Текст книги "Как осознать себя? Россия: вера, народ, судьба"

Затем, когда переговоры с поляками зашли в тупик и окончились арестом русских переговорщиков, а поляки открыто стали действовать как интервенты, тогда у русских, во многом под впечатлением писем патриарха Гермогена, возник стимул борьбы с оккупантами, что дало объединяющий мотив для всех национальных сил. Одна из самых сильных струн русской души – это борьба за независимость, против внешней агрессии.

Другой важнейший моральный повод объединения для русских – это неприятие католичества, которое активно, вопреки первоначальным обещаниям, стали насаждать поляки.

Поляки сыграли для русских объединяющую роль общего врага. Происходило это в другую историческую эпоху и выглядело по-иному, чем с монголо-татарами и варягами, но суть от этого не менялась.

Следующий период иностранного ига, в виде мягкой культурной интервенции, начался с Петра I, а наиболее ярко выразился в царствования Анны Иоанновны, Петра III и Екатерины II.

Это явление видится также как выход России из масштабного национального кризиса, который характеризовался гражданской войной.

Речь идет о расколе. Поразительный факт, но это, может быть, единственная в мировой истории гражданская война, в которой предпочитались пассивные формы протеста, хотя, конечно, военные операции также были нередки. В исторической литературе зафиксированы различные сведения о коллективных самосожжениях старообрядцев. Цифры называются с большим разбросом. Бесспорно, что люди сжигали себя сознательно, иногда целыми деревнями, и счет этот идет на многие тысячи. Были и многочисленные вооруженные выступления, восстания, а также эмиграция и уход населения в глухие места. Есть утверждения, что погибли миллионы людей. Процесс этот принял характер жесткого духовного противостояния, в котором пассивное сопротивление, до времени, преобладало…

Кстати, после введения в конце XVIII столетия императором Павлом I единоверия, как формы компромисса, старообрядцы и единоверцы до двадцатых годов XX века заселяли огромные территории Заволжья, Урала, Сибири и Севера страны. И что характерно, в отношении них был особенно непримирим и беспощаден террор большевиков, которые революцию делали и на деньги старообрядцев, сводивших счеты с династией Романовых. Старообрядцы имели, как правило, сравнительно высокий уровень жизни, а мотивы тривиального грабежа были у большевиков ведущими, как и способность к обману.

Особенность раскола, как гражданского противостояния, в том, что он носил исключительно духовный характер. А противостояние духовное не изживается в одночасье, даже сроком жизни поколения. Не изжиты последствия этого кризиса и сегодня, хотя минуло более трехсот лет.

* * *

Истоки и история раскола не во всем прослеживаются, они далеко неоднозначны и не всегда могут быть адекватно оценены нами.

Прямо сказать, действия русского правительства и патриарха Никона трудно понять во всей их полноте.

С легкой руки дворянской историографии, принято считать, что царь Петр избавил страну от технологического отставания, привлек в страну европейскую культуру, науку и прочее. Только объясните мне, чем технологическое отставание при Петре I больше того же отставания при Николае I или больше сегодняшнего технологического отставания? Конкретно, в исторической литературе вы не встретите никакого описания технических преимуществ западной армии в эпоху Петра. Аргумент в виде поражения Петра под Нарвой мало убедителен, так как основная причина поражения – в неумелом командовании. Историческим фактом является то, что встретились два полководца: один – имеющий боевой опыт, а другой – без него. Неопытный испугался и убежал накануне сражения. Армия это поняла и разбежалась следом. Преимуществ шведская армия не имела. Преимущества были у русской армии. Но все решило состояние духа, так как шведы видели впереди себя своего короля. А что касается техники, то Россия всегда шла позади Европы в технологиях. Потому как устройством удобств жизни в Европе занимались на базе римской цивилизации, начав это делать за полторы тысячи лет до России в теплом климате, при отсутствии постоянных набегов и пр. У нас остановить набеги удалось только в XVII веке. А климат суров и сегодня. Но Россия всегда, пусть и с некоторым отставанием, находила в себе силы для рывка в военных технологиях. Для русского народа типичный образ жизни, и, если хотите, идеал ее выражается просто: достаток и защищенность.

