Текст книги "Ревенант"

– Туда! Быстрее!

Пришлось поднажать. Мы повернули раз, другой, проскочили помойку и какие-то задворки, пронеслись по луже, снова повернули, затем еще и еще. На какое-то время я потерялся в лабиринте закутков, лестниц и переулков. Где-то неподалеку раздавались крики взбудораженной толпы, а затем по округе и вовсе начал разноситься колокольный звон, но маэстро Салазар ориентировался на местности куда лучше моего, мы не заплутали и не попали в облаву. Удрали.

Минут через десять вышли к рынку и затерялись среди спешивших по делам прохожих. Плащ Микаэля оказался изрядно перепачкан кровью охранника, он без какой-либо брезгливости зачерпнул пригоршню дорожной грязи и затер ею алые потеки. В глаза мы теперь никому не бросались.

– Книжник знал тебя в лицо, Филипп! – прорычал бретер после этого. – Книжник знал тебя!

– Да уж понятно! – фыркнул я и сплюнул на землю. – Кто-то ему меня показал. Нервный какой…

Микаэль скривился, будто от зубной боли.

– По твоей милости я лишился отличной даги!

– У тебя есть запасная.

– Она потому и запасная, что та была лучше! И даже не в деньгах дело, она приметная, понимаешь? – раздраженно выдал маэстро Салазар и зашагал по улице, разбрызгивая сапогами воду из луж.

Первым делом мы добрались до закутка, где бросили отца Маркуса, но того уже и след простыл. Как видно, за прошедшее время смотритель библиотеки достаточно протрезвел, чтобы убраться оттуда восвояси.

– Дрянь дело, – сказал Микаэль, словно я и сам не понимал всю опасность сложившегося положения. – Мы засветились, и в теле осталась моя дага!

Святые небеса! Пусть отец Маркус и не видел наших лиц, зато он знает наверняка, что убийство почтенного книжника неким образом связано с магистром вон Череном. Если священник заговорит, неприятных расспросов будет не избежать. Более того – нас могут опознать. Шансы на это невелики, и все же исключать такой возможности было никак нельзя.

– Надо убираться из города, – решил я. – Сегодня же! Немедленно!

Так мы и поступили.

Глава 3

1

Из гостиницы съехали без скандала. Требовать возврата уже уплаченных денег я не стал, взамен хозяин выделил припасы для нас и фураж для лошадей. Расстались мы вполне довольные друг другом. Кларн покинули уже в глубоких сумерках, чем безмерно расстроили обескураженного столь кардинальным изменением планов Уве. Маэстро Салазар и вовсе был мрачнее тучи. Вопреки обыкновению, он не отпускал язвительных замечаний и не сыпал дурными рифмами, лишь злобно поглядывал по сторонам и беспрестанно подкручивал отросшие усы, а на его резко очерченных скулах так и ходили желваки.

После недолгих раздумий я решил не вести свой небольшой отряд к Староимперскому тракту, а вместо этого обогнуть Нарский хребет с севера. Если все пойдет по наихудшему сценарию и вслед нам отрядят погоню, то никто и не подумает прочесывать захолустье, где и дорог-то нормальных зачастую нет.

Первый раз остановились на постой мы уже ближе к рассвету, тогда нам выпало дремать на лавках в общем зале постоялого двора. Выспаться толком не получилось, голову словно залили свинцом, и нестерпимо ломило поясницу. Следующую ночь я во что бы то ни стало решил провести в нормальной постели и потому велел сворачивать с дороги к окраинам захолустного городка, хоть солнце еще только начинало клониться к закату.

Углубляться в застройку не возникло нужды, прямо на въезде в город стояла небольшая гостиница, в общем зале которой накачивались пивом не только приезжие, но и местные забулдыги. Впрочем, на дворе там царил порядок, в стойлах было чисто, а запахи с кухни доносились весьма аппетитные, смущала лишь бандитского вида публика. Пришлось поторговаться и выкупить комнату, где обычно вповалку ночевало никак не меньше дюжины человек.

– Вино есть? – поинтересовался маэстро Салазар, а после отрицательного ответа досадливо сплюнул под ноги.

С ближайшей лавки немедленно поднялся бугай.

