Текст книги "Орден Власти"

Второй крестовый поход оказался провальным, не было достигнуто ни одной намеченной цели. Бесполезную осаду Дамаска пришлось снять и отправиться восвояси. Но герцога Фридриха в родной Швабии встретили как героя, проявившего свою доблесть на полях сражений. И при дворе Конрада Третьего на него смотрели с уважением и завистью, которая особо усилилась, когда король на смертном ложе рекомендовал избрать своим преемником Фридриха Барбароссу. А потом… Король умер, да здравствует король!

Барбаросса проанализировал ошибки Второго крестового похода, слабости в кооперации участников, но, вспомнив тяготы переходов по пустыням, конфликты с властями Византии, различие интересов, предательства мнимых союзников, корысть иерусалимской знати, решил отложить на время, а может быть, и навсегда посещение Святой земли. Он возжелал вернуть завоевания Карла Великого, перешел Альпы и вторгся в Северную Италию. Конфликт между папой Андрианом Четвертым и римской знатью позволил Барбароссе безболезненно войти в Рим, занять подступы к собору Святого Петра, где он и был удостоен императорской короны. Римляне взбунтовались, но мятеж был подавлен.

Путь от формального получения власти до ее реального употребления очень длинный, а порой и тупиковый. Это хорошо понимал Фридрих, чувствовал, что Италия за прошедшие годы стала независимой от империи, и эту страну придется завоевывать вновь. Но на данный момент это было нереально. Поэтому на следующее утро он покинул Вечный город и вернулся в Германию. Так закончился Первый итальянский поход.

Мог ли мечтать герцог Швабский, сидя у костра на фоне неприступных стен Дамаска, что через пару лет он станет римским императором. Вряд ли. Но тем не менее это произошло. Фридрих иногда доставал «Орден Власти», который всегда носил при себе, сжимал его в кулаке, чувствуя, как от него растекается тепло по всему организму, предвещая новые победы и свершения.

В зыбкой утренней дымке Барбаросса смотрел на едва различимые стены города Конью. Его необходимо было взять по договоренности с византийским императором. Фридрих, занимаясь европейскими делами, никогда бы не согласился на участие в Третьем крестовом походе, хорошо помня о провале предыдущего. Но тут было дело чести, дело принципа – Иерусалим захватил султан Египта, амир Дамаска и правитель Сирии Саладин. Крестоносцы потеряли Святую землю, и Вечный город следовало вернуть неминуемо.

Взятие Конью Барбаросса воспринимал не более чем дорожное приключение. Имея обширный опыт взятия крепостей, он не сомневался в скором успехе. Глядя на застывший в тревожном ожидании город, он думал о так до конца и не покоренной Ломбардии, вспоминал толпы переселяемого народа, растекающиеся во все стороны света из разрушенного Милана, взгляды людей исподлобья, непокорные и жаждущие мести. Через несколько лет они вернули и заново отстроили свой город, сумев объединить на борьбу другие города. Верона, Виченца, Падуя… Целых пять походов! А результат? Нет, результат был, Ломбардия вошла в состав империи, но на своих условиях, с сохранением вольностей. Все пошло не совсем так, как задумывалось.

Барбаросса часто вспоминал предупреждение Кадиша, что «Орден Власти» может из талисмана превратиться в смертельную обузу. А где тот предел? В какой момент следует избавиться от опасного артефакта? И надо ли? Милан был разрушен, Ломбардия покорилась. Это был пик его величия, заоблачное счастье победителя. А потом телега покатилась вниз, сначала медленно, но все больше набирая скорость. Вот что им было надо? Справедливые законы, развитие дорог и речных портов, щадящие налоги… Но нет! Вольности вернуть они хотели, свободы жаждали. Если бы они еще понимали, что это такое!

Барбаросса не признавал долгие осады, а использовал их лишь как отвлекающий маневр для подготовки штурма, если не существовало предпосылок для добровольной сдачи города. Но по докладам лазутчиков в крепости имелся солидный запас продовольствия и воды. Сдаваться они не собирались, поэтому только штурм хорошо и неоднократно отработанными методами.