Это стандартное, как и сегодня, состояние русской цивилизации, обеспечивавшей себе безопасность и сохранение уникального образа жизни.

Тем временем раскол своими последствиями душил страну. Упорное неподчинение, а то и спонтанно возникавшее военное сопротивление, сопровождало все царствование Алексея Михайловича и его детей. Какой мог быть выход? Династия понимала, что рано или поздно народ заставит платить по счетам ее политики. Но выход был в привлечении третьей силы. Сопротивление народа переключили на иностранцев. Так это случилось. Унижение раскола затмило новое унижение с брадобритием, насильственным внедрением чуждых обычаев, манер, речи, повсеместным присутствием иноземцев на управляющих должностях. Дворянство срочно перенимало обычаи говорить на чужих языках, носить заморское платье, питаться и устраивать свой быт в подражание чуждому образу жизни. Все это достигло апофеоза при Анне Иоанновне и Екатерине II. Раскол из религиозного – стал социальным. Внимание народа, его гнев обрушивался уже на привилегии иностранцев, а затем и дворянства, а не на религиозные действия правительства. Но тут твердой опорой царства стали дворяне, в то время как при расколе не обладавшее никакими привилегиями дворянство легко принимало сторону восставших. В состоянии раскола царь имел весьма аморфную социальную опору, которой мог в любой момент лишиться, что и подтвердили стрелецкие бунты и казацкое восстание Степана Разина и множество менее значительных восстаний. Социальную опору против раскола обрел царь Петр в дворянстве, предоставив ему большие привилегии, заменив таким образом аристократию боярскую на дворянскую. Этим были ослаблены и силы раскольников в высших слоях общества.

Так состоялось разделение нации по социальному признаку. Дворяне составили собой одну часть, а крестьяне – другую. Части эти говорили на разных языках. Дворяне почти не употребляли русский язык и в основном были чуждыми русской культуре и Православию, конечно. Этот новый раскол снизил накал раскола церковного, отвлек от него внимание. Что ни говори, а религиозная борьба могла перейти в смертельную схватку на уничтожение. В то время как социальное противостояние было, по сути, неизбежным и принималось все-таки как «Божие устроение».

Но такое социальное противостояние вскоре выразилось в пугачевском восстании, а затем в нарастающем постепенно, в течение столетия, революционном движении.

О революционном движении в России сказано и написано много.

Народ не может существовать в своем имперском развитии исторически длительный срок. Длительность вспышки энергии даже великого этноса всегда в пределах 2–3 столетий. Эти сроки национальной или этнической имперской активности в исторической литературе уже являются общим местом. Для примера достаточно вспомнить имперскую активность Испании или Англии, которых хватило на двести лет реальной имперской политики. Но с затуханием собственной национальной энергии у русских остается механизм мудрости, – не интеллектуальной, потому как умом не привлечешь к себе иного народа. Здесь становится важной мудрость характера. А у русских терпение да смирение и есть их мудрость, которая их спасала и спасает в моменты истощения народных сил, как правило после необыкновенно жестоких, тотальных внешних войн. Смирение да терпение позволяют русским уживаться с чужими народами, как бы перепоручая им себя грешных, ослабленных в испытаниях и потому воспринявших свои беды как наказание за грехи и оттого смирившихся и предавших себя испытанию терпением.

Затем следует освобождение от такого контроля. Так, восстанавливаясь, используя в периоды своей слабости чужую силу, русский народ продолжает свою реальную имперскую политику уже тысячу лет. Русские смогли то, чего не смогли ни Римская империя, ни Византия. Они сделали империю, которая не умирает, а возрождается после кризисов много сильнее и существует столь долго, что сравниться с нею в этом не может никто в истории.

