Текст книги "Дева дождя"

– Да кто спорит, кто спорит, баба Настя? – герр Йорген прижимал к сердцу ладони, выражая тем полное почтение. – Но бережёного ведь и Бог бережёт, это ж не я придумал…

– Погоди, Йорик… – встрял Агиэль. – Баб Настя, вот послушай такие рассуждения. Спать тебе надо? Надо. Лежать ей не день и не два. Нас с Йориком тут не будет. Подумай, баб Настя. Йорик, он не всегда чушь городит.

– Не убедил, – несогласно мотнула головой колдунья. – Кузьма на что? И Матвей…

– При всём уважении, Матвей всё-таки кот, а Кузьма и пера не поднимет, – вновь вступил беседу рыцарь. Кот Матвей, возлежавший на телевизоре, недовольно заурчал. – И всякие обиды тут неуместны! – обернулся Йорген к коту. – О деле надо думать прежде всего!

– Баба Настя, ну давай уже соглашайся? – ангел прижался к целительнице, и очаровательность его мордашки была теперь просто немыслимой. – Вреда не будет точно.

Марина, укрывшись до подбородка белой простынёй, уже утрачивала нить разговора. О чём, ну о чём они?! Как это «лежать ей не день и не два»? А они, стало быть, уйдут без неё?! И при чём тут кот Матвей? Какой-то неведомый Кузьма, и этот… как его… Наум Натаныч?

Отчаявшись понять хоть что-либо, девушка сосредоточила внимание на крыльях Агиэля – мозг нормального человека так устроен, что гонит от себя непосильные мысли и заменяет их посильными. Крылышки, кстати, были весьма примечательные, и на птичьи походили не слишком… Опорные суставы находились чуть ниже лопаток и очень близко к позвоночнику. В сложенном состоянии "локти" крыльев были опущены вниз до поясницы, "запястья" находились почти на уровне плеч. Длинная "кисть" снова направлена вниз и доходила до пояса. До сих пор всё примерно как у земных птиц. Вот только у земных птиц, как помнилось из школьного учебника по зоологии, пальцы крыла намертво окостеневшие, у ангела же они двигались и сейчас были подвёрнуты под крыло. Таким образом, длинные маховые перья оказались спрятанными, а не торчали вниз до колен. В результате весьма немалые в размахе крылья в сложенном состоянии больше напоминали укладку сверхплоского парашюта, и нимало не мешали владельцу. А где, интересно, могучие маховые мышцы?..

– Ну, девонька… – за научными размышлениями о природе ангельских крыльев Марина упустила момент, когда договаривающиеся стороны пришли к консенсусу. Баба Настя откинула простыню, и девушка невольно задышала чаще. Конечно, она на всё согласна, и резать её не будут… тогда не нужна была бы эта сорочка… и разместили бы пациентку не в постели, а на столе… и руки-ноги привязали бы…

Рука Агиэля скользнула в разрез рубашки, и Марина ощутила под левой грудью холодок металла. Крохотная штучка намертво присосалась к коже. Вторую ангел разместил над грудью, и ещё одну где-то сбоку… Кардиограмму, что ли, они снимать будут?

Прямо в воздухе вдруг возникло увеличенное изображение сердца, яркое и объёмное. Сердце выглядело прозрачным, и можно было видеть, как внутри открываются-закрываются клапаны, и как пульсирует в такт толстая жила… Рядом возникли змеящиеся зелёные линии.

– Ну вот, работает, – Йорген колдовал над какой-то плоской коробкой, которую Марине было толком не видно.

– Пей, – колдунья-целительница поднесла Марине очередной стаканчик, на сей раз неполный. – Пей, голуба моя…

Марина послушно проглотила горьковатую жидкость. В локтевой сгиб кольнуло – капельница, вроде бы?

– Это чистой воды перестраховка, – Агиэль продолжал размещать металлические штучки размером с пуговку на теле девушки. – Не бойся ничего, баба Настя своё дело знает.

Вторая иголка, тонкая, как осиное жало, впилась в шейную артерию. Марина слабо улыбнулась. Ей не страшно… вот ни капельки… Они ей помогут. А она – Алёшке.

А руки-ноги уже не двигались. И даже голову не повернуть. Только глаза ещё оставались во власти хозяйки.

