Текст книги "День ангела"

«Думала, мама, хоть это и неприятно. Ну что же, всему на свете приходит конец»

«Но ты могла бы прожить ещё сотни лет! Триста, четыреста! Как можно уходить в самом расцвете, толком не пожив?»

«А кто собирается уходить? Я проживу с ним довольно долгую человеческую жизнь, исчерпав любовь до донышка. А когда он умрёт, старый, усталый и счастливый – что же, может, я и начну другую жизнь. Ведь можно вернуться назад из состояния биоморфа?»

«Вот как…Да, можно. Сейчас уже можно»

«Ну вот видишь! Да, когда-нибудь и наша любовь умрёт – вместе в ним. Но это же совсем другое, нежели убить нашу любовь сейчас»

Отчаяние сменяется спокойствием обречённости.

«Я не прошу тебя ещё раз подумать – думать ты, похоже, уже не в состоянии. Но подождать ты можешь? Не торопись опуститься на землю навсегда»

«Я мыслю ясно, как никогда, мама. И я не собираюсь опускаться. Я собираюсь его поднять. Да, придётся подождать, хоть мне и трудно. Только знай, мама – если это дело сорвётся, я сама призову свою смерть. Ну, может, не сразу, чуть потрепыхаюсь»

Пауза. Долгая, долгая пауза.

«Чего ты в нём нашла?»

Долгий, счастливый смех. Я узнал бы его не то что в гипнотическом полусне – в могиле. Так может смеяться только моя Ирочка.

«Не знаю, мама. Не могу объяснить. Я просто жертва обстоятельств, только я такая жертва, что обстоятельствам придётся туго»

* * *

«Просыпайся уже!»

Я открываю глаза. Передо мной лицо доктора Маши – маленькие губы плотно сжаты, глаза смотрят в упор. Я сразу замечаю ряд изменений – глаза светятся как-то не так. А, вот оно что – я вижу теперь и тепловое излучение. Да, и сквозь тонкую кожу смутно проглядывают светящиеся жилки. Я перевожу взгляд ниже – на груди у неё пульсирует смутное пятно. Сердце. Да, к этому надо привыкнуть.

Но главное не это. В голове у меня полный сумбур, шелестят, кружатся обрывки мыслей. Чужих мыслей. Я вижу лёгкое нетерпение доктора Маши – а, к чертям, моей тёщи! – и умиротворённый сон деда Иваныча.

«Значит, тёщи?» – глаза, как прицелы. Я утвердительно киваю.

– Ну ты и наглец! – она откинулась назад, рассмеялась своим изумительным бархатным контральто. – Как вам обоим везёт, что Уэфа здесь нет. Всё, свободен! Процедура закончена.

Я торопливо сползаю с кресла и, пошатываясь, бреду к двери. Насыщенный день сегодня.

– Штиблеты не забудь, и спасибо!

– Спасибо, мама Маша!

– На здоровье, сынок! Я же заинтересованное лицо. Кому нужен глухой зять?

– До свидания!

– Теперь уже да. Куда деваться?

Я ныряю в люк, привычно стукаюсь макушкой. Шиплю от боли.

«Ты всё понял, что я тебе показала?»

«Всё. Правда всё. Только не обижайтесь – ничего нового для себя я не узнал. Она моя. Я её. Остальное мелкие детали»

«Ну-ну»

* * *

– А, Рома! Гляди-ка, живой! Неужто сумел отбиться?

Дед Иваныч сладко потягивается. Выходит из машины, пересаживается на кресло справа.

– Уступаю, значит, место законному владельцу. Поехали.

Понимание приходит в виде сложного образа – я должен сам научиться управлять ловушкой и шлагбаумом.

– Точно, Рома. Теперь, похоже, ты сюда зачастишь, так что давай без провожатых обходись отныне.

Я долго вожусь с разломанным замком, никак не могу завести мотор. Ну, дед…

Наконец мотор завёлся, и мы тронулись со двора. Ворота бесшумно и плавно распахнулись перед нами, пропустили и тут же сошлись снова.

Дорога-газон сменяется обычной лесной дорогой, и вот уже впереди блестит вода.

«Так, Рома, напрягись» – улавливаю я бесплотную мысль деда. Интересно, как это я понимаю, чья мысль?

«Не отвлекайся. Представляй мокрый асфальт»

Я представил, что мы едем по мокрому, после летнего ливня, асфальту. Машина въехала на асфальт, разбрызгивая воду. Здорово! А где же густая, липкая грязь?

