Текст книги "Уцелевший"

США немало сбросили таких бомб на талибов, сровняв с землей укрепления в Кундазе, на севере, потеснив их с равнин Шомали к северу от Кабула, подвергли ковровой бомбардировке все районы, где их можно было обнаружить, в том числе и вокруг воздушной базы Баграм, куда спустя четыре года мы теперь направлялись на «C-130».

Осенью 2001 года «Талибан» и «Аль-Каида» в основном спасались бегством от армии США, иногда атакуя в ответ, но чаще сдаваясь в плен. В последующие годы они воссоединились по другую сторону пакистанской границы, переформировались и начали контратаку, пытаясь вернуть власть над Афганистаном.

Каким-то невероятным образом эти железобетонные дикари не только пережили яростные американские бомбардировки и сбежали от надвигающегося Северного Альянса, но также сумели избежать одну из величайших облав в истории боевых операций. Тогда возмущенное правительство Соединенных Штатов перетрясло всю землю и небеса, чтобы поймать бен Ладена, Муллу Омара и остальных. По моему мнению, их выдающиеся способности убегать от превосходящего во много раз противника и быстрый переход через Пакистанские горы на другую сторону границы позволили им сильно сократить человеческие и материальные ресурсы.

Кроме того, так талибы выиграли достаточно времени. Без сомнения, они потеряли много последователей после захватывающего зрелища, которое позволили им наблюдать из первых рядов американские военные, но так у них появилось несколько месяцев, чтобы начать вербовать и тренировать новейшее поколение приверженцев их идеи. И теперь «Талибан» вернулся в виде эффективной боевой армии, предпринимающей зверские операции против коалиционных войск во главе с США – всего через полгода после того, как талибы потеряли власть и вынуждены были бежать из страны.

Пока мы готовились к окончательной посадке на огромную, раскинувшуюся на много километров базу США «Баграм», «Талибан» снова был в силе. Его приверженцы убивали сотрудников гуманитарных организаций, похищали работников иностранных строительных компаний. Некоторые части Восточного и Южного Афганистана официально были признаны небезопасными из-за все более открытых и частых атак «Талибана». Это доказывало, что талибы расширяли области своего влияния, работали снова бок о бок с «Аль-Каидой» бен Ладена и заключали новые союзы с другими повстанческими группами и антиправительственными военачальниками. Действовали они так же, как и в 1996 году, когда пытались захватить власть в первый раз.

Только на этот раз у «Талибана» была главная цель, которой необходимо было достичь прежде, чем опять захватить власть: дестабилизировать коалиционные силы во главе с США и, наконец, навсегда выгнать их с территории Афганистана.

Еще я должен заметить, что пуштуны – это самая древняя из живущих ныне племенная группа; на данное время их насчитывается около сорока двух миллионов человек. Двадцать восемь миллионов живут в Пакистане, 12,5 – в Афганистане: это около 42 процентов всего населения страны. Около 88 тысяч живут в Британии и 44 тысячи – в США.

В Афганистане пуштуны занимают в основном горные районы на северо-востоке, они также густо населяют области на востоке и на юге. Это гордые люди, которые проповедуют ислам и живут по строгому кодексу чести, в согласии со своей культурой, следуя правилам и законам, известным как «Пуштунвали», которые направляют их жизнь вот уже в течение двух тысяч лет.

Они также наиболее типичные последователи «Талибана». Их воины составляют основу талибских сил, их семьи предоставляют повстанцам приют в своих высокогорных деревнях, защищая их и укрывая в местах, которые покажутся западному глазу практически недосягаемыми. Это, однако, не касается глаз «морских котиков», у которых, конечно, западные взгляды, но для них нет недосягаемых мест. Мы можем забраться куда угодно.

Несложно понять, почему пуштуны и «Талибан» так хорошо ладят. Пуштуны в свое время отказались сдаться армии Советского Союза. Они продолжали драться. Еще в XIX веке они сражались с британцами до победного конца, а потом прогнали их обратно в Пакистан. За триста лет до этого пуштуны разбили армию Акбара Великого – самого грозного правителя Империи Великих Могулов.

