклятие на шкипера «Дамской туфельки», а еще раньше пыталась потопить эту галеру, вызвав шторм во время плавания.

Эдмонд пустил коня рысью и откинулся в седле, потягивая вино из фляги. Дорога и деревья стали двоиться в глазах, но это его не насторожило. Во-первых, вино согревало, а во-вторых, притупляло страх и отвлекало от мыслей о жене.

Если она и не убьет его, то так или иначе это сделает сакс. Ведь он торжественно поклялся на святыне, что убьет его медленно и мучительно, если только он осмелится дотронуться до леди Мартины! Да кто он вообще такой, этот выскочка-лесоруб, чтобы указывать ему, сыну барона, как ему обращаться с собственной женой! Плевать на него! Его хозяин и отец повелел ему жить с ней и родить от нее наследника и, видит Бог, он так и поступит, даже если придется привязать эту строптивую ведьму к кровати!

Эдмонд снова пришпорил коня, и снова бедное животное заржало и устремилось вперед, разбрасывая копытами придорожный гравий. Уронив флягу, Эдмонд ухватился за поводья и потянул их на себя. Жеребец дико заржал и взвился на дыбы. Чувствуя, что теряет равновесие, Эдмонд попытался удержаться, но было слишком поздно – он вылетел из седла и кубарем покатился вниз по склону, ударяясь о валуны и коряги, пока наконец с жутким треском не стукнулся головой об острый выступ камня на дне оврага.

Он открыл глаза, прищурясь от бьющих в лицо солнечных лучей, и услышал гулкие удары копыт убегающего прочь коня. «Черт, ведь я лежу на спине с запрокинутой головой», – сообразил он. И тут красная пелена поплыла перед глазами, рот наполнился кровью и он перестал ощущать свое тело.

«Она оказалась еще более могущественной ведьмой, чем я полагал. Она прикончила меня даже прежде, чем я успел до нее добраться», – подумал Эдмонд, и это была последняя мысль в его жизни.

Мартина достала из кармана своей туники свернутый лист пергамента, подошла к окну, выходящему в монастырский сад, и стала перечитывать послание.

«5 марта 1160 года

От Бернарда Харфордского к его невестке, Мартине Руанской.

С превеликой тяжестью в сердце сообщаю тебе, миледи, о постигшем нас горе. Сим посланием извещаю тебя, что Эдмонд, возлюбленный брат мой и твой муж, покинул наш бренный мир. Но несчастья наши не закончатся на этом, ибо моя дорогая жена леди Эструда, которая уже многие месяцы тяжело и неизлечимо больна, очевидно, вскорости последует за ним в небесную обитель».

– Мартина!

Она обернулась, услышав голос Торна. Он стоял в дверях. На нем была та же домашняя туника, что и две недели назад, когда она видела его в церкви. Однако в это утро он был чисто выбрит. Повязки с него уже сняли, но он все еще опирался на костыль.

– Сэр Торн, – ответила она, отметив промелькнувшее в его взгляде разочарование сухостью этого обращения.

– Брат Мэтью рассказал мне об Эдмонде.

Она кивнула и посмотрела на письмо.

– Не стану притворяться и говорить, что соболезную вам, – продолжал он.

Их взгляды встретились. «Каждый раз ему известно, что творится в моем сердце, – подумала Мартина. – Именно поэтому он имеет надо мной такую власть. Именно поэтому я всегда готова подчиниться его воле. Но я должна быть сильнее. Должна закрыть для него свое сердце и не поддаваться его влиянию».

– Брат Мэтью сообщил мне, что вы собираетесь в Харфорд на похороны Эдмонда, – нахмурившись, сказал Торн.

– Да, я только что закончила собираться. – Она указала кивком головы на дорожный мешок, в котором была уложена смена одежды и кувшин со смесью кларета и снотворного порошка. С помощью этого средства Мартина надеялась облегчить страдания Эструды.

– Меня не будет всего день или два. Локи я оставляю здесь.

