Текст книги "Люди без города"

Артем

Этим утром Артем проснулся от внутреннего беспокойства. В последнее время его часто посещали какие-то смутные ощущения. То ли что-то вот-вот произойдет, то ли оно уже произошло, но не тут, то ли все-таки тут, но он не заметил. Довольно дискомфортно. Ольга успокаивала, что это побочные эффекты экспериментов профессора Воронцова, и что это пройдет. Черт бы этого профессора драл…

Артем спросонья пошарил рукой по постели – Ольги не было. Уже не первый день он просыпался в одиночестве. Его… подруга? Женщина? Жена? – смывалась тихо и рано, уносясь по своим непостижимым делам. Смешно сказать – но он до сих пор не мог окончательно определиться, кто для него Ольга. С его самого первого дня в Коммуне они жили вместе, делили постель и скромный здешний быт, но про то, чтобы пожениться, речь не заходила ни разу. Впрочем, тут, как ни странно, спокойно относились к таким формальностям – Артем ожидал каких-то махровых пережитков Империи, вроде «семейного кодекса», парткомов и профкомов, заглядывающих под каждое одеяло. Это, как и многое другое, оказалось ерундой – жизнь в Коммуне вообще ничуть не была похожа на тот образ, который он себе составил из ее истории и своих предрассудков на тему СССР. Слишком мало тут было людей и слишком жестко их отжало в центрифуге событий, чтобы не облетела большая часть формальной шелухи. То, что осталось – было странным и, поначалу, очень непривычным, но Артему скорее нравилось, чем нет.

Институт брака тут присутствовал в форме традиционного «гражданского» – то есть, с регистрацией оного в соответствующей базе данных. Это все, что Артему было на сей счет известно. Выспрашивать у Ольги подробности было неловко – не стоит разговаривать с женщиной о браке, если ты не собираешься немедленно сделать предложение. А он не собирался. Артем не раз думал, как реагировать, если Ольга скажет завтра: «Давай, наконец, поженимся». Но она не говорила, и он старался этим не заморачиваться. Может, и не скажет, зачем ей?

С Ольгой ему было… странно. Она красива, великолепна в постели, покладиста в быту, умна и обладает прекрасным чувством юмора… А еще у нее роскошная задница. Чего тебе еще надо, дурень? Ничего не надо, Артем искренне восхищался, глядя на нее. Да, в их паре она была ведущей, и это было непривычно – но при этом Ольга умела провести свои решения так ненавязчиво и убедительно, что он не чувствовал себя ущемленным. Тем более, что она тут была как рыба в воде, а он все еще ходил в неофитах. До сих пор не вполне разобрался во многих ключевых моментах функционирования здешнего социума.

Артем встал, наскоро принял душ, оделся и потащился в столовую. Коридоры комплекса были почти пусты – здесь принято вставать несколько раньше. Однако у Артема был свой график. Это, кстати, тоже немало способствовало его неполной включенности в местную жизнь. Собственно, кроме Ольги и тех, с кем он непосредственно сталкивался по работе, никакими близкими знакомыми он так и не обзавелся. Впрочем, Артем всегда признавал, что асоциален и вообще довольно унылый в коммуникативном плане тип. Тем не менее, все встреченные в коридоре и на лестнице соседи по жилому комплексу здоровались с ним искренне и благожелательно. Хотя он и не помнил, как их всех зовут, но мог поручиться, что они – помнят. Вначале это его несколько напрягало, но потом он принял умолчальную благожелательность за местную норму и успокоился. В конце концов, это его не обязывало ни к чему, кроме ответного приветствия. Если бы он им пренебрег, его немедля бы спросили, все ли с ним в порядке, и не нужна ли помощь. Самым неожиданным открытием для Артема стало, что это не формальная любезность, принятая в западной части цивилизации его среза, а реальное беспокойство и готовность помочь. Внутренние связи здешнего социума были ближе, чем он привык, что имело свои плюсы и минусы. Как любая общинность.