Пуштуны очень гордятся своим жестоким военным наследием, и стоит помнить, что во все века горьких и яростных сражений в Белуджистане, который так никогда и не был покорен, половиной его населения были пуштуны.

Суть их племенного наследия довольно жестока. Оно основано на кровных узах, великолепных родословных, которые тянутся из глубины веков, поколение за поколением. Нельзя вступить в их племя так же легко, как стать гражданином Америки. Племена не выдают грин-карты или паспорта. Ты либо пуштун, либо нет.

Конечно, язык, традиции, привычки и культура играют роль, но – я повторяю – невозможно стать пуштуном. Один лишь этот факт придает всем членам их племени внутренний стержень величия и невероятно высокую самооценку. Может быть, их деревни и не являются первоклассными военными крепостями, как желал бы того «Талибан», но пуштунов очень нелегко запугать.

Организация их жизни основана только на родстве – по мужской линии, конечно. Родословная племени восходит всегда по стороне отца к предкам-мужчинам. Я так понимаю, на предков матери им наплевать. Право наследования существует только для мальчиков, так же как и права на землю переходят напрямую сыновьям. У них есть поговорка, которая многое говорит об их мировоззрении: «Я сам против своих братьев, мои братья со мной против двоюродных братьев, мои братья и двоюродные братья со мной против всего мира». Так они и живут. Их мощные военные отряды снова и снова выгоняют с их земель даже самых опытных захватчиков.

Свод их племенных законов «Пуштунвали» устанавливает перед ними определенные требования: гостеприимство, щедрость и долг отмщения даже за небольшое оскорбление. Жизнь среди пуштунов очень сложна и требовательна – она основывается на уважении своих сверстников, родственников и соратников. А это может быть опасно. Только племенные принципы чести препятствуют анархии. Эти люди будут сражаться и даже убивать для того, чтобы избежать бесчестья для себя и своей семьи.

А убийство запутывает всю систему, потому что смерть должна быть отмщена: убийцы и их семьи, таким образом, оказываются под постоянной угрозой. Этот фактор сильно снижает процент насилия. По экспертному мнению Чарльза Линдхорна, профессора антропологии в Бостонском университете, уровень убийств в племенах пуштунов намного ниже, чем в городских округах США. Я благодарен профессору за его исследования этого вопроса.

Талибский закон вытекает из «Пуштунвали»: женщины – это основа мужского наследия, источник племенной чести и непрерывности рода. Их безопасность и целомудренный образ жизни – единственная гарантия чистоты рода. Такая изоляция женщин из жизни и окружающего мира называется «пурда», и она создана для того, чтобы держать женщин скрытыми от чужих глаз, а также чтобы они могли спокойно вести домашнее хозяйство – это подогревает в них чувство чести и достоинства.

Пурда наглядно представляет собой позицию принадлежности женщины мужчине. Ее муж сражается с захватчиками, в то время как она контролирует быт в доме, наслаждается любовью и уважением своих сыновей и надеется однажды стать главой рода и править над своими невестками и их детьми. Это основа талибского взгляда на женщин. Думаю, эта концепция неплохо работает в Гиндукуше, но она вряд ли будет уж очень популярна в центре Хьюстона.

Так или иначе, на землях пуштунов проходило очень много ужасных битв, в основном против захватчиков. Но старая традиция «Пуштунвали» хранила этот народ в безопасности. Их традиция щедрого гостеприимства – возможно, самая высшая добродетель пуштунов – включает в себя концепт локхай варкавал. Это буквально обозначает «давать кров». Правило предписывает защищать гостя, особенно в той ситуации, когда племя может оказаться слабее, чем его враги. Когда пуштуны принимают локхай, они отвечают за безопасность гостей и обязуются защищать их от врага любой ценой.