Торн приблизился к ней.

– Не думаю, что вам стоит ехать.

Мартина сделала шаг назад и, подняв голову, взглянула на Торна.

– Эдмонд мертв. Больше нет необходимости прятаться за монастырскими стенами. Мы с Фильдой отправляемся сегодня.

– Без сопровождения?

– Но ведь нам ничто не грозит.

Он вздохнул.

– Раз уж вы все-таки настаиваете на том, чтобы ехать, то я поеду с вами.

– Но вы не в состоянии сейчас ехать верхом. И потом, в этом нет никакой необходимости.

– В состоянии или нет, это не имеет значения. Я должен ехать с вами.

Мартина стиснула кулаки и выпрямилась.

– Вы, наверное, не понимаете. Я не хочу, чтобы вы ехали.

– Нет, понимаю, – сухо сказал он. – Я знаю, что вы желаете, чтобы я оставил вас в покое. Что мое общество вам… в тягость и что Мэтью настоял, чтобы вы сторонились меня. Но путешествие в Харфордский замок небезопасно, как, впрочем, небезопасен для вас и сам Харфорд.

Торн опустил руку на рукоять своего меча.

– Я дал вашему брату клятву, что буду оберегать вас, по душе вам это или нет, и собираюсь держать свое слово.

«А он неплохой актер», – подумал Торн, когда Бернард, с приличествующим моменту выражением скорби вышел приветствовать их у входа в замок.

Мартина поручила Фильде пойти проведать леди Эструду. Бернард повернулся и повел свою невестку и Торна по винтовой лестнице, ведущей в замок. Торн, все еще не оправившийся от ран и измученный длительной скачкой, вскоре отстал. Он остановился, чтобы отдохнуть и перевести дух. Тяжело опершись на костыль, он прикрыл веки, ожидая, пока утихнет ноющая боль в правой ноге и перед глазами перестанут плыть красные круги.

Пока никто не мог его видеть, он достал из кармана белую шахматную фигурку и сжал ее в ладони, как бы прося ее унять боль. Он провел большим пальцем по маленькому и такому дорогому образу, вырезанному из драгоценной слоновой кости, по высоким скулам и полным губам, и, казалось, боль отступила. С того момента, когда они познали друг друга туманным утром на берегу реки, он еще не разделял своего ложа ни с одной женщиной; такого длительного периода воздержания у него не было со времен крестового похода. И совсем не потому, что он стал менее чувствительным к потребностям своего тела, наоборот, желание переполняло его больше чем когда-либо. Но ни одна служанка, ни одна доступная женщина уже не могла доставить ему облегчение, унять это жгучее желание, потому что теперь оно имело имя, и имя это – Мартина Руанская.

«Боже, дай мне сил, помоги не приближаться к ней, не искать ее близости», – молил он Господа. Потому что было совершенно очевидно, что она отстранялась от него, избегая даже мимолетных контактов. У нее были на это причины, он сознавал это и даже не пытался переубедить ее ни словом, ни действием. Однако ее стремление отгородиться от него все же не должно было мешать ему исполнять данную Райнульфу клятву оберегать и защищать ее; по правде говоря, он заботился бы о ней и помимо этого обещания. А теперь, когда она покинула монастырь, он должен стать ее тенью, ее личным солдатом, в то же время не надеясь на возобновление их близости. Его страсть пугала ее, а ему больше всего на свете хотелось, чтобы она чувствовала себя в безопасности рядом с ним, тем более что теперь он будет постоянно возле нее. Поэтому он принял решение быть с ней прохладно-вежливым, и это решение доставляло его душе не меньшую боль, чем та, которую причиняли его телу незалеченные раны.

Когда Торн наконец вошел в комнату леди Эструды, Мартина уже закончила осмотр больной и поправляла одеяла и подушки.