Русский народ, ослабленный в испытаниях, всегда находил и сейчас находит в себе силы постепенно переварить и обрусить «менеджеров»-инородцев, взяв себе их навыки, когда на время уступает им бразды правления. В истории царствования Иоанна Грозного есть такой, весьма символичный, эпизод, когда в 1575 году царь посадил на свой трон служившего ему крещеного татарского князя Симеона Бекбулатовича, назвал его великим князем, обязав величать его так, заставил восседать на троне, вести прием послов, председательствовать в боярской думе, подписывать указы и пр. Сам при этом Иоанн Грозный сидел в ряду бояр, как рядовой придворный, и обращался к Симеону с челобитными, подписывая их «Ивашка Васильев». Только вот держава и скипетр, и корона, как высшие символы власти, как и реальная власть, Симеону не передавались. Так минул год, после которого все вдруг встало на свои места…

Конечно, любая политика имеет элементы риска. Слабое место такой политики – в механизмах освобождения от иностранных «менеджеров». Вернее, в механизмах их перерождения, ассимиляции, превращения в русских. Этот процесс всегда оставался под контролем русских, пока они имели своего самодержца.

Со свержением самодержавия механизм стал весьма рыхлым. Вероятно, не будь жестокостей гражданской войны, удалось бы довольно быстро пережить болезнь большевизма и восстановить монархию, так как история многих стран показывает, что более сорока лет реально коммунисты править не могли. И поколения, не знавшие большевизма, еще были бы живы и смогли бы вернуть страну в русло нормальной политики. Но Гражданская война, выбившая целые классы населения (дворянство, духовенство, купечество), ослабившая крестьянство, а за ней Вторая мировая война – укрепили большевизм на большой срок, до восьмидесяти лет. И еще до его неизбежного ухода (так как любое зло временно) безвозвратно ушли и те поколения, что знали прежнюю Россию. Сегодня механизм освобождения от интернационального ига у русских весьма изменчив и неконкретен. Представляется, что ясность он может приобрести только с осознанием большинством народа необходимости возрождения русской самодержавной власти.

Повторю, что если Испания и Англия и существуют весьма долго как государства, то они не смогли существовать более 200 лет как империи. Россия в качестве империи, то есть государства, включающего в себя множество разноплеменных, в том числе некоренных народов, существует с IX века. Каждый кризис империи предполагал последующий взлет национальной активности и силы. И, соответственно, за таким взлетом наступал новый кризис, и нация искала новый источник силы.

Слово Льву Тихомирову.

Последнее письмо Столыпину

«Ваше высокопревосходительство,

уважаемый Петр Аркадьевич!

…Вы убеждены в необходимости народного представительства. Я также принципиальный сторонник его и не представляю себе Самодержавия без народного представительства. Но 1906 год не дает нам и народного представительства. Он создает представительство партий. Тут не истинно народная точка зрения, не швейцарская, например, а точка зрения власти политиканства, французская (бенжамен-констановская).

Если мы хотим народного представительства, то должны его выращивать непременно при Самодержавии. А конституция 1906 года подрывает и то и другое.

…Этот строй уже практически показал свое полное несоответствие с задачами хорошего управления страной. Полный противоречий по внутреннему смыслу, он порождает борьбу не только партий, но даже самих государственных учреждений, и это потому, что у государства отнято действие необходимой части механизма, последней решающей инстанции, то есть Верховной власти. Когда Верховная власть не лишена своих прав, то если она даже ими не пользуется (как и должно быть, пока дела идут хорошо), ежеминутная возможность ее выступления держит всех в должном порядке.

Но когда конституция закрывает для Верховной власти реальные способы проявления, то государство погружается в беспорядки.

Строй 1906 года, будучи по смыслу двойственным и уклоняясь от ясного отношения к какой бы то ни было Верховной власти, и сложился так, что в нем все могут мешать друг другу, но нет никого, кто принудил бы государственные учреждения к солидарной работе. Сам Государь Император может самостоятельно лишь не допустить закона восприять силу, но создать потребного для страны закона самостоятельно не может. Но такое построение учреждений годилось бы только при задании «ничего не делать», а ведь государство, наоборот, имеет задачей работать, и особенно в стране, столь расстроенной за предыдущие годы бедствий и смут.

Этот строй, крайне плохой в смысле аппарата, сверх того, совершенно антинационален, то есть не соответствует ни характеру нации, ни условиям общего положения Империи. От этого в стране порождается на всех пунктах дезорганизация. Единящие элементы ослабляются. Появляется рыхлое, скучающее, недовольное настроение. Русские теряют дух, веру в себя, не вдохновляются патриотизмом. При этом классовые и междуплеменные раздоры необходимо обостряются.