Когда окончательно рассвело, к стенам двинулись деревянные осадные башни, укрытые свежесодранными шкурами скота для защиты от огня. Между ними, за плетеными щитами прятались группы арбалетчиков. Штурмовали с востока, и появившееся солнце слепило осажденных, мешало им правильно оценивать обстановку. На стенах крепости появились лучники, начали обстреливать тягловые группы и пытались поджечь башни зажигательными стрелами. С башен вяло отвечали – берегли себя для последующих действий.

Когда расстояние до стен достаточно сократилось, плетеные щиты были отброшены, и прятавшиеся за ними арбалетчики дали массированный залп по лучникам, сметая их со стен. А потом второй, третий… Несколько десятков метров стены оказались очищенными от защитников. Туда высадились штурмовые группы с башен и начали теснить противника вдоль стен, чтобы удержать прорыв. Тут же были задействованы воины с осадными лестницами, закипела рукопашная, и спустя несколько часов крепость пала.

Византийский гарнизон Барбаросса допустил в город лишь через сутки, дав возможность своим бойцам вволю пограбить и насладиться победой. Условие было выполнено, и, получив от византийцев необходимое количество оружия и продовольствия, войско двинулось на воссоединение с союзниками. А дальше – Иерусалим.

К горной реке Селиф подошли в сумерки. Барбаросса решил форсировать водную преграду утром и приказал разбить лагерь. Ночью, обманув охранение, в табун расседланных лошадей пробрался один из армянских проводников и скормил коню Фридриха сладкую лепешку, пропитанную медленнодействующим ядом.

Река имела метров пятьдесят в ширину и бурное течение. Брод был не особо глубоким, но узким. Барбаросса почувствовал неуверенную поступь коня при подходе к реке, но не придал этому особого значения. Яд действовал медленно, но неумолимо. Войдя в реку, под напором воды конь потерял равновесие и завалился набок, сбросив всадника на глубину. Бурный поток подхватил тело Барбароссы и понес его вниз по течению. Облаченный в тяжелые доспехи, он с трудом удерживался на поверхности.

– Император тонет!

Замешательство, шум, суета. Несколько всадников спешились, они начали раздеваться, чтобы спасти императора, и никто не заметил две неясные фигуры, которые вошли в реку чуть ниже по течению, и вскоре тело Барбароссы скрылось под водой. Правда, ненадолго – вскоре оно вновь появилось на поверхности. Когда Фридриха вытащили из реки, он был уже мертв.

Спустя некоторое время к прибрежным кустам подъехал верхом на ишаке человек в черном плаще с капюшоном. Ему навстречу из кустов вышел молодой мужчина в мокрой одежде и передал ему блеснувший на солнце медальон, в ответ получив кошель с золотыми монетами. Они коротко кивнули друг другу и разошлись.

Глава четвертая
Софья

Из реферата отца Александра Интерлюдия третья

Орден перешел к Ричарду Львиное Сердце.

После взятия Яффы король расслабился, напился, и артефакт умыкнули ассасины, завершившие свои темные делишки в поверженном городе. По дороге домой они нарвались на группу всадников, были убиты, ограблены, а Орден оказался в руках их хозяина Саладина, султана Египта, амира Дамаска и правителя Сирии. Саладин наградил подданных золотом, рабами и, осознав, что за ценность ему попала в руки, без особых усилий прибрал к рукам Иерусалим, изгнав оттуда крестоносцев.

Но «Орден Власти» нельзя удержать против воли неведомых сил, которые им управляют. Невесть какими путями артефакт оказался у императора Фридриха Второго. Завладев Орденом, он возвращает Иерусалим мирным путем. После него Орден попадает к правителям Ахайи – одного из княжеств, созданных крестоносцами после захвата Константинополя. Наследница князя выходит замуж за брата последнего византийского императора Фому Палеолога, прихватив с собой артефакт.

