Текст книги "Рейдер"

Эскорт-услуги

Павлов поблагодарил услужливо предоставленного начальником рейдерской охраны бойца «клеща», вытащил из «Ягуара» пакет со сменными рубашками и вторым костюмом, закрыл машину и двинулся в гостиницу. И «клещ», поначалу двинувшийся прочь, вскоре присел на лавочку возле остановки и достал сотовый телефон.

«Прав был Пахомыч…» – отметил Артем и вошел в гостиницу.

Администратор быстро оформила заселение, забронировала на завтра номер и для помощника известного адвоката, вручила ключи, и Артем, безмятежно помахивая портфелем, поднялся на четвертый этаж. Подписал автограф зардевшейся дежурной по этажу, пару минут перешучивался по поводу возможности «попасть в телевизор» и вошел-таки в номер. Повесил пиджак в шкаф, поставил ноутбук и портфель у стола, а затем выглянул в окно и тут же подтвердил правоту Пахомова: отсюда, с четвертого этажа, было прекрасно видно, как за две улицы от гостиницы припарковался один из рейдерских микроавтобусов.

Он достал мобильный телефон и набрал номер.

– Ты как в воду глядел, эскорт налицо.

– Ты поосторожнее там, – проворчал Пахом, – они могут и дальше пойти.

Павлов отключил связь и задумался.

Уже когда Колесов не стал изымать папку – там, в битком набитом «клещами» коридоре НИИ, стало ясно, что бумаги ему нужны, а свидетели – нет. А значит, у Пахомова были основания считать этот рейд чем-то более серьезным, нежели обычный, пусть и юридически оформленный, грабеж.

«Ай да Колесов… – мелькнула мысль. – На кого ж ты работаешь, майор?»

Павлов быстро осмотрел номер, достал из портфеля папку со штампом спецчасти НИИ и вложил ее в тоненький пластиковый файл, а затем в еще один и еще. Выглянул в коридор, попросил у дежурной утюг, еле отбился от предложения выгладить все, что ему нужно, и через пару минут оплавленная со всех четырех сторон упаковка была надежно запечатана. И тогда Артем прошел в ванную, перекрыл подводящий воду к унитазу кран, слил из бачка всю воду и аккуратно водрузил документы под крышку. В таком виде бумаги могли пролежать долго.

«Ну что ж… пора как бы и отобедать…»

Если верить восторженным отзывам «клеща», перегнавшего машину, в ресторане гостиницы «Олимпия» кормили очень даже недурно.

* * *

Сергей Михайлович Колесов отслеживал каждый шаг московского адвоката и, когда Павлов начал спускаться в ресторан, уже поднимался по второй лестнице – с телефоном у щеки.

– На втором… – докладывал ему единственный «клещ», которому он доверял, о передвижении адвоката, – на первом… вошел в ресторан.

Колесов стремительно ворвался в коридор четвертого этажа и поманил дежурную пальцем.

– Я от Бугрова, – кивнул он, сунул в лицо служебное удостоверение и протянул руку: – Ключи от 404-го.

– Это же сам Павлов… из «Зала суда»! – испуганно моргнула девчушка и тут же решительно замотала головой: – Я не могу.

Колесов понимающе кивнул.

– Работа надоела? Оно и правильно: клиенты капризные, платят копейки. Хочешь, я прямо сейчас директору гостиницы позвоню?

Дежурная опустила глаза, и Колесов уже видел: сдастся.

– Здесь Тригорск, а не Москва, девочка, – добил он ее. – Да и ты уже большая; пора бы понимать, кто где главный.

Дежурная молча, не поднимая глаз, выдвинула ящик стола и вытащила ключи.

– Правильно, – ободряюще кивнул Колесов, – приятно иметь дело со взрослыми людьми.

* * *

Артем вышел из гостиницы через служебное помещение – спустя полминуты после того, как вошел в ресторан. Есть хотелось чудовищно. Да и мысли о том, что прямо сейчас происходит на четвертом этаже, не отпускали.

«Бедная девочка…»

Ему так и не удалось объяснить дежурной, почему не надо препятствовать тем, кто захочет войти в занятый им номер. Пришлось девчушке просто поверить, что так надо.

Обыск

Первым делом Колесов проверил вещи адвоката. Открыл портфель и тщательно перебрал все папки до единой. Затем открыл и закрыл ноутбук, потом ощупал одежду в шкафу, яростно переворошил стопку рубашек, и лишь тогда его взгляд остановился на утюге.

– Интересно, – пробормотал он, – и что же ты здесь гладил, господин адвокат?

