Текст книги "Жнец"

Глава 6
Темный сотник. Мерн

Месяц Святого Огюста Зодчего

В доме лекаря Густаву пришлось задержаться на две декады.

Сначала мешали уйти сломанные ударом дубинки ребра, затем пришлось помогать Эльзе ухаживать за валявшимся в горячке отцом, потом… потом девушка умудрилась подобрать к сотнику ключик, и он на какое-то время позабыл о намерении при первой же возможности отправиться в путь. И только когда вновь накатила беспричинная депрессия, Густав понял, что пора собирать вещи.

Для дурного настроения и в самом деле причин не было ни малейших: никто не знал, что сотник скрывается в доме лекаря, сам Фридрих еще не вставал с постели, а Эльза и вовсе не хотела отпускать своего спасителя. И все же Густаву как-то враз стало не по себе. Он начал бояться подходить к окнам и возненавидел закрытые двери. Иногда – только иногда, но хватало и этого! – ему начинало казаться, будто особняк превратился в склеп. Склеп, в котором его погребли заживо. Хотелось куда-то бежать – все равно куда, лишь бы не оставаться на одном месте; ночные кошмары стали привычным делом, и уставший просыпаться от собственных криков сотник понял, что еще немного, и он начнет сходить с ума.

А еще Густава медленно выжигало изнутри отсутствие потусторонней силы. Единственное, о чем он мог сейчас думать, – это как бы раздобыть хоть немного скверны. Хоть немного силы, чтобы вновь стать самим собой. Но вот этого девушка как раз дать ему и не могла.

Да, в Эльзе совершенно не ощущалось потустороннего. И это было просто невероятно: в той или иной степени скверна присутствовала во всех. Конечно же братья-экзорцисты легко могли дочиста выжечь ее из человека, но откуда им взяться в Мерне?

– Кто приходил?

Темный сотник сполоснул бритву в мыльной воде и задумчиво посмотрел на отражавшееся в зеркале лицо. Гладковыбритый подбородок по сравнению с загорелым лицом казался почти белым, но даже хорошо знавшие Густава люди не узнали бы его в этом изможденном молодом человеке. А всего-то надо было постричься, оставив лишь короткий ежик темных волос, сбрить бороду и переодеться в перешитую Эльзой одежду одного из ее старших братьев.

– Служка храма Единения…

– Да? – удивился сотник. – Зачем еще?

– Узнавал, когда отец сможет посетить службу.

– Вот ведь… – только и фыркнул Густав, не перестававший поражаться заведенным оккупационной администрацией порядкам.

– А сам ты не хочешь сходить в храм?

– Нет! – Сотник даже слушать ничего не стал. – Как отец?

– Ему лучше, – ответила девушка и вдруг все поняла. – Собрался уходить?

– Да.

– Оставайся, – прошептала Эльза.

– Не могу, – покачал головой Густав и потихоньку отстранил девушку от себя. – Ты же знаешь – не могу.

– Да никто тебя здесь не найдет!

– Если уйду, не найдут, – нахмурился Густав, которому эти препирательства успели надоесть хуже горькой редьки. – А если останусь, меня рано или поздно отыщут, и тогда все закончится плохо. Ты даже не представляешь, насколько плохо.

– А как же я?

– Дождешься своего жениха.

– Я хочу быть с тобой!

– К сожалению, не все в этой жизни зависит от наших желаний, дорогая…

– Но…

– При первой же возможности пришлю весточку.

– Густав…

Дом лекаря Густав покинул в отвратительном настроении. И вовсе не слезы Эльзы стали тому причиной. И даже не появившееся в самый последний момент желание остаться. Дело было совсем в другом – впервые за много лет сотника пугала неизвестность.

Некуда ему было идти. Просто некуда. Ни дома, ни друзей, ни цели в жизни. Раньше его согревало предвкушение грядущей мести, но теперь не осталось и его.

