Текст книги "Расследования Берковича 10 (сборник)"

Смерть наркоторговца

Эли Банай родился в Тель-Авиве, провел здесь всю жизнь и смерть нашел тоже на одной из тель-авивских улиц – произошла очередная разборка, Банай схватился за оружие, противник оказался более проворным. Результат – дырка во лбу, летальный исход. Свидетелей нет, хотя поблизости находилось по меньшей мере человек двадцать. Все, однако, утверждали, что ничего не видели, потому что стояли спиной к месту трагедии. Сказать, что никто ничего и не слышал, было затруднительно: звук выстрела в час ночи разбудил весь квартал.

Дело поступило к инспектору Берковичу после того, как в местном отделении полиции сделали все возможное, чтобы растерять улики и доказать, что убийство Эли Баная было, скорее всего, случайным инцидентом на почве излишнего употребления наркотиков. Беркович понимал, что дело ему подсунули практически безнадежное – в полиции каждый знал, что в Южном Тель-Авиве действуют две банды наркоторговцев, время от времени выясняющих друг с другом отношения с помощью подручных средств. Эли Баная застрелили на пороге ночного ресторана, прибывшая буквально через минуту полиция переписала имена всех, кого застала на месте преступления, но, как было сказано в протоколе, никто на самом деле ничего не видел. Беркович убедился в этом сам, допросив пятерых завсегдатаев ресторанчика, пользовавшегося издавна славой злачного и опасного места.

– Сидел, ел шварму и пил колу, – сказал один.

– Я из туалета возвращался и вообще в ту сторону не смотрел, – заявил второй.

– Танцевал с девушкой, ничего вокруг не видел, – утверждал третий.

И так далее.

Хутиэли заглянул в кабинет Берковича, когда тот перечитывал протоколы допросов и пытался сформулировать хотя бы приблизительные выводы.

– Дело – труба, – сказал Хутиэли. – В прошлом году при аналогичных обстоятельствах застрелили Осю Барского, убийцу не нашли.

– Естественно, – мрачно согласился Беркович. – Я изучил личности свидетелей – они врали и будут врать, потому что все торгуют наркотиками. Каждый попадал по этому поводу в полицию, и каждого отпускали, потому что не было доказательств.

– Я тебе больше скажу, – вздохнул Хутиэли. – Там две конкурирующие фирмы, у каждой своя сфера влияния, поэтому обычно обходится без стычек, но время от времени возникают трения, начинаются разборки, дело заканчивается поножовщиной или стрельбой. Выяснив отношения, ребята успокаиваются, и все идет, как прежде. До очередной потасовки. Все это давно известно, имена есть в компьютере…

– Я вижу, – кивнул Беркович. – Поэтому и считаю: нужно найти хозяев и прикрыть обе лавочки сразу. А убийцу Баная только после этого и удастся найти – когда разворошишь оба осиных гнезда. Иными словами, идти не от частного к общему, а наоборот – об общего к частному.

– Сложно выражаешься, – усмехнулся Хутиэли, – но в принципе верно. Проблема, однако, в том, что мелкую сошку сто раз ловили, сажали и отпускали, а до крупной рыбы так и не добрались, хотя работали опытные люди, не тебе чета, извини, конечно, за прямоту.

– Да я согласен…

– Знаешь, почему дело об убийстве Баная оказалось у тебя, а не в отделе по борьбе с наркотиками?

– Это убийство, и значит, проходит по нашему ведомству.

– Чепуха. Нет смысла расследовать убийства в этой среде вне связи с остальной информацией, которой в полной мере владеют только люди полковника Лаудера. Обычно они этими расследованиями и занимаются. А убийство Баная отдали тебе, поскольку понимают – пустое дело.

– Понятно, – пробормотал Беркович.

– Так что не бери в голову, – сказал Хутиэли, вставая. – Ищи, конечно, но не лезь в бутылку.

– Понятно, – повторил Беркович уже после того, как за инспектором Хутиэли закрылась дверь.