– Эй, чернявый…

Микаэль не стал дожидаться продолжения, сжал руку в кулак и выставленным вперед большим пальцем ткнул громилу в глаз, не слишком сильно, зато быстро и точно. Бугай взвыл и зажал лицо ладонями, а бретер с довольным оскалом взялся за рукоять шпаги. Я распахнул плащ, демонстрируя перевязь с пистолями, и подвыпившие мордовороты нехотя вернулись за стол.

От греха подальше хозяин велел нести наш ужин в комнату, и там маэстро Салазар первым делом осмотрел дверь.

– Хлипковата, – заключил он. – Парой ударов вынесут. А если обрубком бревна приложат, так и с первого.

Я пожал плечами и вытащил из чехла мушкет.

– Придется дежурить, – после отошел к окну, приоткрыл ставень и посмотрел во двор. – Отсюда и конюшню видно. Хоть лошадей не уведут.

– Стрелять будем? – забеспокоился Уве.

– Ты не будешь. Ты будешь спать. Мы с маэстро вдвоем покараулим.

Микаэль испустил тягостный вздох, но оспаривать распоряжение не стал и уселся на один из набитых соломой тюфяков.

– Тогда давай ложиться.

– Поужинаем и ляжем.

2

За ночь нас никто не побеспокоил, да и вообще гомон гуляк затих почти сразу с наступлением темноты. Местные пьянчуги расползлись по домам, приезжие улеглись спать. Встали мы ни свет ни заря, позавтракали и с рассветом отправились в путь. Мушкет я хоть и убрал в чехол, но держал его под рукой. В нищей провинции четыре коня, добротное платье и оружие были настоящим богатством, и кметов от необдуманных шагов останавливало лишь то самое оружие. Да и сеньоры, мало чем отличавшиеся от собственных смердов, провожали нашу компанию столь алчными взглядами, что поневоле начинало зудеть меж лопаток. Так и казалось, что вот-вот из кустов прилетит арбалетный болт, а следом полезут мужички с топорами и вилами, и начнется потеха.

Но нет – тронуть нас никто так и не решился. Отчасти благодарить за это стоило упражнявшегося с жезлом Уве. К колдунам обитатели подобного захолустья, в отличие от циничных бюргеров, относились с едва ли не суеверным ужасом. К тому же, если в здешних глухих краях и промышляли работники ножа и топора, лучше любых ухищрений и предосторожностей нас хранила разыгравшаяся непогода. Дождь лил, лил и лил. Не слишком сильно, зато безостановочно.

По несколько раз на дню мы останавливались дать отдых лошадям, обычно устраивали привал в шалашах и землянках пастухов, а вот ночевать старались в деревнях и тщательно выспрашивали местных обитателей о населенных пунктах, мимо которых должен был пролегать наш дальнейший путь. К сожалению, мало кто из кметов свободно владел североимперским, и зачастую приходилось объясняться на языке жестов, а это отнюдь не способствовало лучшему пониманию собеседников.

Заплутали уже на севере империи, к коему относились княжества, марки, графства, церковные земли, вольные и коронные города и рыцарские лены, расположенные на землях Айверг и Хомверг. В окрестностях захолустного городишки Лангенкомхен, где и намеревались провести грядущую ночь, мы то ли пропустили нужный поворот, то ли свернули на развилке не туда, и во второй половине дня дорога совершенно неожиданно завела в болота, а после и вовсе уперлась в разбухшую от дождя речушку. Из земли там торчали полусгнившие бревна, некогда служившие опорами моста, а от настила не осталось и следа – не иначе его смыло паводком. Лезть в мутную бурную воду, которая несла мусор и немалых размеров коряги, представлялось откровенным самоубийством, но и поворачивать назад тоже нисколько не хотелось.

– Как-то же они здесь переправляются! – нахмурился Микаэль, которому до чертиков надоели наши блуждания под сыпавшей с неба моросью. Мой подручный уже второй день был трезв как стеклышко и безмерно по этому поводу зол.

– А переправляются ли? – усомнился я.

Дорога заросла сорной травой сильнее обычного, возникло даже подозрение, что здесь уже некоторое время никто не ездит и все сворачивают на попадавшихся по пути развилках. Но нет, от обочины послышался оклик Марты:

– Смотрите!