Я, вероятно, более чем кто-либо еще должен быть бесконечно благодарным им за это.

Наконец мы добрались до огромной базы США в Баграме. В самолете все уже проснулись, ведь прошло семь часов с того момента, как мы вылетели из Бахрейна. Солнце встало, и мы могли различить внизу горы, о которых столько слышали, среди которых будем проводить операции в ближайшие недели.

На высоких пиках все еще лежал снег, ослепительно сияющий в восходящем солнце. Под шапками снега откосы выглядели очень крутыми. Мы были слишком высоко, чтобы различить деревни, примостившиеся на серединах склонов, но мы знали, что они там есть и что, вероятно, именно туда мы и отправимся в самом недалеком будущем.

Огромная взлетно-посадочная полоса в Баграме тянется сбоку от основного комплекса зданий, мимо сотен и сотен домиков. На земле мы уже видели припаркованные самолеты и целый набор вертолетов «Чинук». Мы не беспокоились о том, с кем придется делить жилье и снаряжение. Члены отрядов SEAL всегда квартируются вместе, отдельно от всех остальных, чтобы избежать болтовни о сверхсекретных операциях. Конечно, все наши операции засекречены, и мы не имеем привычки о них распространяться, но другие служебные отделения не настолько четко натренированы, как мы, а руководство не хочет испытывать судьбу.

Наконец мы прибыли на место, в Исламскую Республику Афганистан. Эта страна размером со штат Техас, со всех сторон ее окружает суша, гранитные стены гор защищают ее, и на протяжении долгих лет ее разрывает на части война. Как всегда, старейшины племен пытаются прогнать со своих территорий захватчиков – нас. Но мы даже ничего не захватывали, мы просто пытались остановить еще один кровавый племенной бунт и еще одну смену режима, избранного по закону на жестокую диктатуру.

Это казалось непосильным заданием. Но мы ждали своей миссии с воодушевлением. Для этого мы и вступили в ряды спецвойск. На самом деле нам не терпелось уже добраться до места и начать действовать. В некотором роде все было просто. Мы должны были выйти на эти печально известные горные перевалы и положить конец тайным перебежкам безликих воинов, которые прокрадывались сюда через границу и готовились упрямо и без колебаний сражаться с нами.

Мы знали, на что способны эти люди, знали, что они могут очень быстро передвигаться по гористой местности. Дикари были главными на этих склонах, в пещерах и ущельях на протяжении веков, и они превращали горы в неприступные военные крепости, способные выстоять против любых захватчиков.

Талибы уже сталкивались там с «морскими котиками» в открытых сражениях, потому что «морские котики» всегда появляются в подобных местах первыми. Враги будут подготовлены – мы это понимали. Но, как и все команды SEAL, мы верили, что мы лучше остальных, так что проклятому «Талибану» стоит нас поостеречься.

Дэнни, Шейн, Джеймс, Акс, Майки и я. Мы прибыли по важному делу – идеально подготовленные, вооруженные до зубов, мы были настроены загнать армии «Талибана» и «Аль-Каиды» туда, откуда они пришли, схватить их лидеров, избавиться от тех, кого было слишком опасно оставлять в живых, и тем самым восстановить порядок в этих горах.

Я был почти за 15 тысяч километров от дома, но всегда мог послать электронное письмо своей семье и близким. Я никогда не скучал по домашнему комфорту, но у меня в сумке лежал DVD-плеер и диск с моим любимым фильмом «Граф Монте-Кристо», снятым по роману Александра Дюма-старшего. Этот фильм всегда вдохновляет меня. Этот роман об одинокой битве храброго и неповинного ни в чем мужчины с непреодолимыми силами зла и миром, не прощающим ошибок, придает мне сил.