Весь день он провел, изучая старые дела, связанные с разборками между двумя конкурировавшими группами наркоторговцев. «Если не решается прямая задача, – думал он, – нужно решать обходную». Эту фразу Беркович вычитал однажды в газетной статье о какой-то новой изобретательской методике и взял на заметку. Прямая задача – поиск убийцы Баная – решению не поддавалась, это было ясно. Что в данном случае является обходной задачей? Нужно выяснить и устранить причину, приводящую к преступлению. Что является причиной? Торговля наркотиками, разумеется.

– М-да, – сказал себе Беркович. – Вот причина, устранить которую невозможно. Если это и есть обходная задача, мне ее не решить.

Что ж, будем обходить с другой стороны. У преступления была причина: конкуренция двух групп торговцев. Значит, если монополизировать торговлю этим проклятым зельем, то не будет выяснения отношений с помощью ножей и пистолетов, все окажется под единым контролем, а тогда, кстати, и полиции легче будет работать – искать один центр легче, чем два.

Весь вечер Беркович обдумывал эту мысль, а Наташа смотрела на мужа с участием, понимая, что у него возникла проблема, в которую он не хочет ее посвящать. Утром инспектор отправился к коллегам из отдела по борьбе с наркотиками и обратился за консультацией к давнему своему знакомому, майору Бухгольцу, работавшему раньше в отделе по расследованию тяжких преступлений.

– Богатая идея, – сказал Бухгольц, выслушав Берковича, – но невыполнимая. Это ведь рынок, такой же, как рынок бриллиантов или нефтяной. Там свои разборки, здесь свои, а суть одна.

– Что известно о хозяевах? Кто стоит во главе кланов?

– Кланы, скажешь тоже, – хмыкнул Бухгольц. – Здесь тебе не Америка. Но хозяева есть, конечно. Две группы, два хозяина. Одного зовут Моше Бар-Гиора.

– Даже это известно? Так почему же?…

– Почему его не сажаем? Нет доказательств. Почему даже Аль-Капоне удавалось привлечь к суду только за неуплату налогов? Нет против этих гадов ничего – одни слухи и оперативные донесения.

– А второй?

– О втором ничего не известно, – помрачнел Бухгольц. – Темная лошадка. У нас, конечно, есть осведомители, но ничего они узнать не могли.

– Я могу ознакомиться с материалами?

– Конечно. Я дам тебе пароль доступа к базе данных…

Информация, обнаруженная Берковичем, оказалась обширной, увлекательной, как роман, и, похоже, бесполезной. Неделю спустя инспектор знал назубок, где обычно заключают оптовые сделки, где продается мелкий опт, где и как отдельные торговцы сбывают товар… Все эти явки неоднократно подвергались облавам, но уже день-другой спустя все возвращалось на круги своя. Подхода к проблеме Беркович не видел – да и что он мог сделать такого, чего до него не сделали более опытные специалисты?

На восьмой день после начала расследования, отчаявшись отыскать хоть какую-то зацепку, Беркович сидел перед экраном компьютера, вновь и вновь просматривая отмеченные им страницы. Странная вещь бросилась ему в глаза. Статистика, конечно, а статистика не говорит о конкретных случаях, и на самом деле все может оказаться иначе… Но если все-таки сопоставить даты стычек с применением холодного и огнестрельного оружия с датами… Да, что-то в этом есть. Нужно попробовать.

Беркович опять отправился к Бухгольцу и сказал после взаимных приветствий:

– Вы не пробовали помирить две группы? Я понимаю, что это не дело полиции…

– Пробовали, – ответил майор. – Ничего не вышло. Бар-Гиора официально владеет рестораном «Мексика»…

– Я знаю, – кивнул Беркович.

– Не сомневаюсь, что ты уже владеешь информацией… Вот мы и пытались организовать там встречу Бар-Гиоры и его конкурента. Обещали не устраивать облавы, не вести наблюдение… В общем, готовы были на все, лишь бы эти двое, кто бы они ни были, договорились, и в городе стало бы меньше убийств.