Мы подошли на зов девчонки и обнаружили оставленные тележными колесами колеи, тянувшиеся напрямик через заливной луг.

– Зуб даю, местные к броду дорожку проторили! – оживился Уве. – Магистр, посмотрите только! Тут же постоянно ездят! Вон как земля разбита, да и на кустах ветки обломаны!

Школяр все подметил правильно, и я посмотрел на Микаэля. Тот хмыкнул, забрался в седло и первым поскакал вдоль берега реки. Мы потянулись следом, а примерно через полчаса послышался шум воды на перекатах, и Уве заметно приободрился.

– Я же говорил, магистр! Брод!

– И не только брод, так понимаю, – обернулся к нам маэстро Салазар, потянув носом воздух. – Дымом пахнет.

И точно – за поросшим кустарником взгорком обнаружился двухэтажный бревенчатый дом, обнесенный высоким частоколом. Прямо перед ним пересекала поле и упиралась в речушку грязная лента дороги. Она продолжалась на другом берегу, но сейчас брод оказался непроходим, мутный поток бурлил и пенился на камнях, грозя смыть всякого, кто только рискнет сунуться в воду.

Ангелы небесные! Непогода подложила очередную свинью!

– Дела! – проворчал маэстро Салазар и сжал коленями бока коня, заставляя его тронуться с места.

Уве было пригорюнился, но тут же расплылся в довольной улыбке и потер озябшие ладони.

– Остановимся обсохнуть, магистр?

– И не только обсохнуть! – не оборачиваясь, бросил Микаэль.

Я возражать не стал.

Мы обогнули небольшую запруду, отделенную от реки каменистой насыпью, и въехали в открытые ворота. Сбоку была выстроена конюшня, насколько удалось разглядеть через распахнутую дверь, сейчас пустовавшая. Дальше шел птичник, перед ним копошились в грязи утки и гуси, а куры прятались от дождя под навесом. Свиней в небольшом загончике сыпавшаяся с неба морось нисколько не смущала, они стояли у забора и пялились на нас своими маленькими злыми глазками.

Собак во дворе не оказалось, зато из сарая вышел с вилами громила поперек себя шире. Да и появившийся на крыльце дома пожилой мужик был крепок и кряжист. А еще – кудлат и бородат; прятавшиеся под кустистыми бровями глаза глядели настороженно и цепко.

Он что-то произнес на местном наречии, я отозвался на североимперском:

– Не понимаю!

Мужик озадаченно крякнул, а после спросил чисто и четко, пусть и с заметным акцентом:

– Заблудились?

– Нам бы на тот берег переправиться, любезный! – пояснил я, не спеша выбираться из седла.

Дядька нахлобучил на копну черных, с проседью волос высокую шапку, запахнул отороченную мехом и украшенную вышивкой жилетку и вышел под дождь. Одет он был небедно, держался уверенно и с достоинством, а значит, либо управлял хозяйством местного сеньора, либо и вовсе сам владел постоялым двором.

– Брод здесь, все так, – степенно произнес мужик. – Только дожди последние дни шли, нешто не видите? Вчера только чуток распогодилось, с утра воды будет меньше. Завтра переправитесь.

– А сегодня? – озадачился я. – Никак?

– Почему никак? Можно… – не слишком уверенно ответил дядька и указал на едва проглядывавшее через облака пятно заходящего солнца. – Токмо темнеет уже, поберегли бы вы лошадок, валуны на дне, не приведи небеса, покалечатся…

Мы с Микаэлем переглянулись, и я спросил:

– А ближайшие переправы?

Мужичок ответил без малейшей заминки:

– Мост тут рядышком был, его паводком смыло, а до каменного ниже по течению полдня ехать. Засветло не успеете. Оставайтесь лучше на ночлег! Ну посудите сами – много ли по такой собачьей погоде отмахаете?

– Лангенкомхен далеко отсюда? – уточнил я.

– Утром выедете – к полудню доберетесь.

При этих словах Уве посмотрел на меня с нескрываемой надеждой, а маэстро Салазар хмыкнул и поставил вопрос ребром:

– Вино есть?