– Вот смотри, баба Настя, – Йорген показывал что-то в коробке. – Жмёшь сюда и сюда. И можно делать прямой массаж сердца.

Ладонь рыцаря тронула бьющуюся в воздухе виртуальную модель, и девушка ощутила прикосновение пальцев прямо к сердцу.

– Убери лапу-то, механик! – резко осадила мужчину целительница. – Разве можно без дела за сердце хватать!

Звуки уплывали куда-то, таяли. Мягкая, тёплая темнота окутала, понесла…

* * *

С высоты массив белых скал выглядел руинами какого-то циклопического замка, окружённого водой со всех сторон, кроме узкого прохода, ведущего к воротам…

Лазурный дракон оглушительно зашипел, точно из невидимого котла выходила струя пара под давлением – над проклятыми скалами мелькнула крохотная бело-радужная мошка. Вольфрамовый истукан, восседавший на спине чудовищной твари, осадил своего «коня», успокаивающе похлопал по чешуйчатой броне. Враг слишком далеко, и к тому же одинокий ангел не примет воздушного боя с драконом. Сложит крылья и провалится вниз, к спасительной земле. Или вовсе исчезнет перед самым носом, как это умеют делать ангелы… Если же он там не один, то держаться подальше следует уже дракону. И вообще, не для того они прибыли, чтобы сейчас меряться силами с порождениями Верхних миров.

На излучине великой реки, разлившейся непомерно широко, прямо напротив белых скал, раскинулся большой город. Два других, поменьше, окружали «замок». Да, здесь, в Скривнусе, где сродство с Энрофом ещё велико, города в значительной степени являются повторением верхних. Что, кстати, бывает удобно – поскольку «отражения» зданий Нулевого мира возникают сами собой, без всяких усилий… Не сразу возникают, правда, спустя некоторое время после их создания в Энрофе. И так же не сразу исчезают после уничтожения опорных оригиналов.

Дракон круто пошёл на снижение, шевеля огромными перепончатыми крыльями и вытянув вниз шею – умная тварь понимала мысли и желания своего господина. Да, вот здесь и надо садиться… и взлетать удобно…

Всё-таки это был большой риск – размещать приманку в непосредственной близости от Белого Проклятья. Однако это была идея Великого Игвы Друккарги, а с Великими Игвами не спорят. Хотя, с другой стороны, в Скривнус-Москве тоже не слишком спокойно. Один собор этого блаженного чего стоит…

Дракон с шумом опустился перед парадным крыльцом «заводоуправления», подняв тучу пыли. Не успела та пыль осесть, как двери распахнулись, и пятнистые бесы резво раскатали ковровую дорожку, мастерски подведя конец к самому боку летучего чудовища. Дракон всхрапнул, кося огненным глазом, однако голем снова пресёк своего «коня», вовремя уловив желание. Во-первых, от нежити этой у драконов может быть расстройство пищеварения, незачем всякую дрянь с земли подбирать… И во-вторых, не стоит без нужды огорчать здешнего управителя.

– Успеха и благополучия, господин Вольфрамовый Голем! – золотой истукан уже спускался с крыльца, дабы поприветствовать высокого гостя. Глиняные и железные истуканы застыли в почётном карауле, бесы распластались в пыли, как и полагалось по этикету для такого ранга персоны.

– Вот про ваши успехи мы сегодня и поговорим, – вольфрамовый голем спешился. – Пройдёмте в ваш кабинет.

«Рамзес» согнулся в поклоне, пропуская вперёд высокого гостя. Собственно, не совсем гостя – ибо глава Особой Службы мог своей властью отправить хозяина на переплавку, не спрашивая соизволения Великого Игвы.

В кабинете, больше похожем на тронный зал, несмотря на дневную пору, горели светильники в виде человеческих черепов, вырезанные из белого камня. Золотой трон, украшенный самоцветами, возвышался на постаменте, изображающем штабель из человеческих трупов. Вдоль стен, отделанных полированным кроваво-красным искусственным гранитом, стояли скамьи чёрной бронзы, изображающие выгнутых на «мостик» девушек. Глава Особой Службы почувствовал некоторое раздражение. Высокий уровень притязаний, изначально заложенный в золотых големов, часто приводит к тому, что они начинают слишком много сил уделять обустройству пышного окружения. Это в принципе терпимо… если не страдает дело. Вольфрамовый истукан присел на скамью, знаком велел хозяину кабинета садиться на соседнюю.