– Но ни разу конкурент Бар-Гиоры на встречу не являлся, – сказал Беркович.

– Ни разу, – подтвердил Бухгольц и с подозрением посмотрел на коллегу. – А почему ты сделал такой вывод?

– Есть соображение, – неопределенно сказал Беркович. – И предложение тоже есть. Вы такие встречи пытались устроить, значит, можете попытаться еще раз, верно?

– А зачем? – пожал плечами сержант. – Толку – нуль.

– Я хотел бы поговорить с Бар-Гиорой.

– Зачем? – повторил Бухгольц. – Пустое дело. Информации не получишь, а спугнуть можешь. У тебя нет опыта в таких делах.

– Опыта нет, а идея есть. Послушай…

Ресторан «Мексика» оказался не таким, каким его представлял Беркович в своем воображении. Светлый зал, тихая латиноамериканская музыка, вкусная еда, много посетителей вовсе не криминального вида. Моше Бар-Гиора тоже был под стать заведению – маленький, пухлый, улыбчивый, ну просто друг детей, этакий израильский Санта-Клаус.

– Давно меня из полиции не посещали, – сказал он Берковичу. – За мной ведь ничего не числится. Так чему я обязан вашим визитом?

– Я расследую убийство Эли Баная, – сказал Беркович.

– Да? Но я об этом ничего не знаю.

– Я не предлагаю вам пойти в свидетели. Моя задача – сделать, чтобы подобные стычки больше не возникали.

– Но я-то чем могу вам помочь? – продолжал недоумевать Бар-Гиора.

– Ничем, – сказал Беркович. – Я просто хочу вам кое-что показать и сделать кое-какие выводы. Вот смотрите…

Он положил перед Бар-Гиорой листы с графиками, изложил свои соображения и заключил:

– Интересно, правда? И если опять что-нибудь произойдет, я уже точно буду знать, в чем дело.

– Любопытно, – протянул Бар-Гиора. – Я, правда, профан во всех этих делах, но жене расскажу, ей понравится.

– Надеюсь, – сказал Беркович и распрощался.

Час спустя он сидел в кабинете инспектора Хутиэли и делился своими впечатлениями от посещения «Мексики». При разговоре присутствовал майор Бухгольц.

– Поняв, что прямо его не возьмешь, – говорил Беркович, – я начал изучать статистику. И вот что оказалось: существует прямая связь между ценами, скажем, на таблетку «экстази» и разборками с применением оружия. Вот график, именно его я показал Бар-Гиоре: как только цена падает ниже определенного уровня – он отмечен красной чертой, – происходит разборка, кого-нибудь режут или стреляют… И цена подскакивает. Я решил, что это не может быть случайностью. Это не рынок, как утверждает коллега Бухгольц, а напротив, плановое хозяйство, и центр здесь один, а не два. Следующий вывод: один центр – один хозяин. Бар-Гиора. Нет тут другой банды наркоторговцев. Точнее, банды две, это так, но хозяин один. Он и натравливает одних своих людей на других, когда цены на рынке падают.

– Остроумно, – сказал Бухгольц, – но это не доказательство.

– Статистика никогда не была доказательством в частных случаях, – парировал Беркович. – Но вывод легко проверить. Подождем. Думаю, Бар-Гиора меня понял правильно.

– Тебе бы в аналитическом отделе работать, а не убийц ловить, – сказал Хутиэли, когда Бухгольц вышел из кабинета.

– Вы считаете, что имеет смысл подать рапорт о переводе? – осведомился Беркович.

– Ни в коем случае! – воскликнул Хутиэли. – Ты здесь вполне на своем месте. Но иногда, – добавил он, – твою голову можно сдавать напрокат другим отделам.