Россия составляет нацию и государство, великие по задаткам и средствам, но она окружена также великими опасностями. Она создана русскими и держится только русскими. Только русская сила приводит остальные племена к некоторой солидарности между собой и с Империей. Между тем мы имеем огромное нерусское население, в том числе такое разлагающее и антигосударственное, как евреи. Другие племена, непосредственно за границей нашей, на огромные пространства входят в чужие государства, иные из которых считают своим настоящим отечеством. Мы должны постоянно держаться во всем престижа силы. Малейшее ослабление угрожает нам осложнениями. Внутри страны все также держится русскими. Сильнейшие из прочих племен чужды нашего патриотизма. Они и между собой вечно в раздорах, а против господства русских склонны бунтовать. Элемент единения, общая скрепа – это мы, русские. Без нас Империя рассыплется, и сами эти иноплеменники пропадут. Нам приходится, таким образом, помнить свою миссию и поддерживать условия нашей силы. Нам должно помнить, что наше господство есть дело не просто национального эгоизма, а мировой долг. Мы занимаем пост, необходимый для всех. Но для сохранения этого поста нам необходима Единоличная Верховная власть, то есть Царь не как украшение фронтона, а как действительная государственная сила.

Никакими комбинациями народного представительства или избирательных законов нельзя обеспечить верховенства русских. Себя должно понимать. Как народ существенно государственный, русские не годятся для мелочной политической борьбы: они умеют вести политику оптом, а не в розницу, в отличие от поляков, евреев и т. п. Задачи верховенства такого народа (как было и у римлян) достижимы лишь Единоличной Верховной властью, осуществляющей его идеалы. С такой властью мы становимся сильнее и искуснее всех, ибо никакие поляки или евреи не сравнятся с русскими в способности к дисциплине и сплочению около единоличной власти, облеченной нравственным характером.

Не имея же центра единения, русский народ растеривается, и его начинают забивать партикуляристические народности. Историческая практика создала Верховную власть по русскому характеру. Русский народ вырастил себе Царя, союзного с Церковью. С 1906 года то, что свойственно народу, подорвано, и его заставляют жить так, как он не умеет и не хочет. Это, несомненно, огромная конституционная ошибка, ибо каковы бы ни были теоретические предпочтения, практический государственный разум требует учреждений, сообразованных с характером народа и общими условиями его верховенства. Нарушив это, 1906 год отнял у нас то, без чего Империя не может существовать, – возможность моментального создания диктатуры. Такая возможность давалась прежде наличностью Царя, имеющего право вступать в дела со всею неограниченностью Верховной власти. Одно только сознание возможности моментального сосредоточения наполняло русских уверенностью в своей силе, а соперникам нашим внушало опасения и страх. Теперь это отнято. А без нашей бодрости некому сдерживать в единении остальные племена.

Такое обессиление и разъединение (на политические партии. – Авт.) русских произведено как раз в историческую эпоху, требующую особенного сплочения. Идет последний раздел земного шара. Мир ходит на вулкане международной борьбы за существование. А внутри обществ (вследствие классового характера государств, утративших единящую власть Монархии) развилась язва социализма, вечно грозящая потрясениями и переворотами. При таких-то условиях мы отбросили важнейшее свое преимущество пред другими народами – возможность Верховного примирения враждующих, обуздания эксплуатации, усмирения бунтующих грозным мечом диктатуры. Но такой строй не может держаться. Он и сам рассыпается, потому что бессилен, не авторитетен, не развивает действия, порождает борьбу, которую не в силах сдержать. Жить он не может, но он может вместе с собой погубить Россию.

…Этот строй, во всяком случае, уничтожится. Но неужели ждать для этого революций и, может быть, внешних разгромов? Не лучше ли сделать перестройку, пока это можно производить спокойно, хладнокровно, обдуманно? Не лучше ли сделать это при государственном человеке, который предан и Царю, и идее народного представительства?

