Текст книги "Чертово 2: Мертвое городище"

– Когда мы снова увидимся?

Ушаков забрал руки, отошел к окну и присел на подоконник. Он потерянным взглядом смотрел в тоскливые глаза Леси. Спустя затишье, найдя в себе нужные слова, с нотой оправдания произнес:

– Я не хочу к этому возвращаться!

– К чему?

– Ко всему, Лесь, – поднял тон. – Я боюсь снова обжечься. И я не только о нас. То, что мы пережили, будто намекнуло, что нужно остановиться. Поиски забытого, воровство ради наживы, потеря времени. Я решил пересмотреть свою жизнь.

– И куда ты теперь? – поинтересовалась Леся, робко отвернув лицо.

– Для начала я хочу попасть домой, – Мирон подошел к ней и, поравнявшись в плече, добавил: – Нам обоим нужен отдых. Возможно, время укажет путь…

– Лесь, машина подъезжает, – томную обстановку прервал Борис, стоявший в глубине противоположного крыла напротив своего кабинета.

Она ничего не ответила Мирону. Лишь посмотрела в его туманные глаза и ушла. Ушла, как уходят, когда расстаются любимые люди. Леся попрощалась с Борисом и скрылась за дверью, ведущей на лестницу.

Мирон вглядывался в запыленное окно и видел, как Леся села в подъехавшую машину. Его глаза насытились слезами, но душа не торопилась разливаться на сентиментальности. Он в задумчивости взором провожал автомобиль, будто бы крича: «Остановись!», или в пытке над собой не торопился отпускать некогда любимого человека, с которым его по сей миг многое связывало.

Ушаков встрепенулся, когда за спиной прозвучал твердый голос Борисыча.

– Я написал другу, – сказал тот с толикой гордости. – Он скоро за тобой приедет. Пойдем в мой кабинет. Нечего здесь прозябать.

Они вернулись в обитель света и жужжания люминесцентных ламп в тяжелой тишине. Стены кабинета ввергали Ушакова в грязь, от которой мечталось отмыться. Шкафы, заставленные старинными артефактами, многие из которых были найдены им, смущали сознание, погружали в прошлое и в те переживания, о которых он давно забыл. Мирон старался не внимать обстановке, однако все в кабинете невольно давило на него, как на гнойник.

Едельников закрыл за собой дверь на замок и проследовал к столу, на котором стояла, отпитая бутылка коньяка. Он с хлопком выдернул из горлышка пробку и налил себе и Мирону в рюмки спиртное, затем поставил бутылку на стол и присел в кожаное кресло с широкой высокой спинкой.

– Как поживаешь? – робким голосом спросил Мирон, сделав короткий глоток коньяка. – Не женился?

Борисыч поднял на Мирона увядший взгляд, выпил и закусил шоколадом. После этого он откинулся на спинку и с глубочайшей печалью произнес:

– Не выполнил я, Мирон Генадич, твою просьбу.

– О чем ты?

– Профукал свое счастье, – усмехнулся Борис и продолжил: – Помнишь ту рыженькую ведущую на аукционе? Бросила меня! Стерва, – фыркнул. – Как только дела в музее плохи стали, так собрала свои манатки и сбежала. Вот сука! – он снова наполнил свою рюмку и сразу же выпил. – Еще и мою банковскую карточку обналичила.

Мирон с удивлением взглянул на друга, пододвинул стул ближе к столу и присел на него.

– Так, так. Что значит, дела в музее плохи? – задумался Мирон.

– А то и значит! – отвернулся Борис. – Черных копателей прижимают. Почти все, кто приносил сюда предметы старины, разбежались: кто-то за границу свалил, другие решили без посредников работать, а вы с Лесей вообще на целый год пропали.

– И что теперь будет? – со скорбью на лице спросил Мирон.

– Когда-то я здесь проводил аукционы, а теперь меня выставили на торги… точнее, музей пойдет под молоток, – негодовал Борис. – Я задолжал городу крупную сумму, а тут еще и проверки, безопасность, пожарка. Все навалилось. Одно спасение – нужно срочно искать деньги.

– Где же их сейчас найдешь? – Мирон взял бутылку и плеснул в рюмку коньяк. Он выпил, выдохнул и, занюхав рукавом гимнастерки, добавил: – Сумма-то небось огромная.