В столовой за крайним столиком сидел хмурый невыспавшийся Борух. Артем помахал ему рукой, он сделал приглашающий жест в сторону свободного стула. Взяв поднос, Артем поприветствовал юную смешливую раздатчицу Лиду и прошелся вдоль стойки, размышляя, стоит ли взять то, что тут оптимистично называют словом «кофе». Увы, настоящий кофе в сельхозсекторе начали культивировать совсем недавно, и до промышленных урожаев было далеко, а из чего делали местный – лучше не спрашивать. Судя по действию, кофеин в нем действительно содержался, но вкус, мягко говоря, имел с исходным напитком мало общего. Подумав, что день предстоит непростой, кофе все-таки взял, налив его из большого подогреваемого термоса с краником, но, чтобы как-то сгладить химический привкус, ливанул в него сливок. Сливки как раз были натуральнее некуда – жирные и свежие, только что с фермы. Докинул на тарелку пару горячих бутербродов с вареным мясом, залитым расплавленным сыром на больших ломтях свежего хлеба и этим ограничился.

– Вот никогда вы каши не возьмете! – попеняла ему Лида. – Только кофе да бутербоды! Этак здоровья не будет!

– Спасибо за заботу, Лидочка, – улыбнулся ей Артем. – Но так уж я привык.

Статус «мужика той самой Ольги» с одной стороны надежно ограждал его от покушений на его условно супружескую верность, а с другой – привлекал интерес женского пола по принципу «что она в нем нашла?» Ольга имела в здешнем обществе очень высокий статус, примерно как руководитель КГБ при позднем СССР, только без присущей тому учреждению ауры страха. Иногда он чувствовал себя этаким принцем-консортом. А иногда – случайно забредшим в племя людоедов антропологом, которого захватила в плен местная принцесса, и теперь он ждет, чего ей захочется больше – секса или мяса.

– Долго спишь, – буркнул Борух, допивая утренний кефир над тарелкой из-под овсянки.

Темноокая и пухлозадая женщина Анна Абрамовна ловко и нежно женила на себе бравого майора, и теперь тщательно присматривала, чтобы ценный трофей сохранялся в хорошем состоянии. Это включало в себя отказ от курения, здоровое питание, ограниченный алкоголь и, разумеется, никакого кофе. Бывшему закоренелому холостяку это внимание льстило больше, чем напрягало, но на Артемов поднос он посмотрел с некоторой завистью.

– Да говно этот кофе, ты ничего не теряешь, – с сочувствием сказал Артем. – Только что вздергивает с недосыпу.

– Все равно хочется… – вздохнул Борух. – Но моя всегда как-то узнает. Раздатчицы ей, что ли, докладывают?

Он допил кефир, печально посмотрел в пустой стакан, и потащил поднос с посудой в посудомоечный агрегат, стоящий в углу. Брякнула железная дверца, звякнула тарелка…

– У нас там сегодня совещание, вроде… – обронил он как бы между прочим, проходя мимо столика. – Может скажут, наконец, что за хрень творится…

У Артема сразу испортилось настроение – во-первых, ничего хорошего он от совещания не ждал. В последние дни в воздухе ощутимо веяло тревогой и, скорее всего, новости будут неприятными. А во-вторых… «Ну ладно, может его сегодня и не будет», – малодушно подумал Артем, собирая посуду.

– Включайте, вы последний сегодня! – крикнула ему Люба, когда он расставил стакан, тарелку и поднос по соответствующим отделениям в посудомоечном агрегате.