Ведь если развал этого строя произойдет при иных условиях, мы, наверное, будем качаться между революцией и реакцией, и в обоих случаях вместо создания реформы будем только до конца растрачивать силы во взаимных междоусобицах, и чем это кончится – Господь весть…

Лев Тихомиров,

5-го июля 1911 года»

«Московские ведомости». 1911. № 207

2.1. Почему русский характер совпал с Православием?

Жить – Богу служить.

Пословица

Жизнь русского человека в эпоху Киевской и Московской Руси трудно представить сегодня, из бытия уже более полувека не воевавшего народа. Любая война – это трагедия. Война, связанная с нашествием на родную землю, тем более трагична, так как гибнут не солдаты в каком-нибудь далеком турецком походе, а каждый дом подвергается нападению, грабежу, сожжению. Угоняется в рабство народ – мужчины, женщины, дети. Старики и слабые уничтожаются. В исторической литературе упоминается, что ослабевших на переходах пленников татары бросали умирать, отрубив им предварительно руки и ноги. Напомним, что при завоевании Казани в 1554 году Иоанном Грозным было освобождено около 100 000 русских рабов. А скольких освободить не смогли, и они угнаны были в Сибирь или на Юг, а скольких убили! И это были не непримиримые татары времен Батыя, – это была Золотая орда, расколотая на два лагеря: один – за русского князя, а другой – за крымского хана. Впрочем, и до прихода в XIII веке монголо-татар Руси доставалось от половцев, печенегов, торков, хазар, аланов, булгар и множества иных степных народов, от большинства которых в истории остались лишь имена.

Жизнь состояла из нашествий степняков, зачастую по нескольку раз в году, сжигавших деревни, разрушавших города, грабивших скот, имущество, запасы, выбивавших посевы. Мелких налетов небольших отрядов было не счесть. После начиналось восстановление городов, крепостей, деревень, засевание пашен. И снова нашествия, налеты. Постоянные войны с Западом. В 2000 году я услышал на экскурсии в Пскове, что город пережил 100 войн за семьсот лет. Считай, по семь лет на войну. Конечно, эти войны были чаще до XVIII века. А ведь до Пскова степняки и не добирались. Речь шла, в основном, о войнах с западными соседями: поляками, литовцами, немцами и др. Это были постоянные противники, подчиненные воле своих властителей, имевших ограниченные ресурсы для ведения войн; с ними можно было и о мире договориться, когда ресурсы кончались. Но не то неисчислимые орды кочевников. Истощенные ресурсы одних племен заменялись свежими и готовыми к грабежу войсками других. Орды кочевников зачастую не подчинялись единой воле и были многочисленны. Если ослабленные в боях русские откупятся от одной орды, за нею тут же появляется другая. Можно себе предположить интенсивность давления на восточные, южные и центральные области России. Там войн было во много раз больше, они были практически постоянными.

Экономическая деятельность у русского человека в языческую эпоху, то есть до X века, формировалась при постоянной угрозе из степи. Оседлый крестьянский народ, волею исторических перемен, или точнее Божьей волею, вставший на пути орд степных кочевников, из века в век выталкиваемых Азиатским континентом к Европе, вынужден был строить свою экономическую деятельность как полувоенную или, по существу, военную. То есть основную, подавляющую часть общественных и семейных расходов населения составляли военные расходы: изготовление вооружения, содержание дружин, подготовка ратей, кормление застав, строительство оборонительных сооружений, крепостей, восстановление разрушенного жилья, хозяйства и т. п.

Что значит для сельской, крестьянской – да к тому же в зоне рискованного земледелия – экономики содержать профессиональное войско? (Ведь на Руси не было в то время ни добычи полезных ископаемых, ни развитой морской торговли, ни промышленности.) Это значит: крестьянину самому себе приходилось оставлять только необходимое количество хлеба на пропитание и в лучшем случае иметь запас на черный день. Ни о каком качественном быте не могло быть и речи. Ни о каком накоплении капитала нечего было и говорить. Причем эта ситуация практически непрерывных войн на русской территории с иноземными войсками длилась веками, тысячелетие. На фоне отсутствия накоплений и естественной бедности экономики был еще эффект слабой управляемости, в том числе и по причине расстояний, что вело к неизбежным распрям внутри Руси, так называемой междоусобице князей, о которой уже сказано. Собственно, бедность и была одной из основных причин междоусобицы. Ведь чтобы враги перешли в мирную оппозицию, им следовало хорошо заплатить. А платить центральной власти было, как правило, нечем.