– Вина не держим, – разочаровал его хозяин. – Но без выпивки не останетесь, и накормим от пуза! Вам порося заколоть, курочку зарезать или рыбку будете?

Маэстро Салазар окинул взглядом тощих свиней и скривился.

– Точно не этих.

Я нехотя выбрался из седла и кинул поводья мужику, тот немедленно рявкнул:

– Элуф! – а после добавил что-то на местном наречии.

Громила прислонил вилы к стене, вытер ладони о штаны и поспешил к нам. Скошенный лоб, массивные надбровные дуги и выпирающая челюсть придавали ему звероподобный вид, из уголка рта на подбородок стекала тоненькая струйка слюны. А вот одет он был в добротную робу старинного кроя, шоссы и, что удивительней всего, в кожаные сапоги, а вовсе не в обычные для кметов деревянные ботинки.

Хозяин перехватил мой изучающий взгляд и пояснил:

– Племяш немного не от мира сего, но безобидней некуда. И мухи не обидит! За лошадками вашими наилучший уход будет, не сомневайтесь!

Я отвязал притороченный к седлу вещевой мешок, и мужик напомнил о своем вопросе.

– Свининка, курочка или рыбка? – угодливо заглянул он мне в глаза.

Судя по всему, путники останавливались на постоялом дворе нечасто, а дрянная погода и вовсе лишила хозяина всякого заработка, поэтому его заинтересованность в гостях была вполне объяснима.

– Звать тебя как? – спросил я.

– Стин, – сообщил мужик и огладил широкой ладонью бороду.

– Что за рыба, Стин?

– Угорь и форель.

– Тогда рыбу, – решил я.

– Рыбу-рыбу, – проворчал Микаэль, накинул поводья на столбик и прошел в дом.

Там он кинул мешок с пожитками в угол, снял плащ и уселся на ближайшую к очагу лавку. Уве расположился по соседству и с блаженной улыбкой вытянул к огню озябшие ладони, а Марта уставилась на выглянувшую из кухни девушку.

Была та пышногруда и крепко сбита, если не сказать полновата, но при этом удручающе некрасива. Из-под чепца выбивались мышиного цвета волосы, а черты круглого лица словно стиснула невидимая рука, они казались несоразмерно маленькими по сравнению с лбом и пухлыми щеками, что производило весьма отталкивающее впечатление. Еще и глазки были близко посажены, будто у тех свиней из загона. Девица состояла в несомненном родстве с Элуфом, и оставалось лишь надеяться, что умом ее небеса не обделили и нас не накормят тухлой рыбой или помоями.

Микаэль по своему обыкновению выложил на стол ножны со шпагой, и хозяин глянул на него с откровенным неудовольствием, но замечание делать побоялся и отдал какие-то распоряжения кухарке, поименовав ее Тильдой. После откинул деревянный люк, запалил факел и спустился в подвал.

Я оглядел просторный общий зал с висевшими на стенах оленьими и лосиными рогами и в целом остался увиденным доволен. Пол был чистым, словно его подмели перед самым нашим приходом, на балках не виднелось ни следа паутины, а сколоченная из солидных досок мебель хоть и потемнела от времени и пролитого пива, но оказалась не так уж сильно порчена ножами посетителей. На второй этаж уходила лестница, крутая и узкая, а под потолком висело отмеченное потеками воска колесо, но свечей там не было, и кухарка взялась разжигать светильники на столах.

Повесив плащ и шляпу сушиться к очагу, я кинул дорожный мешок к вещам Микаэля, рядом прислонил к стене чехол с мушкетом. После уселся за стол и положил оружейный ремень на лавку под правую руку, сверху устроил волшебную палочку и опостылевшую за последние дни перевязь с пистолями; саквояж поставил с другой стороны.

В отличие от спутников я расположился спиной к очагу и лицом к входной двери. Памятуя о прошлом неожиданном появлении Сильвио де ла Веги, снимать оружие с боевого взвода не стал, оставив курки прижатыми к стальным дискам. Судьба-злодейка иной раз выкидывает поистине удивительные коленца; Микаэль был не так уж не прав, сравнивая провидение с беспринципным карточным шулером: никогда не знаешь, какая карта выпадет тебе в следующий миг.