Император надеется с помощью Ордена победить турок, но брат предает его. Орден становится приданым дочери Фомы – Зои, впоследствии принявшей имя Софья. Она через свое доверенное лицо передает его в Москву, а потом прибывает на Русь сама вместе с византийской библиотекой (ее назовут позднее библиотекой Ивана Грозного) и выходит замуж за великого князя Ивана Васильевича. Итак, Орден попадает на Русь…

Но это отдельная история.

* * *

Пресвитер Ананий умирал. Он возлежал на широком диване в задних покоях православного храма, единственного в Пелопоннесе, что остался невредимым после нашествия османов. Рядом с ним, на подносе, стояло блюдо с фруктами и чаша с разбавленным вином, но последние дни его организм отвергал еду, в отличие от вина. Вино он пил, когда еще мог до него дотянуться, но потом руки ослабли, и его стала поить прислужница, приставленная для ухода за пресвитером.

Боль из тела ушла, а само тело потеряло чувствительность, стало чужим, как деревянная колода, но сознание еще не угасло, остатки жизненной силы иногда просыпались в увядающих членах, и Ананий мог пошевелить пальцами. Это его радовало, вселяло маленькую надежду. «Пока я мыслю, я существую». Перед ним непрерывной лентой мелькали эпизоды прошедшей жизни, образы друзей и врагов, вспомнился император Константин, воскликнувший: «Город пал, а я еще жив!», его безрассудный рывок в гущу врагов и героическая гибель во славу уже несуществующей империи.

Ананий же остался жив. Он не был воином, он числился советником по религиозным вопросам при императоре. Император ему доверял и перед неминуемой кончиной призвал его для исповеди. Так вот, Ананий выжил. Он прятался в кухонном чуланчике, в то время как озверевшие от крови османы грабили императорский дворец, а ночью пробрался в порт, где за несколько золотых на рыбацкой шхуне его переправили к Фоме, к правителю Морейского деспотата. Там он возглавил один из православных храмов.

Фома Палеолог приблизил к себе Анания, зная благосклонное отношение отца к этому священнику, ввел его в семью. Единственную дочь Фомы звали Зоя. Ананий сразу ее приметил, ее пытливый, развивающийся ум, необычную внешность, особенно большие глаза с поволокой и взглядом, устремленным в будущее. Девочка тоже полюбила священника и доверяла ему все свои детские тайны.

После очередного вторжения турок на территорию Пелопоннеса Фома с семьей перебрался в Рим, с промежуточной остановкой в Корфу. Ананий же остался при своей церкви, где правдами и неправдами сумел ее сохранить. Перед самым отбытием он напутствовал маленькую Зою:

– Береги себя, не предавай веру предков, что бы тебе ни сулили взамен.

Эти слова отпечатались в мозгу ребенка намертво, и Зоя, впоследствии Софья, пронесла их через всю свою удивительную жизнь.

Вошедшая прислужница прервала воспоминания пресвитера, и он приказал позвать Николая. Николай был искусным воином, но служить к османам не пошел, а остался при храме. И немудрено – в малолетнем возрасте он прибился к приходу, изможденный, голодный. Ананий его приютил и воспитал как сына, обучил грамоте и воинским искусствам, наняв учителя фехтования. Николай не принял никакого сана – местный правитель, с которым пресвитер сумел поладить, запретил какое-либо расширение православной паствы, и юноша остался при храме в качестве охранника, блюстителя порядка и выполнял отдельные поручения.

В комнату зашел статный молодец в гражданской одежде, но с кинжалом на поясе и присел на кровать умирающего Анания.

– Вы меня вызывали, отец?

Ананий с трудом поднял отяжелевшие веки и остро посмотрел на Николая.

– Ты помнишь Зою, дочь правителя? Много времени прошло…

– Помню. Ты меня однажды приводил к ним, мы с ней играли в знахарей. Я сказывался больным, а она меня лечила. Маленькая, но серьезная девочка была, такая задумчивая… Хочешь вина? – Николай взял в руки чашу.

– Почему была! – Ананий жестом отказался от питья. – Она и сейчас есть. Живет в Риме. Вы же почти ровесники?

– Почти. Я ее старше на полтора года. – Николай поставил чашу с вином на место. – Ты меня хочешь послать в Рим, отец?