Мартина, а также Бернард, стоявший неподвижно в углу со скрещенными на груди руками, одновременно посмотрели на него и тут же опустили глаза на больную. Взглянув на постель, Торн непроизвольно перекрестился. Последний раз он видел Эструду четыре месяца назад, перед осадой Блэкберна. Она уже тогда выглядела больной, но сейчас… Торн не представлял, что болезнь может так иссушить человека. Судя по ее тихим стонам и судорожно вцепившимся в простыни пальцам, наступила агония. Вид ее раздувшегося живота заставил его содрогнуться. Это его ребенок, ребенок, который умрет вместе с Эструдой.

Мартина намочила полотенце в воде, отжала его и обтерла лицо Эструды, затем открыла свой сундучок и извлекла из него закупоренный кувшин. Умирающая посмотрела на Мартину, с трудом удерживая мутнеющий взгляд в одной точке. Бернарда и Торна она даже не заметила.

– Что это? – выдохнула она.

– Немного кларета, который я привезла с собой из монастыря, миледи, – сказала Мартина, присаживаясь на краешек ее узкой кровати и беря ее скрюченные пальцы в свои. – Это поможет вам заснуть.

Торн смотрел, как Мартина искренне стремится облегчить страдания женщине, которая всегда относилась к ней с презрением, не помня зла и желая лишь помочь несчастной, и это наполняло его чувством благоговения перед этой женщиной.

– Не надо, я не заслуживаю такого обращения, – с трудом проговорила Эструда. – Господь хочет, чтобы я в полной мере испытала страдания. Он карает меня.

– Нет, миледи, это не так, – склонившись к ней, возразила Мартина.

Эструда тряхнула головой.

– Нет, это так. Это все за то, что я слишком хотела иметь ребенка. Я согрешила, и вот Он наказывает меня.

Предостерегающие колокольчики зашумели у Торна в голове. Он взглянул на насупившегося в углу Бернарда, а затем на Мартину, которая ответила на его взгляд понимающим взором.

– Сэр Бернард, – обратилась к нему Мартина, – не будете ли вы столь любезны сходить за отцом Саймоном.

– Ее уже причастили, – сказал он.

– Тогда, возможно, вы выполните мою просьбу и принесете кубок для вина?

Бернард секунду колебался: он не привык, чтобы его просили принести что-либо. Затем, решив, что роли скорбящего супруга это вполне соответствует, он кивнул и вышел из спальни. Торн с облегчением вздохнул и благодарно улыбнулся Мартине.

– Бог не наказывает вас, – сказала Мартина несчастной женщине.

– Наказывает, – убежденно настаивала Эструда. – За то, что я сделала, ради того, чтобы заполучить это дитя. Это… это ребенок не Бернарда. Я согрешила, чтобы зачать, и поэтому Бог послал мне ребенка, который высосал жизнь из моего тела. Ребенок растет, а я таю. Я скоро умру и буду вечно гореть в аду. На мне лежит проклятие.

Эти слова утомили ее, она откинулась на подушки, тяжело дыша.

– Бог милостив, – сказала Мартина. – Он не стал бы наказывать вас столь жестоко за супружескую измену.

– Это не только измена, – прошептала Эструда с закрытыми глазами, будучи не в силах даже приподнять веки. – Я схитрила, чтобы достичь своей цели. Сэр Торн не желал меня, поэтому я пошла на обман.

Мартина недоуменно взглянула на Торна, который коротко кивнул в ответ.

– Я воспользовалась вашими духами. В полночь я вошла к нему, а он решил, что это были вы. Когда он обнаружил обман, то пришел в ярость, и я силой принудила его извергнуть в меня свое семя. Это большой грех. И Бог позволил ребенку сэра Торна вырасти в моем чреве, с тем чтобы он убил меня и я отправилась в ад на вечные муки.

Последние слова она произнесла едва слышно, слабеющим голосом.

Мартина почти с нежностью взяла ее лицо в свои руки и сказала:

– Откройте глаза, миледи. Посмотрите на меня. Вот так. А теперь внимательно послушайте, что я скажу. Вы не беременны.

