Текст книги "Во имя Гуччи. Мемуары дочери"

Гуччо мудро поставил во главу угла долговечность своих изделий, и ходили байки, что он даже прыгал на своих чемоданах, чтобы продемонстрировать их прочность. Качество было превыше всего, и он знал, что людская молва поможет ему распродавать галантерею. Поначалу дело шло ни шатко ни валко, но вскоре потянулись посетители благодаря рекламе в газетах, а также рекомендациям довольных покупателей, о чем он и мечтал. Со временем Гуччо также взялся за починку багажных принадлежностей, поврежденных во время трудных путешествий по шоссе, морю или железной дороге, – проблема, хорошо ему известная со времен его бытности мальчиком-коридорным. Ремонт оторванных ручек и ремней и полировка уродливых царапин стали настолько выгодным предприятием, что мой дед с его растущим аппетитом к коммерческому успеху смог открыть еще одну мастерскую.

Моему отцу, Альдо, исполнилось четырнадцать лет в тот год, когда открылся семейный бизнес: он был не намного моложе собственного отца в те времена, когда тот бросал в топку уголь, чтобы оплатить свой проезд в Англию. Хотя позднее папа изучал ботанику в колледже (что разожгло в нем пожизненную страсть к садоводству), мысли о высшем образовании были в основном забыты, поскольку его и младшего брата (моего дядю Васко) подключили к работе в качестве велосипедистов-курьеров, доставлявших заказы; они выполняли эту работу после занятий в школе и по выходным. Их младший брат Родольфо, которому было в то время девять лет, был слишком мал, чтобы развозить заказы, и, кроме того, мечтал совсем о другом.

Моя тетка Гримальда, их 18-летняя сестра, стояла за кассовым аппаратом на пару с бабушкой Аидой – настоящим двигателем бизнеса. Одетая в накрахмаленный белый фартук, она точно так же руководила безупречно одетым персоналом в соответствии со взыскательным стандартом, как и управляла домашним хозяйством. Папа обожал ее, хотя и признавал, что Аида могла быть «сущим дьяволом», и называл ее бесстрашной женщиной. Она, что называется, пленных не брала и была уверена, что способна на все – точь-в-точь как он сам.

Ее муж, обладавший многими хорошими качествами, был человеком честным, но нередко бескомпромиссным, а временами становился тираном. Он, отличавшийся слишком пылким темпераментом и нетерпеливостью, был перфекционистом – черта, которая передалась по наследству моему отцу, а от него досталась и мне. Во всем – от домашних обязанностей до ухода за своей внешностью – он требовал совершенства. Попыхивающий толстой тосканской сигарой, Гуччо Гуччи был хозяином «торгового зала» в старомодном смысле слова; следил, чтобы все было в безукоризненном состоянии до того, как открывались двери – точно с последним ударом его жилетных часов. Едва магазин открывался, он был тут как тут в своем щегольском костюме-тройке, готовый источать очарование.

Его переполняла решимость сделать свою компанию как минимум такой же успешной, как «Франци», и – как и собственники его бывшей компании-работодателя – без тени сомнения рассчитывал, что его сыновья будут преданы этому делу, как и он сам. «Семья и преданность бизнесу стоят на первом месте», – всегда утверждал он. Кроме того, часто стравливая сыновей друг с другом, Гуччо рано воспитал в своих мальчиках чувство конкуренции. Моя тетка Гримальда тоже должна была энергично участвовать в семейном деле, но, поскольку она была женщиной, Гуччо никогда не включал ее в свой бизнес-план.

Мой дед настаивал, чтобы все его дети, независимо от пола, сохраняли безупречность манер, внешнего вида и поведения, свойственную людям, работающим в высококлассной, амбициозной фирме. Он впитал вековую итальянскую традицию, известную как bella figura:[12]12
  Красивая внешность. (Примеч. пер.)


[Закрыть] это выражение подразумевает манеру подавать себя миру с помощью красивой одежды, грации и элегантности, чтобы произвести наилучшее возможное впечатление.

Мой папа его не разочаровал. Старший сын в семье, с точеными чертами лица и – единственный из его детей – с пронзительными голубыми глазами, он, несомненно, был numero uno[13]13
  Номер один, т. е. первым во всем.