– Догадливый. Именно туда. Надо отвезти ей одну вещицу и кое-что передать на словах. Подними плиту в углу комнаты. – Ананий скосил глаза, показывая нужный угол.

Николай взял кинжал, некоторое время повозился в углу и вернулся с деревянной шкатулкой, обитой по краям медью.

– Открой! – Бледное лицо пресвитера неожиданно зарумянилось. – Там должен быть кошель, а в нем золотой медальон – это «Орден Власти». Отвези его Зое, а на словах передай ей от моего имени вот что… – Ананий изложил устное послание и добавил: – Я скоро умру, вряд ли ты меня увидишь живым. Но это и ни к чему. Оставайся при Зое, поступай к ней на службу и береги ее – у нее большое будущее. Она приведет православную веру к сияющим вершинам.

Высадившись на берег, Николай сразу же направился в ближайшую тратторию. Он не имел дворянского титула, поэтому оделся как негоциант средней руки, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания городской публики: свободный кафтан до колен с длинными колоколообразными рукавами и глубоким квадратным вырезом, штаны в обтяжку и короткие кожаные сапожки. Кинжал он спрятал под одежду, но готов был достать его в любую минуту.

Подозвав официанта, Николай заказал жареную баранину, фрукты и вино. Утолив голод, он пригласил за стол мрачного типа, отирающегося у входа и явно страдающего алкогольной жаждой. Угостив случайного гостя, он спросил место проживания Зои Палеолог. Тот сказал, что точно не знает, но сейчас узнает и, отлучившись на несколько минут, сообщил нужный адрес, за что был немедленно вознагражден еще одной порцией выпивки.

Покинув заведение, Николай прошел сотню метров, свернул за угол и тут же наткнулся на двух мужчин разбойничьего вида. И не ошибся. Один из них достал нож и сказал хриплым голосом:

– Выкладывай денежки, сеньор, иначе тебе крышка.

Николай с небрежной элегантностью отобрал у него оружие, двинул его по зубам, а второму приставил к горлу только что отобранный нож.

– Отведешь меня к дому Зои Палеолог. Если скажешь, что не знаешь куда, то я тебе перережу горло, – сказал он, сурово сдвинув брови.

– Знаю, знаю, сеньор, не убивайте меня, – заверещал незадачливый грабитель.

Так он и добрался до нужного места в сопровождении двух проводников. На прощание Николай выдал каждому по серебряной монете и вернул нож владельцу со словами:

– Не умеешь, так не берись.

Дом выглядел солидно: колонны с резными пилястрами, балюстрада, арка над главным входом и монументальная лестница с перилами и мраморными ступенями. В таких домах жили богатые римские вельможи. «Не скупится папа на содержание потомков басилевса», – подумал Николай и, взглянув сквозь кованую ограду, увидел девушку невысокого роста в приталенном розовом платье. Она стреляла из лука в деревянную мишень под приглядом наставника. «Да ведь это же Зоя!»

– Зоя! – позвал он. – Это я, Николай. Помнишь меня? Нас познакомил благочестивый Ананий. Нам надо поговорить. Очень важно.

Девушка вздрогнула от неожиданности, слегка помедлила и, передав лук слуге, подошла к изгороди. Глаза у нее были большие, темные и внимательные. Присмотревшись к неожиданному посетителю, она улыбнулась:

– Николай. Нежданно-негаданно. Ты так возмужал.

– А ты стала такой прелестницей! – Николай улыбнулся в ответ.

– Я сейчас распоряжусь – тебя впустят внутрь, – засуетилась девушка. – Вон, видишь садовую скамейку. Приходи туда.

Через несколько минут они сидели рядом и с интересом разглядывали друг друга. Зоя Палеолог в силу природного ума и прозорливости прекрасно понимала, что этот визит не случаен и что Николай прибыл не по своей воле, а с неким поручением.

– Ну, – наконец прервала молчание Зоя. – С чем приехал?

– Я от преподобного Анания. Он меня прислал.

– Как здоровье у преподобного?