– Не то слово, – отчеканил Борис. – И то, что там, – указал на сейф, – сущие копейки в сравнении с долгом! Остатки сбережений… ни туда и ни сюда!

Его мобильный телефон зазвонил, охладив раскаленную обстановку в кабинете. Борис поднял трубку и ответил емкой фразой: «Все готово!», после которой положил мобильник и повторил те же слова, но уже Мирону, что, растаявший в алкогольной слабости, глядел на друга осоловелыми глазами.

Затем Едельников проводил Мирона до выхода. Прежде чем Ушаков вышел на улицу, где у крыльца в ожидании стояла черная иномарка, окликнул его. Мирон обернулся.

– Обязательно позвони, когда доберешься! – Борис изобразил улыбку и помахал рукой. – Номер на визитке.

Нежданный звонок

Допросная походила на обыкновенный кабинет вроде бухгалтерии на советском заводе. Пол, устланный желтоватым линолеумом, местами затертым до бледных пятен, кружил голову лоснящимися рисунками ромбов. Шкафы, забитые разбухшими папками с торчащими из них выцветшими дожелта бумагами, давали понять, что преступность в округе только растет. Папки с наклейками «Дело №» на корешках громоздились и на полках, едва не подпирая потолок, а некоторые из толстых сборников документации и вовсе использовались в качестве ножек для тех же коричневых шкафов с заляпанными створками стеклянных дверец.

В нос бил кислый запах, похожий на свежеобработанную кожу, но острее и выразительнее. Он, питаемый нитями восходящего солнца, что тянулись через приоткрытую лесенку жалюзи, щекотал слизистую, вызывая у сидевшего напротив окна чахотку. Ушаков сидел за широким столом и щурился от света, пронзавшего зарешеченное снаружи окно. Перед ним живым щитом от солнца находился грузный мужчина с проседью на висках, но лицом, по которому не дашь и сорока лет. На его плечах поблескивали четыре большие звезды, по две с каждой стороны. Подполковник Жидов – так он представился, не поднимая глаз и с надуманной скукой читая заявление, принятое из рук Мирона.

Глаза подполковника бегали по витиеватым строкам, излитым на бумагу дрожащей рукой. Лицо полицейского не выглядело суровым. Скорее наоборот, оно вызывало доверие, а густые темные усы, торчавшие в стороны, и вовсе могли рассмешить. Однако Мирону было не до шуток. Он сидел на неудобном твердом стуле с идеально прямой спинкой и смотрел на наручники, которые, казалось, за последние сутки стали частью его.

За спиной Ушакова у двери стоял Дамир, а компанию ему составлял напарник Николай. Они о чем-то перешептывались, то шуршали фантиками от конфет, то по очереди ходили вокруг стола и изображали из себя злых полицейских, демонстрируя Мирону свои и без того грозные лица.

– Т-а-ак, – протянул Жидов и пришлепнул бумагу к столу. – Кажется, мы, Ушаков, договаривались, что ты изложишь все как было. А это что за гоголевщина?

– Признания, – с понурым выдохом скользнуло с губ Мирона.

– Твоими признаниями, да в туалете, знаешь, что сделать можно? – рассмеялся Жидов. – Ты мне ответь, куда ты трупы спрятал!

– Вы их не найдете, – произнес Мирон и поднял на подполковника воспаленные глаза.

– Значит, не хотим сотрудничать! – оскалился Жидов и посмотрел на Дамира, стоявшего у двери. – Кто-нибудь звонил Гришке и Вадиму?

– Никто трубку не берет, – ответил Дамир. – Точнее, их телефоны вне сети.

– Они поехали в Чертово городище? – глаза Ушакова сверкнули в безумстве.

– Что это ты так возбудился? – заинтересовался Жидов, опершись пухлыми руками на стол. – Все, голубчик, мои ребята скоро привезут улики, и тебе не отвертеться! – он прихрюкнул и потянулся к графину, стоявшему на подносе у кромки стола. Плеснув в граненый стакан воды, Жидов с жадностью осушил его, издавая противное причмокивание. После этого громко выдохнул и отрыгнул, чуть не подавившись, а затем добавил голосом, полным самолюбования: – Пожизненное, не иначе. И бредни про монстров тебя не спрячут в психушке. Уж больно здоровым ты выглядишь!