– Я весь внимание, господин Вольфрамовый Голем, – «рамзес» сидел на краешке, всем видом выражая готовность к беззаветному служению.

– Как чувствует себя наш объект? Всё и подробно.

– Согласно вашему плану, господин Вольфрамовый Голем. Провокатор передал ему звуковой пароль-заклятье для снятия ночной мораны. Для усиления морального воздействия проведен внеочередной отбор на гаввах.

– Реакция объекта?

– Типичная для изначально стойких субъектов.

– Подозрения?

– По-всей видимости, нет, господин Вольфрамовый Голем. Во всяком случае, провокатор утверждает, что объект ему верит.

Начальник Особой Службы побарабанил пальцами по бронзовой груди девушки-скамейки.

– Значит, так… Продолжить прессинг. Устройте ему экскурсию, пусть увидит, как его дневная выработка вновь превращается в заготовки. Люди плохо переносят сизифов труд. Детали продумайте сами, но не забывайте – всё должно быть правдоподобно.

– Будет сделано, господин Вольфрамовый Голем.

– Хорошо. Далее, пора устроить ему участие в гаввахе. Полноценном, со списанием кого-либо.

– Дать его моим чертям?

– Можно. Люди плохо переносят такие унижения, особенно крепкие мужчины. Только без членовредительства!

– Будет сделано, господин Вольфрамовый Голем.

– Провокатор пусть продолжит делиться информацией. Детали опять же продумайте сами, главное условие – у объекта не должно быть подозрений.

– Позвольте вопрос, господин Вольфрамовый Голем. Высокая информированность провокатора непременно вызовет подозрения.

Вольфрамовый истукан задумался. В словах золотого болвана был определённый резон.

– Тогда так… При возникновении подозрений провокатора списать. Причём на глазах у объекта. Тем самым словам провокатора будет придана достоверность. И вообще, такой гаввах ломает большинство… Заодно решится и второй вопрос. Люди плохо переносят одиночество, а тут забрезжила надежда… и пропала.

– Будет сделано, господин Вольфрамовый Голем.

– После второго гавваха прессинг ещё усилить. Пусть глиняные болваны начинают его бить. И вообще побольше унижений.

– Хорошо, господин Вольфрамовый Голем. Возможно ли применение… ээээ… небольших телесных воздействий предварительно? Скажем, уже завтра. По опыту, побои и унижения значительно…

– На ваше усмотрение. Он должен быть готов через тридцать дней, плюс-минус трое суток. После чего устроите ему списание – но только по моей команде.

– Я понял, господин Вольфрамовый Голем.

Глава Особой Службы встал.

– И помните, господин Золотой Голем – если объект не будет готов в срок… или наоборот, уйдёт досрочно и самостоятельно, боюсь, дальнейшую службу Великому Игве вы будете проходить в виде бруска золота.

* * *

Звуки были домашние, успокаивающие. Звякала ложечка о стекло, журчали негромкие, спокойные голоса. Так порой бывает в детстве – лежишь, уже почти проснувшись, под одеялом, а глаза открывать не хочется… в школу сегодня не идти… так уютно, так сладко…

– Вставай… Вставай уже, девонька… – голос говорил с мамиными интонациями, но был почему-то не мамин.

Сознание вернулось разом, будто открыли невидимый шлюз. Марина села, озираясь, потом обхватила себя руками – она находилась на лавке, притом совершенно голая. Зачем тогда, интересно спросить, её так заботливо укладывали на кровать? И раздели ещё… и к тому же в интимных местах побрили?

– Да никто тебя не брил, чего ты, – раздался немного обиженный голосок Агиэля. – Это же твоё эфирное тело, как его в простоте называют.