Нет человека – нет проблемы

Поздравление с днем рождения и коробку конфет Фаня Бродская получила по почте. Фаня достала узкий пакет из почтового ящика около половины седьмого вечера, возвращаясь с работы. Если бы в ящике оказалось только извещение, ей пришлось бы назавтра бежать в почтовое отделение, и события развивались бы совсем другим образом. Каким? Да мало ли… Может, она спрятала бы коробку в шкаф и забыла до лучших времен.

Впрочем, лучшие времена для Фани давно прошли – это были времена, когда она жила с мужем и сыном в далеком городе Бобруйске и была счастлива. Но жить становилось все сложнее, муж сказал: «Надо ехать!», они и поехали. Хотели, как лучше, а получилось… В Израиле Юлик изменился, стал другим человеком. Скандалы каждый день, и ведь что получалось: он вроде бы говорил тихо, но такие гадости, что она срывалась на крик, потом в ход шли тарелки и другая посуда, а кончалось все истерикой. Может, она действительно была виновата, как считал ее любимый сын Левушка?

Как бы то ни было, однажды муж ушел, снял квартиру в другом городе, но что самое ужасное – сын ушел с отцом. Где это видано – от живой матери? Но что она могла поделать? Левушке уже восемнадцать, скоро в армию, сам решает, как и с кем ему жить.

Фаня осталась одна. Поменяла квартиру, теперь у нее была однокомнатная – салон, он же спальня. Работала на двух работах, из сил выбивалась, но на жизнь, в общем, хватало. Мужчины для нее больше не существовали, но появилась подруга – Дорит Глезер, коренная израильтянка, ни слова не понимавшая по-русски. Они работали вместе – Дорит была в фирме секретаршей, а Фаня убирала. Дорит как-то поинтересовалась, отчего у Фани круги под глазами, та не выдержала, рассказала, как умела, Дорит приняла живое участие, и с тех пор они часто беседовали, бывали друг у друга в гостях. Дорит тоже жила одна, была, как сейчас говорят, self-made woman – женщиной, сделавшей свою судьбу. Она вывела Фаню из состояния депрессии и опекала, как могла.

В день, когда Фане исполнилось сорок, только Дорит она и позвала к себе на день рождения. А кого еще? Некого. Лева поздравил мать по телефону, а бывший муж даже поздравлять не стал – так, видимо, она была ему противна.

Пакет, который Фаня достала из почтового ящика, она вскрыла незадолго до прихода подруги: внутри была поздравительная открытка и коробка с конфетами. Фаня удивленно вертела открытку в руках, когда пришла Дорит с букетом гвоздик.

– От кого? – поинтересовалась она.

– Понятия не имею, – сказала Фаня. – Тут написано, но я плохо читаю на иврите.

Дорит отобрала у подруги листок и прочитала: «Счастливого дня рождения! Кондитерская фирма „Ласточка“. Покупайте нашу продукцию, и вам всегда будет сладко в жизни».

– Реклама, – заявила Дорит. – Я знаю, как это делается. Берут в муниципалитете списки жильцов с датами рождений – это незаконно, но если по знакомству, то все дозволено… И рассылают к дням рождения. Так появляются новые клиенты. Хорошие конфеты, кстати, очень вкусные, я их обожаю.

– Да? – сказала Фаня. – А я к сладостям равнодушна.

Сели за стол, выпили вина, съели салаты и курицу-гриль, потом настала очередь испеченного Фаней тортика. Коробка лежала на столе, и когда Дорит собралась уходить, Фаня сунула конфеты ей в сумку.

– Я их все равно есть не буду, – сказала она, – а ты любишь.

Утром, придя на работу, она убрала в комнатах и стала ждать Дорит, но подруги все не было, шеф начал злиться и позвонил ей домой. Телефон не отвечал, и шеф сказал Фане:

– Я знаю, что вы дружите. Зайди к ней, когда закончишь уборку, скажи: если она заболела, то нужно предупреждать. Так и без работы можно остаться!