– Вы не понимаете, – взбудоражился Мирон. – Ваших людей, возможно, уже нет в живых!

– Так-так, – Жидов посмотрел на Дамира и спросил: – Диктофон при тебе?

– Всегда при мне! – с гордостью ответил тот и похлопал по груди. – У самого сердца.

– Записываешь?

– А то!

Жидов перевел суровый взгляд на Ушакова. Щеки подполковника зарумянились, явив тоненькие красные капилляры под кожей. Он выплевывал воздух из большого круглого носа и шевелил усами, словно стряхивал с них многолетнюю пыль.

– Значит, у тебя еще есть подельники?! – разразился Жидов. – Они остались там?! – Ударил кулаком по столу. – Это им ты вчера звонил? Ох, этот чертов устав! И кто придумал дурацкое правило – давать преступнику один звонок? – Он усмехнулся, указав на Ушакова рукой, и посмотрел на Дамира с Николаем. – Посмотрите на него! Этот хмырь лепит из нас идиотов!

В ту секунду на краю стола затрещал стационарный телефон. Жидов пропустил искристую трель, после чего поднял трубку и, состроив доброжелательное лицо, мягким тоном произнес:

– Я вас слушаю!

В трубке зазвучал голос, со стороны казавшийся отрывистым шипением. С каждой секундой лицо Жидова менялось от милого к суровому, на висках взбухали вены, а пушистые усы трепыхались все чаще. Вскоре он бросил трубку и, впившись взором в глаза Ушакова, прохрипел:

– Вот ты куда звонил, – разгладил усы и продолжил: – Думаешь, твою жопу вытащит Едельников? Я очень в этом сомневаюсь!

Лицо Ушакова налилось кровью, а тело, иссушенное и изголодавшееся по свежему воздуху, вдруг насытилось верой в счастливое завершение истории. Он в расцветшей надежде посмотрел на подполковника и спросил:

– Что он сказал?

– Ничего особенного, – в остывшем голосе Жидова прослеживались ноты поражения. – Его сынок сейчас приедет, чтобы поговорить с тобой! – подполковник перевел взгляд на молодых сотрудников. – Уведите его в камеру! И дайте ему уже одежду, чтобы от переохлаждения не сдох.

Женская солидарность

Затхлость мерзлого помещения одурманила сознание, как только Леся переступила порог полицейского участка. Она спустилась по ступеням и последовала вдоль сине-белых стен бывшего вытрезвителя. С мраком, царившим там, без устали сражались лампы, висящие под высоким потолком. Плафоны тусклых светильников полнились телами тараканов и мух. Рыжие насекомые не гнушались пробежаться по стенам, синяя краска которых давно облупилась и представляла собой что-то похожее на карту мира, но без ясных границ и наименований.

За Лесей шагал высокий человек в берцах и кожаной куртке. Гулкие шаги безбожно колотили тоску, поселившуюся в пьянящем своим видом коридоре. Вскоре, спустя два однотонных пролета, Леся и страж порядка свернули в неглубокий бетонный карман, за которым находился письменный стол. За ним восседал худощавый мужчина с выражением лица, полным сарказма и ненависти. Он будто ожидал гостей, искренне улыбнулся и, сверкнув глазенками, что едва проглядывались над мешковатыми синяками, произнес:

– Какая красавица нас решила навестить, – хихикнул и добавил: – Да не хмурься ты, будь как дома!

Полицейский, сопровождавший Назарову, подошел к столу, положил перед коллегой протокол о задержании подозреваемой и отошел в сторону, к решетке, за которой обычно сидели дебоширы, пьяницы и прочий сброд, переступивший черту закона мелкими хулиганствами. Смотря в клетку, мужчина разглядел девушку, забившуюся в темном углу, и спросил:

– Семеныч, а эту когда привезли? За что попалась?

– За что, Володь, у нас сегодня сажают, кроме убийств и грабежей? Ай, – Семеныч махнул рукой, недовольно крякнул и взял протокол. Бегло изучив его, он поднял на Лесю любопытный взгляд и поинтересовался: – Сама сдалась или побегать заставила?