Солнце било в окна, заливая помещение ярким золотистым светом – похоже, время перевалило за полдень. За столом сидела пёстрая компания. Сама хозяйка дома, рыцарь и ангел в трогательно-белых детских трусиках – так и не оделся, мелькнула мысль… И вылетела. Поскольку четвёртый персонаж явно превосходил по экзотичности всех предыдущих. Существо ростом в полметра сидело на подушечке, положенной на высокий табурет, и сосредоточенно дуло на чайное блюдце с кипятком. Густой меховой покров, одевавший чудо-юдо с ног до головы, не позволял судить об анатомии, лишь только большие уши с рысьими кисточками торчали вверх, да ещё голые детские ручки и ножки виднелись из мехового клубка. Впрочем, имели место примечательные глаза – круглые, как у филина, однако с кошачьими зрачками. В общем, дизайнера, способного сконструировать такое, на любой фабрике мягких игрушек без разговоров зачислили бы в штат. С двойным окладом…

– Познакомьтесь, – молвила баба Настя, – это вот Кузьма. Домовой мой, стало быть. А это Марина свет Борисовна.

– Здрасьте, – ляпнула девушка, окончательно растерявшись. Кузьма, в свою очередь, вскочил и сделал книксен, после чего вернулся к чаепитию.

– Молчалив он, – пояснила колдунья, – больше слушать любит. Не то что Матвей.

– Мудрец внимает, пустой горшок звенит, – с апломбом Лао Цзы изрёк Кузьма тоненьким голоском.

– Но-но, я попрошу! – раздался голос с типичнейшим кошачьим акцентом.

И только тут Марина обратила внимание. На кровати лежала спящая девушка, укрытая простынёй, а поверх расположился кот Матвей, удобно вытянувшись – тело на животе, голова и передние лапы на груди спящей. В изголовье кровати виднелась коробка с красным крестом – точь-в-точь аптечка. Вот только «аптечка» эта мигала разноцветными огоньками, да тянулись от неё две тоненькие трубочки. Одна к локтевому сгибу спящей, вторая и вовсе к сонной артерии. И в довершение всего над коробкой висело прямо в воздухе изображение сердца, бьющегося медленно и ровно.

– Сказку о временно мёртвой царевне читала? – в глазах ангела прыгали озорные огоньки. – Имеет под собой реальную основу, сильно искажённую гением поэта.

– А не хватит ли вам пялиться на голую девушку, охальники? – возмутилась наконец целительница-колдунья. – Двигать не пора в путь-дорогу, говорю?

– Пора, баба Настя… – вздохнул рыцарь, поднимаясь. – Ой, пора!

– За тело своё не беспокойся, – промурлыкал кот Матвей, – у нас надёжней, чем в банке…

Ну хорошо хоть не в морге, мелькнула у Марины посторонняя мысль.

– Смотри пролежней не наделай! – рыцарь мимоходом огладил кота.

– Но-но, я попрошу! – раздался возмущённый мяв.

Ноябрьское солнышко старалось вовсю, вплотную приблизив температуру воздуха к нулю градусов. Но так и не сумело тот нуль преодолеть – трава в тени по-прежнему искрилась изморозью. Трое уходящих из этого мира шагали по жёсткой промёрзшей траве, чрезвычайно напоминая всем видом приготовленных к расстрелу. Рослый плечистый мужчина в полотняной рубашке и брюках, зато босой, мальчишка в одних трусиках, зато с крыльями за спиной, и уже совершенно без единой нитки девушка… Марина даже невольно поискала глазами – не видать ли поблизости расстрельной команды.

Додумать очередную постороннюю мысль девушка не успела. Белый камень, похожий на какой-то незаконченный памятник, возвышался меж трёх кряжистых сосен. Агиэль, не замедляя шага, нырнул в полированную поверхность, как в воду, только круги пошли, точь-в-точь на поверхности пруда. Марина беспомощно оглянулась, но избушки уже не было видно за деревьями.

– Давай! – герр рыцарь мягко, но достаточно сильно толкнул девушку, и она врезалась в поверхность того, что со стороны казалось толстенной каменной плитой. Тело обожгло будто горячим паром, но ощущение длилось лишь долю секунды. Ух!..

– Ну, вроде справились, – из белого камня, оказавшегося теперь за спиной Марины, вынырнул Йорген. – Всё в порядке?

Марина только молча озиралась. Лес вокруг сильно изменился. Вместо голых серых деревьев кругом буйствовал разгул красок золотой осени. И теплее стало явно, гораздо теплее…

– Йорик, я трусы опять утратил, – Агиэль рассматривал низ собственного живота.