Фаня долго звонила в дверь. Потом прошлась по магазинам, вернулась и звонила опять. Куда могла Дорит отправиться, не предупредив ни шефа, ни Фаню и никого вообще? Вечером Дорит все еще не отвечала, на следующее утро ситуация повторилась, и только тогда шеф позвонил в полицию. Но прошло еще несколько часов, прежде чем полицейские решили взломать дверь. Дорит лежала в салоне на полу и была холодна, как лед. По свидетельству эксперта, женщина была мертва уже больше полутора суток.

Дело попало к инспектору Хутиэли, в паре с которым работал эксперт Хан – достаточно опытный дуэт, и заключение они сделали однозначное: отравление синильной кислотой. Кислота оказалась к конфетах – открытая коробка лежала на журнальном столике, нескольких конфет не хватало. Экспертиза показала: отравлен был весь верхний слой конфет – не меньше двух десятков штук.

Узнав о страшной судьбе подруги, Фаня едва не лишилась чувств.

– Это я! – кричала она. – Это меня! А я ей подарила!

Инспектору Хутиэли с трудом удалось успокоить женщину, после чего он узнал правду о посылке. Сохранилась и открытка, о которой эксперт Хан сказал коротко: «Подделка». Кондитерской фирмы «Ласточка» в Израиле не существовало, текст был отпечатан на цветном принтере.

– Если бы вы попробовали конфеты раньше, чем пришла Дорит, – сказал Хутиэли, – то погибли бы вы, а не она. Есть среди ваших знакомых кто-то, желавший вам смерти? Кто-то, знавший ваш день рождения?

– Никто, кроме…

И действительно, кто, кроме бывшего мужа, мог так ненавидеть Фаню? В тот же день Юлия Бродского задержали по подозрению в умышленном убийстве. Он отрицал все, кроме того, что терпеть не мог бывшую жену – уж это отрицать было невозможно.

– Борис, – сказал Хутиэли инспектору Берковичу, войдя к нему в кабинет незадолго до окончания рабочего дня, – ты слышал, конечно, о покушении на Фаню Бродскую? Погибла ее подруга. Я вторые сутки бьюсь с этим типом, Юлием. Он плохо говорит на иврите, я – по-русски…

– Понял, шеф, – сказал Беркович. – Поприсутствовать на допросе?

– Допроси его сам. Нужно, чтобы он сказал, где печатал поздравление и откуда взял яд. Информация нужна сегодня, иначе завтра судья не продлит срок задержания.

– Хорошо, – согласился Беркович.

Юлий Бродский произвел на него впечатление человека, сломленного жизнью. Жена оказалась стервой, работу он недавно потерял, сын закончил школу без аттестата зрелости… В общем, все плохо. Но конфет он не посылал. Яда у него нет и не было. Фаня сделала ему много зла, но – убивать?

– Слабый человек, – сказал Беркович инспектору Хутиэли после допроса. – Уйти от жены – максимум, на что он способен. К тому же…

Беркович замолчал, задумчиво постукивая карандашом по столу.

– Что «к тому же»? – переспросил Хутиэли.

– Есть одно соображение… – уклончиво протянул Беркович. – Ума у Бродского не хватит, чтобы придумать трюк с конфетами.

– Полагаешь, что у него был сообщник? – оживился Хутиэли и тут же одернул себя: – Нет, Борис, это слишком сложно.

– Конечно, – согласился Беркович. – Такие убийства в компании не совершают…

На следующее утро судья Липман выпустил задержанного под залог в десять тысяч шекелей, поскольку обвинение не смогло представить надежных доказательств того, что именно этот человек послал Фане Бродской отравленные конфеты.

– Эх, Борис, – сказал Хутиэли, – я надеялся, что ты сумеешь разговорить этого типа. Теперь он может сбежать.

– Куда? Некуда ему бежать, у него здесь сын. А разговорить я его все-таки сумел. Вот только выводы сделал не такие…

– Что значит – не такие? – рассердился Хутиэли. – Ты считаешь, что конфеты послал не Бродский?

