Текст книги "Бутлегер"

Глава четвертая: «Земля обетованная»

Вид Нью-Йорка, открывшийся с палубы, когда нас под бдительным взором Кевина и его подручных вывели наверх, был ошеломляющим. По крайней мере, я испытал именно такие эмоции. Чувствовал себя сельским мальчишкой, внезапно оказавшимся на улицах огромного города.

Хотя, конечно, странно, что моя реакция оказалась столь яркой. Я жил в Москве не один год и вполне насмотрелся на мегаполис. Привык к его высоткам, к его ритму, к его бесконечному движению. Тем более, куда уж сравнивать Москву двадцать первого века и Нью-Йорк начала двадцатого.

Думаю, сейчас во мне звучали отголоски настоящего Джованни. Ему-то, естественно, после Палермо Нью-Йорк показался бы неимоверно впечатляющим местом. Я вообще заметил, что вместе с остатками памяти мне как-будто передались некоторые черты характера итальянского мальчишки. Не сильно выраженные, да, но тем не менее.

Я стоял на палубе, вместе с остальными, с интересом рассматривая открывшуюся нашим взорам картину. Небоскрёбы, как каменные великаны, упирались в серое, грязное небо. Возникало ощущение, будто все мы – крохотные букашки на их фоне.

Нос корабля рассекал воды залива, а прямо по курсу высилась она – Статуя Свободы. Символ надежды, которая привела сюда тысячи таких, как мы. Вот только эта дама с факелом в руке вовсе не казалась приветливой и довольной появлением очередной порции иностранцев, желающих начать новую жизнь. Наоборот. Она выглядела холодной и далёкой, не обещала ничего, кроме равнодушия. Мне даже показалось, что выражение лица этой каменной женщины красноречиво говорило: «Понаехали, уроды!»

Но, как выяснилось, главное испытание ждало нас впереди. Эллис Айленд или Остров Слёз, вот где нам пришлось столкнуться с суровой реальностью американского «гостеприимства».

Для начала всю толпу прибывших переселенцев загнали в огромный, гулкий Зал Регистрации. Я себя в этот момент почувствовал бараном, которого ведут на заклание. Все дело было в атмосфере, царившей здесь.

Воздух гудел от сотен голосов, без конца говоривших на различных языках. Со всех сторон раздавались плач детей и кашель больных (вряд ли здоровые люди будут издавать подобные звуки). Подозреваю, у многих, не только у нас, путешествие в Америку выглядело отнюдь не как комфортабельный круиз.

Помимо нашего судна в порту стояло ещё несколько кораблей, поэтому количество желающих пройти регистрацию было достаточно впечатляющим.

Запах пота, дезинфекции и страха был густым, как суп-пюре. Я буквально ощущал его порами. Меня в какой-то момент потянуло выскочить обратно на улицу и вдохнуть свежего воздуха. Пусть даже этот «свежий воздух» далеко не столь свеж, как хотелось бы.

Такое чувство, что власти Нью-Йорка решили сделать первый этап для прибывающих переселенцев максимально кошмарным. Чтоб потом, когда они, наконец, попадут в город, все остальное казалось им манной небесной.

По Закону об иммиграции 1921 года шансы на въезд у многих были очень маленькими, особенно у южан из Италии. Патрик рассказал мне об этом законе, пока мы чистили плесень. Он вообще, кстати, был достаточно образованным для своих лет и для своего социального положения. Жадно читал газеты, мечтая о новой жизни, отслеживал все политические новости, старался, что говорится, держать руку на пульсе. Пожалуй, на нашем корабле, да и вообще, среди всех этих эмигрантов, он был единственным, кто понимал, насколько высоки ставки.

Чиновники в форме сидели за длинными столами. Их лица выглядели как маски безразличия или даже брезгливости. Мы для них были не людьми, а скотом на конвейере. И этот скот мог отправиться обратно в любой момент по любой причине.

Унижение началось сразу, с медицинского осмотра. Нас заставили раздеться до пояса (слава богу, что не полностью), построили в шеренги. Врачи с холодными глазами и скучающими лицами тыкали будущим «американцам» палочками во всевозможные места, заглядывали в рот, в уши, в глаза. Когда мне велели показать зубы, я едва не взорвался. Сдержался только из-за того, что знал наверняка – обратного пути нет. Не идти же на поклон к Кевину с просьбой отвезти меня обратно в Италию.