– Зато шикарно перешёл, не сбавляя шага, – рыцарь укоризненно покачал головой. – Когда уже научишься думать о деталях? Ничего сквозь Грань пронести не можешь, каждый раз голый до нитки!

Ангел виновато вздохнул.

Между тем Йорген выкатил из ближайших кустов мотоцикл необычного вида. Сделал в воздухе пассы, и на траве возник тючок с одеждой.

– Держи, – рыцарь протянул другу какой-то детский комбинезончик. – А это тебе, Марина. Примерь, если что, поменяем.

Менять ничего не пришлось. Из белья, правда, оказались в наличии лишь узенькие голубые трусики, но размер подошёл идеально. Шерстяной спортивный костюм тёмно-зелёного цвета с непонятной эмблемой на груди сидел плотно, однако нигде не жал. Белоснежные носки и зелёные, в тон костюму, не то кеды, не то кроссовки тоже пришлись впору. Дополнил экипировку длинный лыжный свитер с высоким воротником и вязаная шапочка.

– А мне опять большой сделал, – Агиэль закатывал рукава.

– Так переделай, кто мешает? – в отличие от напарника Йорген сохранил штаны и рубаху в целости, и сейчас шнуровал высокие ботинки.

– Да неохота… ладно, сойдёт… А можно, я так, Йорик?.. – небесный мальчик состроил умильно-просительную мордашку.

– Нельзя, – отрезал рыцарь, напяливая через голову толстый свитер. – Здесь ещё Олирна, если ты помнишь. И холодно уже сейчас, и неприлично. Элора будет огорчена твоим поведением!

– Ладно, – вздохнул ангел. – Я полетел. Догоняйте!

Огромные крылья широко развернулись, Агиэль подпрыгнул и с шумом унёсся вверх.

– Садись, – Йорген уже сидел верхом на мотоцикле, протягивая девушке невесть откуда взявшийся шлем и второй рукой поправляя собственный.

– Погоди! – взмолилась Марина, не выдержав потока чудес. – Да объясни же!..

Рыцарь улыбнулся.

– Ну конечно, мы с Агой всё объясним. Правда-правда! Но давай перенесём лекцию в другое место. Здесь, в Олирне, всё ещё очень плотное время.

Мотоцикл взял с места неожиданно бесшумно, будто и не имел никакого мотора. Электрический, что ли?

– Обычный вечный двигатель! – не оборачиваясь, ответил Йорген, как всегда, уловив невысказанный вопрос.

– Вечный двигатель невозможен! – отчего-то решила проявить эрудицию студентка Кострова.

– Он работает во всех мирах Шаданакара, где имеется градиент энергии, положительный или отрицательный! За исключением Энрофа, где градиент нулевой! – несмотря на отсутствие шума мотора, голос водителю всё-таки пришлось повысить, поскольку валежник вовсю хрустел под колёсами.

От дальнейшей учёной дискуссии Марина воздержалась, крепче прижимаясь к широкой спине и надёжно зажмурившись, поскольку здешний лес оказался ещё гуще родного, и манера вождения герр рыцаря тоже не претерпела заметных изменений. Вот интересно, может ли убиться насмерть её «эфирное тело»?

– Легко! – развеял сомнения Йорген, ловко уворачиваясь от очередного дерева, вставшего на пути.

Треск ломаемых веток прекратился, и Марина, помедлив, решилась открыть глаза. Теперь они мчались по какой-то лесной дороге, с едва накатанными колеями. Герр рыцарь всё набавлял ход, решительно оставив позади отметку в сотню километров за час, амортизаторы машины стонали… что-то будет, когда выедем на трассу, мелькнула очередная мысль… как там говорили древние римляне – «дум спиро, сперо»? [1]1
  Dum spiro, spero – Пока дышу, надеюсь. Прим. авт.


[Закрыть]

– Потерпи! Скоро увидишь здешнюю Москву!

* * *

Станок выплюнул очередную пружину, и Алексей сунул в приёмное отверстие новый пруток. Сколько он уже сделал этих проклятых пружин? Не сосчитать… Здесь вообще не существовало понятия «дневная норма» – просто, если не сунуть пруток, секунды через три станок отключится и противно завоет. Подойдёт глиняный голем, и на заду бывшего сержанта образуется синяя полоса…

Момент начала инцидента Горчаков пропустил, поскольку всё внимание было поглощено проклятым станком.