Эструда пытливо скользила взглядом по лицу Мартины, пытаясь уловить смысл сказанного.

«Возможно ли такое?» – подумал Торн.

– Но мой живот… – простонала Эструда.

– Я же осмотрела вас, – напомнила ей Мартина. – И могу вас заверить, что это не ребенок. Вы не были беременны с самого начала. Вы страдаете от болезни, которую я однажды наблюдала в Париже. При ней живот вздувается и растет не переставая. Вы больны уже, наверное, с год, просто раньше не ощущали этой болезни.

– Месячные… но они прекращались у меня и раньше…

– Вот видите? – сказала Мартина. – Это болезнь.

– Я умру?

– Да, – тихо произнесла Мартина, помолчав.

Эструда кивнула.

– Скоро?

– Да, – помедлив, ответила Мартина.

– Слава Богу.

– И тогда вы будете вместе с ангелами, – заверила ее Мартина.

– Вместе с ангелами, – прошептала Эструда, улыбнувшись.

Торн заметил, что ее глаза наполнились слезами.

– Я попаду на небо…

Вернулся Бернард с кубком, в который Мартина налила вино. Она приподняла голову Эструды и поднесла к ее губам питье.

– Постарайтесь уснуть, – шепнула она ей.

Через несколько секунд скрюченное тело Эструды заметно расслабилось. Пальцы разжались, конечности перестали судорожно сжиматься, а с лица сошла гримаса боли и страданий. Глаза закрылись, и дыхание стало ровным и спокойным. А через час, когда солнце коснулось горизонта, ее грудь перестала мерно подниматься и опускаться. Смерть, которую так долго ожидала Эструда Фландрская, наконец-то пришла к ней.

Часом позже Бернард, Годфри и отец Саймон совещались, сидя за круглым столом в спальне барона.

– Но она его невестка, – заметил Годфри, отвечая на слова Саймона, в то время как Бернард думал, наполняя свою чашу вином: «Просто согласись на это прежде, чем ты тоже уйдешь из жизни, это все, о чем я прошу».

Отец Саймон скрестил пальцы.

– Да, но ведь они все же не кровные родственники. Так что это не преступление, к тому же небольшое пожертвование в пользу епископа Ламбертского, и у церкви не будет никаких возражений против этого брака. – Он пожал плечами.

Бернард поднес отцу кружку. Старик выпил ее, затем медленно утер губы рукавом и уставился в пустой сосуд, открыв рот и нахмурясь, словно пытаясь постичь суть этого дела.

«Да не задумывайся ты над этим, лучше пей», – думал про себя Бернард. Он обнял отца за плечи одной рукой, а другой поднес к его губам полный кубок. Но Годфри не стал пить.

– А почему именно завтра? – спросил он. – Почему? Ведь еще не успело остыть тело Эструды.

«А ее тело никогда и не было теплым», – подумал Бернард.

Барон в сомнении покачал головой.

– Ни разу еще не слышал, чтобы вторая свадьба происходила на следующий же день после смерти первой жены, это…

– Слушай, отец, – зарычал Бернард, теряя терпение, – ты хочешь внуков в конце концов или нет?

Годфри медленно поставил кружку на стол, его глаза покраснели и подернулись влагой.

– Больше всего на свете. Да, ты должен вновь жениться. Я хочу этого. Но только почему именно на леди Мартине? Ведь вокруг столько подходящих невест…

– Но не для меня, – сухо сказал Бернард. – Ты помнишь, что мне пришлось отправиться за границу, когда я в первый раз захотел жениться? – Он налил себе еще. – И сейчас мне опять придется ехать за невестой куда-нибудь в Бретань, или Аквитанию, или во Фландрию, в общем, туда, где не знают… о том, что произошло двадцать лет назад. Вспомнил?

– Ах да, – пробормотал барон. – Та несчастная девушка.