– Плохо, вернее, уже нет никакого здоровья – он умер, но перед смертью наказал мне с тобой встретиться и передать кое-что, в том числе на словах.

– Ну так передавай. – Зоя замерла в нетерпении.

– Сначала ответь мне на один вопрос – Ананий просил задать его в первую очередь. Скажи правду во имя Отца, Сына и Святого Духа. Ты не предала веру наших отцов?

Николай говорил жестко, веско, в упор глядя на свою собеседницу. Зоя вздрогнула, с укоризной посмотрела на Николая и наложила на себя православный крест. Потом сказала:

– Преподобный зря беспокоится… беспокоился, царствие ему небесное. Не предала. Вот так и живу: при людях крещусь слева направо, а когда остаюсь одна, то справа налево. Меня считают униаткой, я получила униатское образование, но ведь правда в душе, а не в словах. Мысль изреченная есть ложь. Как и правда без любви ложна. Одна я осталась такая в нашей семье. Один брат османам служит, другой, Андрей, набрал долгов и ему не до веры – присягнет тому, кто денег даст. Кузина участвует в высокопоставленных оргиях – третий раз травит потомков во чреве. Ей тоже не до Господа нашего, хотя и якшается с прелатами.

А меня все сватают, замуж выдать хотят. Особенно старается Андрей, чтобы поправить свое материальное положение. То королю Кипра Жаку предлагают, то Караччиоло, итальянскому вельможе…

Но я сделала все, чтобы расстроить эти браки, разные слухи распускала, чтобы себя опорочить. Не по душе мне это… – Зоя на несколько секунд примолкла. – Давай, выкладывай, что тебе Ананий поручил.

Николай запустил руку во внутренний карман и передал Зое золотой медальон с гравировкой.

– Это «Орден Власти». Он обладает великой силой и поможет тебе выполнить свое предназначение. Так сказал Ананий. Ты знаешь, что это такое?

– Нет, не знаю, но узнаю. – Девушка спрятала артефакт в один из многочисленных карманов. – Еще что?

– Центром распространения нашей веры является Московия. Великий князь Иван овдовел и ищет новую супругу…

– Не продолжай. – Зоя накрыла руку Николая своей. – Об этом я и без тебя ведаю. Приходи завтра с утра пораньше, чтобы не попасть на глаза кардиналу Виссариону, моему наставнику. Он любит поспать и приходит поздно.

– Ты принимаешь меня на службу, принцесса? Преподобный Ананий очень желал этого. Я знаю, что ты находишься на содержании у папы Стикса (при этих словах Зоя поморщилась), поэтому жалованья мне не надо, пока не надо, пока у тебя не появится такой возможности. Я сам себя прокормлю. – Николай вспомнил о незадачливых грабителях и хищно усмехнулся.

– Принимаю. Будешь служить верой и правдой. О деньгах не беспокойся – не твое это дело. Жду тебя завтра. На соседней улице есть гостиница – остановишься там. – В словах Зои прозвучали повелительные нотки, что обрадовало Николая – у него появилась хозяйка. Да еще какая!

Утром девушка выглядела деловой и собранной. Они разместились на той же садовой скамейке.

– Выспался? – спросила Зоя вместо приветствия. – Про «Орден Власти» я все узнала, а тебе об этом знать не обязательно – целее будешь. А теперь слушай и внимай. Был тут у нас Ивашка Фрязин, посол великого князя Московского, все на меня смотрел, как будто приценивался, потом приехал Федька Хромый и сразу к папе. Уж о чем они там говорили… А потом ко мне прислали художника парсуну рисовать. И повезут этот портрет князю Ивану, сватать меня хотят. Папа Стикс рассчитывает, что я буду русских к униатству приучать. Такого разговора еще не было, но неминуемо будет. Я для вида соглашусь, покиваю, а потом обману по приезде в Московию. Ради нашей веры. Тебя же пристрою к легатам. Папа намеревается делегацию в Москву послать, и ты должен добиться аудиенции у князя Ивана и передать ему артефакт – он лучше меня им распорядится. А на словах скажи, что я как была православной веры, так и осталась. И пусть не слушает всяких злопыхателей, а их будет предостаточно.