Машина тут же рывком осела, будто проломив тонкую корку льда, заюлила и снова выскочила на твёрдый асфальт.

– Олух и есть. Не думай ни о чём, только об мокром асфальте!

Лужа наконец кончилась, машина выскочила на лесную дорогу.

– Стоп, парень! Давай задний ход. Учись, покуда со мной, а то в другой раз завязнешь насмерть. Будем, значит, кататься, покуда не освоишь.

* * *

«Шестёрка» резво бежит по асфальту, подпрыгивая на колдобинах, и мне кажется, она разделяет мою радость. Мотор пел, ветер пел, и сердце моё пело.

Солнце неудержимо заваливалось на запад, длинные тени пересекали дорогу. Надо же, уже вечер. Нет, наконец-то вечер. Какой день! Как год. И я с утра не видел Ирочки.

Мне вдруг страшно захотелось увидеть мою Ирочку. Или хотя бы услышать.

Да, я же теперь полноценный телепат? Проверим!

«Ира, Ир…»

«Ау! Что случилось, любимый? Второй башмак потерял?»

«Проверка связи. Ты далеко?»

Бесплотный смешок.

«Служебная тайна»

«Представь чего-нибудь»

В мозгу немедленно всплывает образ кота, жмурящегося от удовольствия.

«Не отвлекай по пустякам, я работаю. Кстати, проверяют не так. Работай с посторонними»

С какими посторонними? Кто посторонний? Дед Иваныч посторонний? Или, может, доктор – нет, нет, мама Маша посторонняя? Ау, мама Маша, где вы?

«Здесь мама Маша, если так угодно» – всплывает в голове бесплотный, безликий голос. – «Что-нибудь умное скажешь?»

Я слегка опешил.

«Простите… вырвалось…Всё в порядке, проверка связи»

Шелестящий смешок.

«В следующий раз, когда будешь баловаться, называй меня на «ты», обращение во множественном числе дезориентирует. И представляйся сам. Ладно, пусть для тебя я буду мама Маша. Отбой связи»

Та-ак. Это что же, телепатия навроде сотового телефона работает? А ну-ка!

«Дед, а дед…»

«Здесь Дымов. Ты, что ли, Рома? Представляться надо»

«Я же неучёный. Просвети, Пётр Иваныч»

«То-то. Ладно, делаешь так – когда вызываешь, представь лицо, значит, и позови, тогда будет вызов. А поодинке эти вещи не действуют, и слава богу, а то такой олух, как ты, и спать бы не дал никому. И Ирке в первую голову. Да, и представляйся всегда, значит, голос-то бесплотный трудно понять, чей. Ещё вопросы есть?»

«Есть, Иваныч. Как мыслеобразы эти передавать?»

Передо мной немедленно возник мыслеобраз: чья-то голая задница с прилипшим банным листом. Понятней некуда.

«Вот так, представляешь явственно во время разговора, и всё. Рома, навыки надо набирать на посторонних, тех, значит, кто телепатией не владеет. Приедешь домой, и айда, в Москве народу много, читай мысли направо-налево. Всё у тебя?»

«Спасибо тебе, Иваныч, выручил»

«Бывай здоров. Ночами только без дела не буди, я засыпаю трудно»

Вот оно что. Вот, значит, каких посторонних имела в виду Ирочка. Понятно.

* * *

Ну наконец-то я добрался до своего логова. Сейчас в душ – и спать! И есть не буду – во-первых, некогда, во-вторых, нечего – уезжая, я почистил и отключил холодильник. И спать хочется зверски.

Ключ проворачивается в замке, дверь с лёгким скрипом открывается. В квартире темно, я не включаю света в прихожей, скидываю дарёные дедовы штиблеты и прохожу в комнату. Щёлкает выключатель.

– Ау! Привет, любимый!

Я ошалело таращусь на Ирочку, сидящую на краю дивана. Нет, не может быть!

Меня охватывает буйная радость. Значит, она в Москве. Ну конечно! Она прилетела раньше меня, проникла в квартиру и ждёт меня. Неужели наврала про задание?

Она огорчённо качает головой:

– Как всё-таки ты безобразен. Нет, не внешне. Ты почему так плохо подумал обо мне? Я никогда ещё не лгала родным и близким, да у нас это и невозможно. Сейчас же обними меня, пока я не обиделась!

Я широко шагаю к ней и крепко, порывисто обнимаю. Мои руки захватывают пустоту, и я валюсь сквозь неё на диван. Вскакиваю.