Некоторое время Колесов размышлял, а затем стремительно прошел в ванную комнату, пару секунд осматривал помещение и вскоре выуживал запаянную в целлофан документацию из бачка.

– Ну, вот и все, – счастливо и широко улыбнулся он и вдруг вспомнил зажатые Спирским премиальные. – И пошел ты куда подальше, босс!

Теперь Петр Петрович зависел от него не меньше, чем Колесов от Спирского.

* * *

Осведомитель позвонил Спирскому, едва сумел найти себе замену на то время, пока он отойдет от спецчасти – якобы в туалет.

– Колесов уехал.

– Куда? – оторопел Петр Петрович.

– По-моему, вслед за адвокатом. Я не знаю точно, он меня на спецчасть поставил.

Спирский задумался. До этих пор Сергей Михайлович таких фортелей не допускал и сообщал все, что делает.

– А он этого… «почтальона» на выходе обыскал?

– Да, но ничего не нашел.

Это был неплохой признак. Юридически значимых бумаг в спецчасти не было, а коммерчески важные попадут к Петру Петровичу не позднее понедельника… если Колесов, конечно, выполнит обещание.

– Хорошо, держи меня в курсе.

Петр Петрович дал «отбой», некоторое время перебирал бумаги, но уже не находил себе места. Понимая, что надо выспаться и что сейчас, в субботу вечером, скорее всего, ничего уже не произойдет, он даже отправился домой, упал в кровать, но и здесь не получил ни сна, ни покоя. И вовсе не из-за этого путающего карты московского «почтальона». Перед глазами стоял Гога – первый и последний, кто сумел его обмануть.

Спирский, тогда еще Петя, как раз начал действительно звездное восхождение к вершинам бизнеса – с торговли водкой. И Гога, обычный дворовый бездельник, был одним из самых постоянных его клиентов.

Гога первым, прознав о развернувшемся в самый разгар горбаческого антиалкогольного указа бизнесе Пети, стал брать товар, в том числе и под «честное слово», – то пиво, то портвейн «Агдам», а то и бутылку «Пшеничной». Давал расписки, подолгу не платил, и Петя, глядя в налившиеся кровью глаза «клиента», понимал, что лучше потерпеть: раньше или позже, но деньги у Гоги появлялись.

Спирский перевернулся на живот и зарылся в одеяло. Он до сих пор помнил астрономическую по советским временам сумму, которую задолжал ему в тот раз Гога, – 98 рублей 32 копейки. И когда он отыскал в себе силы потребовать возврата долга, произошло неожиданное. Обычный дворовый бездельник достал из кармана солидную пачку новеньких, благородного песочного цвета сотенных банкнот.

Петя никогда не видел столько крупных купюр сразу. Он работал с трешками, пятерками, в лучшем случае – с червонцами, а уж солидные, спрятанные в коробку из-под туфель «Цебо» фиолетовые четвертные были для него неразменным капиталом. Собственно, на жажде солидности он тогда и погорел.

Ровно 12 сотенных купюр демонстративно отсчитал и протянул ему Гога в обмен на 785 помятых рублевок, 105 трешниц, 11 пятерок, 2 десятки и четвертной. А едва Спирский счел, что все благополучно завершилось, Гога легко перехватил обе его руки, отклонился назад и со всего маху двинул тяжелым лбом в переносицу.

Телефон затрезвонил, и Спирский схватил трубку.

– Как дела?

Спирский вскочил с постели; он уже узнал голос Заказчика.

– Все по плану.

– А у меня другие сведения.

Петр Петрович насторожился:

– И какие?

– Час назад Батраков и финдиректор Лесин переговорили с начальником Тригорской налоговой инспекции, – напряженно сообщил Заказчик. – Прямо у него на даче.

– И что?

– В понедельник налоговая подает иск. Ответчик – «Микроточмаш».

Спирский с облегчением рассмеялся:

– Ерунда… не переживайте. Это просто попытка оттянуть время.

– И эта попытка сработает. Батраков сдал сам себя.

– Как? – не поверил Спирский.

Заказчик осторожно прокашлялся:

– Батраков принес повинную на одну из своих старых мелких операций по сокрытию доходов. Для него это грозит серьезным штрафом, но все юридические операции по «Микроточмашу» будут приостановлены. В первую очередь – наши операции.

Спирский обмер.

«Адвокат подсказал, – понял он. – Больше некому. Батраков слишком прост…»

– Когда я обратился к вам, то полагал, что имею дело с самым лучшим, – с неудовольствием сказал Заказчик.

– Так оно и есть, – глухо отозвался Спирский.