Массивная стальная дверца сыто чавкнула резиновым уплотнителем. Артем повернул прижимной рычаг и клацнул переключателем. Агрегат вздрогнул и утробно загудел. Здесь все было такое – большое, крепкое, угловатое, стальное на болтах, крашеное неброской, но чертовски прочной серой эмалью. После привычных Артему округлых, пластмассовых и легковесных вещей местная бытовая техника поначалу казалась какой-то нелепой и архаичной, дизельпанковой какой-то. Казалось, что стиральную машину можно поставить на гусеницы и отправить штурмовать укрепрайон, а холодильнику не хватает только стартовой ступени, чтобы он пролетел по баллистической траектории через океан и оставил дымящиеся руины от какого-нибудь Нью-Йорка… Правда, ни океана, ни Нью-Йорка тут не было, а то, что Артему казалось избыточностью, происходило от совсем обратного – от дефицита ресурсов. Этот посудомоечный агрегат, скорее всего, проработал уже лет тридцать и спокойно проработает еще сто – или сколько там понадобится, – при условии замены нескольких простых расходников. С учетом того, что бытовая техника тут производилась не миллионными тиражами, а почти штучно, это давало серьезный ресурсный профит.

Период экстремального выживания в условиях полной изоляции наложил на Коммуну своеобразный отпечаток и сформировал непривычное отношение к вещам. Так, квартира, в которой они жили с Ольгой, по меркам родного среза Артема, относилась скорее к «гостинкам» – наидешевейшему жилью «гостиничного типа». Никакой кухни, крошечный санузел с душевой кабиной, спальня чуть больше кровати и небольшая проходная комната-кабинет. Благодаря высоким потолкам и окнам во всю стену ощущения тесноты не возникало, но все же это был необходимый минимум пространства, не более того. Впрочем, учитывая неожиданно малое количество того, что принято называть «личным имуществом», места хватало – вся их с Ольгой одежда прекрасно помещалась в небольшой встроенный шкаф, с отсутствием кухни снималась проблема посуды, книги хранились в общей библиотеке комплекса, все, относящееся к работе, оставалось на рабочих местах. Ну и зачем, спрашивается, больше места? Пыль плодить? Квартиры тут были утилитарным помещением, в которое приходят спать.

Артему, считавшему себя законченным индивидуалистом и сидевшему годами в позиции «мой дом и есть мой мир», сначала все это было довольно дико, но потом оказалось, что роль «лишнего человека», которую он играл в мире прежнем, абсолютно нелепо выглядит в социуме, испытывающем жесточайший кадровый голод. А главное – в мире, полном реальных, очень настоящих, интересных и крайне важных задач. Правда, писать фантастику он бросил. Теперь она стала его повседневной работой.

В дверях Артем столкнулся с девочкой лет тринадцати, которая катила тележку с ведром, тряпками, шваброй и пылесосной оснасткой – шлангом и щеткой, которые подключаются к разъемам вакуумной системы уборки дома.

– Ой, вы еще здесь? – удивилась она. – Время уборки!

– Привет, Катя, – поздоровался он с ней. – Уже ухожу. Как твои дела?

– Все хорошо, спасибо! – широко улыбнулась девочка. – Но я последнюю неделю у вас убираю.

– А что так? – расстроился Артем.

Катя ему нравилась – рыжая, чуть тронутая солнечными веснушками по молочной-белой коже, симпатичная и очень весёлая девочка. Он часто думал, что у них с Ольгой могла бы быть вот такая дочка.

– Седьмой класс же! – укоризненно сказала она, удивляясь, что можно не знать очевидного. – С понедельника у нас вместо общей трудовой практики будет специализированная.

– Ого, уже седьмой! – улыбнулся Артем. – Как ты быстро выросла! И куда собираешься?

– Не знаю пока… – встряхнула огненно-рыжими хвостиками школьница, – Все такое интересное… Вчера нас возили на молочную ферму, там телята смешные! А сегодня на гидростанцию поедем, там тоже, говорят, очень здорово!

– Ну, удачи! Я буду скучать, я к тебе привык уже.

– Не скучайте, – засмеялась девочка, – вместо меня будет Настя из пятого «ж», она хорошая!