– О Господи, – прохрипел Бернард. «Нет, это просто какое-то несчастье, что такой человек правит нами». – Я не хочу снова ехать за границу, – пояснил он этому тупому барану, своему отцу. – Слишком много времени будет потеряно зря. И кроме того, Эдмонд мертв, так что леди Мартина вступила во владение своими свадебными дарами. А эти земли принадлежат нашему роду со времен завоевания Англии. Так неужели тебе не хотелось бы, чтобы они остались у нас, а не у какой-то восемнадцатилетней чужачки, о которой мы ничего и не слышали вплоть до этого лета?

– Мне все равно, – сказал Годфри. – Все, чего я хочу, это внуков.

Бернард порывисто склонился к нему.

– А я как раз и хочу подарить их тебе. Леди Мартина молода и здорова. И она наполнит этот замок маленькими мальчиками.

Старческие глаза барона заблестели, уголки рта изогнулись в улыбке.

– Мальчиками… – мечтательно проговорил Годфри.

– Вот именно. Много мальчиков. Скажи только «да», и отец Саймон обвенчает нас завтра же.

– Что касается меня, то твое желание будет исполнено, – проговорил Саймон, отвечая на острый пытливый взгляд Бернарда.

– Дело лишь за тобой, отец. – «Черт возьми, утомительное это дело, уговаривать старика». – Так ты велишь мне сделать это? – спросил Бернард.

– Да будет посему, – вздохнул тот.

Бернард, в свою очередь, тоже облегченно вздохнул. «Ну наконец-то». Однако не успел он подняться из-за стола, как старик сказал:

– И все же меня удивляет твое желание взять в жены Мартину, хотя бы даже и из-за земли. Ведь ты сам всегда говорил, что она своенравна и непокорна. И кроме того, ты винишь в смерти Эдмонда именно ее.

– Я просто погорячился. Горе затуманило мой разум, – сказал Бернард. – А что касается ее своенравного характера, то это исправимо. Не волнуйся на этот счет. Ты думай только о наследниках, которых вскоре увидишь.

– Но что, если она бесплодна, как и Эструда? – поинтересовался Годфри. – Что, если она не сможет родить сыновей?

Рука Бернарда непроизвольно потянулась к ножу. Он провел пальцем по инкрустированной жемчугом рукоятке и острому лезвию.

– Об этом тоже не думай. Я сумею решить эту проблему, если она возникнет.

– Не нравится мне здесь. Плохо, что рядом нет моих людей, – сказал Торн, когда они с Мартиной стояли у очага в большом зале, отогреваясь после похорон. – Годфри отослал Питера, Гая и Альбина во Францию. Король Генрих все еще ведет эти мелкие войны на континенте, и барон, чтобы доказать свою преданность, счел себя обязанным предоставить своих людей в его распоряжение. И я не удивлюсь, если именно Бернард подал ему эту мысль.

«Он ни разу не посмотрел на меня во время разговора, – подумала Мартина. – Он явно старается казаться безразличным, и все, что его держит подле меня, так это данная им клятва защищать мою жизнь».

– Вовсе не обязательно, – заметила она вслух. – Может, просто без вас вашим рыцарям было нечем заняться.

– Возможно, – пробормотал Торн. Он вдруг поднял голову и нахмурился. – А может, и нет, – добавил он.

Обернувшись, Мартина увидела Бернарда и его свиту, приближавшихся к ним. На лице Бернарда застыла его обычная злорадная улыбка, но у слуг было выражение солдат, исполняющих приказ. Женива, которая до этого играла в шашки с Эйлис в углу комнаты, завидя их, быстро подхватила дочку на руки и поспешно вышла.

Мартина взглянула на Торна. Его правая рука покоилась на эфесе меча, но она прекрасно знала, что рана еще не зажила и он пока слишком слаб.

Бернард молча оглядел ее с головы до ног.

– Миледи.

Он посмотрел на Торна и одобрительно покосился на его костыль.

– Сокольничий.

– Что тебе нужно, Бернард? – спросил Торн, перехватив его взгляд.

– Мне нужно жениться снова. И как можно быстрее.