– А-а-а! – человек в проходе нелепо дёргался, придавленный тележкой, на которой находилась какая-то массивная деталь. Глиняный голем, ведший подконвойного на цепи, обернулся и тупо смотрел на происшествие.

Станок, оставленный без внимания, злорадно взвыл, сообщая керамическим стражам, где находится злостный нарушитель трудовой дисциплины, однако Алексей уже был вдали от него. Подбежал и откатил телегу, весившую с грузом, верно, добрых четверть тонны.

– Оооо… – узник стонал, нога его торчала под нелепым углом. Перелом… От своего собеседника Горчаков уже знал, что свежие, полные сил «эфирные тела» усопших обладают большой способностью к регенерации. Некоторые даже очень большой. Но по мере истощения способности эти падают. Счастье ещё, что здесь, в Скривнусе, не приживаются никакие микробы. Иначе ночёвки на голом железе давно уморили бы… воспаление лёгких как нечего делать.

– Что здесь происходит? – железный памятник явился на шум.

– Перелом, о мой господин! – доложил глиняшка. – Производственная травма!

– Почему этот здесь? – кивок на Алексея.

– Проявил сочувствие!

– Понятно.

Железный голем неторопливо взял Горчакова за голову, наклонил и сунул её себе между ног – точь-в-точь как это делает свирепый папаша, собираясь выпороть сына. Вынул из руки глиняного гибкую дубинку. Удар! Ещё удар! Ещё! Ещё!

Алексей стоял в унизительной позе, крепко сжав колени, чтобы не попало по причинному месту, и молчал, скрипя зубами. До сей поры ему удавалось избежать порки.

– Тебе урок, на будущее, – закончив экзекуцию, железный истукан отпустил воспитуемого. Покалеченный узник по-прежнему тихонько стонал, лёжа на полу.

– Этого к господину Золотому Голему! – наконец-то соизволил обратить внимание на несчастного железяка. Один из керамических вертухаев грубо схватил пострадавшего под мышку и понёс, не обращая внимания на душераздирающие стоны. Было очевидно, что речь не идёт об отправке в госпиталь. Гаввах со списанием – Горчаков уже знал, что это такое…

– Мой господин, но кто повезёт груз? – указал на тележку глиняный голем-конвоир, звеня освободившейся цепью.

– А вот этот! – железный истукан ткнул рукой в бывшего сержанта.

И вот Алексей с натугой, как рикша, тянет за собой тележку с проклятой железиной, ведомый на цепи, точно собака, фаянсовым истуканом. Избитые ляжки отзывались ноющей болью на каждый шаг. Ведь эту деталь можно было отправить на местном подобии электрокара, с вечным двигателем, мелькнула мысль… Горчаков усмехнулся – можно, да не нужно. Он давно уже заметил – здесь, в Скривнусе, при любой возможности старались заменить машины ручным трудом узников.

Собрат глиняшки-конвоира со скрежетом откатил ворота, сваренные из рифлёного железа, и впервые за всё время заключения Алексей оказался под открытым небом. Пусть серым, пусть беспросветным, но небом! Он даже голову задрал, чуть улыбаясь…

– Смотреть вниз, под ноги! – ожёг его удар дубинки.

Под ногами был серый бетон. Серый, как небо… Серый, как весь этот беспросветный мир. Тело пробрало холодом – на улице заметно подмораживало. Бывает ли здесь снег?..

Господи! Есть ли выход отсюда?!

Алексей криво усмехнулся. Есть. Вниз, в Ладреф, как его назвал «мокрушник» Жека. И далее по лесенке…

А вверх?

Подумать только – где-то здесь, вот прямо здесь, расположен живой, светлый и тёплый мир, населённый живыми людьми. Недостижимый, как отражение в воде…

Или всё-таки достижимый? Можно ли перейти Грань назад?

Идти пришлось недалеко. Рифлёные ворота, точно такие же, какие он только что миновал, со скрежетом отошли в сторону, освобождая вход в местное отделение ада.

– Пошёл! – конвоир дёрнул цепь, едва не оторвав ошейником голову подконвойному. Горчаков уже заметил, какой нечеловеческой силой обладают местные твари. Вот интересно, а если ломом… расколется?