Детей в Коммуне было очень много. Жестокий популяционный кризис предыдущих поколений, сильно повыбитых борьбой за существование, пытались выправить активным стимулированием деторождения. Этим и было вызвано сильное смягчение нравов в области семейной жизни – от советских к чуть ли не вудстоковским. Внебрачные связи не осуждались, секс был более отделен от отношений, чем обычно. Социальные нормы вообще очень легко гнутся под текущие необходимости, а тут еще и гендерный перекос сработал – как это обычно случается, спасавшие жен и детей мужчины их по большей части спасли, но сами выжили далеко не все. В поколении Первых на одного мужчину приходится шесть женщин. Второму пришлось полегче, но и там вышло один к трем, и только к третьему положение начало потихоньку выравниваться. Так что рожали тут много, и дети бегали жизнерадостными стайками повсюду. Возможно, некоторые из самых мелких имели гены Артема – в обязанности каждого здорового мужчины входило пополнение банка спермы, и он регулярно проходил процедуру. Артем подозревал, что его генетический материал используется очень активно – при малочисленном исходном населении специалистам репродуктивной лаборатории приходилось раскладывать сложные пасьянсы в попытках избежать близкородственного скрещивания. Так что пришелец извне был хорошим подспорьем. Если бы не Ольга, можно было бы выполнять свой генетический долг и более приятным способом, но… Она даже, вроде бы, и не возражала, но то немногое, что Артем понимал в женщинах, настоятельно твердило: не стоит оно того.

Еще одно интересное следствие этой политики, которое Артем отметил как невольный антрополог, – матрилинейность здешнего общества. Установить отцовство при таком свободном отношении к сексу можно было только медицинскими способами, и оно устанавливалось – но информация была принципиально закрытой. Так что родство считалось по материнской линии, и учитывалось только при генетических раскладах. В социальной жизни родительские отношения были менее значимы, чем в привычном Артему традиционном обществе. Может быть, поэтому и отношение к детям тут было удивительным – чужих детей не было, в их жизни принимал участие каждый взрослый. Даже рожденные в браке почти не жили в семьях – воспитание было коллективным, очень хорошо и продуманно организованным. Коммуна возлагала на своих детей большие надежды, вкладывая существенную часть своих невеликих ресурсов в их образование и воспитание.

Артем зашел в бытовое помещение комплекса, напоминавшее ему «бытовку» армейской казармы и исполнявшее похожие функции. Одну стену здесь занимала монструозная многосекционная стирально-сушильная машина. Как и вся коммунарская бытовая техника, она была начисто лишена дизайна и производила впечатление собранной на танковом заводе. Зато заложенная в нее утром одежда вечером оказывалась постиранной, высушенной, разглаженной и даже упакованной в бумажный пакет. Артем открыл ячейку, сунул туда вчерашний комплект: белье – отдельно, верхнюю одежду – отдельно. (Постельное белье ежедневно меняли дети, которые в рамках трудовой практики занимались уборкой жилых помещений. Артему было очень странно, что доступ в квартиру открыт для посторонних, тем более – детей, тем более – к постели, которая, в общем, довольно интимный элемент жизни… Но и к этому он, в конце концов, привык).

Одеваться здесь было принято в стиле, который в срезе Артема назывался «кэжуал».55
  Повседневный стиль одежды с акцентом на удобство и практичность.