– Семеныч, это крупная удача, что она сейчас перед тобой, – перебил полицейский. – А могли бы соскребать с асфальта.

Семеныч бросил на коллегу ошпаренный взгляд и поинтересовался:

– Действительно? Все так плохо?

– Ты лучше не листай дело, а прочти, – убеждал Владимир. – Там уже на пятой странице такие чудеса вскрываются, что сердце замирает.

– А я думал, вы ее на помойке подобрали. Там сейчас таких полно, беспризорников.

– Документов при ней не было. По пальчикам пробили. Она с неким Ушаковым Мироном Геннадиевичем однажды проникла на территорию частного заповедника. Так, мелкая нарушительница. Имеет несколько штрафов за переход дороги на красный, неоплаченный проезд в трамвае и один раз была поймана в нетрезвом состоянии на Красной площади. Но сейчас игра по-крупному.

Леся повинно опустила подбородок и засунула руку в карман пальто, но Владимир схватил ее за локоть. Вытащив руку, он с удивлением посмотрел на нее и отпустил. Назарова держала визитку. Владимир забрал ее и внимательно осмотрел с обеих сторон. Не обнаружив ничего подозрительного, он положил картонку на стол.

– Я только хотела попросить один звонок, – произнесла Леся, робко закатив глаза. – По правилам положено.

– Милочка, – расхохотался до хрипоты Семеныч, – знаешь, что у нас на «положено»?

– И что же? – спросила Леся, изобразив на лице протест.

– Не будь я джентльменом, а ты бабой, то ответил бы! – сказал Семеныч. – Не в моих правилах давать всем подряд телефон… – он достал из кармана брюк белый флакон, поднес его к своему большому носу и прыснул раствор в каждую ноздрю, а затем глубоко вдохнул и продолжил гнусавым голосом: – Ты подозреваешься в убийстве! А если ты своих подельников предупредишь? Нет уж, простите!

Леся с омерзением отвернулась и выдавила:

– Я здесь не задержусь, вот увидите!

– Ну да, конечно, не задержишься. У нас таких, как ты, быстро оформляют. Две, может, три недели посидишь, потом суд, и в Мордовию поедешь! Ты, Назарова, не думай, что отделаешься по легкой. Мужика по пьяни завалила и строит из себя принцессу!

– Семеныч, она троих убила, – поправил Владимир.

– Что? – глаза Семеныча набухли. Он удивился так, будто дельфина в пруду выловил. Сначала посмотрел на Владимира, а затем бросил изумленный взор на хрупкую Лесю, вжавшуюся в стул и невинно хлопавшую глазенками. – А какого лешего она здесь делает? У меня что, следственный изолятор?

– Просили сюда отвезти. Семеныч, это буквально на пару-тройку дней. Там все решится, и оформим ее.

– Ладно, – пропыхтел Семеныч и сел на стул, – пусть выворачивает карманы и идет в клетку. Мне, Володь, – он улыбнулся и поднял взор на коллегу, – чхать, кто там будет сидеть. Меня в семь утра Крышкин сменит, вот он пусть и церемонится с ними.

Леся вывернула пустые карманы джинсов. Владимир посмотрел на девушку, подошел и с силой стянул с нее пальто, явно решив самостоятельно прощупать Лесю с ног до головы. Делал он это с некоей медлительностью, смакуя каждое прикосновение к изгибам тела. Пока мужчина упивался похотью своей работы, а Семеныч отвернулся, Леся схватила со стола визитку и сжала ее в кулаке.

Владимир отдал Назаровой пальто и подвел подозреваемую к решетке камеры для временного пребывания нарушителей. Открыв замок большим ключом, он потянул на себя решетчатую дверь, издавшую жестяной скрежет. Леся, полная отчаяния и лишенная иллюзий на спасение, прошла в холодный закуток и уселась на металлическую лавку, привинченную к стене.

Вскоре Владимир попрощался с Семенычем и покинул стены бывшего вытрезвителя. Помещение заволокло знобящее душу молчание, через которое пробивался поставленный голос комментатора футбольного матча. Семеныч сидел за своим столом и с напряжением на морщинистом лице слушал радио, стоявшее напротив него. Леся, прижавшись к решетчатой двери, пыталась достучаться до мужчины, однако тот никак не реагировал на потуги узницы, даже не отвечал, словно для него заключенных не существовало. После очередной просьбы выслушать ее Леся почувствовала за своей спиной дыхание. Нежная рука с деликатной осторожностью отдернула за плечо, и зазвучал тоненький голосок:

– Хватит баламутить! Не видишь, ему на нас плевать.