Она смеётся. В моём мозгу возникает образ кота, разочарованно шарящего лапой в пустом горшке.

– А меня, значит, обманывать можно? Я, значит, не родной?

– Ты самый родной, и я больше не буду. Да тебя скоро и невозможно будет обмануть, ты уже улавливаешь эмоции. А это связь, Рома, и я сейчас на базе. Вернулась с задания. Поговорим?

Я смотрел на неё, любуясь. Золотистые кудряшки растрепались. Обросла, и от этого стала ещё красивее. Сидит, склонив голову чуть набок, ноги сложены по-турецки, локти упёрты в колени, и маленький острый подбородок утонул в сплетении тонких пальцев. Крылья сложены за спиной, и она даже не пробует прикрыться. Зачем? Я знаю её тысячу лет. Моя, моя!

– Я удрала утром, вовремя подвернулось одно дело. Мама должна была перекипеть. Очень удачно, что папы нет. Мне было бы много труднее.

Я вдруг ощутил настоящий страх. Запоздалый, как эхо взрыва. Папа вернётся и скажет твёрдое «нет». Не отдаст. Не отпустит. Не позволит Ирочке связать свою судьбу с дикарём, нет, хуже – хищным зверем. Примет меры. Да плевать, в конце концов, что будет со мной – что будет с ней?

«Успокойся. Мама перевела тебе наш разговор, я знаю. Чтобы ты понял – сломать мою судьбу можешь только ты»

Меня охватывает такой прилив нежности, что я перестаю дышать.

– А хищничать ты будешь только в моё отсутствие, – она смеётся, – я тебя буду кормить молоком, сыром и яичницей. Знаю, знаю, ты мечтаешь сейчас о расчленённых трупах животных.

– Я всеядный, правда. Согласен на сыр и яичницу. И на молоко. Я голодный, и дома шаром покати.

Она вдруг настораживается, протягивает руку в пустоту перед собой. Рука почти по локоть исчезает, словно обрезанная невидимым кругом. Наверное, перед ней какой-то пульт, не входящий в объём передаваемого изображения.

– Извини, Рома, потороплюсь. Хорошо, что ты знаешь наш с мамой разговор. Я приду к тебе, приду, но не так скоро. Месяц, два, может, три – мне надо закончить работу, и потом ещё больше месяца из меня будут делать… твою женщину.

Она вдруг отчаянно посмотрела на меня, и в глазах её стояли слёзы. Я перепугался.

– Что, что? Неужели это так опасно? Родная моя, не пугай!

– Нет, Рома, ты не понимаешь. Стать бескрылой, навсегда. Ну почти навсегда.

– Маленькая моя!!!

Чем, ну чем я мог её утешить? Я готов был вырвать из груди сердце, только бы ей стало чуть легче.

Она рассмеялась, смахнула слёзы.

– Вот мне и легче, правда. Нет, Рома, мне мало сердца. Мне нужен ты целиком.

В её глазах опять прыгали искорки смеха.

– Ты купишь мне дельтаплан?

– Маленькая моя… Бедная…

И даже обнять её я не могу.

– Ладно. Без крыльев я смогу, Рома, а вот без тебя – нет.

Мы молчим, и меня душит нежность.

Она вдруг фыркает, смеётся в голос.

– Ничего, скоро я стану большой. Ты хочешь большую и мягкую женщину, Рома?

Я молчу.

«Неужели ты не понимаешь? Я хочу тебя, саму тебя, как бы ты не выглядела. Правда»

Она смотрит мягко, нежно, как тогда, утром.

«Я знаю. И всё-таки, имея возможность выбрать, глупо отказываться»

«Я приму тебя любой»

Она в раздумье. Закусила нижнюю губку, тряхнула кудряшками.

– Ладно. Беру командование на себя.

* * *

Вот уже вторую неделю я живу странной, двойной жизнью. Днём я слоняюсь по московским улицам, всматриваясь в мысли множества прохожих. Нарабатываю навык.

Господи, чего только не роится в головах людей! Поначалу я просто оглох и ослеп от наплыва мыслеобразов множества людей, толпы, заполняющей московские улицы. Это выглядело так, будто смотришь кино, где сумасшедший киномеханик запустил сразу десятки киноаппаратов, заряженных кусками лент – сюжетов из разных фильмов. Ничего невозможно разобрать!