Я поцеловал золотую звезду четок и отвлекся на выбравшегося из подвала хозяина. Бородач выставил пыльный бочонок на стол, сноровисто сбил обод и снял крышку. Микаэль подошел и разочарованно покрутил носом.

– Пиво…

Стин посмотрел на южанина едва ли не возмущенно.

– Не простое пиво, а грюйт!

Маэстро Салазар не удержался от скептической ухмылки, и хозяин снизошел до объяснений:

– Пиво варится с хмельком, а потому нагоняет сонливость и умаляет мужскую силу.

– Истину глаголешь! – хохотнул маэстро Салазар, который на следующий день после употребления монастырского пива страдал жутчайшей головной болью.

А как по мне – просто меру надо знать.

– То ли дело грюйт! Он варится на лечебных травках и оттого наполняет всякого бодростью и весельем!

Марта заинтересовалась этим высказыванием и уточнила:

– Что за травы?

Хозяин озадаченно посмотрел на девчонку и поскреб затылок, но ссылаться на незнание не стал, просто пытался вспомнить, как звучат на североимперском нужные названия.

– Восковница, – произнес он неуверенно и добавил: – И тысячелистник. А еще этот… этот… Не знаю даже как сказать! Да попробуйте сами!

Стин взял принесенный кухаркой черпак, наполнил кружку и протянул Микаэлю. Тот сделал осторожный глоток, тут же хлебнул еще и пусть без особого восторга, но все же махнул рукой.

– Пойдет! – а после запрокинул голову, и его кадык заходил как заведенный.

Вот же горький пропойца!

Я только покачал головой и принял у хозяина кружку. Напиток оказался очень ароматным, а цвет имел коричневый и куда менее насыщенный, нежели монастырское пиво. Да и был далеко не столь крепким и отличался весьма необычным вкусом – совершенно не горьким, но и не чрезмерно сладким. На всякий случай я выразительно посмотрел на Марту. Ведьма приложилась к своей кружке и кивнула, а после отставила пиво на край стола. Как уже успел убедиться, к выпивке девчонка была совершенно равнодушна.

Другое дело Уве! Он с превеликой охотой присоединился к Микаэлю, на пару они унесли бочонок к очагу, где принялись черпать из него грюйт прямо кружками. У меня после одной такой в голове слабо-слабо зашумело, и я предупредил:

– Не увлекайтесь! Сначала поесть надо!

– Гласит народная молва, что пиво – жидкий хлеб, – выдал в ответ маэстро Салазар. – Кто я такой, чтоб спорить с ней? Давай же, друг, налей!

И Уве налил. Я уселся на лавку, удобно откинулся спиной на стену и пообещал:

– Микаэль, если Уве завтра не сможет сесть в седло, потащишь его на закорках!

Маэстро Салазар оценивающе глянул на школяра, потянулся и выдернул у него из руки кружку. Уве от обиды только глазами захлопал.

– Сначала поешь нормально! – сказал Микаэль и указал на кухарку. – Вон уже несут!

Принесли нам пару краюх свежего хлеба, крынку сметаны, горшочек масла и рыбную похлебку. Сдается, дорогим гостям не пожалели собственного ужина. Затем уже нас попотчевали жареной форелью и печеным угрем, и у меня язык не повернулся бы сказать плохого слова о предложенной стряпне.

– К ночи будет пирог, – предупредил хозяин. – И вот еще: гостевых комнату у нас только две, но, если скажете – потеснимся!

– Не надо, – отказался я, чем заставил Уве испустить горестный вздох.

Я посмеялся про себя и, прежде чем хозяин успел отойти, небрежно обронил:

– Смотрю, у вас здесь немноголюдно…

На постоялом дворе и в самом деле ощущалось некоторое запустение, но Стин лишь криво улыбнулся.

– В полумиле к югу деревенька есть, Каллегайзе. Как ее староста велел мост поставить, так телеги на Лангенкомхен и пошли через них. Крюк, почитай, в почтовую милю выходит, но по весне да осенью здесь увязнуть в два счета, а там дорога получше будет. В этом году паводок сильный был, мост подчистую смыло. Теперича у нас дела на лад пойдут. – Он почесал затылок. – Пока его еще обратно отстроят! Но, глядишь, и не в этом году…

– Повезло вам! – пьяно улыбнулся Уве, навалился на стол грудью и, устроив подбородок на выставленных перед собой руках, осоловело уставился в огонь.

