Текст книги "13-й отдел НКВД. Книга 2"

– Знаешь, какой сегодня день?

Конечно, ничего там никто не знал. О чем и сообщил без всякого стеснения. Мало ли, может, у него свой личный календарь памятных дат.

– День большого предательства.

Я лихорадочно принялся вспоминать, что же такого произошло. Наверное, лицо у меня при этом было очень выразительное.

– Не напрягайся. Вы не знаете. А те, кто знал, в большинстве́, не помнят.

И вот тогда, на фоне садящегося за горизонт солнца, человек, учивший нас правильно убивать и остаться самим целыми, рассказал мне то, что я никогда не знал. Лишь по причине отсутствия интереса. Ясное дело, факт первой чеченской войны, конечно, известен, но разве мы вникали в детали?

Глава 6[1]1
  События, о которых рассказал инструктор Максим являются художественным вымыслом автора. Выводы, сделанные инструктором Максимом – личные выводы автора об этом художественном вымысле и доказанным фактом не являются. Альтернативная история.


[Закрыть]

Не знаю, почему вспомнил ту ситуацию именно теперь, на фоне размышлений о своих фантастических перипетиях и правильности выбора в сложившихся обстоятельствах. Но вспомнил ярко, будто сейчас это произошло.

Максим тогда говорил вроде со мной, но в то же время, будто не со мной вовсе. Просто бросал слова в воздух, или, как «голыш» по воде. Он летит, прыгает, а от него круги в разные стороны. Вел диалог с теми, кого не было рядом. Вот такое складывалось ощущение. И собеседник ему не нужен, и уйти не уйдешь. Дурацкая ситуация. Я тогда сильно пожалел, что вообще подошёл.

– Это же время страшное по своей сути. То, что война на Кавказе неминуема было понятно и ясно. Проблемы возникали не только в Чечне. Дагестан, Ингушетия, Кабардино-Балкария – везде тлело то, что могло вспыхнуть в любой день. Сидели, как на пороховой бочке. Там формировались группы националистов. В открытую. Без стеснения. Через Грузию им отправлялись силы и средства. К примеру, чтоб ты понимал, существовали грузинские спецотряды Мхедриони, которые уже тогда подготавливали американские специалисты. И вот этих людей потом забрасывали в Россию. В Чечню, в частности. Тогда! Понимаешь. Не первый день нас пытаются обложить со всех сторон. Костью мы стоим в горле половине мира. Как же, территория огромная – непорядок. Головы́ склонять не хотим – не порядок. Гитлера остановили – опасно. Весь мир под него был готов лечь. Франция хваленая. И что? Сорок два дня продержались. Европа, твою мать. А мы сломали хребет. Боятся нас. И боялись. Всегда так будет. Но тогда все рушилось внутри. Внешний враг раскачивал страну, а эти… которые в тот момент у власти были…

Я тактично молчал, понимая лишь, что сидящему рядом человеку очень пакостно на душе и хочется выговориться. При том, что он, на секундочку, специалист определенного направления. Это насколько же данная тема должна быть для него болезненной, если волна пошла. И ведь не пьяный, чтоб в откровения удариться.

– Знаешь, как все выглядело в реальности? Хреново! Погранзаставы, стоявшие на границе Чечни и Грузии, фактически защищали сами себя. Сами себя. Тут уж не до родины. Небо над республикой тоже не контролировалось. Из-за бугра спокойно летели самолеты с боеприпасами и оружием.

Это ещё хорошо, что появился, к примеру, тот же Рохлин, один из немногих, отнесшихся к назревающей заднице правильно. А задница назревала такая, что у сведущих людей свербило во всех местах. Только предотвратить этого не могли. Чинами не вышли.

Рохлин, понимаю это только сейчас, спустя время, о грядущей чеченской кампании знал. Он начал делать то, за что над ним чуть ли не в лицо смеялись, обзывая паникером, – усиливать корпус новыми подразделениями. Мы готовили оружие, боеприпасы. Но самое поганое, я тебе скажу, к возникновению ситуации в Чечне привела именно Москва своими просто идиотскими действиями.