[Закрыть]. Прирожденный делец, унаследовавший хитрость матери и предпринимательский дух отца, он был энергичным подмастерьем и смело взвалил на себя все трудности построения семейного бизнеса. «Ранняя пташка», он обычно первым вылетал за двери, чтобы доставить на своем велосипеде красиво упакованные товары из кожи покупателям в самых разных уголках Флоренции, часто бросая вызов стихиям на узеньких улочках, запруженных конными экипажами.

К тому времени, когда ему исполнилось двадцать лет и он начал работать в полную силу, мой отец научился копировать разборчивость деда, тщательно осматривая магазинные витрины и проверяя каждый шов всякого изделия, которое производила их компания. Оба они настаивали на постоянном присутствии персонала в торговом зале, чтобы не терять контакта со своими покупателями и гарантировать, что магазин, носящий их имя, будет блистательным свидетельством качества и превосходства. Однако за пределами торгового зала дело выглядело не так респектабельно. Начать с того, что продажи не отличались стабильностью, и в какой-то момент деду едва не пришлось закрыть магазин. От краха его спасла лишь ссуда, предложенная женихом моей тетки Гримальды. Этот аванс помог компании продержаться, пока продажи вновь не выросли, что позволило деду не только выплатить долг, но и открыть второй магазин – недалеко от первого, на виа дель Парьоне.

Вскоре папа на деле доказал, что уже вырос и стал сведущим работником, чтобы его отправили на практику как первого в истории коммивояжера фирмы GUCCI.

Такая работа импонировала его жажде странствий и блудливому взору. Таская с собой чемоданы, полные товаров на продажу, он без зазрения совести занимал все багажные полки, оставляя мало места для других пассажиров. Характеру Альдо, которого кое-кто называл faccia tosta [нахал. – Пер.], было присуще врожденное высокомерие, но это удивительным образом сходило ему с рук. Красивый молодой холостяк при средствах, он быстро обнаружил неожиданные преимущества ежедневного контакта с владельцами магазинов, иностранными гостями, богатыми покупателями и их служащими, особенно если они оказывались особами женского пола.

Он много путешествовал, но именно во Флоренции ему было суждено познакомиться с первой женщиной, оказавшей серьезнейшее влияние на его жизнь.

Глава 3
Становление Альдо Гуччи

Рассматривая фотографию отца и его жены, сделанную в день их свадьбы, я с удивлением вижу на ней встревоженного молодого человека. Его сжатые кулаки и неуверенность, написанная на лице, говорят о бремени ответственности, которое он, должно быть, ощущал в свои двадцать два года. Что интересно, я узнаю в нем себя – в форме носа, в опущенных уголках глаз и удлиненном овале лица.

Его невеста, напротив, держится гораздо непринужденнее, чуть наклонив голову к мужу и приоткрыв рот, будто собирается что-то сказать. Вокруг нее витает атмосфера предвкушения, не только потому, что она была в этот момент беременна, но и в ожидании заманчивого будущего.

Олвен Прайс была миловидной блондинкой родом из графства Шропшир, что находится в английском Мидлендсе, неподалеку от границы с Уэльсом. Ее протестантская семья занималась деревообработкой и изготавливала мебель, колеса и гробы. Старшая из шести детей, Олвен выучилась на женскую портниху, но каким-то образом избежала провинциальной скучной жизни и обязанности тянуть лямку, еще подростком поступив на службу и сделавшись личной горничной принцессы.

Одной из обязанностей Олвен, когда она работала на румынскую принцессу Елизавету, вышедшую замуж за Георгия II, короля Греции, было забирать покупки, сделанные ее госпожой, из эксклюзивных магазинов, до посещения которых та была большой охотницей. Скромный по размерам магазин G. Gucci & Co. на виа делла Винья Нуова во Флоренции был одним из ее любимых – и тем самым местом, где Олвен пала жертвой обаяния моего отца.

Весной 1927 года принцесса Елизавета нанесла неожиданный визит в этот магазин – без сопровождения свиты. Прибытие особы королевских кровей из Европы всегда было поводом для радости (в «Савое» по таким случаям звонили в специальный колокол), но на этот раз радостная суета быстро затихла. Принцесса пришла не за покупками: она явилась, чтобы подать жалобу. Мисс Прайс, ее незамужняя служащая, за которую принцесса несла в некотором роде ответственность, завела тайный роман с моим отцом – так холодным тоном заявила Элизабет моему деду. Мало того, Олвен забеременела от него.