Эти доктора ставили нам клейма мелом на одежде, будто мы и правда скот. Например – «L» означала хромоту. Я чуть не хапнул себе эту букву из-за того, что у меня болело всё тело после случившегося на корабле. Естественно, данный факт не делал мою походку ровной, а спину прямой. К счастью я вовремя сообразил, в чем прикол, и, набравшись терпения, изо всех сил старался двигаться естественно.

Буква «E» означала проблемы с глазами, «X» – подозрение на слабоумие. Патрика вообще чуть не забраковали из-за старого шрама на животе. Врач-идиот заподозрил туберкулёз. Не знаю, как он провел аналогию между шрамом возле пупка и подобной болезнью.

Нет, я понимаю, такое и правда возможно, когда при туберкулёзе могут отрезать часть легкого, но уж точно не через живот это делается. Если тут настолько бестолковые врачи, то мне уже страшно от перспективы лечиться у местных эскулапов. Пожалуй, подорожник и то понадежнее будет.

Патрик, конечно, испугался возможной перспективы депортации. Он говорил и говорил без остановки, едва не плакал от злости из-за того, что придурочный врач упорно твердил свою ересь про туберкулёз.

Я сжал кулаки, готовясь вмешаться, если понадобится. Попутно в голове прикидывал те доводы, которые позволят убедить горе-доктора, что Патрик совершенно здоров. Однако потом я вдруг понял, эти слёзы, блестевшие в уголках глаз, и униженный вид – в некотором роде стратегический ход Патрика.

Голос моего нового друга звучал очень расстроенно, но я видел в его взгляде, который он упорно опускал в пол, не только страх. Я видел там и упрямую, ирландскую ярость. Похоже, на самом деле, ему не нужно было моё заступничество. Трясло Патрика не от сдерживаемых рыданий, а от злости.

В какой-то момент мне даже показалось, если доктор его сейчас развернет, Патрик один черт рванёт вперед, снося на своем пути все преграды. Да, он изображал из себя бедного ирландского парня, умоляющего важного американского дяденьку дать ему шанс, но при этом упорно и настырно продолжал гнуть свою линию, продавливая врача, пока тот не махнул рукой и не пропустил моего друга.

В итоге мы прошли оба. Многие – нет. Плач, стенания или просто отборная ругань, (зависило от пола и возраста), когда их уводили в сторону «для дальнейшего осмотра» (что скорее всего означало депортацию), звучали немного удручающе.

После медицинского осмотра начался допрос.

Когда подошла моя очередь приблизиться к столу, я был максимально собран. Дело в том, что Джонни – итальянец. Он вряд ли нормально говорит на английском и уж тем более на американском. Хотя, с Кевином и Патриком я изъяснялся вполне себе ничего.

Макс Соколов тоже не супер знаток иностранных языков. Однако, велика вероятность, что мой акцент неожиданно выдаст во мне, например, русского. Я же не знаю пока, как он будет звучать. Имею в виду, акцент. Думаю, сложно будет объяснить чиновнику, почему сицилиец вдруг стал «счастливым» обладателем московского «прононса».

Однако, все оказалось гораздо проще. Чиновник, тощий, с очками на кончике носа, даже не поднял головы. Он схватил какие-то бумажки, карандаш и сразу начал задавать вопросы.

Что любопытно, делал чинуша это на своем, родном языке, не особо заморачиваясь, понимаю ли я его. К счастью, я понимал, да и вопросы были предельно простыми.

– Name?(Имя?)

– Джованни Скализе.

Я не стал выделываться и отвечал тоже на «буржуйском». Как мог. Искренне надеясь, что этот придурок в очках не настолько умен, чтоб разбираться в акцентах.

– Age? (Возраст?)

– Девятнадцать.

Я накинул себе лишний год для солидности. Чтоб американское общество наверняка было уверено в моей пользе.

– Place of birth? (Место рождения?)

– Сицилия. Палермо.

Это была правда. Врать не пришлось.

– Occupation? (Занятие?)

– Фермер.