Лишь постепенно я начал выделять из хаоса мыслей отдельные связные отрывки. Вскоре я понял, что надо сосредоточиться на ком-то одном, ведя его глазами и мыслью. Дальше пошло легче. Как езда на велосипеде – стоит только научиться держаться в седле, а дальше мозг сам запомнит, что и как надо делать.

Хуже было с эмоциями. Эмоции у обитателей нашей славной столицы явно преобладали над связными мыслями, часто просто забивая всякую способность мыслить. Оно понятно – жизнь давит, прессует, и на работе нелады, и дома проблемы, инфляция, мафия, коррупция – да мало ли отмазок у человека, не желающего понять, кто он на белом свете, сесть и подумать – зачем это всё?

«…Маринка, сука, так и рвёт за карман. Не баба – акула, ей-богу. И развестись сейчас никак нельзя – тесть сидит в кадрах, он и с директором вась-вась, нагадит, вся карьера псу под хвост…»

«…Да, если Данилов пролезет, всем нам крышка, и тему прикроют. Надо препятствовать, подключить старика, пусть поколышет мозгами…»

«…Хату брали они, это точно. Васька ещё не опросил жильцов, чего тянет? Ладно, пока этого сучонка от…здим, расколется. А может, и ту хату навесим им же…»

«…Ладно, Коленька, я это тебе так не оставлю. Нет, и чего он в ней нашёл? Швабра шваброй. Да нет, и шваброй её не возьмут – та хоть прямая, а у неё ноги кривые – смотреть страшно. И очки на пол-морды…»

На третий день я научился брать мысли людей, не видя их глазами. Это было не труднее, чем езда на велосипеде без рук – привычка брала своё.

Ещё немного погодя я начал различать ауру людей – размытые, переливающиеся прозрачные коконы. Они были разного цвета, и кроме того, в них вспыхивали сполохи сильных эмоций.

Дополняли ощущения инфракрасное и ультрафиолетовое зрение, стараниями доктора – нет, мамы Маши – приобретённое мной. Плюс я видел биение сердец, даже спрятанных под одеждой, такие размытые, пульсирующие пятна.

Я пока не знал, что мне делать с этим внезапно свалившимся на меня богатством ощущений. Да, я видел, но многое понять не мог. Все существа, в сущности, видят не глазами, а мозгом. Вот у совы зрение куда лучше человеческого, а толку? Всё, что может понять сова из бесконечного разнообразия и богатства окружающего мира – определить, где прячется мышь.

Переполненный впечатлениями, я возвращался домой, падал на диван и какое-то время просто глубоко дышал, ни о чём не думая, пытаясь распрямить деформированные мозги. Чужая злоба давила особенно, и я иной раз даже промывал желудок, чтобы как-то избавиться от горькой кислятины, грозившей перекинуться на душу.

А потом у меня начиналась другая жизнь. Главная.

* * *

«Ау, любимый! Как ты?»

«Плохо. Мне без тебя плохо, понимаешь?»

Я ощущаю её эмоции – сострадание и нежность. Одновременно в мозгу всплывает образ: кот, уныло сидящий перед пустой миской.

«Ну потерпи. Я же терплю? Вот и ты терпи»

«Тебе хорошо, ты тренированный агент. Мясо сырое можешь есть. А я плохо переношу пытки»

«Я стараюсь, Рома, делаю всё, что могу. Ещё три дела добью – так сказала? – и буду готовиться. Да, папа вернулся, и ты приготовься, будет визит»

Я чувствую некоторый мандраж, но того страха нет. Я верю моей Ирочке. Она сказала, что сломать нашу любовь можем только мы сами.

«Успокойся, папа очень умный, он считает на много ходов вперёд. Сказать по-правде, я больше боялась мамы»

«А как он нанесёт визит?»

«Я не знаю. Думаю, будет видеосвязь. А может, посетит во плоти – он такой»

«Мне оставить дверь балкона открытой? Или будет телепортация?»

Шелестящий, бесплотный смех.

«Ни о чём не беспокойся, папа сделает всё сам. Больно тебе не будет»

* * *

Я сидел на кухне, чистил картошку. Отпуск кончался, а я всё ещё не решил, как жить дальше. То есть главное я знал – мы с Ирочкой должны быть вместе, всегда вместе, и мы будем вместе. Но вот детали…

Я чувствовал, что не могу больше заниматься такой работой. Не буду. Не хочу тратить свою жизнь на обслуживание бездушных механизмов, когда кругом столько боли и зла. Я должен делать что-то для людей, помочь им избавиться от дерьма. Но как? Я не знаю.