Гуччо не знал, куда деваться от стыда. Ему было отлично известно, что его пылкий сынок не способен обуздать свои желания и способен соблазнить едва ли не любую женщину в определенных кругах.

Его все более безответственные интрижки стали притчей во языцех в семейной мастерской; утверждали даже, что он как-то раз положил глаз на монашку в поезде, которая позволила ему ласкать ее. Никто не усматривал в этом ничего дурного, но довести девушку до беды – это было уже слишком.

Моему отцу, должно быть, хотелось бежать куда угодно и сделать что угодно в то время, когда он узнал, что Олвен беременна. Тем не менее уроки отца об уважении к семье не пропали даром. Альдо также питал искреннюю привязанность к хорошенькой юной горничной, равно как и оставшееся на всю жизнь восхищение всем британским, тоже воспитанное в нем отцом. Не успев полностью оценить все последствия своего шага, папа предложил жениться на этой 19-летней девушке и обещал заботиться об их будущем ребенке.

Это предложение принцесса сочла приемлемым, так что когда Олвен была на четвертом месяце беременности, пока еще незаметной, они с отцом поженились в католической церкви Богоматери и св. Освальда, недалеко от ее дома в английском городе Освестри. Это событие произошло 22 августа 1927 года. На фотографии Олвен, которая была намного ниже ростом, чем мой отец, одета в белое платье до колен, на голове короткая вуаль и расшитый жемчугом головной убор в форме полумесяца. Перед собой она держит, крепко сжимая, большой букет цветов. Можно сказать, на лице ее застыло выражение триумфа.

Мои дед и бабка не стали пересекать Ла-Манш, чтобы присутствовать на бракосочетании, поскольку это означало бы закрытие магазина и ненужные расходы. Мой отец в церкви назвался торговцем кожгалантереей и залучил в шаферы местного торговца табаком.

Как было заведено тогда в Италии – и теперь этот обычай в определенной степени вернулся снова, – молодая жена переехала к мужу и его родителям в их скромный двухэтажный домик во Флоренции. Хотя Олвен немало поездила по свету, вскоре она почувствовала себя как рыба, выброшенная на песок, в стране, на языке которой она едва могла объясниться. Она не слишком поладила со свекровью, да и от местной кухни была не в восторге.

С рождением требовательного первенца, Джорджо, появившегося на свет 2 февраля 1928 года, у нее не осталось времени на общение, так что мой отец все чаще и дольше отсутствовал, уезжая как по делам, так и ради удовольствия. Когда один за другим последовали еще двое сыновей, Паоло, родившийся в марте 1931 года, а в ноябре 1932 года – Роберто, его жена целиком посвятила себя воспитанию детей. Поскольку молодой семье требовалось больше пространства, супруги перебрались в собственный дом в пригороде, где Олвен еще больше отдалилась от своего динамичного мужа, истинного латинянина по духу, чей аппетит к жизни – и женщинам – никогда не иссякал.

Италия в период между двумя мировыми войнами находилась практически в рабстве у своего премьер-министра Бенито Муссолини, руководителя фашистской партии. Умело используя пропаганду и обещания экономического роста, этот человек, известный как Il Duce [вождь. – Пер.], создал культ собственной личности и правил страной как однопартийный диктатор с помощью своих устрашающих «чернорубашечников».

Мой отец никогда не проявлял интереса к политике и не тратил времени на фашистов. Они с моим дедом были слишком заняты собственными замыслами. Несмотря на то что страна задыхалась в железной хватке экономической депрессии, они решительно настроились продвигать свои планы по расширению компании, используя сырье импортного производства. Мои дяди, Васко и Родольфо, с юности подавали надежды, но ни в одном из них не было того рвения устроить будущее семейного бизнеса, каким отличался мой отец. В 1935 году, когда папе исполнилось тридцать, политика неожиданно вмешалась в его планы. Муссолини отдал приказ о вторжении в Абиссинию (также известную как Эфиопия) из-за постоянного пограничного спора с итальянской колонией Сомали. Этот семимесячный военный конфликт вызвал возмущение во всем мире, и Лига Наций, в которую входили обе страны, применила ряд санкций, повлекших торговую блокаду Италии.