– Тогда откуда такие проколы? И сделайте вы, наконец, хоть что-нибудь с этим адвокатом! Мне не нравится, что какая-то «телезвезда» сует нос в мой бизнес.

Спирский отчаянно закивал:

– Сделаю.

В трубке раздались гудки, и Петр Петрович без сил осел на кровать.

Сам этот трюк – настучать на самого себя – придумал в свое время именно он; это было его, и только его изобретение. Именно так он поступал, чтобы купленные следователи под предлогом раскрытия предполагаемой аферы миноритарного акционера Спирского получили доступ к доселе недоступным бумагам мажоритарных.

В результате хозяева фирмы вскоре обнаруживали, что уже не контролируют ничего, а со Спирского снимали все обвинения. Просто потому, что именно в том, в чем его «обвиняли» дружественные менты, Петр Петрович не был виновен изначально.

Если бы Батраков сделал нечто подобное, Спирский развалил бы надуманный иск за пару часов, но беда была в том, что Батраков пожертвовал частью укрытых денег всерьез, и налоговая не могла, просто не имела права спустить такое дело на тормозах.

«Адвокат… – заскрипел зубами Спирский, – вот кого надо…»

Он быстро набрал номер своего осведомителя из «клещей», а вскоре позвонил Колесов – сам.

– Это Колесов.

– Я понял, – заходил от стены к стене Петр Петрович, – и первым делом хочу знать, почему ты покинул рабочее место.

Временный начальник охраны НИИ замялся; он определенно не мог сообразить, что именно известно шефу.

– И еще, – металлическим голосом поинтересовался Спирский, – раз уж ты был в городе, ты, вероятно, знаешь, чем занят «почтальон»?

Это была чистой воды импровизация – наудачу. Спирский вовсе не был уверен, что Колесов в каких-то своих целях пытался «приглядеть» за московским адвокатом. Но ловушка сработала. Колесов поперхнулся и через несколько долгих секунд хрипло сказал:

– Адвокат исчез.

Пакет

Павлов понимал: Колесов обязательно захочет удостовериться, что все прошло чисто, а потому или он сам, или его человек в ресторан заглянет. Так что времени на все было в обрез.

Он едва не сшиб подвернувшуюся уборщицу, проскочил не слишком чистым задним двором ресторанной кухни, вылетел на улицу и махнул первой же машине – старенькому «Фольксвагену».

– НИИ «Микроточмаш», и побыстрее.

Водитель все понял, и спустя десять минут Артем уже подходил к заветному Коровякову переулку. Протиснулся сквозь разжатые кем-то прутья забора и оказался именно в том месте, которое указал ему бывший однокурсник.

– Я на месте, – коротко ответил он, едва Пахомов ответил на звонок.

– Где именно?

– У торца здания администрации. У забора.

– Хорошо. Смотри вверх.

Павлов задрал голову. Сумерки уже порядком загустели, но он хорошо видел белеющий на фоне серой стены, медленно плывущий вниз пакет.

– Видишь?

– Да. Все нормально.

Пакет устремился вниз еще быстрее, и через несколько мгновений Артем уже перерезал веревку.

– Готово.

– Давай, Палыч, не подведи, – глухо попросил так и сидящий в спецчасти, как в окопе, Пахомов. – Сам знаешь, рано или поздно, а выйти мне придется.

* * *

Сергей Михайлович не понимал ничего: Спирский орал в телефон так, что на Колесова оборачивались прохожие. Он кричал, что Колесов не сумел сделать даже простейшего дела – обеспечить «чистый» захват; что долбаный особист уже сутки сидит в своей долбаной спецчасти; что он уже не слишком уверен, что этот «почтальон» ничего не вынес, а главное, что он уже устал от обещаний и почти не верит самому Колесову.

Самое обидное, что все эти обвинения были высосаны из пальца. Колесов был уверен, что Пахомов к понедельнику сдастся, а этот московский адвокат в конечном счете останется с носом – именно к этому все и шло.

«И с чего он так завелся?»

Ответа не было.

– Я должен знать, что он делает! – кричал Спирский. – Каждый его шаг!

Колесов стиснул зубы.

– Это не входит в мои обязанности, Петр Петрович, – процедил он, – я боевой офицер, а не ваш «топтун».

В трубке телефона воцарилось молчание, – похоже, шеф начинал приходить в себя.

– Выясни, где он, – чуть сбавил тон Спирский. – Я добавлю премиальных. Даже прокол со спецчастью спишу.

Колесов усмехнулся. Это был уже другой разговор.