Я люблю такие истории. Борись дальше. Никогда не сдавайся. Здесь и храбрость, и риск, и несравнимая отвага. Я никогда не думал, что вскоре моя жизнь и мои злоключения – хоть и отдаленно – будут похожи на злоключения Эдмона Дантеса, что я сам переживу ту безнадежность его лет, проведенных в мрачной островной крепости замка Иф.

И я никогда не думал, что эти незабываемые слова, которые он вырезал кремнем на гранитных стенах жесточайшей из тюрем, также дадут мне надежду. В мои самые темные часы я снова и снова думал об этих словах, даже чаще, чем я это могу признать: «Бог даст мне справедливость».

Глава 3
Школа воинов

Была кромешная тьма, а на нем красовались сферические солнечные очки, полностью затемненные. «Большинства из вас через пару месяцев здесь не будет, – сказал инструктор Рено. – А если вы, ребята, не начнете действовать как команда, то никого из вас здесь не будет».

Шесть «морских котиков» приземлились в Баграме, на северо-востоке Афганистана, почти сразу после восхода солнца. Я понимаю, что потратил целых две главы на описание того, насколько важным историческим событием был наш приезд сюда, для работы с элитными горными подразделениями армии США. Вероятно, вы задавались вопросом, с чего это мы решили, что лучше всех остальных, почему это мы считаем себя вправе так кичиться званием.

Я не хочу, чтобы у кого-либо возникли сомнения относительно меня или членов моей команды, и поэтому, прежде чем мы двинемся дальше, предлагаю вам свое объяснение нашей позиции. Это не своеобразная форма высокомерия, и было бы абсурдным назвать это обычной уверенностью в себе – все равно что называть Тихий океан мокрым.

Это высшая форма осознания (я не хочу, чтобы это слово показалось вам вычурным). Говорят, что только очень богатый человек может понять разницу между собой и бедняком, и только очень умный человек понимает разницу между собой и глупцом.

Точно так же и те люди, которые прошли через то, что испытали мы, могут понять разницу между собой и остальными. В военном деле даже простые солдаты понимают, чего стоит достичь высот в боевых отличиях. На моем пути начало было положено не слишком хорошее – еще на ранчо, когда мама, вся в слезах, отказывалась выходить из дома, чтобы проводить меня. 7 марта 1999 года. Мне было тогда двадцать три.

Сказать, что у меня была не самая лучшая репутация в родном городе, было бы сильным преуменьшением. О нас с Морганом ходила дурная слава, и в жизни нам обоим это очень мешало. Всегда появлялись парни, которые испытывали нас на прочность. Я думаю, отец считал лишь вопросом времени, что один из нас столкнется с каким-нибудь отчаянным боксером, и либо мы сильно покалечим его, либо он покалечит нас. Так что я решил в итоге уехать из города и вступить в ряды «морских котиков» США. Морган считал это великолепной идеей и познакомил меня с офицером призывного пункта в близлежащем городе, унтер-офицером первого класса Бо Уолшем. Он, в свою очередь, направил меня в призывной пункт зачисления в Хьюстоне – это вербовочный пункт Военно-морских сил.

По прибытии туда я сразу же объявил, что меня не надо записывать в лагерь для новобранцев. Я уже был подготовлен на достаточном уровне. «Да, капитан, я поеду прямиком в Колорадо, где тренируются большие «котятки». Да, в этом весь я, уже наполовину готовый офицер».

И меня направили прямиком в лагерь для новобранцев. Я подписал бумаги и стал готовиться к отправке на службу через несколько дней. Когда я уезжал с ранчо, никто, конечно, официальных проводов не устраивал, но присутствовали все, включая Бо Уолша и Билли Шелтона. Как я уже сказал, мама закрылась в своей комнате, чтобы не смотреть, как уезжает в лагерь ее любимый малыш.

Пункт моего назначения – Военно-морской учебный центр (RTC), Грейт Лейкс, Иллинойс, находился более чем в 1500 километрах к северу от дома. И я могу со всей откровенностью заявить, что там я потратил восемь самых жалких недель моей жизни. Я в своей жизни никогда даже не видел снега и приехал туда в середине самой жуткой пурги, которую видел этот центр новобранцев за одиннадцать лет. Это было все равно что послать зулуса на Северный полюс.