Впрочем, и последующая история, в том числе и новейшая, также дает множество поводов для представления о жизни русского народа, как проходившей в практически непрерывных войнах.

В одной из статей в «Российской газете» я увидел анализ лексикона старославянских письменных источников X–XI веков, а также особенностей словообразования.

«Итак, язык сохранил множество терминов, обозначающих пороки русского человека и добродетели. Может, наш предок был излишне требователен и строг к себе? Кто знает! Во всяком случае язык пестрит такими словами, как бесрамѣкъ, бестоудѣникъ, лютѣцъ, винопивѣцъ, нечловѣкъ…

Видимо, собственное несовершенство не давало нашим предкам поводов особенно радоваться. А потому в лексиконе мало слов, означающих счастье и радость. Прилагательное радостѣнъ – скорее исключение из правил. Зато состояние печали передавал целый букет слов и выражений. Человек бывал и оунылъ, и прискорбѣнъ, и многоплачѣвенъ. Жизнь его заставляла злострадати, скорбѣти, тръпѣти, рыдати. Печаль также описывалась красноречивым глаголом – любоплакати.

Впрочем, что удивляться, если, судя по лексикону, жизнь в Древней Руси постоянно висела на волоске. Недаром же значение “убить, умертвить” передается в славянском языке семнадцатью глаголами, а “оставить в живых” – только одним (живити).

…Как ни странно, для человека Древней Руси не существовало понятия дружбы. Во всяком случае, в его словаре такого слова не было. Зато он точно знал, что такое любовь. Любить в его представлении – это благоволити, благоизволити, то есть желать добра и блага другому человеку». (РГ 12.05.04 г. № 96. «Почему мы винопивцы». Т. Вендина.)

Конечно, автор статьи – только журналист. Но даже эта обзорная статья дает пищу для размышлений. Во-первых, несомненно, что схвачена суть народного характера. Народ более печальный, чем веселый. То есть в большей степени ощущает трагизм жизни, чем ее красоты. Связано это мироощущение и с климатом и, соответственно, с более тяжелыми, чем у других народов, условиями жизни и с необходимостью выживать в условиях непрерывных войн с сильными племенами и народами.

Интересно и то, что способы экономического и духовного существования у русских совпали. Если для Запада характерна была индивидуальная земельная собственность, притом что христианская жизнь в церкви тех же индивидуальных собственников предполагала и общинную организацию, то для русских свойственно было селиться и вести экономическую жизнь общиной, на общей земле, что совпадало со строем жизни христианской общины.

То, что община явление духовное в не меньшей степени, нежели экономическое, понятно, достаточно внимательно присмотреться к ней. Обязательные ежегодные переделы земель и платежей полюбовны и милостивы. При этом народная жизнь постоянно подразумевала общий труд.

Земля оставалась за общиной всегда и давала пропитание, но скудость урожаев, определявшаяся плохими климатическими условиями, не позволяла рассчитывать на накопление. К тому же, любое накопление имущества вело за собой риск его утраты.

В контексте сказанного, богатство воспринималось большинством народа как духовное бремя, потому как достигнуть его своим трудом представлялось зачастую невозможным. Соответственно, трудовые усилия сверх возможного не оставляли сил и времени для духовной жизни. Богатство сознавалось как препятствие переходу в вечность. Богатство нацеливает не на духовное, а на сребролюбие, по сути, провоцирует выбывание из рода, так как в православном миропонимании выбывает из рода и народа не умерший физически, а умерший духовно. Физическая смерть предполагала, что православный попадает в жизнь вечную и оттуда вымаливает не себя, так как у себя он уже изменить ничего не может, но своих близких. А близкие молятся за него, так как только живые могут помочь изменить судьбы мертвых.

Хотя Россия в конце XIX – начале XX века и стала крупнейшим экспортером хлеба, но поставки осуществлялись за счет крупных хозяйств юга России и Малороссии. Зона рискованного земледелия, к которой относится практически большая часть территории страны, производить на экспорт не могла.