– Но я же русского языка не знаю! – воскликнул Николай.

– Вот и учи, и чтоб знал, когда поедешь, – сказала Зоя. – Тут в Риме один русский купчишка обосновался, а него есть учитель, который учит его детей. Я тебя туда пристрою. Ко мне сюда не ходи, живи в гостинице, вот деньги на расходы, я сама тебя найду, когда надо. Все, иди.

– Не беспокойся, принцесса, я все правильно сделаю.

По дороге в гостиницу Николай осознал, что судьба делает крутой поворот. Но он хотел этого, желал и был готов к этому.

* * *

Пока папская делегация располагалась в предоставленных им палатах, Николай отправился добиваться аудиенции у великого князя. В этом помог ему боярин Федор Хромый – он знал, что Николай является доверенным лицом константинопольской принцессы, и уговорил Ивана побеседовать с ним. Князь принял посланца в трапезной, где с удовольствием поглощал стерляжью уху. Николай вошел и низко поклонился. Иван предложил ему присесть – не на официальной церемонии.

– И что ты мне привез от невесты? – спросил Иван с усмешкой. – Ушицы не хочешь отведать?

– Благодарю, милостивейший государь. Я сыт. – Голос у посланца дрожал – он никогда в своей жизни не был удостоен аудиенции на таком высоком уровне. Николай обернулся и посмотрел на Федора Хромого, оставшегося стоять возле двери – князь не предложил ему присесть. Намек был понят.

– Федька, поди погуляй – нам тут наедине надо поговорить. – Хромый вышел. – Ну, давай, выкладывай.

Князь нетерпеливо прищелкнул пальцами.

– А передать она просила вот это… – сказал Николай, слегка успокоившись.

На стол, рядом с тарелкой, лег золотой медальон. Иван аж застыл с ложкой в руке. Он хищно впился взглядом в артефакт, потом осторожно взял его в руку. Князь явно знал, что ему принесли. Повисла долгая пауза. Наконец он акцентированно выдохнул и сказал:

– Да это же «Орден Власти»! Не может быть! Откуда он у Зои Фоминичны?

– Я принес, – не моргнув глазом, ответил Николай.

– А у тебя откуда?

– От протоиерея Анания, это мой наставник, но у него уже ничего не спросишь – он умер.

– Царствие ему небесное. – Князь перекрестился. – А невеста не только хороша, как мне сказывали, но и умна. Никакое злато эту вещицу не заменит. Это не приданое, это судьба.

Иван еще раз взглянул на артефакт и спрятал его в складках одежды.

– Приданое тоже готовят, дай Бог, чтобы все сладилось. Там древние иконы и византийская библиотека. Насчет злата не знаю, – пояснил Николай.

– Бог с ним, со златом. – Князь как будто отмахнулся от назойливой мухи. – На словах что-нибудь Зоя Фоминична передавала? Говори. Ты ведь по-нашему разумеешь, по-русски. Акцент только у тебя то ли как у ляхов, то ли как у германцев. Откуда язык знаешь?

– Хозяйка заставила выучить перед поездкой. А передала она вот что… Принцесса осталась верна истинной православной вере.

Николай наложил на себя крест справа налево.

– Это очень благостная весть, которая сильно упрощает дело и пресекает всякие пересуды – а то у нас горазды языком попусту молотить. – Князь на секунду задумался. – Обрадовал ты меня, молодец, и достоин награды. Вон, шубу соболиную видишь? Жалую ее тебе, чтобы не замерз – холодно тут у нас, это тебе не Рим.

На этом аудиенция закончилась.

При выходе из дворца Николай увидел, как некий мужик, судя по одежде из кухонных, безжалостно охаживает плетью худенького мальчишку лет двенадцати, а тот только уворачивается и повизгивает.

– За что он его так? – спросил Николай у Хромого.

– Сейчас узнаем.

Боярин подошел к экзекутору.

– Ты что отрока обижаешь?