«Роман, здесь Уэф. Могу я посетить твоё жилище?» – раздался в голове бесплотный голос.

Я бросил недочищенную картофелину на стол. Руки неистово дрожали.

«Не слышу ответа»

– Проходите, пожалуйста… – почему-то в голос сказал я.

Прямо посреди кухни из ничего мгновенно возник ангел, сидящий по-турецки в воздухе на какой-то пушистой штуковине. Может, ковёр, или кушетка? Определить точно не представлялось возможным, круг изображения отрезал края.

– Здравствуй, Рома. Это кухня? Очень удачно. Деликатные вопросы удобней всего решать на кухне.

Странно, в тот раз у него был другой голос. Да, точно – переливисто-серебряный голосок, я ещё подумал, что говорит девушка. Сейчас он разговаривал совсем другим голосом – мужественно-уверенный баритон.

– Я могу разговаривать любым голосом, какой понравится. Кстати, и другие тоже. Сейчас такой голос полезней. Тебе проще, психологически.

Он огляделся. Я уловил мелькнувший мыслеобраз – тесная деревянная клетка, пол устелен грязной соломой, на полу сидит по-турецки оборванный лохматый человек – я.

– Здравствуйте, папа Уэф, – я старался держаться. Чего он так сразу, в самом деле? – Вы не правы, солома свежая, и я моюсь каждый день. В остальном – чем могу.

Он усмехнулся.

– Я вижу, ты здорово продвинулся, за такой короткий срок – поздравляю. Давай на ты, раз уж я папа.

Изображение внезапно передвинулось, и он оказался за столом, напротив.

– Так удобнее. Психологически. Ты чисти картошку, это здорово успокаивает. А я, с твоего позволения, возьму чётки.

Он протянул руку куда-то вбок, извлёк из воздуха чётки – связку маленьких разноцветных стеклянных зверюшек необычного вида.

– Пересказывать вашу историю нет необходимости, я всё знаю. Но необходимо прояснить ряд вопросов. Мауна объяснила тебе, и я повторю – невозможно только смотреть в глаза друг другу. Вы должны быть связаны общим делом. Твои соображения?

Да, папа Уэф умеет брать быка за рога.

– Нет соображений, – не дождавшись внятного ответа, заключил Уэф. – Ясно. Ну что же, они есть у меня. Ты помнишь, чем мы все – и я, и Иолла, и Мауна – занимаемся здесь, на Земле?

– Да, папа Уэф. Вы сеете разумное, доброе и вечное. Я только не понимаю деталей.

– Это необязательно. Ты согласен работать вместе с нами?

Я заморгал. Да я… с ней… Да хоть на костёр!

– Безусловно. Если бы было иначе, нашего разговора бы не было.

– Я согласен, – просто ответил я, – что надо делать?

В моей голове сама собой родилась картина: мы с Ирочкой спиной к спине отстреливаемся от террористов, я из автомата, она косит врагов лучом перстня-парализатора. Вот мы освобождаем заложников… Дурачок я.

Пальцы Уэфа вдумчиво перебирали чётки.

– Малость есть, как сказал бы Пётр Иваныч. Я разочарую тебя. Иолла – специально подготовленный оперативный сотрудник. То, чем она занимается, тебе не по зубам, даже умей ты летать. И агентом влияния, как Хруст или Геннадий, ты пока работать не можешь – нет у тебя никакого влияния. Только рядовым исполнителем. Согласен?

– Согласен, – я дочистил последнюю картофелину, бросил в кастрюлю с водой. – Я надеюсь, вы не оставите свою дочь молодой вдовой?

Переливчатый, серебряный смех. Если бы я не знал, подумал бы, что смеётся девушка. И чего ему нравится такой голос? Несолидно же.

– Ты наглец, тебе уже говорили? Ладно, иногда это полезное качество. Гарантирую тебе жизнь. Если, конечно, ты не учудишь какую-нибудь исключительную глупость.

* * *

Я лежу на диване, смотрю в потолок. Свинцовая усталость давит, и хочется только одного – спать, спать не раздеваясь, спать, покуда не скинут с кровати. Нет, надо привести мысли в порядок. Вот уже больше месяца, как я работаю рядовым исполнителем. Исполнителем чего?

Первым шагом в моей новой должности стало увольнение с прежней работы. Моё заявление было подписано молча, мгновенно. Работа «агентов влияния»? Очень возможно.