Ты не знаешь, конечно. Сколько там тебе лет было то? Но все газетенки России облагораживали дудаевцев, представляли их бескорыстными борцами за светлое будущее чеченского народа, а те, кто был против, обзывались марионетками, у которых новая власть «отбирает кормушки».

Когда начались митинги… Ну, там их оппозиция суетилась, Москва ни одним словом не откликнулась на ситуацию в республике, но зато Дудаев вслух, громогласно сказал, что он разговаривал с Ельциным, и тот якобы пообещал ему два полка МВД, чтобы те разогнали митингующих. И прикинь, Москва не опровергла его слова, вообще никак не отреагировала. Просто тишина. Все.

Максим замолчал, низко наклонив голову и внимательно разглядывая свои берцы, будто мог там что-то увидеть, способное опровергнуть его высказывания или подтвердить их. Я вообще притих, плохо понимая, как себя вести. Беседу поддержать или, первая мысль была все же верна, просто выслушать. Однозначно, несмотря на секретность вокруг их личностей, инструктор выше меня по званию. Хлопнуть его по плечу, сказать, забей, парень, сколько времени прошло, никак не могу. Да и вообще. Ему даже по возрасту сейчас около сорока, не меньше. Неуважение будет с моей стороны. И это не считая того, насколько мой опыт отличается от его опыта.

– А! Да… Еще один момент… В сентябре 1992 господин Дудаев полетел в Боснию. Миротворцы арестовали его самолет, набитый оружием и вооруженными людьми. Кажется, все – избавились от сепаратистов, можно что-то делать в республике. Бери его готовенького. Но нет, господин Ельцин позвонил туда, и самолет сняли с ареста, а всех этих товарищей отпустили обратно домой. Прикинь?

Знаешь, сколько за полгода первой чеченской кампании было продано единиц летательной техники? Вертолеты, самолеты. Сотнями! А следом высокие чины в Грозном выступали на их телевидении, заявляя, что сбито 300 самолетов и вертолетов противника. Ну, то есть нас. Мы же противником считались. Они просто-напросто прикрывали факт списания и продажи нашей летательной техники. Соображаешь? Наши «бабки» отмывали, а те прикрывали. Не сложно сопоставить одно к другому.

Но тогда мы ещё особо не понимали. Мне повезло попасть под командование Рохлина.

В сам Грозный мы должны были входить с востока, а пошли с северо-востока. Старались продвигаться там, где нас меньше всего ждали. Строго под прикрытием артиллерии, а не кавалерийским наскоком, как это делали другие группировки, наступавшие на Грозный. Потому что информация «сливалась» Дудаеву за пять минут. Нашими же и «сливалась». Поэтому мы сведения подавали одни, а поступали совсем по-другому.

В результате, когда начались серьезные бои, только у нас, по сути, сохранилась связь с тылами и полноценное управление. Уже в городе, к нам стали прибиваться подразделения из других группировок. Нашему, рохлинскому штабу было передано управление всеми силами, штурмовавшими Грозный.

То, что там происходило, не просчеты командования, а что-то несусветное. Почему для участия в операции привели неукомплектованные части? Каким чудовищным образом их доукомплектовывали! К примеру, присылали к танкистам каких-то моряков, поваров. Логично разве? Правильно? Профессионально? Да хрен там! Костяк разведбата нашего корпуса составляли люди, служившие в ГДР. Приблизительно представляешь степень их готовности к военным действиям? Нулевая! Там они привыкли к комфорту, а тут их ждали бесконечные полигоны. Не все смогли перестроиться. Да и не все хотели, если честно. Мы прибыли, по сути, в разгар партизанской войны. Задачей нашего подразделения были ежедневные выезды на обнаружение и уничтожение бандформирований, складов с оружием, припасами, розыск полевых командиров, которые скрывались в горах, в населенных пунктах, да и в самом Грозном, они ведь далеко не уходили, они всегда были там, просто возникала трудность выявить их, где они находятся. Каждый день мы все равно делали это и несли сопутствующие потери. Первая потеря – наш водитель. Он с двумя офицерами выехал на рынок города Грозного. Их всех вместе убили выстрелами в затылок. Прямо на рынке, среди бела дня, при всем народе.