В этом цехе работали женщины. Такие же голые, в таких же точно нелепых резиновых фартуках и сапогах, грубых брезентовых рукавицах. Все женщины были коротко подстрижены, как после тифа. Некоторые из них кидали на Алексея короткие взгляды, но тут же отводили глаза – поскольку всё внимание, очевидно, поглощала работа.

И только спустя несколько секунд Горчаков уловил, чем именно были заняты местные труженицы. Женщина средних лет, которая в других условиях – вечернем платье, причёске и косметике – была бы, очевидно, вполне красивой, сосредоточенно засунула пружину, точно такую же, какие изготовлял Алексей, в станок. Машина загудела, лязгнула и выкинула в приёмную корзину распрямлённый пруток. Вот как… Вот так, значит…

– Здесь ставь! – новый рывок цепи прервал размышления.

Закатив тележку с грузом на указанное место, Горчаков хотел было распрямиться, перевести дух, однако глиняный конвоир ему этого не позволил – подвёл к какому-то заброшенному механизму и навертел цепь на скобу, закрепив таким образом, что узник оказался в полусогнутом положении, причём видеть мог в основном ржавую станину. Стоять в такой позе оказалось возможным лишь уперев руки в колени и оттопырив зад, свежеисполосованный дубинкой железного голема.

– Стоять здесь! Ждать!

Где-то в глубине цеха послышались характерные звуки ударов, вскрики и женское рыдание. Алесей сцепил зубы. Проклятый мир…

Ждать пришлось буквально пару минут. Восемь узниц, приведённых местным глиняшкой, просунули стальную трубу в рымболт, видневшийся на детали, и тяжело, с натугой понесли груз. Никто из них даже не взглянул на мужчину, согнутого в крайне унизительной позе и со следами побоев на заднице. Алексей догадывался, почему. Очевидно, бедняжки уже доходили. Скоро гаввах… со списанием… проклятый, проклятый мир!!!

Мысли метались, как в клетке. Вот как… вот такое тут «производство», стало быть… Если до сегодняшнего дня Алексей всё-таки полагал, что его проклятые пружины идут в какие-то неведомые адские машины, то теперь сомнения развеялись. Весь этот «труд» – бутафория. И эта вот деталь, очевидно, тоже имеет целью всего лишь заставить женщин таскать непосильную тяжесть, что-то вроде гири. Сизиф из древней сказки катал камень на гору… а тут, стало быть, процесс технически усовершенствован… разделение труда – одни пружины навивают, другие развивают. Все при деле.

– Пойдём, – вернувшийся конвоир-глиняшка отвязал узника, обвил себе цепь вокруг пояса, и спустя минуту Горчаков покатил пустую тележку в обратный путь.

Обратно фаянсовый истукан двигался медленнее, и если бы речь шла о человеке, Алексей поклялся бы, что он явно над чем-то размышляет. Или что-то замышляет, так вернее…

В узком проезде, зажатом с двух сторон грязными стенами, конвоир остановился, словно решившись. Обернулся к подконвойному.

– Брось телегу.

– Что? – Алексей опешил.

Глиняное чудовище без дальнейших разговоров скрутило узника, и через пару секунд Алексей оказался в том же положении, что и полчаса назад, когда железный голем занимался его воспитанием – голова зажата между ног нежити.

– Маленький гаввах, – в безликом голосе истукана явно прослеживалось удовлетворение. – Проси прощения. У меня.

Удар! Начавшее было отходить тело взорвалось болью.

– Проси пощады.

Удар!

– Повторяй: «О мой господин, прости! Мой господин, пощади!»

– Сволочь глиняная… – прохрипел Алексей.

Удар! Удар! Удар!

– Проси! Ну!

– Чтоб ты рассыпался… в пыль… в небытие…

Удар! Удар! Удар!

– Ноги раздвинь!

– Да пошёл ты… нежить поганая…

Удар! Удар! Удар!

– Я буду бить тебя, пока не скажешь, что велено…

– Погань…

Удар! Удар! Удар!

– … Или не сдохнешь.

– Давай! – взорвался бывший сержант. – Давай, глина сушёная! Я, б…дь, душманов не боялся, тебя ли, безмозглую тварь, испугаюсь! Грязь засохшая!