– В таком случае, должен заметить, что тебе придется совершить долгое путешествие, – ответил сакс. – На этот раз попытай счастья в Италии, а может, тебе повезет где-нибудь в Рейнланде. Там наверняка еще не слышали о тебе.

Глаза Бернарда сузились, и рука потянулась к мечу.

– В этом нет необходимости на этот раз, – сказал он, обернувшись к Мартине и окинув ее таким взглядом, что у нее холодок пробежал по коже. – Мой родитель взял это дело в свои руки и решил его так, что мне не придется далеко ездить.

Страшная догадка пронзила Мартину: «Нет… это невозможно…»

Она услышала лязг извлекаемого из ножен меча, и тут же блеснули четыре клинка, приставленные к горлу Торна.

«О Боже! Торн оказался прав. Мы попали в ловушку. Бернард заманил меня сюда, чтобы…»

Даже мысленно она не могла произнести этих слов, таким чудовищным был их смысл. Если замужество с Эдмондом было ужасным, то с Бернардом… это будет кошмар.

– Нет, – сказала она вслух. – Я никогда не буду вашей женой.

– А никто и не спрашивает вашего согласия, – спокойно отозвался Бернард. – Мой господин вручил мне вашу руку. И этим все сказано.

Она глотнула воздух, пряча за спину задрожавшие руки, чтобы скрыть страх, охвативший ее. Глянув мельком на Торна, который застыл на костыле под направленными на него мечами, она произнесла:

– Я возвращаюсь назад, в монастырь Святого Дунстана.

Бернард усмехнулся:

– Ну конечно. И обещаете мне вернуться сюда как можно скорее, не так ли, если я отпущу вас? Так вот, свадьба состоится завтра утром.

– Завтра?! Завтра утром?!

Мартина не верила своим ушам. Она обернулась к саксу:

– Сэр Торн, сделайте же что-нибудь! Молю вас!

Он поглядел на мечи, на свою больную руку и поднял бровь, словно говоря: «А что я могу сделать?»

– Хотя бы скажите что-нибудь! – возмущенно воскликнула Мартина. – Хоть что-нибудь! Ведь вы должны защищать меня!

– Верно, – сказал Бернард. – Я слышал о твоей клятве, Торн, отцу Райнульфу. Хочу сказать, если позволишь, утомительное это, должно быть, занятие, целыми днями плестись за своенравной и острой на язычок бабенкой. Не думаю, что ты от этого в восторге. Мне искренне жаль видеть, что такой достойный рыцарь посвятил себя столь неблагодарному занятию. Неужели это не уязвляет твою гордость, а?

Торн без всякого выражения посмотрел на него.

– Если это и так, тебе-то что за дело?

Эти слова резанули Мартину ножом по сердцу. Конечно, она подозревала, что он, должно быть, уже проклинает тот час, когда дал слово ее брату и связался с ней. Но слышать об этом из его собственных уст было невыносимо…

Бернард улыбнулся.

– Ну почему же, мне есть до этого дело. Может, я хочу предложить тебе кое-что получше, что-нибудь более подходящее твоему званию и способностям, чем роль сторожевой собаки при вздорной бабе. А пока что ты попался, как жук, свалившийся в кружку, и я должен был бы… – он указал на своих вооруженных людей, – просто раздавить тебя. Тем не менее хорошие воины всегда пригодятся. Будет жалко и обидно уничтожить такую силу и опыт, когда можно обратить их во благо.

– А почему ты решил, что это будет легко? – поинтересовался Торн.

– Давай не будем хитрить друг с другом. Я знаю, тебе нужна собственность. А мне, – он указал на Мартину, – нужна моя земля. Я хочу вернуть ее себе. И если ты откажешься от клятвы, данной отцу Райнульфу, и примешь мою сторону, то я обещаю, что пожалую тебе одно из тех владений, которые составляют свадебный подарок леди Мартины, в знак благодарности за помощь и дальнейшую верную службу.