Холодный ветер и снег пришли с озера Мичиган и прорвались на западное побережье, где мы были расположены – в 60 километрах севернее Чикаго, прямо рядом с озером. Я поверить не мог в такие дикие капризы этой морозной погоды. Мы находились в огромном лагере, и сотни рекрутов пытались осуществить почти волшебную трансформацию из обычного гражданина в солдата Военно-морских сил США. Для этого требовались немалые усилия, как моральные, так и физические, и преуспеть было бы достаточно сложно даже при хорошей погоде. Но при таком снеге, ветре и в мороз – Боже! Не передать словами.

Дома мне не нужна была зимняя одежда, так что ее у меня в принципе не было. Я помню, как сильно радовался, когда морской флот выдал все необходимое снаряжение: толстые носки, обувь, темно-синие брюки, майки, свитера и плащи. Нам рассказали, как все складывать и сворачивать, показали, как каждое утро заправлять кровати. Не тратя лишнего времени, стали сразу проводить физическую подготовку: бег, тренажерный зал, строевую подготовку и, конечно, учебные занятия.

У меня со всем этим не было проблем, и лучше всего дела шли в бассейне. От нас требовалось: войти в воду вперед ногами с высоты минимум 1,5 метра, оставаться на плаву пять минут и потом проплыть 50 метров, используя любую технику. Я мог сделать это во сне, тем более что здесь не нужно было опасаться какого-нибудь заблудшего аллигатора или водяной змеи.

Бег при лучшей погоде не был бы для меня таким тяжким испытанием, но лагерь промерз до основания, и ветра с озера были невероятно пронизывающими. Даже у пингвина возникли бы проблемы. Мы бегали, маршировали и даже на занятия ходили, борясь с метелью и сугробами.

В ту первую неделю службы, когда мы пытались избежать смерти от обморожения, в нас вдалбливали три слова, которые с тех пор всегда со мной. «Честь, отвага, преданность» – девиз Военно-морского флота США, ключевые ценности, которые тут же стали нашими идеалами и в соответствии с которыми текла наша жизнь. Я помню до сих пор, как инструктор нам говорил: «То, что вы почерпнете из своего опыта здесь, в Грейт-Лейксе, определит вас как личность». Он был прав.

Во вторую неделю начался Курс Уверенности. Он создан для того, чтобы симулировать аварийную ситуацию на военном судне США. Нас научили быстро думать, надеяться только на себя и прежде всего принимать важные решения, от которых могли зависеть наши собственные жизни и жизни наших товарищей. Одно слово: командная работа. Она управляет всеми и проникает во все аспекты жизни на флоте. В лагере новобранцев о ней не рассказывают – тебя просто вербуют в секту. Командная работа. Это была новая ведущая сила в жизни для всех нас.

На третьей неделе занятия проходили на борту пришвартованного к берегу тренировочного судна. Все это было практической подготовкой. Мы выучили названия почти всех рабочих частей корабля. Нас научили оказывать первую помощь пострадавшим, передавать сигналы от корабля кораблю с помощью флагов. Мы потратили очень много времени за партами, где изучали морские традиции и этикет, законы вооруженных конфликтов, бортовую коммуникацию, идентификацию водных и воздушных судов и базовые навыки навигации.

И все это проходило вперемежку с физическими нагрузками и зачетами с приседаниями, подтягиваниями и отжиманиями. У меня с этим было все хорошо, но двухкилометровый забег в такую погоду проверил бы на стойкость даже полярного медведя. Нам было сказано, что всем, кто не сдаст физическую подготовку, придется проходить ее заново. Я для себя решил, что скорее пробегу без обуви через Арктику, чем начну программу снова. Я приложил все возможные усилия. И сдал, слава богу.