– Да вот, послали на кухню, а он дежу с тестом опрокинул, – пояснил тот, продолжая избивать мальчика.

– Смотри, не покалечь, – сказал боярин, демонстративно нахмурив брови.

В разговор неожиданно вмешался Николай:

– На вот возьми и отпусти мальчишку. – Он протянул мужику монету.

– Спасибо, барин. – Мужик поклонился и пинком отшвырнул малого. – Кыш отсюда!

– Добрый ты, – сказал Хромый, когда они вышли за ворота.

– Смотря к кому, – возразил Николай.

* * *

– Государь. Послы италийские от святейшего папы римского Сикста Четвертого прибыли из Рима, – провозгласил церемониймейстер.

Заиграла музыка, застучали барабаны, двери распахнулись, и пламя свечей колыхнулось от легкого сквозняка. Великий князь сидел на троне из резного дерева, одетый в парадное одеяние, и с высоты своего положения с интересом наблюдал за разыгрываемым действом. Для себя он уже все решил, а происходящее он воспринимал как некий шутовской спектакль, который необходимо досмотреть до конца.

От входа в чертог до подножия трона лежала ковровая дорожка. Вдоль дорожки стояли бояре и лица, приближенные к государю. В зал вступила высокая делегация. Николай пристроился сзади, между сундуками с приданым. На лицах послов, несмотря на торжественность момента, застыла гримаса страха – при въезде в город их встретила возбужденная толпа, которая ругалась, плевалась и призывала «побить безбородых». «Разве поймешь этих русских – возьмут и порешат прямо здесь, если что не понравится. Вон стоят с секирами, и лица у них разбойничьи».

Делегация остановилась посередь зала, между двумя прелатами выставили треногу из кованого металла, на которую водрузили портрет невесты. Один из прелатов сдернул с парсуны покрывало и провозгласил.

– Зоя, девица, дочь Фомы, единоутробного брата басилевса Константина Палеолога. Святейший папа римский Сикст Четвертый предлагает ее в жены.

Князь сошел с трона, подошел к портрету, с минуту постоял, с интересом разглядывая изображенную там девушку, а потом улыбнулся и сказал:

– А что, ладная девка!

По залу пошел шепоток, присутствующие пытались понять скрытый смысл государевых слов: шутит ли или правду глаголет… Тем временем Иван вернулся на трон и, окинув взглядом зал, сказал:

– Ну, кто что скажет?

Толпа примолкла, возникла пауза, но ненадолго. Раздались отдельные реплики.

– Да как же без смотрин! А может, она кривая или горбатая? На парсуне не разглядишь! – воскликнул боярин, тряся всклокоченной бородой.

– А говорят, что они своим младенцам волчью титьку дают сосать, – ехидно заметил другой и гаденько захихикал.

Иван жестко одернул смехача:

– Про нас они тоже рассказывают, что мы в норах живем и ежами питаемся. Пустое это.

Вперед выступил боярин Мамонов, поцокал языком, глядя на портрет, и заявил:

– Принцесса-то она принцесса. Да кончился Константинополь, османам он принадлежит. И какое приданое возьмешь за этой невестой – ни золота, ни земли?!

Иван ответил с презрительной усмешкой:

– Ваш промысел сразу виден: дать бы вам по кошелю гривен, так вы бы меня хоть на кобыле женили.

В толпе раздались смешки: «Хорош государь! Как он его срезал – прямо под корень!»

Слово взял Филипп, митрополит Московский и всея Руси.

– Папа римский умысел имеет – он хочет единую греко-латинскую церковь, чтобы вся Русь ему в ноги кланялась. Подумай, Иван Васильевич – невесту для того и посылают, чтобы нас всех перекрестить наоборот.

Князь слегка поморщился. Слово митрополита имело вес, и могли возникнуть непредвиденные сложности. «Старый стал, потерял чутье, да и откуда ему знать, что мне невеста привезла в качестве приданого. Не эти же сундуки с барахлом!»

– Это папа Сикст хочет, но хочет ли Софья? Она православная по рождению. Не свою же голову святейший ей переставит.