Но развитию России положен был предел Первой мировой войной 1914 г.

Далее, исторический период в новейшей истории характеризовался тотальным разорением имуществ государственной коммунистической властью. Примером может служить национализация промышленности и земель помещиков в 1918 году, коллективизация в 30-х годах и приватизация в 90-х годах XX века. Накопление имущества русскими кажется, в принципе, невозможным. Народ привык к бедности. Как будто Господь Бог не допускает Россию до богатства.

Согласно апостолу Павлу, народ, не допущенный к богатству, сохраняется от сребролюбия – причины всех зол. Народ, не допущенный до сребролюбия, способен обрести духовные дары.

Здесь, может быть, нелишне задуматься о мотивации экономической деятельности. Мотивация внешне у всех одна. Но при пристальном взгляде нельзя не увидеть, что для одного человека мотивация экономической деятельности – это получение дохода, необходимого для скромного существования. Для другого человека экономическая деятельность – это либо неудержимое увеличение доходов, или рост доходов, но более умеренный, посильный.

Мотив экономической деятельности народа можно определить, вероятно, по тому, какая мотивация в данном народе является наиболее распространенной.

Не секрет, что для американца мотивация экономической деятельности чаще направлена на неудержимый рост доходов. У меня нет каких-то исследовательских данных на эту тему, но таков образ американского народа, воспринимаемый из разговоров, прессы, книг, личных впечатлений и пр. Я не собираюсь обсуждать, почему такие мотивы, как мне кажется, преобладают у американцев, хорошо это или плохо. Так есть. Но если обратиться к мотивам, преобладающим в России, то, вероятно, не ошибусь, хотя также не располагаю научными данными, что ведущим, наиболее распространенным мотивом экономической деятельности русских является стремление к достатку.

Почему так сложилось у русских?

Современные реформы, проходившие вначале под контролем американских экономистов, натолкнулись на несовместимость предлагаемой модели экономического устройства с поведением русских людей. Вся идея реформы состояла в том, что если дать свободу экономической, предпринимательской деятельности, то все тут же кинутся зарабатывать и зарабатывать, станут «трудоголиками» и будут убиваться за проценты от прибыли. Ожидалось, что все будет, как положено тому быть в Америке. Но так не произошло. Наши люди, в основной своей массе, предпочитали работать за скромную, по сути нищенскую, зарплату, например, преподавателя, но сохранять свой социальный статус.

В чем причина такого отличия? Один из американских экономистов сказал, что пациента (русский народ) положили на операционный стол, разрезали, но у него оказалась другая анатомия.

Иными словами, у русских оказалось иное соотношение мотивов прибыли и необходимости. То есть русскому, чаще всего, вполне достаточно, чтобы было необходимое.

Причины таких особенностей мотивации, очевидно, в том, о чем сказано выше. Русскому человеку необходимы достаток и защищенность. Американцу вообще неведома проблема защищенности. Этот народ столетия прикрывали от всех нашествий два океана. Соответственно, его не устраивает просто достаток. Ведь военной утраты имуществ он не знает. Как и военных расходов не знал до середины XX века. Поэтому в отсутствие серьезных военных рисков и в благоприятном климате, соответственно при минимальных налогах, американец еще до эпохи промышленного капитализма мог достаточно быстро сколотить сравнительно большое состояние. Он к этому генетически приучен. А нажитые состояния не исчезали в лихолетье. Соответственно, богатые люди были многочисленны и независимы. В то время как в России, при совершенно противоположных обстоятельствах, своими силами этого достичь было невозможно в принципе, только если царь наделит человека поместьем, то есть землей с крестьянами, или даст монополию на государственные поставки.

Вне царской службы выжить простому человеку можно было только в общине. Но и христианская жизнь русского человека проходила в общине. Так в России совпали общины территориально-экономическая и религиозная, крестьянская и православная. Они совпали по составу, так как всей деревней ходили в одну свою церковь. Они совпали и духовно. Потому как реальная повседневная жизнь русских людей опасностями и необходимостью взаимной поддержки напоминала общины христиан первых веков. Они совпали и экономически. Потому как содержание храма и причта поддерживалось общиной христианской и крестьянской.