Рискуя лишиться доступа к жизненно необходимым поставкам кожи из Германии, мои отец и дед были вынуждены действовать быстро, не предполагая, что их решения зададут тон всему будущему GUCCI. Папе удалось закупить некоторое количество телячьих кож в красильне в историческом квартале Флоренции, Санта Кроче, расположенном на юго-восточной окраине города. Сознавая, что этот высококачественный и более дорогой материал, известный как cuoio grasso [«богатая кожа». – Пер.], придется использовать экономнее, он отыскал итальянских поставщиков джута, пеньки, полотна и неаполитанской конопли – материалов, которые планировал использовать для замены кожи.

Для изделия, которому суждено было стать их фирменным чемоданом-бестселлером, он выбрал парусину цвета загара с характерным геометрическим принтом в темно-коричневой гамме, который стал известен как дизайн «ромби». Эта фирменная ткань по-прежнему используется в продукции Гуччи и впоследствии была персонализирована рядами пересекающихся двойных букв G – инициалов Гуччо Гуччи; это была еще одна хитроумная инновация моего отца.

Итало-абиссинская война завершилась в том же месяце, когда он отметил свой тридцать первый день рождения, но ее воздействие на дизайн и восприятие изделий GUCCI оказалось пожизненным. Компания не только сумела обойти торговое эмбарго – ее бизнес переживал настоящий бум. Папа чувствовал себя неуязвимым, несмотря на отдаленный рокот следующего военного конфликта. Мой дядя Васко удовольствовался ролью главы фабрики, а дядя Родольфо осуществил свою мечту, став киноактером под сценическим псевдонимом Маурицио д’Анкора.

Мой отец, по-прежнему остававшийся «сыном номер один», грезил о расширении бизнеса – сначала в Риме, а потом и дальше; но ему потребовались два года усилий и многочисленные жаркие споры, прежде чем он смог убедить деда, что в таком риске есть финансовый смысл. В зрелости Гуччо стал осторожничать, особенно при воспоминании о том, как его семья однажды едва не лишилась всего. Бизнес во Флоренции развивался лучше, чем он рассчитывал, и это было пределом его мечтаний: «Зачем нам рисковать ради какой-то авантюры в городе, где у нас нет никаких связей? Особенно когда ходят слухи о грядущей войне». Но за угрюмым фасадом умудренного жизнью пожилого мужчины по-прежнему скрывался юнец-авантюрист, некогда сбежавший в Англию на поиски своего счастья, и втайне дед восхищался отвагой и неукротимой волей моего отца – тем, что итальянцы называли его forza [сила. – Пер.].

Под натиском железной хватки в итоге дед позволил отцу купить новый магазин в Риме, в доме двадцать один по виа Кондотти, расположенном в фешенебельной центральной части города недалеко от Испанской лестницы. Этот магазин был в основном скопирован с первого, его дизайн был дополнен такими же дверными ручками из слоновой кости, вырезанными в форме оливок. Не стали экономить на витринах, коврах и освещении. В двухэтажном угловом доме даже имелись просторные апартаменты на втором этаже для Олвен и троих их сыновей. Рим стал их новым домом.

Первого сентября 1938 года папа руководил открытием нового bottega, или магазина, на виа Кондотти. Могу только представить то чувство возбуждения, какое он, должно быть, ощущал, впервые в жизни открывая филиал вне Флоренции, когда его честолюбивый дух нашел наконец отдушину. Он заверял отца в гарантированных продажах благодаря растущему количеству туристов из Америки и других стран, наводнивших главный город Италии, и все они жаждали вернуться домой с качественной кожгалантереей.

На что он явно не рассчитывал, так это на то, что ровно через год после официального открытия магазина разразится Вторая мировая война.

Когда позднее, в 1940 году, Муссолини заключил союз с Германией, будущее предстало мрачным – не только для их семейного бизнеса, но и для почти каждого коммерческого предприятия во всей Европе. Если бы не поддержка дружественного банка и военный контракт, по которому их мастера должны были шить сапоги для итальянских пехотинцев, G. Gucci & Co. почти наверняка пошла бы ко дну.