Леся обернулась к незнакомке. Та выглядела совершенно обычной, с виду неприметной молодой особой лет двадцати пяти. На голове незнакомки сидела вязаная шапка с пышным розовым помпоном, а шею окутывал синий шарф. На носу у нее были круглые очки с розовыми линзами, за которыми виднелись большие глаза. Девушка посмотрела на Лесю искоса и произнесла:

– Лера!

– Саша, – ответила Леся, недоверчиво поглядывая на незнакомку.

– Мертвый номер, – хмыкнула Лера, кивая на Семеныча. – Он тебя не услышит. Хоть ты тресни, он тебя не услышит!

– Мне нужно убедить его в том, что я здесь по ошибке, – ответила Леся.

– Убедить полицейского? – усмехнулась Лера. – Не смеши!

– А ты здесь как оказалась? – поинтересовалась Леся.

– На митинг вышла… одна.

– Против власти?

– Пф, скажешь тоже. Мы живем не в той стране, где можно перечить властям. В стране, где за человека решают, что ему читать, что смотреть в кино и что писать в социальных сетях. У человека здесь нет совершенно никакого мнения, кроме того, что ему пропихивает гребаная политика.

– Так против чего тогда ты вышла? – Леся, не отводя от новой знакомой подозрительного взора, обошла ее и присела на железную лавку. Она подняла ворот пальто и вжалась в стену так, словно ей был неинтересен ответ Леры.

– Против строительства очередного храма! – разозлилась та. – Каждому же ясно, что за этим кроется отмыв денег. Взгляни на город – он в упадке, разбитые дороги, пробки, загрязнения рек и озер. Да что там, полстраны в нищете, а они храмы строят, чтобы нищим было, где молиться и последние кровные оставлять.

– Верующим тоже нужны пристанища, – не обращая на девушку внимания, отозвалась Назарова.

– Верующему, если он действительно верит, никакой храм и не нужен. Вера внутри, в сердце. Он и дома может помолиться, свечку зажечь, икону поцеловать. К чему в наше время вся эта мишура неоправданная? Век науки, твою мать!

– А ты сама-то веришь в Бога? – Леся бросила на девушку возмущенный взгляд.

– Я верю в действительность, в то, что вижу. Бога я еще не встречала, соответственно…

– А в неземных существ поверила бы? В мутантов, чертей и тому подобных тварей.

– Ну, это уж точно фантастика, – Лера присела на лавку рядом. – Конечно, мутанты существуют, и это обосновано генетикой. А вот во всяких чертей, в страшил болотных меня ничто не заставит поверить. Как и в Бога.

– Это ты зря, – Леся осмысленным взором изучала неровную стену, на которую падали полосы тусклого света. – Я тоже в это не верила.

– А за что тебя посадили? – Лера придвинулась ближе.

– Троих человек убила, – улыбнулась Леся.

Лера побледнела и отодвинулась.

– Так говорят, – продолжила Назарова. – Хотя меня хочет подставить бывший любовник. Знаешь, Лер, я буду бороться и докажу, что ни в чем не виновата. А не смогу доказать, так и хрен с ними, в психушке полечусь, но от своей правды точно не открещусь. И эта падла, – стиснула зубы, – сволочь, которой я доверяла, сгниет с камнем совести на груди!

– Ха, чудная ты, – ухмыльнулась Лера. – Выбор у тебя невелик. Или в психбольнице овощем сделают, или в тюрячке убьют. Не завидую я тебе, Саш. Я бы на твоем месте искала себе хорошего адвоката, а не рассуждала с незнакомкой о Боге и существах.

Леся разжала кулак и посмотрела на визитку. Ее пытливый взор вцепился в номер, указанный на цветастой картонке. Назарова была уверена, что телефон поможет ей, но позвонить не представлялось возможным. Она встревоженно посмотрела на сокамерницу и тихо произнесла:

– Адвокат-то вроде бы и есть, но как ему позвонить? Я ведь и пыталась растормошить тот мешок с костями, чтобы он дал телефон хоть на минуту.