– А то ж! – согласился со школяром хозяин и отошел.

Марта осуждающе поглядела на школяра, ткнула двузубой деревянной вилкой в кусочек угря и отправила его себе в рот. После перевела взгляд на маэстро Салазара и покачала головой.

– Пропойца! – послышалось мне.

Микаэль и в самом деле был вдрызг пьян, при этом, в отличие от моего слуги, останавливаться не собирался и упорно вычерпывал из бочонка остатки грюйта. Я сильного опьянения не ощущал, просто приятно шумело в голове, да еще нисколько не хотелось идти спать. Лавка невесть с чего стала на удивление удобной; так и сидел на ней, откинувшись спиной на стену. Было тепло и хорошо, тело наполняла приятная расслабленность, сознание же оставалось предельно ясным.

Тильда начала убирать со стола и тихонько запела какую-то песенку. Голос кухарки оказался на диво мягким и чистым. Слов я не понимал, но интонации убаюкивали; в глаза словно сыпанули песка, веки начали слипаться сами собой. Уве так и вовсе, как полулежал на столе, так и заснул. Я решил, что по лестнице его точно не потащу. Проспится, сам поднимется. А продрыхнет в общем зале до самого утра, тоже не беда. Едва ли к нему кухарка приставать станет; тут, скорее, Микаэлю ночного визита опасаться стоит. К слову, маэстро Салазар и сам прикорнул в обнимку с пустым бочонком.

Я вознамерился растолкать Микаэля, но вместо этого зевнул и сонно моргнул, а когда кое-как разлепил веки, Марты за столом уже не было. Что-то резко стукнуло у кухонной двери, я повернул голову и не поверил собственным глазам: хозяин постоялого двора обхватил ведьму под руки, а его придурковатый племянник удерживал девичьи ноги. Мощная хватка бородача не оставляла Марте шансов извернуться, рот зажимала широкая ладонь. Миг – и похитители заволокли жертву на кухню.

Ангелы небесные! Я попытался вскочить, закричать, схватиться за оружие и ничего этого сделать не смог. Тело обмякло, расстояния и пропорции исказились, мысли текли вяло-вяло, словно все это происходило во сне.

Опоили?!

Но нет, дело было не только в грюйте – Тильда больше не шептала непонятную песенку себе под нос, ее голос повысился до крика, а ни Микаэль, ни Уве так и не проснулись. Да и на меня обрушилась очередная волна сонливости и расслабленности. Лихорадочным усилием воли я заставил сознание слиться с незримой стихией, только лучше бы этого не делал. Никакие силовые плетения не опутывали мое эфирное тело, кругом властвовал хаос. Верх и низ беспрестанно менялись местами со сторонами света и друг с другом, те и сами кружили, затягивая в истинный водоворот безумия. Травяное пиво самым пагубным образом сказалось на самоконтроле, меня крутило и мотало, словно щепку в бурном потоке. Удалось заметить лишь, что вблизи Тильды эфирное поле дрожало и колыхалось заметным муаром, а еще – ее прежде тусклые глаза сейчас сияли пронзительным зеленым огнем. Ведьма! Как есть ведьма!

Кухарка не использовала никаких стандартных формул, она попросту изменяла действительность одной своей волей. И совершенно точно была не в себе. Мир потерял стабильность, всякое движение могло обернуться потерей равновесия. Чарующая песня так и рвалась в голову, навевая сонливость, апатию и безразличие. Опьянение мешало отмести тлетворное воздействие ведьмовских чар, и только усиленные ментальные блоки удержали разум от падения в бездну забытья, да судорожно вцепившаяся в столешницу правая рука не дала завалиться на бок. Вот разожму ее – и упаду, не сумею обрести равновесия в этом море хаоса.