[Закрыть] По меркам материнского мира, одежда была несколько однообразной, отличаясь более цветами, нежели покроем. Если женщины как-то наряжались вне работы (хотя тоже, в сравнении, простенько – в основном, платья, юбки да сарафаны), то мужская часть населения выглядела вся на один фасон – свободные брюки, рубашка или блуза, куртка по погоде. Самовыражались, если уж кому приспичило, цветовыми сочетаниями – попугаечно-зеленые штаны в сочетании со свирепо-малиновой, как пиджак из 90-х, курткой на улицах нет-нет, да встречались. Ничего похожего на «высокую моду» Артем тут не видел, зато ткани здешние ему очень нравились – прочные, почти неизнашиваемые, немнущиеся, устойчивые к загрязнениям – но при этом мягкие и «дышащие», комфортные для носки. В прошлой жизни он такие встречал только среди дорогущей спортивной одежды. Практичность необыкновенная – первый комплект, полученный им при постановке на довольствие, служил уже три года и абсолютно ничем не отличался от нового. Еще один аспект местной лаконичности быта – для жизни вполне достаточно иметь два комплекта одежды, один на тебе, другой – в стирке. Ну и куртка еще – но при мягком, без выраженной сезонности, здешнем климате она требовалась нечасто. А главное – никто не ожидает, что на работу ты придешь в какой-то специальной одежде, типа костюма с галстуком. Женщины, конечно, минимумом не ограничивались, но как живут женщины, лучше в подробностях не интересоваться…

Артем прошел длинным коридором, потом по переходу между корпусами – благодаря компактности местной застройки, можно было не выходить на улицу неделями, – и оказался сразу на работе. Насколько он помнил из отрывочных объяснений Ольги, почти все капитальное жилье здесь когда-то было одним научно-исследовательским комплексом, включавшим в себя лаборатории, производственные цеха, общежития для персонала, подсобные помещения и кучу всего остального. Дом-город, с собственной инфраструктурой, включавшей в себя даже экспериментальный ядерный реактор небольшой мощности для питания Установки. После катастрофы и Темных дней восстановили не все – численность населения сократилась, и многие помещения пустуют до сих пор, – но сами бетонные здания пережили все неприятности и стали несущим каркасом здешнего быта.

Артем спустился на лифте в подвал – лаборатория Воронцова была из числа «старых», базовых, в которых велись исследования еще до Катастрофы, поэтому располагалась недалеко от Установки.

– Доброе утро, Сергей Яковлевич, – поздоровался он, надевая халат.

– Утро? – усомнился профессор. – А, ну, может быть. Здравствуйте, Артем.

Как и все Первые, кто начал принимать Вещество на исходе естественного жизненного срока, профессор выглядел человеком без возраста. «Старость отпустила, но молодость не приняла», – шутил он. Гладкое лицо без морщин, волосы без седины, никаких признаков дряхлости в теле – и все же при беглом взгляде производит впечатление пожилого человека. То ли что-то в глазах, то ли в осторожной моторике тела… Работать с ним было, тем не менее, легко и приятно. Сначала Артем чувствовал себя скорее подопытным хомячком, чем сотрудником, но потом проникся задачей, втянулся и понял, что его видят в качестве коллеги, равного, хоть и обладающего уникальными способностями. Умение использовать любой кадровый ресурс оптимально и на всю катушку – еще один уникальный скилл руководства Коммуны. Кроме того, почти сразу выяснилось, что лаборатория, где он востребован как потенциальный носитель требующего развития таланта мультипространственного оператора, отнюдь не главная его работа в новом мире.