Мой отец сумел избежать призыва благодаря покровительству Il Duce, который решил, что бизнес в итальянской столице должен продолжать свою работу, дабы поддерживать бодрость духа итальянской нации. Его братьям во Флоренции повезло меньше, и оба они оказались на фронте. Однако Риму тоже досталось, когда союзные войска бомбили город в 1943 и 1944-м, тогда погибли тысячи мирных граждан. Ватикан придерживался политики нейтралитета, и папа Пий XII выходил на улицы Рима, чтобы раздавать милостыню самым обездоленным. В конце концов ему удалось вымолить у президента Рузвельта объявить Рим «открытым городом» – то есть городом, который отказался от всяких оборонительных действий, – что в итоге спасло его жителей и великие культурные сокровища.

В то время как мой отец старался удерживать бизнес на плаву, его жена сосредоточилась на сыновьях. Она воспитывала их в условиях двуязычного общения и планировала по окончании войны при первой возможности отправиться домой, чтобы навестить родителей в Англии. Все мальчики учились в школе Матери Божией, которой руководили ирландские монахини. В основном они были очень дружны, не считая обычного духа братского соперничества. Джорджо, старший, заикался и был довольно нервным ребенком. Паоло, типичный средний сын, – шумный и общительный, а Роберто в младенчестве был всеобщим любимцем. В силу постоянного отсутствия в доме мужчины, которого они называли «папочкой» и с которым Олвен была связана браком без любви, именно мать питала эмоциональную жизнь своих сыновей.

В наши дни кажется странным, что менее ста лет назад развод в Италии был не только делом неслыханным, но и считался прямым нарушением канона Католической церкви, каковым и остается по сей день. Развод не получал здесь законодательного разрешения вплоть до 1970-х годов. В то время даже протестантская Британия смотрела на разводы косо. Если Олвен не горела желанием вернуться в Шропшир, чтобы жить там без детей и получать продукты по карточкам, ей не оставалось ничего иного, как жить в Италии и воспитывать мальчиков в меру своих возможностей. Она смирилась с тем фактом, что мой отец будет в основном отсутствовать в ее жизни, одержимый стремлением к профессиональным, личным и коммерческим успехам.

Когда война закончилась и партизаны убили Муссолини, мрачных нацистов в Риме сменили американские солдаты-победители, дымившие сигаретами и раздававшие жевательную резинку. И казавшийся неисчерпаемым запас долларовых купюр американских солдат нигде не приветствовали теплее, чем в магазине Гуччи. Когда папа ежедневно подсчитывал кассу, он, должно быть, испытывал немалое облегчение от того, что риск, который многие считали безрассудной авантюрой, наконец окупался.

Бурлящий новыми идеями, в надежде создать себе международную репутацию, он быстро нарастил производство удобных для транспортировки аксессуаров – перчатки, пояса, нагрудные значки и ключницы. Он также начал обучать ремеслу своих детей, готовя их к тому моменту, когда они займут свои места в династии Гуччи, которую он надеялся создать, – начинание, активно поощряемое его отцом.

Любовь моего деда к своему ремеслу была настолько сильна, что, как говорят, он любил помахивать клочком кожи под носом у своих внуков вскоре после их рождения, приговаривая: «Так пахнет кожа, так пахнет твое будущее!» Не знаю, как отреагировала бы я в детстве, если бы мой отец проделал подобное со мной, но, став взрослой, я могла оценить натуральную выделку и несравненное качество дорогой кожи, пробуждающее во мне воспоминания о самых лучших моментах жизни.

Так же, как и его отец, мой папа поощрял жесткую конкуренцию между своими неоперившимися сыновьями-подростками, побуждая их развивать в себе обостренный интерес к бизнесу, который, согласно его решению, им предстояло однажды унаследовать. Он занимал их работой на складе и в доставке, подобно тому, как сам работал в их годы. В те головокружительные давние дни, с удовольствием отсылая своих отпрысков на велосипедах к покупателям, мой отец никак не мог знать, что именно они, вступив в сговор между собой, станут причиной его крушения.