– Уверен в этом, – кивнул Беркович.

– Мотив был только у него, – напомнил Хутиэли.

– Не только, – возразил Беркович. – Шеф, дайте мне время до вечера, я хочу навести кое-какие справки.

– Во-первых, я тебе больше не шеф, – вздохнул Хутиэли, – оставь этот официальный тон. Во-вторых, делай что считаешь нужным, разве я тебе когда-нибудь мешал? Но к вечеру изволь представить соображения.

– Вот теперь я узнаю вас, шеф! – воскликнул Беркович.

Попрощавшись с Хутиэли, он поехал в офис фирмы, где работали Дорит с Фаней. Разговор с хозяином и сотрудниками занял несколько часов, и у инспектора сложилось вполне определенное мнение о погибшей женщине. Это был сильный человек, умевший постоять за себя, не дававший спуску недоброжелателям, которых у Дорит оказалось более чем достаточно. Она вызывала у людей диаметрально противоположные чувства – ее или обожали, как дружившая с ней Фаня, или ненавидели.

Выслушав все рассказы и узнав массу интересного, Беркович наметил себе еще два адреса, но время поджимало, и инспектор вернулся в управление, чтобы рассказать Хутиэли о проведенном расследовании.

– Я исходил из того, – сказал Беркович, – что никто не собирался убивать Фаню Бродскую, убийца хотел расправиться с Дорит Глезер и достиг желаемого.

– С Глезер? – удивился Хутиэли. – Конфеты были адресованы Бродской! И если бы Дорит не пришла к ней на день рождения, и если бы та не подарила коробку… Цепь случайностей, которая…

– Никаких случайностей, шеф! Допустите, что у Дорит был враг, желавший ей смерти. Он задумал убийство, но хотел сделать все, чтобы направить следствие по ложному пути. Человек этот прекрасно знает обеих женщин – в том числе их привычки и вкусы. Знает, когда у Фани день рождения. Знает, что она терпеть не может конфеты и никогда их не ест. Знает, что, в отличие от Фани, Дорит конфеты обожает. Знает, что две женщины дружат и день рождения будут отмечать вдвоем. И если вы полагаете, шеф, что, зная все это, убийца очень сильно рисковал, посылая коробку именно Фане, а не Дорит…

– Любопытно… – пробормотал Хутиэли. – Если ты прав, этот человек, скорее всего, связан с фирмой, где работала Глезер…

– Не скорее всего, а наверняка! Кто еще мог знать об этих двух женщинах столько необходимых деталей? Разумеется, гибель Дорит выглядела случайной, и убийца был уверен, что полиция обвинит Юлия Бродского. Особенно копать не станут – новый репатриант, мотив налицо, признание вышибут, косвенных улик достаточно…

– Но тут появился инспектор Беркович… – вставил Хутиэли.

– Вы бы и сами к этой идее пришли, шеф, – великодушно заявил Беркович. – Все-таки убийца – человек изобретательный, но недалекий, начитался газетных статей, в которых полицию обычно изображают в нелестном духе. Если почитать судебные репортажи…

– Никогда их не читаю, – отмахнулся Хутиэли. – Насколько я тебя понял, Борис, ты уже вычислил убийцу?

– Если принять верную гипотезу, то это нетрудно. Столько подобностей о Дорит и Фане мог знать только один человек.

– Хозяин фирмы? – догадался Хутиэли.

– Именно.

– А мотив?

– Насколько я понял из разговоров с сотрудниками, этот тип домогался Дорит и получил отказ. Более того, похоже, что Дорит имела против него какой-то компромат, иначе он бы ее просто уволил. А так ему ничего другого не оставалось…

– Ничего, кроме убийства? – поднял брови Хутиэли.

– Знаете, инспектор, – вздохнул Беркович, – с точки зрения некоторых людей, убийство – самый верный способ разрубить гордиев узел. Нет человека – нет проблемы…