Мне было предписано устроиться водителем на «скорую помощь». И опять всё прошло на удивление гладко. Я принёс заявление, мне подписали без звука, и уже на следующий день я приступил к работе.

…Машина колесила почти непрерывно третий час, и я начал тупеть. Москва не такой город, где приятно прокатиться на машине в вечерний час пик. Гонщики ралли «Париж-Дакар» просто лохи зелёные по сравнению с водителями московских неотложек и таксистами. Мне приходилось трудно.

«Роман, здесь Аина. Здравствуй. Срочно сверни на Кутузовский, дом…»

«Оттуда нет вызова! Что там?»

«Человек умирает, Рома, он не должен умереть. Быстрее!»

Я разворачиваюсь и включаю мигалки. «Газель» с воем пробирается через назревающую пробку, нет – настоящий завал на дороге. Точно, вот она, авария.

– Ты куда? – врач бригады скорой помощи таращит глаза. – Мы же едем…

– Внимание, вызов на Кутузовском, – оживает рация. – Вероятно, инфаркт. Кто рядом?

– Мы рядом, борт номер… – я вырываю трубку, опережая врача.

– Быстрее, ребята.

Врач, фельдшер и санитар таращатся на меня.

– Ты телепат, ей-богу. Как знал!

Наша машина с воем вырывается на оперативный простор. Да, ещё минута-две, и мы застряли бы здесь намертво. Гляди-ка, какая пробка!

* * *

…«Роман, здесь Мауна. Чем занят?»

«Здрасьте, мама Маша. Лежу, отдыхаю. Устал зверски»

Я чувствую виноватое сочувствие.

«Рома, извини, но тебе придётся ещё напрячься. Срочно езжай в психолечебницу»

«Куда?!»

«В психушку, чего непонятно? Пройдёшь к корпусу номер… Там сядешь на скамейку рядом с женщиной. Молодая такая, красивая. Ты поговори с ней, Рома, пожалуйста»

«О чём?!»

«Да о чём хочешь. Лучше всего о жизни. Задача ясна?»

«Да…Да, мама Маша. Еду. Ей грозит опасность?»

«Да, Рома. Она хочет покончить с собой. Ещё одно – через ворота не въезжай, оставь машину во дворе дома напротив, сам обойди кругом, там дыра в заборе. Всё понял? Обязательно обойди кругом, это важно»

* * *

…В осеннем сквере, вплотную примыкающем к угрюмому корпусу психушки, на скамейке под желтеющим клёном сидела молодая женщина. Сидела неподвижно, глядя перед собой остановившимся, невидящим взглядом.

Я осторожно подошёл к ней.

– Простите, ничего, что я присяду?

Она смотрит безразлично.

– Пожалуйста…

Господи, какая страшная аура, и как холодно у неё в душе – пусто и холодно, как в Антарктиде.

Мы сидим, молчим. С чего начать? И вообще, что с ней стряслось такое, что так вот, вдруг – и привет?

– Вам плохо? – вдруг брякаю я.

Она впервые замечает меня. В глазах стоят слёзы.

– Да, мне плохо…

* * *

– …И не сомневайтесь. Раз любит, вернётся. И вообще, пока человек жив, возможно всё. Не возвращаются никогда только с того света. Всё в ваших руках, только не опускайте их.

Она долго смотрит на меня. Потом вдруг спрашивает:

– Как вас зовут, молодой человек?

– Роман. Можно Рома.

– Рома, вы женаты?

– Да, – и это святая правда. Ну, правда, пока виртуально. Какая разница?

– Повезло вашей жене. Правда.

Она рассмеялась и широким взмахом руки рассеяла что-то белое, мелкое. Ба, да это таблетки. Она, оказывается, всё это время держала их в горсти. Эх я, телепат…

Женщина легко поднялась со скамьи.

– Спасибо тебе, Рома. Ничего, что на «ты»? А меня Катей зовут. Может, где и увидимся.

– Живи долго, Катя. Счастья тебе. И знаешь что?

– Что?

– Один человек сказал мне: если нет больше сил идти – надо просто идти быстрее.

Грубый плагиат, конечно. Но сейчас не до авторских прав.

– До свиданья, Рома. И тебе счастья.

– Спокойной ночи.

* * *

Я возвращаюсь домой по довольно пустынным улицам. Редкие машины рассекают воздух со свистом, радуясь наступившей свободе. Два часа ночи – время, когда на улицах Москвы восстанавливается нормальное уличное движение.