Неожиданно он пригодился здесь как бывший радиоинженер, которым являлся по образованию. Преемственность советского преподавания оказалась настолько велика, что полученные на первых курсах знания о ламповой и дискретной схемотехнике вполне органично всплыли при работе со здешним оборудованием, представляющем собой удивительно эклектичный сплав базовых технологий 60-х с напластованием заимствованных решений более поздних эпох. Только столкнувшись с этим вплотную, Артем понял, какой мегаприз принесла сюда в клювике его Ольга, выхватив из среза Земля целый современный город. Это ведь не только оружие, про которое он подумал первым делом, это в том числе и огромное количество современной электроники, которой в мире Артема набит каждый дом. Огромная БЭСМ, на которой здесь вели все расчеты изначально, давно доработала свой срок, и к моменту появления Артема вычислительный центр представлял собой причудливый винегрет из обретенных неведомыми путями вычислительных мощностей – от антикварных советских ДВК-шек, до первого, размером с два кирпича, макбука. Все это каким-то немыслимым колдунством местных спецов работало в единой сети и решало задачи удивительной для таких ресурсов масштабности. Для здешних, не избалованных гигагерцами и гигабайтами программистов и такой уровень железа был более чем хорош. Но все это старье, к сожалению, часто ломалось и испытывало серьезнейший дефицит запасных частей. В результате Артем постепенно стал незаменимым специалистом – интегратором современной техники в инфраструктуру возрастом полвека. Отработав очередной эксперимент в лаборатории Воронцова, он бежал в радиоцентр, помогать собирать нечто вроде системы сотовой связи, покрывающей местные нужды в оперативной коммуникации, до сих пор реализуемой через коротковолновые рации размером с чемодан. В городе, оказавшемся чуть ли не на обратной стороне здешнего «глобуса», выгребали телефоны, демонтировали базовые станции, разбирали серверные и сматывали оптику – периодически Артем мотался туда, перемещаясь то на безрельсовом паровом поезде, когда-то так удивившем их с Борухом, то на небольших старых грузовичках с фанерными кабинами без боковых стекол. Часть из них бегала на каком-то биогорючем – получаемом из растительного сырья топливе, – и пахла картошкой фри, часть была переделана на электротягу и пахла тайной.

Одна из досадных сторон здешней жизни – монтируя системы двадцать первого века в интерьерах середины двадцатого, Артем точно знал, что в Коммуне есть технологии на несколько ступеней выше. Однако никакой информации о них получить было нельзя. Ламповые радиостанции, установленные на фермах, дребезжащие деревянными бортами «полуторки», эбонитовые ручки пакетных переключателей, тускловатые лампы накаливания… И небольшой цилиндрик УИна – фантастического инструмента, выданного ему для демонтажа и монтажа оборудования. Устройство размером с электрический фонарик разрезало регулируемым лучом все, что угодно, без всякого внешнего эффекта переводя в ничто любой материал, и так же бесшовно соединяло его в другом режиме. Им можно было порезать дольками алмаз или колбасу, а потом соединить алмаз с колбасой в неразделимый на молекулярном уровне бутерброд.

И самое главное – это не был штучный высокотехнологический импорт, наоборот. Техника совершенно точно производилась здесь – в закрытых цехах, куда ему не было доступа. По случайным обмолвкам Артем понял, что Коммуна экспортирует такого рода устройства, обменивая их на некоторые критичные для выживания ресурсы. Черт бы с ним, с доступом – не такой уж он любитель чужих секретов, – но как это сочеталось с остальным уровнем? Не притворялись же здешние инженеры по вычислительной технике, когда удивленно выдохнули: «Ох и ни хуя ж себе!» – услышав от Артема технические данные довольно рядового сервера?

Особо размышлять над этим Артему было некогда – он помогал собирать новый вычислительный центр, от которого программисты обещали добиться чего-то совершенно космического – «на таких-то мощностях! Да мы сейчас….». Читал лекции для инженеров по современной схемотехнике и архитектуре вычислительных систем, просиживая ночами над найденными в городе учебниками и файлами, потому что собственных знаний категорически не хватало. Читал лекции в техникуме-институте, показывая практические аспекты работы с современной электроникой… В общем, Артем был занят так, что на посторонние мысли времени не оставалось, и это новое чувство – собственной нужности и востребованности, – ему нравилось.

В лаборатории Воронцова Артем проводил ежедневно не больше пары часов, но выматывало это сильнее, чем монтаж серверных стоек. Эксперименты профессора были причудливы и порой небезопасны, но на них возлагались большие надежды. Вообще, Артем иногда думал, что если бы не теория Воронцова о том, что все СПЛ66
  Случайно Перемещенные Лица – люди, застрявшие на фрагментах срезов при их капсулировании.