Настя

Павлов перебежал через улицу, миновал сквер и углубился в проходные дворы старой части города. И через каких-нибудь пять минут он вышел на незнакомую ему широкую улицу и принялся ловить такси. Возвращаться в гостиницу, как и вообще оставаться в этом городе, ему было незачем: Артем достаточно хорошо объяснил директорату, что и как следует сделать. А все остальное решалось уже не в Тригорске.

Конечно, бросать на гостиничной автостоянке «Ягуар» было жалко, однако Павлов уже понимал, что все сделал правильно, и даже то, что он принял спирта, в конечном счете помогло. Просто потому, что резко понизило значение происходящего в глазах Колесова, а значит, и его бдительность. И теперь, если не давать никакой пищи для размышлений, и Колесов, и его шеф, и даже тот, кто за всем этим стоит, так и будут оставаться в неведении о его следующих шагах.

Мимо, одна за другой, проехали в свете вечерних фонарей несколько легковушек, Павлов машинально поднял руку, и рядом, свистнув шинами, остановился большой серебристый «Лексус» под номером, начинающимся на «001».

Павлов удивился: пару лет назад все первые номера каждой новой серии были зарезервированы за первым лицом государства, который выдавал их исключительно заслуженным людям. Число их было невелико: олимпийские чемпионы после победы в Турине да такие великие артисты, как Георгий Жженов и Сергей Юрский. Присваивались подобные номера и личным автомобилям руководителей регионов и министерств, а изредка и особо лояльным бизнесменам, как, например, Борису Тетереву, который ввез и зарегистрировал в России действительно первый «Роллс-Ройс Фантом» под номером «е 001 ав». В условиях объявленной борьбы с мигалками, спецномерами и прочими «заметными» привилегиями эти простые сочетания цифр становились все более ценными.

«Да, с такими номерами не «таксуют», – подумал Артем, на всякий случай подошел к машине и заглянул через опущенное стекло. За рулем джипа сидела молодая женщина.

– Извините, мадмуазель, – благодарно улыбнулся ей Павлов, – но мне в Москву.

Женщина окинула его быстрым оценивающим взглядом и кивнула:

– Садитесь. Мне тоже в Москву.

Артем быстро открыл дверцу и нырнул в салон.

– От меня пахнет спиртом, извините, – сухо предупредил он, – но вам это неприятностей не доставит.

Женщина повела ноздрями, но его откровенность, похоже, искупила даже запах.

– Я умею защищаться от неприятностей, – в тон ему ответила она, – пристегнитесь.

Артем улыбнулся. Он сразу отметил и эту стать, и гордую посадку головы. На роль «девицы под покровительством» женщина в любом случае не подходила, впрочем, как и на роль избалованной дочери такого же избалованного взятками и подхалимажем высокопоставленного чина.

«Лексус» рванул с места и стремительно заскользил вперед, но лишь когда синий дорожный знак с надписью «Тригорск» остался позади, Артем с облегчением выдохнул и откинулся на спинку кресла.

– А что вы потеряли в наших палестинах, господин Павлов? – не отрывая взгляда от дороги, поинтересовалась женщина.

Конечно же, она его узнала, но Артему не хотелось бы думать, что она терпит запах спиртного только поэтому.

– Работа, – сдержанно пояснил он, – и, кстати, меня зовут Артемом.

– Настя, – так же сдержанно представилась женщина. – И, кстати, вовсе незачем делать такую страшную тайну из захвата «Микроточмаша».

Артем повернул голову и с удивлением посмотрел на спутницу.

– А что вы хотите? – пожала она плечами. – Чтобы город этого не заметил?

– Надеюсь, вы не приняли меня за рейдера? – поднял брови Павлов.

«Лексус» легко обошел пять или шесть легковушек, и только после этого Настя ответила:

– Нет, разумеется. И потом, институт захватили вчера вечером, а вы прибыли в Тригорск из Парижа лишь сегодня утром.

Артем заинтересованно хмыкнул. Эта женщина, даже, скорее, девушка, удивляла его все больше.

– Ну, и как там, в столице Любви и Свободы? – не давая ему опомниться, поинтересовалась она.

Павлов уклончиво рассмеялся, но приличия требовали отвечать на вопрос, а не интересоваться, откуда такая информированность.

– Там, как всегда… Любовь и Свобода.

– Не увиливайте, – покачала головой Настя. – Что нового на улице Тюриньи, 5?

Павлов, совершенно потрясенный, замер: его проверяли на интеллект и любознательность – более чем жестко.

– Задавать такой вопрос на пятой минуте знакомства?! – искренне возмутился он. – Где вас обучали манерам?