И что дальше? Скитаться от города к городу, выискивая в случайных знакомых жалкие крохи потусторонней силы? Да, они не дадут ему окончательно спятить, но и только. Стоит лишь ступить на этот путь, и он никогда больше не сравняется силой с Высшими.

Темный сотник через задний двор проскользнул на соседнюю улицу и погруженный в нелегкие раздумья зашагал прочь. Вышел на перекресток и сразу наткнулся на странную процессию: служка храма Единения и пятеро пехотинцев конвоировали десяток понурых оборванцев.

– Кто такой? – грозно рыкнул первым заметивший незнакомца капрал. – Чего по улицам затемно шляешься?

– Приезжий я, ваша милость, – протянул ему подорожную старательно ссутулившийся Густав.

– Убери, – отмахнулся служивый. – Храм Единения уже посещал?

– Нет, – мотнул головой сотник и поспешно добавил: – В Мерне – нет.

– Вставай в строй.

Капрал выразительно постучал дубинкой по ладони, и Густав беспрекословно выполнил распоряжение. Почему бы перед отъездом из города и не посетить службу, в конце концов? Потеряет полчаса времени, но и только. Всяко лучше, чем устраивать никому не нужную бучу.

Так дальше и двинули. Служка, сверяясь со списками, ходил по домам, и иногда к процессии присоединялся запойного вида мужик или очередная склочная тетка. Городская босота вовсе не горела желанием приобщаться к новой религии, этот люд и в молельные дома нечасто заглядывал. Да их там никто особо и не ждал. Пришли – хорошо, не пришли – Святые им судьи.

– После службы этой и тем двум, – указал служка на стоявших в хвосте оборванцев, когда процессия наконец вышла на площадь к храму Единения, – по пять плетей. Вторую декаду приводить приходится.

– Сделаем, – хохотнул капрал. – Ну, чего встали? Живей давайте!

Густав в числе первых прошел в распахнутую настежь дверь и поспешил занять место на одной из задних скамей. Сунул дорожный мешок под лавку, вытянул гудевшие с непривычки ноги и огляделся по сторонам.

И, надо сказать, увиденное ему не понравилось. Нет, с переделанным из молельного дома какого-то Святого храмом все было в порядке, но вот прихожане… Если ближайшие к алтарю скамьи еще занимала добропорядочная публика, то рядом с сотником сидело сплошь отребье с городского дна. И вот это было очень и очень странно. Зачем тратить столько сил, чтобы согнать сюда голодранцев, никто из которых не пожертвует на нужды храма и медной монетки? Кому это надо?!

Тут давешний служка приоткрыл дверь в алтарь, и темного сотника будто шилом в мягкое место кольнули. Он уловил – всего лишь на какую-то долю мгновения, и все же уловил! – колебание потусторонней силы. Оставив после себя лишь легкое головокружение, наваждение развеялось без следа, но Густав моментально позабыл про мешок с нехитрыми пожитками и поднялся со скамьи. Не обращая никакого внимания на недоуменные взгляды прихожан и раздавшиеся за спиной шепотки, он решительно зашагал к алтарю.

– Сюда нельзя! – пискнул заступивший ему дорогу служка.

Густав молча положил на затылок щуплому парнишке ладонь и впечатал его лбом в кирпичную колонну. Спокойно переступил через повалившееся к ногам тело, распахнул дверь в алтарь… и едва не закричал от восторга: заметно усилившиеся эманации скверны ясно дали понять, что он на верном пути.

Следующая дверь оказалась заперта. Густав хотел было со всего размаху шибануть ее плечом, но вовремя оценил усиленные железом уголки и передумал. Вместо этого он осторожно потянул за ручку.

Заперто.

Бесы! Сотник прекрасно понимал, что дожидавшиеся конца службы солдаты нагрянут гораздо раньше, чем ему удастся выломать массивную дверь. И тогда он решил положиться на удачу. И постучал.