– С ним такое не прокатит! – сказала Лера. – Я знаю его как родного. Не впервой здесь ночую. Утром приедет Крышкин, его сменщик, тот мужик так мужик: и закурить даст, и в туалет выпустит. Если в настроении будет, то сможешь с ним переговорить и про телефон. Думаю, не откажет.

Леся с надеждой посмотрела на Леру, а затем подняла взгляд на лампочку, облепленную мошками. Бледный свет в стенах камеры усыплял, погружал в скользкое прошлое. В тишине, разбавляемой кашей голосов, лившихся из радиоприемника, голова тяжелела, тянулась к ребристой стене.

Вскоре Лера уснула в углу, уткнувшись головой в колени. Леся не могла спать, она с высоко поднятым носом продолжала смотреть на потолок. Жуткие воспоминания будто бы кололи ее изнутри. Она подергивалась, а холод, окутавший тело, ни на секунду не позволял расслабиться.

Откровенный разговор

Мирон, овеянный мыслями о грядущей беседе с Борисычем, сидел на железной лавке, застеленной тонким верблюжьим одеялом. Он вслушивался в каждый шорох, в каждый писк и стук, доносившийся со стороны длинного коридора, что находился по ту сторону холодной камеры.

Вскоре раздались гулкие шаги, а через миг в замочной скважине затрещал ключ. Толстая дверь отперлась, пролив прямоугольник желтого света на пол, будто усыпанный шелухой от семечек или крошкой. В мерзлом закутке все выглядело грязным – сообразно душам поселенцев, обживавшим эти оскорбленные стены ранее.

В камеру ворвался теплый сквозняк, а за ним вошла высокая фигура Бориса, что во мраке была схожа с тенью, но несущей спасение или благую весть. Мирон, вобрав глоток тепла и раскрывшись горькой радости, поднялся. Он, звякнув наручниками, сковавшими худые руки, сделал неловкий шаг навстречу Борису.

– Не нужно, – произнес Едельников. Его голос прозвучал сухо, без толики жалости. Он снял кожаный белый плащ и повесил его на свою руку, а затем посмотрел назад. В эту секунду дверь заперлась, но со скрежетом открылось смотровое окошко, через которое виднелись выразительные глаза и черные брови Дамира. – Выходит, ты мне солгал? – с претензией высказал Борис.

– Ты о похищении?

– О нем самом!

– Оно было, – Мирон запнулся. – Нас действительно похитили, но не в привычном понимании. Там были еще люди.

– Где они?

– Их-то и убило нечто неописуемое. – Повесил нос. – В их смертях меня подозревают.

Борис, обойдя друга, примкнул к дальней стене, у которой находился квадратный стол, оперся на него и, изучив Мирона с ног до головы, произнес:

– Когда тебя поймали?

– По дороге домой, – молящим тоном разразился Ушаков. – Мы только из Московской области выехали, и твоего дружка тормознули менты. План «Перехват». И когда только эта стерва успела на меня накапать?!

– Да уж, – выдохнул Борис, – ну и год! Что ни день, то зараза какая-то. Что они говорят?

– Светит пожизненное, – ответил Мирон, присел на койку и схватился за голову. – Накаркал, черт возьми!

– Ты не зарывайся, – утешил его Борисыч. – Мы что-нибудь придумаем.

– Что тут можно придумать? У меня два пути: либо идти в отказ и лепить сказки, чтобы загреметь в психушку, либо смириться и написать чистосердечное.

– Ну-ну, – взбудоражился Едельников, – прекращай нагнетать. – Он бросил взор на дверь. Смотровое окошко с хлопком закрылось. Борис понизил тон и подступился к Мирону. – С чистосердечным не спеши!

– У тебя есть другие варианты? – отчаянным голосом спросил Мирон.

– Сегодня утром звонила Леся, – ответил тот. – Вся в слезах. Ее тоже повязали. Скажи, это твоих рук дело?

– Мне ничего не оставалось, как упомянуть ее имя на допросе. Меня вынудили это сделать и, кажется, они и так знали, что Леся была со мной.