Нет, Артем прекрасно понимал, что речь идет о недавно проданном с аукциона за рекордную сумму «Портрете Доры Маар». Этот портрет жены Пабло Пикассо, написанный им же незадолго до того, как он свел ее с ума и отправил в психиатрическую клинику, был недавно куплен новым русским водочным королем. И все равно: для нормальной «светской» беседы со случайным попутчиком вопрос был неоправданно сложен.

– Не можете ответить? – склонила голову Настя.

– Маар, безусловно, интересная дама, – в той же жесткой, почти спортивной манере парировал он, – однако настоящей музой Пикассо следует считать Ольгу.

Настя удовлетворенно улыбнулась, а Павлов мысленно перекрестился. Он терпеть не мог проигрывать в подобных «схватках». Но похоже, что радовался он рановато.

– Ну… если Хохлова могла вдохновить мастера на написание портрета Сталина и получение Ленинской премии мира, – немедленно возразила Настя, – тогда можно…

Павлов крякнул и азартно включился в спор. Они ловили друг друга на слове и на полуслове, не переставая состязаться в изяществе и хитрости и буквально, как саперы на минном поле, прощупывая глубину обороны и интеллекта собеседника.

И Павлов снова и снова возражал и нападал, пока однажды не поймал себя на странном ощущении: прямо сейчас он словно стоял ногами на двух берегах истока великой реки, делящей мир надвое. И на одной стороне были Париж и Пикассо, Настя и веселые украинские монашки, а на другом – то, с чем он сталкивался по долгу службы каждый день. И сегодня этот контраст был особенно нестерпим.

Обман

Сначала за окном долго висели фиолетовые сумерки, затем на Москву упала ночь, а Петр Петрович так и не мог уснуть. То, что произошло с ним двадцать лет назад, жгло сердце до сих пор. Ограбленный и униженный, но, что самое ужасное, столь незатейливо обманутый, Петр Спирский не мог прийти в себя еще очень долго. Более всего ему хотелось догнать обидчика, вцепиться ему в горло и вырвать свои деньги вместе с его хамским сердцем.

Стоило ему закрыть глаза, как перед ним возникали сцены предстоящей расправы над обидчиком – одна красочнее другой. Вот Петр стоит над поверженным врагом с дымящимся револьвером, вот он вытирает о корчащегося противника обагренный кровью клинок, а вот он протыкает его на всем скаку рыцарской пикой. И в каждом таком сюжете Петя видел себя Рыцарем – то Белым, то Черным. Он снова мечтал – впервые за последние шесть или даже семь лет.

Но – вот беда – Петя знал, что не в силах устоять не только перед железными кулаками Гоги, но даже перед его нахальным прищуром. А потом наступил день, когда Пете пришлось-таки преодолеть страх и выйти на улицу. И это был второй из самых черных дней в его жизни. Гога, прекрасно понимающий, что малохольный спекулянт Петя ни за что в милицию не пойдет, не только не застеснялся, увидев его, а, напротив, сделал своей «шестеркой» – быстро и решительно.

Петр Петрович застонал и перевернулся на другой бок. С тех самых пор он сторонился всех сколько-нибудь сильных людей, и именно с тех самых пор он терпеливо учился их использовать – каждый день.

Однако тогда он еще не ведал, сколь долгим будет путь наверх, а потому просто сказал себе: «Мой замок захвачен, а верные вассалы повержены. Но это лишь временное поражение. Мой час еще придет…»

Он бегал за «бухлом», и попутно Гога царственно, одним жестом решал его проблемы с соседскими пацанами. Он давал Гоге «в долг» и одновременно терпеливо осваивал нормы «правильного понта», чтобы ни в коем случае не переступить границ.

Пожалуй, это была хорошая наука, но – тайный агент, Истинный Рыцарь, лишь временно нацепивший маску оруженосца, – Петр Петрович не умел, да и не хотел прощать: там, среди 904 мятых купюр, были те, что хранились у него с шести-восьми лет, и кое-какие из них он помнил, что называется, «в лицо». Он и теперь их помнил.

Тишину квартиры нарушил пронзительный звон, и Спирский схватил трубку.

– Это Колесов.

– Говори.

– Адвокат в номер не возвращался и в ресторане не обедал, а его машина так и стоит возле гостиницы.

– Все?

– Все, Петр Петрович, – убито признал Колесов. – Я не знаю ни где он, ни чем занимается.

Спирский прикусил губу и аккуратно вернул телефон на тумбочку у кровати. Этот московский адвокат, как и Гога, наивно думал, что ему позволено унижать Петра Петровича своими выходками и закулисными интригами. И он точно так же, как и Гога, понятия не имел, что расплата неизбежна.