Как ни странно, вскоре послышался скрежет отодвигаемого засова, и не удосужившийся уточнить, кто решил его побеспокоить, адепт Единения недоуменно уставился на Густава:

– Что вам надо?!

Удар в подбородок отправил священнослужителя в забытье; сотник прошел в тесную каморку, и его кожу тут же заколола клубившаяся в помещении энергия. Точнее – ее остатки. Пытаясь унять начавшую колотить его дрожь, Густав огляделся по сторонам и сдернул накинутое на какую-то каменную плиту покрывало. Сдернул и обомлел – на алтаре лежал сильно исхудавший мужчина. Лежал не просто так: его щиколотки и запястья были прикованы к камню слегка тронутыми ржавчиной кандалами.

Густав положил на лоб бедолаги ладонь, ощутил переполнявшую того скверну и сразу же, словно побоявшись обжечься, отдернул руку.

Теперь-то сотник сообразил, зачем сгоняют в храмы всякое отребье. Все просто: во время службы из горожан вытягивали скверну. Немного, совсем чуть-чуть, но, как говорится, с миру по нитке – нищему рубаха. День за днем крупицы скверны оседали в этом прикованном к алтарю страдальце, чтобы потом ее выпил какой-нибудь Высший. Выпил – и возглавил штурм города, жители которого еще не познали всех прелестей культа Единения.

Густав глубоко вздохнул, склонился над алтарем и положил ладони на плечи прикованного к камню мужчины. Сила бушующим потоком хлынула в темного сотника, и отвыкшее от скверны тело пронзила острая боль. Носом и ушами Густава хлынула кровь, но он не остановился, пока не вычерпал сосуд до последней капли. И лишь когда под пальцами начала расползаться истончившаяся кожа ссохшегося трупа, сотник отступил от алтаря. Отступил – и заорал от восторга.

Он вновь был живым!

И даже более чем просто живым!

Густав опять стал самим собой.

Тихонько посмеиваясь, он зашагал к выходу из алтаря и уже в дверях нос к носу столкнулся с давешним капралом. Служивый попытался было ткнуть сотника мечом, тот легко уклонился и выкинул вперед пустую руку. Бурлившая в Густаве сила, подобно тарану, шибанула капрала в грудину, и его уже безжизненное тело, пролетев через весь храм, сорвало с петель одну из створок входной двери.

Поморщившись от легкого зуда в обожженных пальцах, сотник выругался и выбежал на улицу. Окружившие крыльцо храма пехотинцы наставили на него копья, но Густаву хватило одного жеста, чтобы взметнувшееся к самой крыше призрачное пламя в мгновение ока пожрало жизни солдат.

Сотник соскочил с крыльца, и тут в стену за его спиной одна за другой вонзились две стрелы. Пригибаясь, он метнулся обратно в храм, прижался спиной к стене и судорожно завертел головой по сторонам.

Бесы, не успел!

Ничего, здесь его так легко не достать. Пусть только попробуют сунуться!

Надо только выбрать место…

Тут до Густава донесся легкий пока еще запах дыма, и, выругавшись, он со всей мочи пнул подвернувшуюся под ногу скамью. У солдат оказался на редкость толковый командир – этот хитрец, вместо того чтобы погнать людей на убой, решил выкурить лису из норы. А если повезет, то и спалить святотатца вместе с храмом.

И никакого почтения к святому месту…

По полу потекли прозрачные завитки дыма, послышался шорох горящего дерева, и Густав уже двинулся на выход, когда его вдруг осенило. Ухватив за ногу валявшееся в дверях тело, он затащил капрала в храм, отцепил от пояса ножны с кинжалом и бросился к алтарю.

Подойдя к валявшемуся без сознания адепту Единения, сотник ухватил его за длинные волосы и одним уверенным движением перерезал священнослужителю горло. А потом оттолкнул от себя забившееся в агонии тело.