Едельников засунул руки в карманы брюк, опустил голову и принялся выхаживать из стороны в сторону. Он шмыгал носом и постоянно цыкал губами, через короткое время это начало раздражать Мирона.

– Они послали своих людей в Чертово городище, – внезапно произнес Ушаков.

Борис остановился, взглянул на друга шальными глазами и уточнил:

– Зачем?

– Вероятно, за телами.

– Ты знаешь, где тела?

– Их там нет и быть не может.

– Ты уверен?

– На все сто! – ответил Мирон и сделал шаг к Борису. – Скажи, если тела не найдут, то меня все равно посадят?

Борис на мгновение задумался, а спустя затишье, перебиваемое ламповым треском, ответил:

– Если ты попался на крючок, то они придумают, как тебя упечь за решетку. Найдут улики, а если не найдут, то сделают их. Поверь, я знаю, как это происходит.

– Получается, мне крышка? – голос Мирона трепетал, а зрачки метались. Кожу лба усыпали капли пота. Ушаков завыл от безысходности и, гонимый мытарством, сел на койку.

– Мы что-нибудь придумаем, – ответил Борисыч, почесывая затылок.

Мирон всхлипнул и застонал, откинувшись на койку спиной. Он вгляделся в арочный потолок и произнес:

– Борис Борисыч, сделаешь для меня одно дело?

– О чем ты? – отозвался Едельников.

– Мама, должно быть, меня уже похоронила! Сообщи ей о том, что я жив.

– Вот еще, – рассердился Борис. – Сам ей скажешь, когда мы вытащим тебя отсюда.

– Как?! – разверзся Мирон и подскочил. – Как ты собираешься вытащить меня? Это невозможно! Я убил их, пусть они считают меня убийцей!

Борис прильнул к Мирону и закрыл ему рот ладонью. Он гневно посмотрел в глаза другу и прошипел:

– Совсем крыша поехала?! Ты никого не убивал, заруби себе это на носу! Разорался как ненормальный. – Он отпустил Мирона и отошел от него, а затем достал из кармана брюк платок и вытер им свою ладонь.

– Борь, – расплылся Ушаков, – но ведь я и сам уже не знаю, во что верить! Может быть, я действительно убил их? У меня раздвоение личности или припадки! Я заблудился в себе, в своем сознании!

– Послушай меня, Мирон Генадич, – Борис указал на него пальцем. – Если хочешь выйти на свободу, то подари мне минуту тишины. У меня зреет план! Он почти на языке.

Камера на мгновение утонула в молчании. Ушаков не спускал с Борисыча отпетого взгляда, томился в ожидании, пока тот семенил по камере, потирая бледный, гладко выбритый подбородок. Мирон заерзал, когда Борис остановился, достал из кармана пиджака мобильный телефон и посмотрел, должно быть, время, так как после этого быстро убрал его. Затем Едельников растянул губы в подозрительной ухмылке, повернулся к Мирону и сказал:

– Тебе, друг, не помешает адвокат.

– Где же я возьму его? У меня ни копейки. Я даже матери не могу позвонить.

– Эх, Мирон Генадич, – на лице Бориса расцвела пугающая радость. – Не зря, не зря я учился на юриста.

– Я думал, ты окончил исторический, – с непониманием на бледном лице сказал Мирон.

– Окончил, – отозвался Борис. – А до этого год учился на юридическом. Не понравилось, бросил. А теперь понимаю, что те знания мне пригодятся.

– И как они тебе помогут?

– Для начала расскажи, что с телами. Они же не могли взять и исчезнуть.

– Борь, – Мирон поднялся и подошел к нему. – Я тебе уже говорил, что тел нет. Я своими глазами видел, как их убили существа, не поддающиеся никакому описанию. Поверь мне, их и Леся видела.

– Ее мы тоже задействуем, – сказал Борис.

– Что… – запнулся Ушаков. – Что значит «задействуем»? О чем ты?

– Если хочешь на волю, тогда придется вернуться туда.

Мирон вздрогнул, волосы на голове зашевелились, а тело взмокло от жара, взметнувшегося от ног до головы. Он в оторопи взглянул на друга и возопил:

– Нет! Туда я не вернусь!