Слава богу, что в этот момент чинуша не оторвался от своих бумаг и не посмотрел на меня. Просто насколько я смог оценить внешний вид доставшегося мне тела, последнее, в чем можно было заподозрить Джованни – это в работе на земле.

Он выглядел слишком худощаво, слишком нелепо. Будто подросток вытянулся вверх, но совершенно не вырос в ширь.

Думаю, если человек с детства работает с лопатой или мотыгой (не знаю, что в ходу в 1925 году), он как минимум должен иметь крепкое телосложение и мышцы. Джованни не мог похвастаться ни первым, ни вторым. И самое хреновое, из-за того, что придурок Кевин сильно бил парнишку по голове, воспоминаний о жизни в Италии я почти не получил. Только – заплаканное лицо матери и точное понимание, что это – мать.

Фермерство, как образ жизни, я назвал исключительно потому, что никаких больше вариантов не имелось, да и звучала эта версия более-менее прилично.

– Who paid for your passage? (Кто оплатил ваш проезд?)

– Сам. Копил.

Вот тут я затрудняюсь пояснить, почему ответил именно так. Пожалуй, сработала какая-то чуйка или знания, имевшиеся у Джованни. Я точно понимал, что вопрос о спонсорской помощи и проезде очень важный для того, чтоб пройти регистрацию.

– Do you have a job waiting? (У вас есть работа, которая ждет вас?)

– Нет. Но я готов к любому труду.

– Do you have any relatives in the U.S.? (Есть ли у вас родственники в США?)

Сердце внезапно екнуло. Видимо, это тоже был какой-то внутренний звоночек, предупреждающий – будь очень осторожен в словах, Джонни.

– Да. Дядя. В Нью-Йорке живет.

Чиновник поднял, наконец, взгляд. Он у него был холодный, откровенно скачающий и «размытый». Думаю, за этот день бедолага уже столько насмотрелся таких, как я, что ему все мы обрыдли до тошноты.

– Address? – Спросил он коротко. Видимо, подразумевалось место жительство дяди. Хреновый вопрос… На него у меня ответа как раз не имеется.

– Я… не знаю точного адреса. Знаю только, что в Манхэттене. Маленькая Италия. Он… владелец магазина.

Честно говоря, ожидал после этого ответа других уточняющих вопросов. Например, а что за магазин? А как это я не знаю, где живёт родственник? А за каким хреном меня вообще понесло в Нью-Йорк, если я не в курсе столь обычных, но важных вещей.

Версия про магазин была самой безобидной. Чем еще заниматься приличному итальянцу в Америке? Неприличные-то понятно. Они все при деле. Однако думаю, что ответ: «Мой дядя, возможно, является членом местной мафии» вряд ли успокоил бы чиновника.

Странное дело, но версия с торговцем прокатила. Очкарик кивнул и поставил галочку в карточке.

– How much money do you have? (Сколько у тебя денег?)

Я молча сунул руку в карман и высыпал на стол жалкие гроши – всё, что осталось от сбережений Джонни после того, как он оплатил проезд на корабле. Эти монеты, кстати, вернул мне Кевин. Когда вытащил нас с Патриком из трюма. Затрудняюсь ответить, было денег больше до того, как ирландец избил Джованни, или одноглазый всё-таки честный человек. Думаю, второй вариант маловероятен.

Чиновник презрительно фыркнул. Похоже, мое финансовое состояние не сильно его впечатлило.

– Are you an anarchist? A polygamist? A criminal? (Вы анархист, многоженец, преступник?)

– Нет!

Я еле удержался от того, чтоб не ляпнуть: «Ясен хрен! Все сразу!». Потому что сам вопрос показался мне неимоверно смешным. Ну какой преступник признается в том, что он преступник? И при чем тут количество жен?

Чиновник что-то написал в огромной книге, шлёпнул штамп на какую-то бумажку и бросил её мне через стол вместе с моими жалкими монетами.

– Next! (Следующий!)

Я едва сдержал вздох облегчения. Прошёл! Патрика допрашивали дольше, но и его в итоге пропустили.

Мы покинули зловещее кирпичное здание Эллис-Айленда и вышли на пристань. Перед нами, через небольшой пролив, раскинулся Манхэттен – огромный, шумный, чужой и пугающий. Холодный ветер с Гудзона пробирал до костей.