Знаешь, как? Они остановились возле центрального рынка, машина стояла на дороге. Офицеры вышли вдвоем… Тоже, конечно, нарушили инструкцию, совершили глупость: никогда нельзя поворачиваться спиной, запомни. Всегда нужно стоять, как минимум, спина к спине. Вдвоем подошли к торговым рядам. Из толпы появились два человека, подошли к ним сзади, приставили к затылкам пистолеты и сделали два выстрела одновременно. Не спеша, прямо там, сняли с них разгрузки, оружие, обыскали, забрали документы – короче, все, что у них было. И на фоне всего происходящего, представляешь, торговля шла, как ни в чем не бывало, ничего не остановилось…

А потом друга моего, товарища… Пятнадцатилетняя девочка вязальной спицей. Прикинь? Подошла и под броник засадила, под мышку…

Вот так вот. А для наших верхушек все это было ради того, чтоб списать вооружение, сворованное и проданное при выводе войск из Восточной Германии. Понял? Масштабы представляешь? Вот эти масштабы надо было хорошо спрятать некоторым людям. Что может быть лучше войны в этом случае? И ещё… Опять же, спустя время понял, как «удачно» вся ситуация на Кавказе возникла к тому моменту, когда Союз решили уничтожить, развалить его.

Но мы все равно выполняли долг перед Родиной. Иначе-то никак.

А закончилось все… Встретились, поговорили, руки пожали тем, у кого они по локоть в крови и все. Итог – заключённые за одним столом соглашения. Это, как раз было 31 августа 1996 года. Мы эти соглашения восприняли как предательство. Месяц-другой – и все можно было закрыть окончательно, как произошло позже, во вторую кампанию. Если первая война была вялотекущей, то во второй боевиков реально выгнали в короткие сроки навсегда. Им деваться было некуда – их выбили практически со всех направлений. Граница с Грузией была закрыта, и нам оставалось либо брать их в плен, либо добивать. А тогда, в 1996, нас просто увели приказом. Возмущения на этот счет, и среди солдат, и среди офицеров, и среди генералов было достаточно много. А что толку то… Все же понимали, это как если бы во время Второй мировой Жукову сказали не входить в Берлин, так как мы договорились с Гитлером.

Максим снова замолчал. Несмотря на то, что прошло уже почти двадцать лет, он, похоже, помнил все события, будто они вчера приключились. И вот в тот момент я осознал, почему с первого дня выделял его среди остальных. Он действительно помнил, а потому знал, как правильно. Оно ведь если чуть расслабился, забыл свой опыт, особенно когда он плохой, тяжёлый, можешь рассчитывать на новый круг. Всегда это происходит. Нельзя забывать, иначе так и будешь оказываться в отправной точке. Или события будут снова возвращаться.

– Ладно. Что – то я… лишнее, наверное.

Он поднялся с камня и пошел. Не сказав ничего на прощанье. Я стоял идиот идиотом.

Вот сейчас, топая по двору к подъезду дома, где меня ждали чужие люди и чужая жизнь, которую за свою принять никак не мог, мне вспомнилась та ситуация. Почему? Да потому что по всей логике вещей для демонов нет ничего прекраснее, чем события, о которых говорил инструктор. По крайней мере, сама же Наталья Никаноровна о том рассуждала не единожды. Грязь, кровь, смерть, человеческие грехи на переднем плане. А мой поступок, выходит, их, эти события, обнулил, вычеркнул, как факт. Значит, со всех точек зрения, я сделал совсем не то, что они, дьявольские сущности, хотели. Соответственно… Соответственно, чего это меня на книге заклинило? Почему я решил, будто она и есть камень преткновения. Не-е-е-е-ет… Опять все слишком наглядно. Мол, вот Ваня, смотри. Сюда смотри, куда тебе показывают. Эх… размышлять можно сколько угодно, но пока я сижу здесь, вариантов, на самом деле, тысяча. Отдал – не отдал. Тихонову – Берии. Левой рукой – правой рукой. Опять гадаю на кофейной гуще. Так и умом можно тронуться.