Удар! Удар! Удар!

– Повторяй…

– Грязь! Ты – засохшая грязь!

Удар! Удар! Удар!

Видимо, для эфирного тела тоже есть некий предел. В глазах у Горчакова всё поплыло, и он провалился в чёрный, бездонный колодец.

* * *

Марина вертела головой так, что едва не слетал шлем. Да Москва ли это? Нет, никогда Москва не была такой красивой и нарядной…

Впрочем, сродство с Москвой-нуль всё-таки просматривалось явно, и многие места вполне можно было узнать. И МКАД, и Химкинское водохранилище, и даже Ленинградское шоссе, хотя здесь оно называлось иначе. Но уже сам проспект узнать было не так легко. И поток машин был плотнее, и сами машины не похожи: вместо привычных глазу угловатых коробок на колёсах – округлые, словно мыльницы, с прозрачным тонированным верхом… Мотоцикл обогнал автобус, больше похожий на аквариум, и только тут девушка сообразила – нигде не видно паутины проводов над улицами. Ни троллейбусов, ни тем более трамваев видно не было.

– А их тут и нет, – вновь уловил размышления пассажирки Йорген. – Трамваи, это же ужас какой-то! По-моему, жить в домах, выходящих на трамвайную линию, могут только глухие!

– А метро?

– Вот метро есть. Оно ж никому жить не мешает. Даже наоборот!

Чудо-мотоцикл свернул во дворы, усеянные палыми листьями – здесь, в Олирн-Москве, листопад был в разгаре. Вот интересно, здешние дворники так же метут метёлками?..

– Нет тут никаких дворников, – вновь просветил девушку Йорген, – жители раз в неделю выходят и убирают. Как это у вас там, в Энрофе называется – субботник?

А двухколёсная машина уже въезжала в крохотный скверик.

– Ну наконец-то, – Агиэль сидел на свежепокрашенной лавочке со скучающим видом. – Я чуть не заснул…

– Не обращай внимания, – с улыбкой посоветовал рыцарь. – Это он хочет похвастать необычайной стремительностью своего полёта. На деле же едва отдышаться успел.

– А хотя бы я и хвастаюсь. Зато от чистого сердца! – в глазах ангела прыгали озорные огоньки.

Мужчина и мальчик разом рассмеялись, и только миг спустя Марина поняла, что смеётся вместе с ними. Впервые с того страшного дня у неё получился настоящий, подлинно весёлый смех.

Всё, всё у нас получится! Просто не может не получиться…

– Док Наум пока занят, Йорик, я узнал. А пойдёмте в кафешку? – предложил Агиэль, вставая с лавочки. – Пирожных возьмём, какао… Йорик, чем возиться с маскировкой, дематериализовал бы, и все дела.

– Угу, щас! – Йорген уже закатил мотоцикл в кусты и делал над ним пассы. – Тебе рукава укоротить лень, а мне такую массу… И вообще, уважать надо технику!

* * *

– … Леха… Лешка, ты живой?

Громкий шёпот назойливо лезет в уши. Зачем лезет? Как болит… всё тело болит…

– Лёха… время… ты давай, шепчи молитву-то…

Сознание медленно прояснялось. Вспомнилось – узкий грязный проезд, зажатый меж серых безоконных стен, керамическая тварь…

– Жека?

– Тсссс… ты шёпотом говори… глиняшка услышит… Давай, читай молитву, время!

Непослушными, запёкшимися губами Алексей зашептал выученные наизусть слова. А темнота уже наваливалась, подминала…

Врёшь, не возьмёшь!

В голове окончательно прояснилось. В спальном помещении – или, может, кладовой? – гуляли звуки. Храп, стоны, усиленные железными резонаторами ящиков-ячеек… Измученные тела, лишённые даже проблесков сознания, пытались отдохнуть перед очередным, завтрашним тяжёлым днём.

– Ну ты как, Лёха? – заботливый шёпот в щели.

– Нормально, – усмехнулся Алексей. – Как будто массаж прошёл. Ты давай, п…зди дальше про кента. Чего он тебе сегодня велел рассказать?

Пауза.

– Ты чего, Лёха?

– Да ничего. Я ж говорю, всё нормально. Или я ссученных не видал? Провокатор, он везде провокатор. И здесь тоже.