И тут я увидел его, моего «друга» Кевина. Он стоял у причала, опершись плечом о деревянный столб, а рядом с ним ошивались двое дружков. Ирландец, заметив нас с Патриком, улыбнулся, но в этой улыбке была опасная злость.

Похоже, Кевин оказался не настолько тупой, как я на то рассчитывал. Он не до конца купился на мой блеф. Пока я отвечал на вопросы чиновника, этот ублюдок не терял времени даром. Он прошёлся по причалу, поспрашивал людей на предмет известности некого Винченцо Скализе. Может, успел метнуться к той самой таверне. Хотя, это вряд ли. Чтоб попасть на Манхэттен нужно воспользоваться паромом. А там… Черт его знает. Жадность творит с людьми забавные вещи. Ради нее Кевин мог ускориться.

Судя по выражению лица одноглазого ирландца, никто не знал Винченцо Скализе. И сейчас Кевин явно собирался задать мне парочку дополнительных вопросов.

– Ну что, макаронник? – протянул он, разминая кулаки. – Нашёлся твой дядя? Я тут поспрашивал, пока ты в доктора играл. Нет никакого Винченцо. Никто его не знает. Твои слова – это воздух, щенок. Помню, как ты о нём трындел… – Кевин сделал шаг вперёд. – А ты помнишь мое предупреждение? Я ведь говорил, если все это окажется брехней… Теперь ты мне должен. Или мы сделаем так, чтобы ты больше не смог обманывать приличных людей. Хотя первый вариант с долгом мне нравится больше. Я забираю тебя обратно, Джованни. Ты будешь отрабатывать мзду. И долг за обман. Наш капитан очень не любит, когда ему врут. А я, получается, соврал, потому что ты надурил меня.

– Иди к черту, Кевин! – выдохнул Патрик и сделал шаг вперёд.

Он встал рядом со мной, выпрямившись, сжав кулаки. В его глазах горела та самая ярость, которую я успел заметить во время регистрации.

Кевин внимательно посмотрел на него, а потом громко рассмеялся, откинув голову назад.

– Ты что, дурак? Хочешь заступиться за макаронника? Забудь про своего друга, щенок. Итальянцы и ирландцы в Нью-Йорке не дружат. Они друг друга ненавидят! Это враждующие стороны! Отходи, а то я тебя первого отправлю к праотцам! – Зявил одноглазый, как только прекратил веселиться.

Патрик упрямо тряхнул головой и… остался на месте. Похоже, несмотря на слова Кевина, он один черт собирался драться вместе со мной. А уже вполне очевидно, что мне реально придется драться. Потому что возвращаться под крылышко Кевина и уж тем более отрабатывать какую-то сраную мзду я не собираюсь.

В своей, настоящей жизни я такой перспективы вряд ли испугался бы. Трое против двоих – не самый поганый расклад. Тем более, когда эти трое не тычут тебе в лицо оружие и не засовывают тебя в багажник огромного черного внедорожника, как, например, «друзья» Артема Леонидовича.

Однако физическая форма Джованни не сильно радовала. Боюсь, при том, что нам с Патриком тридцать пять лет на двоих, а Кевин с его дружками раза в два старше и сильнее, велик шанс реально отхватить мандюлей. А потом еще батрачить на вонючем корабле.

Я заметил боковым зрением, что Патрик напрягся. Он чуть-чуть, совсем немного присел, будто готовился к прыжку. Говорю же, сообразительный малый. Мой товарищ, как и я, понимал, бить нужно первыми. Иначе потом нас просто запинают. Правда, пока не до конца понятно, как именно бить и кого из троих врагов выбрать целью.

Я сделал крохотный шажок вперед. Соображать приходилось находу, в процессе импровизации. Строить планы некогда. Потом мой взгляд упал вниз. Троица ирландских придурков стояла на какой-то тряпке, подозрительно напоминающей остатки рыбацкой сети. Не знаю, кто вообще додумался бросить ее здесь. Впрочем, хлама вокруг валялось предостаточно. Ничего удивительного.