На четвертой неделе нам впервые дали в руки оружие – винтовки «M16». Я довольно быстро прошел эту часть курса, особенно на огневой дистанции. После этого каждый сконцентрировался на том, какой путь службы хотел бы выбрать. Для меня это тоже было легко. Конечно, я пойду в SEAL. Без шуток, без глупостей, сразу.

Потом шли курсы пожарной безопасности и бортовой защиты от повреждений. Мы все учились ликвидировать пожар, спасаться из наполненных дымом кают, открывать и закрывать герметичные двери, пользоваться кислородной маской и аппаратом, правильно сматывать и разматывать пожарные шланги. Одна из последних частей была хуже всего. Называлась она «комната силы». Все заходят в помещение со своим учебным подразделением и надевают противогазы. Кто-то бросает гранату со слезоточивым газом, а потом каждому необходимо снять противогаз, выбросить его и произнести полностью свое имя и номер социального страхования.

Каждый рекрут, который вступает в ВМС, должен выполнить это упражнение. В итоге инструкторы дают понять: у тебя есть все, что нужно, для тебя есть место на флоте.

Самое последнее задание называется «боевой пост». Каждой команде дается двенадцать ситуаций, которые были изучены и разобраны в предыдущие недели. Именно здесь рекрутов окончательно оценивают – как лично, так и работу команды. После прохождения этого задания тренеры торжественно вручают тебе бейсболку ВМС США, и теперь можно всему миру рассказать, что ты – моряк. Ты доказал, что достоин, что в тебе есть все необходимое.

На следующей неделе я официально окончил курсы и надел новую форму. Я помню, как, проходя мимо зеркала, едва узнавал себя. Это я стоял в полный рост, я! Есть что-то особенное в окончании курса новобранцев. Думаю, это гордость за себя.

К тому же много кому не удалось пройти курс. И это поднимает самооценку. Особенно у такого человека, как я, чьи достижения ограничивались лишь тем, чтобы выбросить носом в асфальт какого-нибудь пьяного ковбоя из бара на улицу.

После окончания курса я сразу же полетел в Сан-Диего, на остров Коронадо, на военно-морскую базу десантных войск. Я отправился туда один, на пару недель раньше начала приема, и потратил это время на подготовку формы, снаряжения и комнаты, а также прикладывал все усилия, чтобы привести в порядок тело и дух.

Большинство из новобранцев потеряли форму из-за ужасной погоды. Нельзя было просто размяться на свежем воздухе или выйти на пробежку из-за метели и глубокого снега. Возможно, вы помните историю о смелом парне, который отправился на Южный полюс с капитаном Королевского флота Великобритании Робертом Фолконом Скоттом в 1912 году. Он считал, что задерживает всю команду из-за своего обморожения. Его звали капитан Отс, и однажды ночью он вышел из палатки в метель и сорокаградусный мороз, произнеся бессмертные слова: «Только выйду на воздух и вернусь не сразу».

Его тело так и не нашли, и я до конца жизни буду помнить, как читал эти слова. Железный человек, правда? Ну что ж, выйти на улицу на Грейт-Лейкс было бы сравнимо с его подвигом – это было почти так же смело. Но, в отличие от галантного капитана, мы оставались поближе к обогревателю.

Теперь же мы с еще несколькими парнями выходили на пробежку вдоль пляжа, пытаясь вернуться в форму для начала нашего обучения. Нас ждал двухнедельный курс учебной подготовки, который мы называем Indoc, где офицеры SEAL готовят ребят для известного базового курса подводных работ, или BUD/S (Basic Underwater Demolition/SEAL). Этот курс, в свою очередь, длится семь месяцев, и он гораздо труднее, чем Indoc. Но если кто-то не сможет пройти предтренинговый тест на выносливость, тогда ему лучше уехать из Коронадо: здесь без выносливости делать нечего.