Надо же, как всё просто. Подошёл, поговорил – и человек жив. Не появись я, и она сейчас сидела бы на лавочке холодная, мёртвая. И муж, что её так глупо обидел, он ведь наверняка не простил бы себе.

Однако не заснуть бы за рулём. Но я знаю, что делать.

«Ира, Ир…»

«Рома, здесь Иого. Я понимаю, что ты устал, но выхода нет. Сворачивай сейчас налево, а там в переулок, во двор. Там увидишь компанию, шугни их фарами и сигналом. Двери запри. Из машины не выходи, опасно. Тебе надо продержаться две минуты»

«Еду» – я уже начинаю привыкать к своей работе.

* * *

Во дворе стандартной московской многоэтажки темно, хоть глаз выколи. Окна домов давно спят, и двери подъездов чернеют на еле заметном пепельно-сером фоне стен. Раньше хоть лампочки в подъездах были…

Фары моей «шестёрки» выхватывают из темноты кучку подростков лет шестнадцати-восемнадцати. Человек семь-восемь. Кричала девчонка. Подростки возбуждённо гомонили, размахивая руками и ногами. Так, похоже, кого-то бьют.

Я нажал на сигнал. Ревун у моей «жучки» будь здоров, бьёт по нервам, особенно если не ожидаешь. Компания рассыпалась было, но рослый парень в кожанке что-то крикнул, и они остановились.

Я вышел из машины, прихватив монтировку. Так, ребята…

Они приближались не спеша, медленно. Глаза горели, как у волков.

Главарь в кожанке неспешно вытащил из рукава нунчаки. Ещё у одного я заметил кастет. И наверняка у кого-то из этих подонков был нож.

Топот шагов. Сзади в стаю ночных волков будто врезался «Камаз». Двое отлетели вправо-влево, один рухнул столбом.

– Привет, ур-роды!

Волчата кинулись врассыпную, и только вожак стаи решил оказать сопротивление. Он вдруг выдернул откуда-то – ёкарный бабай! – настоящий наган, но на этом и остановился. В буквальном смысле – как-то нелепо, кособоко присел, однако упасть не успел – мощный удар ноги в живот отправил его в кусты.

– Ты в порядке? – спросил, переводя дыхание, мой неожиданный союзник. Я обалдело стоял, сжимая монтировку в потной ладони. – Ха, какие люди!..

Передо мной стоял собственной персоной не кто иной, как Колян-Хруст.

* * *

– …Тебе же сказали – из машины не выходи. В работе, Рома, указания контролёра надо исполнять в точности.

Колян-Хруст, которого я уже твёрдо звал Колей, прятал в карман сотовый телефон. Его тачка заглохла недалеко, и он кого-то вызвал. Я хотел помочь, как-никак механик, но Коля пресёк – «Ты сегодня, похоже, свой хлеб уже отработал. Сейчас ребята подъедут и разберутся, я им бабки за что плачу? Лучше подкинь до хаты»

По дороге Коля разъяснил ситуацию. В общем-то, банальную. Тот парень, которого били, провожал свою девчонку, нарвались на шакалов. По вызову контролёра ситуации – им оказался Иого – Коля, находившийся недалеко, направился к месту событий, и всё было бы нормально, если бы не тачка. Именно поэтому Иого задействовал меня, благо я проезжал мимо. Моей задачей было распугать волчат, в крайнем случае придержать их до подхода главных сил, то есть Коли-Хруста. Вообще-то у Коли другая работа, но сейчас такая запарка…

Я ехал и думал. Два человека, ещё два. Тот паренёк отделался синяками, а девчонка его и вовсе только испугом. Если бы я не ехал тут случайно, парень был бы уже убит, во всяком случае искалечен, а девчонка…

Ангелы-хранители. Контролёры ситуаций. Вот, значит, как это делается…

– Коля, я с ног валюсь. Поехали ко мне, правда, у меня и заночуешь.

– А пожрать у тебя есть чего?

– Кофе.

Коля-Хруст хмыкнул, прикидывая. Принял решение.

– Тормозни вон там, у ларька.

Он вскоре вернулся, держа большой пакет, полный копчёных кур, широченные карманы оттопыривали двухлитровые пакеты сока.

– Давай, поехали к тебе. Всё равно у тебя в тыкве вопросов куча, будешь пытать, как деда. Ладно, просветить товарища по партии – мой священный долг.

* * *

– …Так и живём. Таких, как ты, в одной Москве сотни три, наверное, только вам не положено знать друг друга – конспирация. Бывают, конечно, исключения – семейные пары, братья-сёстры, то-сё. Ну вот мы с тобой случайно столкнулись.