Начав проговаривать молитву о ниспослании ясности разума, я свободной левой рукой дотянулся до выложенной на лавку перевязи, но волшебную палочку хватать не стал. Нестабильность незримой стихии и опьянение предельно усложняли работу с эфирными плетениями, так что пальцы легли на рукоять пистоля. Я выдернул его и рывком устроил перед собой. Тело ощущалось бесчувственной деревянной колодой, но кухарка стояла от меня не далее чем в дюжине шагов, промахнуться на такой дистанции было решительно невозможно.

Когда онемевший палец потянул спусковой крючок, Тильда не попыталась ни броситься наутек, ни даже просто отступить в сторону, объятия хаоса держали ее на месте крепче стальных цепей. Голос ведьмы сорвался на истошный визг, акустическая волна ударила по ушам с такой силой, что в глазах вспыхнули искры, словно палкой по темечку приложили. Не важно! Сработал колесцовый замок, вспыхнул затравочный заряд. Миг спустя пистоль дрогнул… и с клубами дыма из дула выпала пуля, покатилась по столешнице, с явственным стуком упала на пол.

Я так и обмер, и лишь миг спустя невероятным облегчением накатило понимание, что просто отсырел порох и законы мироздания никуда не делись, верх и низ остаются на своих местах, а все это буйство хаоса – исключительно в моей голове. Ведьма извращала исключительно незримую стихию, если получится абстрагироваться от обезумевшего эфирного поля, мир вновь станет прежним и вернется контроль над собственным телом.

Продолжая цепляться за столешницу правой рукой, я вытянул из лежавшей на лавке перевязи второй пистоль, судорожным рывком выбросил его перед собой и не сумел удержать равновесия. Оружие утянуло вперед, меня кинуло грудью на край стола. Начал приподниматься, и тут на визг Тильды из кухни выглянул звероподобный Элуф.

Святые небеса! Ну что за напасть!

Закусив губу, я выровнял пистоль и вновь потянул спусковой крючок, мысленно заклиная ангелов небесных просушить порох, если вдруг до него добралась проклятущая влага. И сразу – грохнуло! Увы, за тот краткий миг, пока высекало из кремня искры стальное колесо, вспыхивал затравочный заряд и воспламенялся порох, дурачок Элуф успел промчаться через половину зала и закрыть собой кухарку. Пуля угодила ему в грудь, а ведьма лишь испуганно пискнула и оборвала наконец свои песнопения.

Сразу стало легче дышать, сознание перестало скользить по краю воронки, а мир обрел прежнюю целостность. Жаль только, прежним не стал я сам. Ментальные блоки и ангельская печать на спине защитили сознание, а вот тело налилось противоестественной слабостью, и совладать с ней оказалось куда как непросто. Попытка встать из-за стола успехом не увенчалась, колени подогнулись, и я плюхнулся обратно на лавку. А времени на раскачку уже не оставалось.

Пока позабывшая обо всем на свете Тильда билась в плаче над исходившим кровавой пеной дурачком, с кухни выскочил Стин. В руке бородач сжимал зловещего вида нож и шагал решительно и быстро, даром что прихрамывал из-за воткнутой в бедро деревянной вилки. Я напряг все свои силы и толкнул руками стол, желая не столько отгородиться им от хозяина постоялого двора, сколько растормошить Микаэля. Маэстро Салазар негромко посапывал, подложив под голову руку, и от толчка соскользнул с края столешницы. При падении на пол он невнятно выругался, и было не понять, проснулся или продолжал пребывать в навеянной чарами и грюйтом дремоте.

– Мик! Очнись! – рявкнул я и от безысходности потянулся за волшебной палочкой.

Пустое! Кисть едва ворочалась, да еще от выпитого перед глазами все так и плыло; прежде чем удалось сплести примитивную эфирную плеть, Стин резко скакнул вперед, толкнул стол обратно и придавил меня его краем к стене с такой силой, что воздух с сипом вырвался из легких. Жезл выскользнул из непослушных пальцев и упал куда-то под ноги.

– Живьем свиньям скормлю! – в бешенстве прорычал бородач, вздрогнул и медленно, словно через силу начал поворачиваться вправо.

Всаженный ему в бок клинок шпаги проскрежетал, царапая ребра; из страшной раны, пятная рубаху, обильно потекла кровь. Миг хозяин постоялого двора сверлил взглядом проткнувшего его маэстро Салазара, а затем Микаэль нанес пару стремительных ударов зажатой в левой руке дагой, и бородач осел на пол с раскроенной глоткой и пронзенным глазом.