Нужно действовать, вот что. Все остальное – разберемся по обстоятельствам.

Я подошёл к дому. Двор совсем опустел, только на лавочке сидела та самая Никитишна. Остальных ее товарок видно не было.

– О, Иван. Вернулся. Чего шляешься? Поздно уже.

– Да так. Воздухом дышу. А Вы почему тут одна? Шли бы отдыхать.

– Тоже дышу. Воздухом. Твоя отправилась домой. С маменькой. Сочувствую. Всегда поражалась, как тебя угораздило на Ксюхе жениться. Вы же совсем разные. Ты – хороший парень. Головастый. Тебе бы женщину под стать, так и жизнь, может, сложилась бы иначе.

Трудно, конечно, не согласиться. Однако, я прекрасно знаю, и вообще без женщины моя жизнь была очень даже ничего. Не в плане, что целибат принял, а про жену имею в виду. И кстати, мысль о браке уже не казалась мне столь привлекательной.

– Слушайте… а действительно. Чего я на Ксюхе-то женился? – Вроде и тему поддержал, и дал старушке повод для продолжения разговора. Может, что интересное всплывёт.

– Ой, да ладно?! Забыл? Она же тебе прохода не давала. Ты красивый, видный… – Никитишна посмотрела на меня, а потом уточнила, – Был. Хоть отец из простых, рабочих а все равно – завидный парень. С дедом твоим только вышло, конечно… Эх, Иваныч… Вот мужик. Таких сейчас не найти.

Я повернулся лицом к соседке, глядя на нее с выражением, будто она призналась, что ночами голая по центральной улице прогуливается. И то, наверное, меньше бы удивился.

– Что вылупился? Знала я деда твоего. Конечно. Мне в тот год исполнилось двадцать лет. Молодая была, пылкая. А тут ходит мимо чекист, герой войны. Да ещё родом из столицы. К нам в город он через год после Победы перебрался. Не знаю, по какой причине. Тут не расскажу ничего. Мы тогда в старом доме жили, его снесли потом и как раз всем дали квартиры здесь. Это уже позже. Ну, вот представь, идём с подружками, а на встречу Иван Иваныч. Стать, плечи, форма… Но женат был. Это прямо убивало местных дамочек наповал. И знаешь, что интересно… супругу он не любил. Виду никогда не показывал посторонним, но не любил. Точно говорю. Я знаю. И она знала. Так случилось, однажды случайно их ссору услышала. Дом двухэтажный был, а за ним – кусты сирени. Сижу, значит, на лавочке, в кустах, а тут Иваныч со двора выходит. За ним жена следом. Алевтиной ее звали. Она ему, стой, говорит. Громко так, на нервах. Ага. Он идёт все равно. Она опять, мол, стой, говорит, знаю, куда ты собрался. Лизка твоя объявилась. К ней, мол, бежишь. Как можно? То от нее за пятьсот километров прячешься, то к ней. Иваныч замер, потом резко так повернулся и ответил, что это неверное мнение. У нас, говорит он Алевтине, сын только родился, а ты меня, говорит, в измене подозреваешь. Лиза проездом. Товарищ она боевой. И все. Опять пошел вперёд. Алевтина заплакала, но больше догонять не стала. Вот так вот. Ну, а потом вскоре его вроде в Москву вызвали. Такой слух был. Оттуда он уже не вернулся. Что за Лизка, сказала бы, да не знаю. Но показалось в тот момент, дюже она для него больной темой была.