Великий князь назвал принцессу Софьей. Умышленно или случайно?

В зале вновь раздались смешки.

– Но говорят, что она получила униатское воспитание, – не отступал митрополит.

– Она получила образование, а как была, так и осталась православной. Сие я точно знаю. Это вы тут пребываете в темноте своей, да слухами друг другу уши греете.

Толпа возбудилась, раздались отдельные выкрики, разгорелись жаркие споры. Иван некоторое время наблюдал за возникшим мельтешением, а потом акцентированно ударил ладонью по подлокотнику трона.

– Тихо! Я слово держать буду.

Иван Васильевич встал. В зале наступила исключительная тишина. Все взоры были устремлены на князя.

– Ведомо вам, за какое дело радею я – за усиление земли русской. Я на том и крест целовал. А посему для укрепления великого Московского престола и спокойствия всего христианского мира беру в жены Софью из рода Палеологов, басилевсов Константинополя. Такова моя воля.

Так Зоя Палеолог превратилась в Софью и приобщилась к династии Рюриковичей.

Зал настороженно молчал, осмысливая решение государя.

– Что примолкли? – спросил Иван Васильевич, весело глядя на притихших подданных.

Вперед вновь вышел боярин Мамонов.

– Да кто скажет – все боятся. А я вот не боюсь сказать: как бы смута не случилась, государь.

Князь остро посмотрел на боярина, поднялся с трона и сказал с усмешкой:

– Я пошел – дел невпроворот. А вы сидите и бойтесь. Особенно ты, Григорий Иванович, бойся, коль о смуте заговорил. Мы смутьянов не жалуем.

Он не торопясь прошелся по ковровой дорожке, обогнул застывшее посольство с портретом на треноге и покинул тронный зал. Линия судьбы Русского государства колыхнулась и устремилась в неизведанные дали, изменив направление.

* * *

Сержио, толмач, прижившийся при Московском дворе, уговорил Николая посетить русскую баню. Они быстро подружились, им нравилось говорить сразу на трех языках, как захочется: на латыни, на греческом и на русском. Баня у Николая не вызвала особого восторга – «пытка какая-то!».

– Ты просто не привык, – увещевал его Сержио.

После парной, лежа в отведенных ему покоях в расслабленном состоянии, Николай почувствовал необычную легкость в теле, пьянящий восторг и четкость течения мыслей.

«А может быть, и вправду не привык? – подумал он. – Придется привыкать».

Он ни на секунду не сомневался, что свадьба сладится, а он, Николай, останется при хозяйке.

В дверь робко постучали.

– Войдите!

В комнату заглянул слуга.

– Там тебя, барин, какой-то мальчишка добивается, говорит, что очень важно.

Николай набросил подаренную князем шубу и вышел на двор. Рядом с двумя стражниками стоял мальчик, тот самый, которого он спас от экзекуции.

– Пускай подойдет, – приказал Николай. – А вы идите себе – сам разберусь.

Стража удалилась, отрок же начал тараторить, захлебываясь словами. А рассказал он такое, что с Николая мигом слетела расслабленность. Поведал мальчик, что их посольство собираются перебить на обратном пути в Рим.

– Сам слышал, как Петька Чалый говорил со своими людьми, мол, надо безбородых порешить. А Петька боярину Мамонову служит и сам на такое дело не рискнул бы пойти.

Сотворенное добро может по-разному обернуться, но тут получилось по справедливости. Николай быстро привел свой внешний вид в порядок и немедленно отправился к воеводе Хромому. Боярин внимательно выслушал Николая и сказал:

– Мамонов хотел Настенку, дочь свою, к государю пристроить, а тут вы со своей принцессой, как кость в горле. Вот он и решился на злодейство. Пропадут прелаты – кто их до весны найдет и кто что подумает. Папа римский вряд ли пошлет посольство повторно – решит, что его людей по приказу государя убили. Свадьба расстроится, а тут Григорий Иванович со своей дочкой. Князю расскажи, так ведь не поверит, призовет Мамонова, а тот ему наплетет с три короба. Надо самим злодеев остановить.