[Закрыть] – потенциальные операторы Мультиверсума, – его статус в Коммуне был бы куда ниже. Если вообще был бы. Пристрелили бы еще в городе, да и дело с концом… Но потенциальный проводник, или, в местных терминах, «м-оператор», представлял для Коммуны критическую ценность. Циническая часть Артема (а это довольно большой процент его личности) была где-то там, в глубине себя, уверена, что и Ольгу держит с ним не романтика и не постель, а то, что ей позарез нужен свой карманный «м-оператор». Оператор, лояльный лично ей, а не Совету Первых. То, что он случайно подслушал когда-то ночью в гостиной Рыжего Замка, не давало ему покоя – но только когда Ольги не было рядом. Стоило увидеть рыжий ежик ее волос и открытую задорную улыбку – любые посторонние мысли выдувало из головы как ракетным соплом. Так и жили. Не самой плохой жизнью, кстати.

– Сегодня у нас мало времени, – недовольно сказал Воронцов, когда Артем надел халат.

Аксиома «в лаборатории все должны быть в халатах» была одним из священных правил профессора. Артем не раз думал, что, если что-то пойдет не так, то он, вывалившись в каком-нибудь «сером» срезе, будет довольно глупо выглядеть в белом халате. Но он не спорил, только всегда цеплял к поясному ремню цилиндрический кожаный чехол с УИн-ом. Под халатом его не было видно, профессор не возражал, а вера в могущество этого артефакта успокаивала. «Привяжу, если что, шнурками от ботинок к палке, будет самое высокотехнологичное в Мультиверсуме копье…»

– Давайте в камеру, – поторопил профессор. – Через полчаса вас ждут на каком-то там совещании, просили не задерживать.

Артем вздохнул и прошел в камеру – сооружение из стекла и металла размером чуть больше телефонной будки. Сев на деревянный, с написанным краской инвентарным номером стул, он включил лежащий перед ним на столе прибор. Про себя он называл его «планшетом», но только про себя. В Коммуне, не знавшей бытовой электроники, «планшетками» называли офицерские сумки для документов. Оправленная в темный металл пластина черного, с матовым жирным блеском камня, до смешного напоминала какой-нибудь айпад, только была толще раза в три и неожиданно тяжелой. Материал «экрана» был немного неприятным на ощупь – не холодным и не теплым, идеально скользким и каким-то неестественным. Профессор как-то обмолвился, что это вообще не камень и даже, некоторым образом, не вполне материя… Артем не понял, как то, что держишь в руках, может не быть материей, но до объяснений ученый не снизошел.

– Сегодня заканчиваем персонализацию, – сказал Воронцов. – Я бы погонял вас еще, вы пока очень слабый оператор, но, увы, нас торопят.

Артем взял планшет и, преодолевая инстинктивное желание отдернуть руку от неприятного на ощупь предмета, приложил пальцы к экрану. В толще камня загорелась россыпь белых точек и линий, формирующих сложную трехмерную структуру…

Полтора часа пролетели незаметно.

– Все, вам пора, – сказал висящий в будке динамик голосом профессора. – Я не вполне удовлетворен, но допуск вам подписываю. Будем считать, что вы отныне полноправный м-оператор.

– Допуск к чему? – удивился Артем.

– Там объяснят… – махнул рукой Воронцов. – Идите и постарайтесь вернуться живым, я потратил на вас много времени.

– Живым? С совещания? – окончательно растерялся Артем.

– Оттуда, куда вас отправят, – ответил раздраженно профессор. – Используйте мозг хоть иногда! Если вас требуют на совещание, а от меня требуют подписать вам операторский допуск, это может означать только одно…

– Что? – брякнул Артем.

– Что вас отправят в Мультиверсум, разумеется! Все, идите, время дорого. И не забудьте расписаться за м-пульт, это теперь ваш персональный инструмент.