На секунду в голове пронеслась мысль о фильмах – тех, где герой эффектно выдёргивает коврик из-под ног злодеев, и те падают. Хм…

Я снова шагнул вперед, а затем резко наклонился и, схватившись за сеть, дёрнул ее вверх. Она… просто порвалась. Кевин и его дружки изумлённо посмотрели сначала на обрывки сети под своими ногами, потом на меня, зажавшего оторванную часть в руках.

Выражение лиц у них стало задумчивым. Наверное, усомнились, не идиот ли я. Они-то подобных фильмов не смотрели. Откуда им знать, что это должен быть охренительно неожиданный маневр.

«Чёрт, а в кино срабатывало!» – промелькнуло в мое голове ровно за секунду до того, как Кевин снова рассмеялся и двинулся на меня.

В общем-то, выбор был невелик. Я поднял руки, выставив перед собой кулаки. Тело Джонни абсолютно не готово к драке, но в моей памяти отпечатались движения, которые я знал со своих занятий боксом. В прошлой жизни у меня неплохо получалось наносить точные, быстрые удары.

– Ой, не смеши! – Продолжал веселиться Кевин, попутно приближаясь ко мне.

И вот тут я сделал то, чего Одноглазый, уверен, не ожидал – короткий, резкий выпад. Левый хук, нанесённый с идеальной траекторией, врезался в свиное рыло Кевина. Это был не сильный удар, потому как сил у Джованни очевидно нет. Но зато весьма точный.

Кевин отшатнулся, его глаза закатились. Он упал, врезавшись затылком о столб, и обмяк. Дружки ирландца замерли, ошеломлённые таким внезапным поворотом.

Я почувствовал, как боль пронзила моё предплечье – тело Джонни было слабым и не готовым к столь резким движениям, особенно после пережитого на корабле. Но у нас появился шанс.

– Бежим, Патрик! – крикнул я, хватая товарища за руку.

Мы бросились бежать. Прочь от причала, от орущих разносчиков, от шума толпы и от двух ошеломлённых ирландцев, которые не успели сообразить, что произошло.

Честно скажу, быть мощным типом, который раскидает и троих, и пятерых врагов – круто. Однако вовремя тактически отступить, гораздо круче. Особенно, когда мне досталось тело ни хрена не мощного типа.

Я, конечно, этим вопросом займусь, но чуть позже. Учитывая, в каком месте и в каком времени я оказался, умение хорошо дать в морду – здесь просто жизненно необходимо.

Приключение Джованни Скализе – только начиналось. И первый пункт в повестке дня: больше не попадаться на глаза Кевину до того, как найду дядю Винни.

Глава пятая: «Нью-Йорк, Нью-Йорк…»

Спустя очень непродолжительное время после того, как мы с Патриком сбежали от Кевина, перебрались через залив на пароме и ступили на твердую землю, я был готов признать обманчивость первого впечатления, которое на меня оказал этот город.

На самом деле, Нью-Йорк образца 1925 года в моем понимании выглядел не как город возможностей, а как город «Прости Господи и не дай Бог». Даже Патрик слегка поумерил восторг. «Земля обетованная», которую мой ирландский друг столь сильно жаждал увидеть, в реальности совершенно отличалась от его фантазий.

По крайней мере, таким Нью-Йорк предстал перед нами, когда мы, запыхавшись от быстрого бега, домчались до парома, а потом уже с него выбрались на улицы Манхеттена.

С паромом нам, кстати, фантастически повезло. Запрыгнули на него едва ли не в последний момент. Но зато, когда на причале появились дружки Кевина и сам ирландец, злой, как черт, мы уже отплыли на приличное расстояние.

– Хороший был удар… – С уважением произнёс Патрик, покосившись в мою сторону.

– Ни черта подобного. Слишком быстро этот урод пришел в себя. От хорошего удара он до сих пор пребывал бы в волшебной стране грез. – Хмуро ответил я, изучая одноглазого ирландца, который с причала что-то кричал вслед уплывающему парому. Подозреваю, его крики красочно описывали, что именно он сделает с нами, когда найдёт.

Чисто машинально, по инерции, я поднял руку и показал беснующемуся Кевину средний палец. Не знаю, смог ли он разглядеть и понять мое послание, расстояние между нами было уже слишком большим. Думаю, пока что этот расхожий в будущем жест, здесь еще не пользуется популярностью.

– Знаешь, Джонни… Ты и правда изменился. – Задумчиво протянул Патрик.