– Значит, в тюрьме тебе нравится больше? – Едельников закатил глаза. – Считать дни до самой смерти, гнить как падаль, пожираемая мухами, и смириться с тем, чего ты в действительности не совершал? Такая жизнь тебя устроит, Мирон Генадич?! Ты готов обесценить себя как человека?

– Пусть лучше так, чем снова возвращаться в эту преисподнюю.

– Да что там такого?! – вскипел Борис и схватил Мирона за плечи. – Объясни, наконец, что ты там видел!

– Я не хочу об этом вспоминать!

– Послушай меня, – прошипел Едельников. – Я хочу, чтобы ты вышел на свободу, и пытаюсь тебе помочь! В конце концов, не для этого ли ты позвонил мне?

– Туда я не вернусь! – утвердил Мирон.

Борис посмотрел на него и отступил. Он сплюнул, словно затаив обиду на лучшего друга, на соратника, с которым шел по жизни плечом к плечу. Молча схватив свой плащ, Едельников направился к выходу, но остановился у двери. Не оборачиваясь, он произнес:

– Поверь, тебя все равно туда повезут! Это место преступления. И тогда я тебе точно ничем не помогу.

Он взялся за ручку и потянул на себя дверь. Та тяжелой громадой открылась, издав мерзкий скрип. Мирон бросился к Борису и затащил его обратно, закрыв при этом дверь, преградил ему путь и тихо, точно с острой болью в груди, произнес:

– Борь, это опасно!

– Раньше тебя это не останавливало, – произнес Едельников. – Где тот Ушаков, который смеялся опасности в лицо?! Ты удирал от своры голодных собак в Дагестане, а на Камчатке спасался от браконьеров. Помнишь, с каким пламенем в душе ты рассказывал мне все это? Или ты забыл, как Леся едва не утонула в Кижах, когда вы с ней поехали за царским ожерельем? Я не видел за тобой хоть ноты страха. А что теперь? Ты боишься доказать свою невиновность!

– Мы же можем не ехать в Чертово городище, – прошептал Мирон. – Я дам показания, расскажу все в деталях.

– Никому не интересны твои голословные детали, – сказал Борис. – Полиции нужны доказательства. Чтобы вытащить тебя, нам необходимо найти их. Ты понимаешь?

– Ты не представляешь, что это за место! – выдавил Мирон и обошел Бориса: – Оно способно уничтожить, испепелить остатки разума внутри любого, даже самого сильного духом человека. То, что там обитает… оно мертво и в то же время живо. Я понимаю, тебе это может слышаться бредом или нелепой шуткой. Доказательства, хм… Их в реальности нет, они за чертой, за невидимой дверью в ад. То, что мы с Лесей остались живы, гнусная случайность.

– Ты хочешь сказать, что в Чертовом городище нет ни вещей, ни обрывков одежды, вообще ничего нет?

– Я не смотрел, – безрадостным голосом ответил Мирон. – Возможно, что-то и осталось. Когда мы вернулись из проклятого места, то сразу же ушли. Чертово городище будто бы сжалилось над нами, отпустило.

– Мирон, – Едельников подошел к нему и посмотрел во влажные глаза друга. – Я верю тебе и сделаю все, чтобы доказать твою невиновность.

– Ты действительно считаешь, что менты позволят мне поехать в Чертово городище? Они даже в этой гнилой камере не снимают с меня наручники!

– Не забывай, кто мой отец, – улыбнулся Борис. – Он чтит справедливость.

– Лучше бы я тебя не знал, – произнес Мирон и робко усмехнулся.

Борис по-дружески похлопал Ушакова по плечу и встал. Достал из кармана мобильный телефон, вновь взглянул на время, а после этого задумчиво произнес:

– Мне пора.

Попрощавшись, Едельников открыл дверь и намеревался выйти, но Мирон окликнул его:

– Борис Борисыч!

Тот обернулся на друга, бездвижно стоявшего у стены.

– У тебя точно все получится? – спросил Мирон.

– Я почти уверен!

Ушаков задумался, поднял испуганный взгляд и вполголоса добавил:

– Все драгоценности оставь дома!

Борис безгласно кивнул и скрылся во тьме коридора. За ним с железным грохотом закрылась дверь. Россыпь гулких шагов отдалялась, пока вовсе не влилась в мокрую тишину.