Мы сидим на моей малогабаритной кухне, поедая купленных Колей кур. Коля сидит в одной водолазке, под которой бугрятся объёмистые мышцы – вылитый Шварцнеггер, что никак не вяжется с добродушным, каким-то детским выражением лица.

– Только ты не думай, что за каждым буквально ангел-хранитель персонально следит, это невозможно. Есть знаковые фигуры, от которых зависит, напрямую или косвенно, дальнейшая судьба множества других – тысяч, или миллионов, или даже всего человечества. Вот ты говоришь, сегодня мужика на Кутузовском откачали. Может быть, он напишет книгу, которая перевернёт мир, откроет людям глаза, и все поймут, как надо жить. Или пацан этот – может быть, он предотвратит ядерную войну. Этих людей вычисляет координатор. Вот за такими ведётся контроль, тихо и незаметно.

Коля-Хруст откинулся, привалясь к холодильнику, закинул руки за голову.

– Всё было бы классно, Рома, если бы мы работали одни («мы» – отметил я). Только «зелёные» здорово мешают. Не то, чтобы напрямую противодействуют, просто гнут свою линию. Я деталей не знаю, мне и не положено, но могу в общих чертах предположить, как это выглядит. Вот ты, к примеру, гнал, чтобы мужика того спасти. Спасли, а завтра свет в клинике погаснет, где он в реанимашке лежит, и все труды коту под хвост – мужик в морге, книга не написана, миллионы людей продолжают прозябать в дерьме, потому что так надо «зелёным».

Я смотрю на его могучие лапы. На безымянном пальце правой руки красуется массивное кольцо, платиновая печатка. Какой-то крылатый божок держит руками и ногами блестящий камешек. Интересно…

Коля-Хруст ухмыляется, широко и добродушно.

– Личный презент от нашего архангела, именное оружие. Уникальная вещь, стилизация под старину. Ихнюю, само собой.

Я вспоминаю – вожак ночной банды не успел вскинуть наган, косо и нелепо осел, ботинок Хруста лишь довершил дело.

– Точно подметил. Я его парализатором и шарахнул, не успевал дотянуться. Умнейшее психотронное оружие, Рома. Вот тебя, к примеру, ошарашить, ты сознание потеряешь на десять-двадцать минут, оклемаешься и пойдёшь себе. А в сочетании с внутренней злобой в человеке происходят быстрые психосоматические деформации. Можешь быть уверен – теперь тот урод будет лечиться, лечиться и лечиться. И через пару месяцев будет ходить с палочкой, через полгода пересядет в каталку, а через год дуба даст. Жаба изнутри задавит, если вовремя не одумается. И так и так для людей он скоро станет неопасен – либо окочурится, либо человеком станет.

Вряд ли такой одумается. Стало быть, ты его убил. Скатертью дорога, конечно, но…

В глазах Хруста зажглись колючие огоньки.

– Никаких «но». На войне как на войне. Конечно, всех гадов не перебьёшь, но я считаю – если есть малейшая возможность, откровенных гадов надо бить. Всегда и везде.

Я полностью с ним согласен.

Коля-Хруст с хрустом потягивается.

– Время четвёртый час, Рома, давай спать. Я с ног валюсь.

– Давай. Ты на диване, я на кресле.

– Душ у тебя где? Мне бы сполоснуться, прёт как от коня.

– Там полотенце чистое, мыло на полке. Я потом.

Коля встаёт, заполняя собой всё пространство маленькой кухни.

– Однако я потрясён, Рома, ты чувак с запросами. Я как узнал от деда, охренел прямо. Не представлял, что такое вообще возможно. Нет, то есть знал я про Жанну Д”Арк, ещё там… Но здесь и сейчас? Везёт же некоторым!

Да, мне везёт, Коля, ты даже не представляешь, как мне везёт. Да разве можно было не полюбить её? Разве ты бы отказался?

– Ещё как бы отказался, – смеётся Коля-Хруст, – у меня Тома есть, наша земная девчонка, лучше неё для меня никого нет. А так, само собой, Ирка – это что-то. Это же надо, как она в тебя… Да уж. Любовь, Рома – самая могучая сила во Вселенной.

Он скрылся в ванной, и я улавливаю его мысль.

«Ты в курсе, что Ирка сегодня тоже на контроле сидит? Меня только два раза гоняла. Наверное, и сейчас ещё работает»