– Повторяешься. – Я покосился на друга, решив ограничится этой короткой фразой.

Тем более, впереди маячили гораздо более насущные проблемы, чем изменения в поведении итальянского мальчишки. Единственное – очень прекрасно, что меня закинуло в его тело после отплытия из Италии. Окажись я на месте Джонни до этого события, возникли бы сложности. Например, с семьей. Уж кто-то, а мать, думаю, точно почувствовала бы в родном сыночке какой-то подвох.

Едва сошли с парома, запах горячего угля, сырости и помоев моментально ударил в ноздри. Особенно меня удивил последний «аромат». Так-то не средние века на дворе. Откуда несет дерьмом?

Еще, пожалуй, Нью-Йорк был каким-то слишком шумным. Шумным не в том привычном, современном формате, который является отличительной чертой мегаполисов далекого будущего, а просто шумным и все. Этот шум стоял оглушительной, непробиваемой стеной. Наполняли его в основном гудки автомобилей и рокот моторов. А они реально рокотали. Даже не так… Они ревели, словно в предсмертной агонии.

Помимо машин здесь еще имелись автобусы, такси, трамваи, в том числе конки – вагончики, которые тянули унылые лошади. А еще, я впервые увидел, как в реальности выглядят гужевые повозки. Те самые, фигурирующие в правилах дорожного движения.

Это все создавало непередаваемую какофонию звуков, из-за которой хотелось зажать уши, а еще лучше – просто сбежать подальше. Метро, кстати, здесь тоже имелось. Пока не совсем развитое, но все же.

Шум и гам, производимый всевозможным транспортом, дополняли крики разносчиков газет и торговцев, хрип паровозных гудков, доносившихся откуда-то издалека.

– Здесь неподалеку Одиннадцатая авеню, – Со знанием дела пояснил Патрик происхождение гудков. – Там проходит железная дорога.

Я в ответ промолчал. Его осведомлённость радовала, конечно, но мало облегчала ситуацию. По мне, что Одиннадцатая, что Двенадцатая, что Сто сорок восьмая – разницы никакой. Меня вообще вся окружающая реальность немного удручала, если не сказать больше – бесила.

Помнится, в своей прошлой жизни, я видел парочку сериалов и фильмов о 20-х годах в Америке. Об «эпохе джаза» и «веке небоскрёбов». Так вот… Черта-с-два! В фильмах все выглядело немного иначе. Ну как немного… Прям охренеть насколько иначе. Там герои с утра до ночи веселились, развлекались и кутили, а Нью-Йорк казался местом больших возможностей.

Я, к примеру, представлял себе данный период как время жизнерадостных парней в шляпах и красивых женщин в платьях с бахромой, пьющих шампанское в подпольных барах. Реальность оказалась намного грязнее и хуже.

Мы шли по улицам, уворачиваясь от пролетавших мимо автомобилей, похожих на чёрных жуков, и от конных трамваев. Последние, что вполне логично, тащили лошади, которые, что тоже вполне логично, не особо заморачивались, где справлять нужду. Они делали это прямо на ходу.

Нас толкали спешащие куда-то люди, но при этом ни один из прохожих даже не взглянул в нашу сторону. Мы словно были невидимками для местных.

Небоскрёбы, которые я наблюдал с корабля, теперь нависали над нами, как каменные скалы, не пропускающие света. Мы были на самом дне этого урбанистического ущелья, где царила своя жизнь, свои законы, свои правила.

Я шел вперед достаточно быстро, Патрику приходилось почти бежать вслед за мной, чтоб не отстать. Просто мне, если честно, хотелось уже найти Маленькую Италию, воспоминания о которой имелись в голове Джонни, разыскать там дядю Винни, сесть и успокоится. Путешествие, прямо скажем, вышло на «двоечку», организм категорически нуждался в еде и отдыхе.

Проблема заключалась в том, что после нескольких попыток заговорить с кем-нибудь из прохожих, я начал испытывать достаточно сильное желание дать кому-нибудь в морду.

Эти чертовы «янки» смотрели на нас с Патриком, словно на какое-то отребье. Стоило мне подойти к спешащему мимо «джентельмену» и открыть рот, как в ответ прилетал высокомерный взгляд и пренебрежительное фырканье.