В официальной военно-морской литературе о причинах введения курса Indoc написано:

«Для того чтобы физически, морально и экологически подготовить квалифицированных кандидатов в SEAL для начала тренинга BUD/S». В целом инструкторы не слишком давят во время учебного курса. Здесь всего лишь готовят почву для грядущего испытания.

И все же курс достаточно сложный для каждого в равной степени – как для офицеров армии, так и для добровольцев. Программы SEAL не делают различий между офицерами высшего командного состава, прибывшими с флота, и всеми остальными. Здесь мы все вместе, на равных, и первое, что внушают на Indoc: теперь вы все живете и тренируетесь как один класс, как команда. Извините. Я что, сказал «внушают»? Я имел в виду вдалбливают в голову молотком. Командная работа. Эти слова повторяются каждую минуту. Командная работа. Командная работа. Командная работа.

Здесь же впервые понимаешь, какое огромное значение придают в спецвойсках работе с напарником, в одной команде – значение абсолютно в духе SEAL. Вы никогда не расстаетесь даже для того, чтобы сходить в туалет. Во время тренировок на надувных шлюпках, например, когда один из пары падает через борт в ледяной океан, второй к нему присоединяется. Тут же. В бассейне вы не уплываете друг от друга дальше чем на расстояние вытянутой руки. Позже, уже в самом курсе BUD/S, можно вылететь из программы – тебя могут просто выгнать за то, что ты находился далеко от своего напарника.

Все эти правила обучения повторяют железобетонные заповеди «морских котиков»: мы никогда не бросаем своего человека на поле боя: ни живого, ни мертвого. Никто не останется в одиночестве. Каким бы ни был риск для жизни, как бы ни был смертелен вражеский огонь, «морские котики» прорвутся сквозь челюсти смерти, чтобы забрать останки павшего товарища. Этот принцип живет с тех пор, как впервые в 1962 году были сформированы отряды SEAL, и он все еще актуален сегодня.

Правило, пожалуй, немного странное, однако создано оно не для того, чтобы помочь вдовам и родителям погибших ребят. Оно создано для тех «морских котиков», которые на самом деле выходят на поля сражений. Ведь на самом деле для каждого важно вернуться домой, все хотят в итоге оказаться дома, и желательно живыми. Но существует в нас и определенный ужас перед осознанием, что тебя убьют и оставят на чужбине, без могилы в родной земле, и твои любимые не придут проститься на твое последнее пристанище.

Я знаю, что это похоже на слова сумасшедшего, но это правда. Каждый из нас ценит эту уверенность: неважно, что произойдет, меня не бросят, меня привезут домой. Мы все готовы отдать что угодно. В конце концов, мы ведь не просим многого за то, что сражаемся на земле врага, а не на нашей собственной.

Один английский поэт – солдат времен Первой мировой – Руперт Брук знал, что британцы обыкновенно не привозят домой тела погибших. И он очень точно выразил это в своих строках: «Коль я умру, то вспоминайте обо мне вот так: есть уголок на поле чужестранном, и Англии навеки он принадлежит». Нет ни одного «морского котика» в мире, который не понял бы смысл этих строк и не задумывался, почему Брук их написал.

Это священное обещание, данное нам от нашего высшего командования. Вот почему это вбивают в нас с самого первого дня в Коронадо – ты не останешься один. Никогда. И ты никогда не бросишь своего напарника.

Я пережил серьезный регресс в начале того лета, когда был в классе подготовки номер 226. Я умудрился упасть с 15-метровой высоты на альпинистской веревке и сильно повредил бедро. Инструктор подбежал ко мне и спросил: «Ты хочешь выбыть?»

«Ответ отрицательный», – ответил я.

«Тогда возвращайся обратно», – сказал он. И я снова полез, потом снова упал, но каким-то образом продолжал двигаться вперед. Нога болела просто адски, но я продолжал тренировки еще пару недель, прежде чем врачи диагностировали, что я сломал бедро! Меня тут же поставили на костыли, но я все еще хромал вдоль пляжа и заходил в прибой вместе с остальными. Боевые условия – что тут скажешь?