«Ну наконец-то!» – сказал бы я, оставайся в легких хоть капля воздуха, но какое там!

По счастью, маэстро верно оценил мою гримасу и потянул стол на себя, дав возможность задышать полной грудью. Правда, сам он при этом едва не завалился на спину, поскольку хоть и пришел в себя, но из-за выпитого едва стоял на ногах. Тут-то я и осознал, что больше не слышу хрипов Элуфа и скулежа ведьмы, выглянул из-за плеча Микаэля и обомлел: кухарка прекратила биться в истерике и слепо смотрела на нас. Глаза ее залила мертвенная чернота, от сияющей зелени в них не осталось и следа.

По моему взгляду маэстро Салазар понял, что дело нечисто, начал оборачиваться, но в обеденную залу словно призрачный ураган ворвался. Незримая стихия забурлила, слилась с реальностью и привела ее в движение, начала своим напором сдвигать с мест массивную мебель и расшатывать стены. Дверь с грохотом распахнулась и закачалась на петлях, закрывавшие окна слюдяные пластины вынесло на улицу, обод-люстру сдернуло и зашвырнуло в угол. Пламя вырвалось из камина и затанцевало в воздухе россыпью огней и углей, закружились в воздухе кухонная утварь, поленья, тарелки и кружки.

И кровь! Натекшую из хозяина и застреленного мною дурачка кровь тоже захватило всеобщее движение, она алыми каплями взмыла в воздух, придав и без того сюрреалистичному действу оттенок откровенного безумства.

Микаэль покачнулся, едва удержавшись на ногах, тут же получил по голове взмывшим со стола бочонком и неловко завалился на спину. Незримый вихрь немедленно вцепился в него, протащил через половину зала и со всего маху приложил о стену. А стоило только маэстро Салазару приподняться, подброшенная эфирной волной лавка торцом шибанула его в грудь и отшвырнула обратно на пол, где бретер и остался лежать, вяло шевеля руками и ногами, будто перевернутый на спину жук. Валявшийся у стены Уве так и не очнулся, на него обрушился буфет, но уперся в каминную полку и застрял, лишь чудом не раздавив школяра и не переломав ему кости.

Мне под руки попался дорожный саквояж, инстинктивно я прикрыл им голову, и слетевшая со стола кружка отскочила от сумки и присоединилась к безумному хороводу. Сотрясавший незримую стихию шторм все усиливался и усиливался; со скрежетом отъехал в сторону неподъемный стол, начали выгибаться добротные доски пола, сорвало и разнесло в щепки один из подоконников. Перед лицом промелькнули сдернутые со стены оленьи рога, следом пронесся кухонный нож, но меня самого вихрь не закружил, словно щитом служил прижатый к груди саквояж.

Вот только менее опасней ситуация от этого не становилась. Ведьма окончательно потеряла контроль над собственным даром и лишь визжала, визжала и визжала, а вливавшаяся в нее невесть откуда призрачным серым вихрем сила тут же выплескивалась наружу и разъедала окружающую действительность, стирала грань между реальным и нереальным. Не требовалось даже прибегать к истинному зрению, чтобы видеть беснование эфира, а еще я вполне отчетливо слышал гул осиного роя и шепотки явившихся из запределья неприкаянных духов. Полупрозрачные фигуры пока что таились по углам, но понемногу смелели и, что хуже всего, набирались материальности.

Маэстро Салазар вдруг дернулся и начал подниматься в воздух, словно невидимый великан ухватил его за ноги и потянул с пола. Микаэль вцепился в поваленный шкаф с такой силой, что побелели пальцы, но бушевавший в зале вихрь в любой миг мог оторвать его, закружить, измочалить о стены и разорвать на куски. Брошенный мной в кухарку кинжал снесло в сторону, будто бумажный, и я ухватил с пола волшебную палочку. Но стоило лишь попытаться сотворить простейший волнолом, как запястье вывернуло, и жезл пролетел через весь зал и воткнулся в бревенчатую стену подобно пущенному из арбалета болту.