Даже если «джентльмен» совсем не выглядел таковым, если одежда его была простой, а обувь скромной, меня он все равно воспринимал как очередного итальяшку, явившегося в Нью-Йорк, чтоб грабить и убивать. По крайней мере, именно к такому выводу я пришел, когда пятый или шестой человек, проигнорировав мой вопрос о расположении итальянского квартала, ускорился, стараясь увеличить расстояние между нами.

– Вот уроды… – Процедил я сквозь зубы, провожая взглядом мужчину средних лет, который после моего вполне вежливого «добрый день» резко свернул в проулок.

Я даже остановился и внимательно осмотрел с ног до головы Патрика, затем – себя в витрине магазина. Ну да, вид у нас более чем скромный. На ирландце была одета плотная рубаха, потертая во всех возможных местах, и такие же старенькие брюки на подтяжках. Я был наряжен в штаны, рубашку и пиджак. У Патрика на голове имелась кепка, очень похожая на головной убор героев «Острых козырьков», у меня – шляпа. Все вещи казались настолько старыми, будто мы получили их в наследство от дедушки, но при этом ни я, ни Патрик не были похожи на маньяков или убийц. Чего уж так реагировать?

Патрик видел мою злость и раздражение, но ничем помочь не мог. Его лицо выглядело бледным, глаза лихорадочно блестели. Видимо, он окончательно понял, что американская мечта оказалась немного иной, чем ему представлялось. Ну и конечно, моего ирландского друга расстраивал тот факт, что при всей его осведомленности, он ни черта не знал о нужном нам квартале.

Кроме того, Патрик явно переживал, что в Нью-Йорке у него вообще не было никаких зацепок в лице родственников или знакомых. Если Джованни хотя бы ориентировался на возможную помощь дяди, то у Патрика не имелось и того. Крайне отчаянный пацан, конечно. Отправился в чужой город, в чужую страну без каких-либо перспектив.

– Спасибо, Джони. – Вдруг сказал он мне, слегка запыхавшись от быстрой ходьбы.

– За что? – Я оглянулся через плечо и с интересом посмотрел на Патрика. Фраза была неуместной, неожиданной. Я как раз получил порцию презрения от очередного «джентльмена» и начал заводиться еще сильнее.

– За то, что взял меня с собой. Не бросил. – Спокойно пояснил Патрик.

Вот что сказать в ответ? Я его с собой, как бы, не брал. На кой черт мне лишняя обуза в лице ирландского мальчишки? Все получилось случайно. Мы не обсуждали совместное будущее, не планировали его. Просто, когда убежали от Кевина и оказались в городе, ирландец пошел вместе со мной, будто это было вполне естественно и ожидаемо. Ну не прогонять же его.

В любом случае, возможно, вдвоем нам и правда будет сподручнее, по крайней мере на данный момент.

А еще мы были чертовски голодны. За себя могу сказать точно. Процедура регистрации заняла несколько часов и, естественно, никто нас не кормил. Я сунул руку в карман – там лежала небольшая кучка монет. Тех самых, над которыми так веселился чинуша в очках.

– Патрик, – позвал я товарища.

– Что?

– Есть хочешь?

– Да… – он кивнул. – Очень.

– Ну ладно… – Я вытащил руку из кармана, разжал пальцы и посмотрел на монеты, лежавшие на ладони. – Не жили богато и нечего начинать…

Естественно, мой вопрос о еде имел логическое объяснение. Мне не просто так захотелось вдруг расспрашивать ирландца о вполне очевидных вещах.

Просто именно в этот момент я заметил тележку с хот-догами, стоявшую прямо возле входа в какой-то сквер. Не долго думая, кивнул товарищу в сторону возможного перекуса и быстро, широким шагом, направился к продавцу – молодому парню, наряжённому в специальный фартук и шапочку.

Помимо покупки еды хотел еще поинтересоваться у него, как пройти к итальянскому кварталу. Потому что мы явно куда-то не туда шли и я понятия не имел, где находится нужное нам «туда». А выглядел парень таким же приезжим, как и мы. По идее, уж он-то должен ответить. Я бы даже мог заподозрить в нем итальянца. Или какого-нибудь латиноамериканца.