Наконец, когда нога восстановилась, меня вернули в строй, и в декабре, для второй части курса, записали в класс 228 BUD/S. Мы жили в малюсеньких казармах прямо за плацем для BUD/S. Это был черный прямоугольник асфальта, где поколения инструкторов спецназа разрушают тысячи надежд и мечтаний высоко мотивированных парней всего за несколько секунд их жизней.

Эти инструкторы наблюдали, как многие мужчины падали, опускали руки, выходили из игры, и смотрели на это спокойно, с ледяными, бесстрастными лицами. Но не из-за жестокости, а потому что их интересуют лишь остальные – те, кто не сломался и не бросил все. Те, кто скорее умрет, чем уйдет. Те, у кого в крови было заложено никогда не сдаваться.

Начался только первый день Indoc, моя маленькая комнатка была расположена прямо рядом с душевыми. «Душ», кстати, очень вежливое слово для этих приспособлений, можно сказать, почти эвфемизм. Ну да, это в некотором роде были душевые, но не в привычном, цивилизованном смысле слова. Душевые, скорее, походили на краны старой автомойки и были широко известны под названием «отделения специальной обработки». Кто-нибудь открывал кран где-то в 04.00, и вой сжатого воздуха и ледяной воды под сильным напором пробивал себе путь через трубы. Звучало это так, будто кто-то пытался придушить паровой двигатель.

Боже мой! Когда я впервые услышал этот звук, подумал, что на нас напали. Но я знал, что к чему: нужно быстро надеть полотняные плавательные шорты и встать под эти ледяные водные струи. Это был невероятный стресс для организма, и мы просто ненавидели эту процедуру, ненавидели всей душой, каждый раз, когда были вынуждены ее проходить. Чертов прибор на самом деле был предназначен для того, чтобы начисто отмыть песок с нашего снаряжения, которым оно было покрыто каждый раз, когда мы возвращались с пляжа. В этом случае стресс был немного сглажен тем, что мы и так только что вышли из вод Тихого океана. Но прямо с кровати, в четыре часа утра! Ух! Это было совсем необязательно, и я до сих пор вздрагиваю, когда вспоминаю звук этих кричащих, шипящих водных труб.

Замерзшие до костей и мокрые насквозь, мы пришли к тренировочному бассейну, чтобы скатать и убрать крышки, которыми он был укрыт. Потом, незадолго до 05.00, в кромешной тьме мы вышли на плац и сели рядами, спина к груди, очень близко друг к другу, чтобы сохранить тепло. Нас должно было быть 180, но по различным причинам приписано было только 164 человека.

На тот момент у нас уже был старшина – лейтенант Дэвид Исмэй, выпускник Военно-морской академии, ранее обладатель стипендии Родса, который два года провел в море и уже был квалифицированным надводным боевым офицером. Дэвид со всей страстью желал осуществить мечту всей своей жизни – стать «морским котиком». Он должен был пройти все и сразу. У офицеров была только одна попытка в BUD/S. Они должны были понимать, что им не стоит тратить время инструкторов и старшин, если им на самом деле это было не нужно.

Все мы сидели и ждали проктора. Это инструктор, который был приставлен к классу, чтобы обучать нас, пытать нас, наблюдать за нами и избавляться от нас, если это было необходимо. Нашим проктором был инструктор Рено Альберто – гора мышц ростом метр семьдесят, состоящая из спорта, дисциплины и острого ума. Это был жестокий, беспощадный и непоколебимый человек. И все мы в итоге полюбили его по двум причинам: он был всегда справедливым до скрупулезности и всегда хотел для нас только лучшего. Если парень старался, то для него инструктор Рено был просто отличным мужиком. А если кто-то не мог показать свой лучший результат, Рено быстро выставлял его из класса – катиться обратно во флот быстрее, чем тот успевал сказать: «Есть, сэр».