Артем понял, что дальше расспрашивать бесполезно и, сняв халат, засунул «планшет» в «планшетку». Персональный, так персональный, придется хранить дома, хотя иногда ему казалось, что веет от этой штуки чем-то зловещим… В коридоре его перехватила выскочившая на минутку из кабинета Ольга, увидела «планшетку», одобрительно кивнула, торопливо поцеловала и быстро проинструктировала:

– Ни о чем не спрашивай – все равно ничего толком не скажут, только время затянешь. Я тебе потом все расскажу, в необходимых пределах.

«В необходимых пределах, ага», – с досадой подумал Артем. Это было, честно говоря, немного обидно, но в этом вся Ольга.

В кабинете для совещаний был тщательно сохранен дух Империи – тяжелые багровые шторы, Т-образный дубовый стол монументальной конструкции, бронзовые настольные лампы с зелеными стеклянными абажурами, деревянные панели на стенах, и только зияло неожиданной пустотой место портрета над головой председательствующего. Стенная панель сохранила более светлый оттенок большого квадрата, но Коммуна, видимо, отказалась от идеологической преемственности с исторической родиной.

– Заходите, товарищи! – поприветствовал их «Палыч» – Арсений Павлович Лебедев, бывший директор ИТИ – Института Терминальных Исследований, ныне председатель Совета Первых. За отсутствие правого глаза и вообще, по совокупности заслуг, имеющий прозвище Вотан.

Артем слегка обалдел. Он не думал, что совещание будет проходить на таком уровне. Это как если бы тебя вызвали на работе в отдел кадров, заходишь – а там Президент России сидит, в окружении силовых министров. Впрочем, учитывая, что с одним из таких «министров» он спит…

Ольга подтолкнула замешкавшегося от неожиданности Артема к столу, и он скромно присел на стул с краю, оглядывая собравшихся. Увы, надежды не оправдались – почти напротив него сидел в вольной позе не кто иной, как «Сутенер» – бывший полковник Карасов. Артема до сих пор бросало в дрожь при виде этого человека. Как ни странно, Борух, который некогда был готов пристрелить полковника без сомнений и колебаний, смирился с его деятельностью в Коммуне достаточно легко: «Гондон, конечно, редкий, но профессионал», – сказал он Артему. Карасов был теперь кем-то вроде консультанта по спецоперациям и заодно занимался организацией чего-то вроде регулярных сил самообороны, если не сказать – армии. Присутствие его на совещании было понятно и ожидаемо, но все же Артему он был сильно неприятен. На месте Совета Первых он не стал бы привлекать такого человека к важным решениям, но он был на своем месте, а Карасов, увы – на своем, причем, если посмотреть непредвзято, более высоком… Почти министр обороны, хотя Артем не очень понимал, от кого.

Карасов зыркнул на Артема холодным взглядом, сидящий рядом с ним Борух, который тоже занимался в Коммуне чем-то по военно-оружейной тематике, кивнул. Остальные не обратили на него никакого внимания, но дружно поприветствовали Ольгу, которая прошла вперед, к президиуму, но села все же не в нем, а у длинной части стола.

– Итак, теперь в части касающейся, – объявил Вотан.

Артем осознал, что обсуждавшееся до этого касалось всех, кроме него. Включая Боруха, с которым они были в равном положении чужаков, и полковника, который вообще совсем недавно был первый враг. Не то, чтобы ему очень хотелось, но все же немного обидно, когда знаешь о происходящем меньше всех.

– В выход пойдут следующие товарищи: всем известная Ольга Громова – как руководитель группы, Борух – это товарищ в наших рядах новый, но себя зарекомендовавший, – как силовая поддержка, и Артем…

Палыч сделал паузу, как бы припоминая, кто это такой и откуда взялся на его голову…

– Да, Артем – наш новый эм-опер. Это его первый выход, но Ольга за него поручилась.

Все повернулись и посмотрели на Артема. Он молча кивнул, решив, что вставать будет совсем уже по-пионерски.