И пусть ради того, чтобы оставить загонщиков с носом, придется пожертвовать почти всей нежданно-негаданно обретенной силой, другого способа сбежать из объятого огнем здания Густав не видел. Да и было бы о чем горевать! Уж теперь-то для него не составит никакого труда раздобыть еще один сосуд. Или два. Или…

Дождавшись, когда под ноги натечет бившая из рассеченного горла священника кровь, Густав пробормотал короткую фразу и шагнул на тоненькую корочку грязновато-алого льда. Шагнул – и, провалившись в разверзшуюся под ногами Бездну, сгинул из объятого пламенем здания.

Глава 7
Писарь. Тыловые будни

Месяц Святого Огюста Зодчего

Бесовски сложно целиться из арбалета, пытаясь при этом не вылететь с задков несущейся во весь опор кареты. Особенно если возница гонит лошадей по разбитой тележными колесами проселочной дороге, а вдогонку мчится отряд легкой кавалерии еретиков.

Из кареты тянет дымом – господин Орн жжет документы. Ханс Молт нахлестывает лошадей и недобрым словом поминает Святых. Карл Вадер их тоже поминает, но он молится, чтобы не лопнул удерживающий его ремень.

Оторваться от еретиков надежды уже не осталось, но и сдаваться резона никакого нет. А значит, игра в кошки-мышки какое-то время еще продолжится.

Карл навел арбалет на вырвавшегося вперед кавалериста, но тут колесо телеги угодило в выбоину, писаря мотнуло, и болт ушел в молоко. И ладно бы дело ограничилось промахом – так нет, пряжка ремня не выдержала, и парень полетел в придорожный овраг. Несколько мгновений он кувыркался по крутому склону, потом ступня угодила в какую-то корягу, и перед глазами вспыхнули звезды, а вечерние сумерки сменились непроглядной тьмой.

Проснувшись от собственного крика, Карл обхватил руками сведенную судорогой ногу и скрипнул зубами от невыносимой боли. Подождал, пока перестанет крутить вывихнутый пару месяцев назад сустав, откинулся на подушку и вытер со лба холодный пот.

Это всего лишь ночной кошмар. Просто ночной кошмар.

Парень кое-как доковылял до стоявшего на столе кувшина с водой, напился и, заслышав петушиный крик, распахнул окно. Да нет – не ночной. Светает уже.

Несколько раз присев, писарь размял ногу и принялся собираться на службу. За последнее время с кошмарами он уже свыкся. Да и какой прок переживать из-за ночных видений, когда сама твоя жизнь очень уж напоминает дурной сон?

Штурм Нильмары, ночное бегство из осажденного города и вновь война – теперь уже в Вельме. Огонь, кровь и темное искусство Высших. И снова бегство. А напоследок падение из мчавшейся во весь опор кареты.

Тогда Карлу улыбнулась удача: он отделался вывихнутой ногой, а преследовавшие их еретики ввязались в бой с отступавшим к Хрустальному озеру отрядом ополченцев. Вот только потом его вновь закрутило, словно белку в колесе, – господин Орн куда-то запропал, и писаря с другими беженцами вывезли в Марну.

И вместе с тем Карл на судьбу не жаловался. Как ни крути, рекомендации бывшего командира сделали свое дело, и его назначили помощником коменданта тыловой крепости в окрестностях Ронева. Пусть работенка и оказалась сущей каторгой, но писарь прекрасно понимал, насколько ему повезло: большинство способных держать оружие беженцев без промедления перекинули на полночь Марны. А судя по поступавшим донесениям, бои за Вельм не шли ни в какое сравнение с разгоревшимися сейчас там сражениями.

Когда Карл вышел из выделенной ему комнатушки и по скрипучей лестнице спустился на первый этаж, дремавший на стуле дежурный поднялся на ноги и со всем возможным почтением поздоровался:

– Доброе утро, господин Вадер.

– Доброе утро, – кивнул в ответ парень. – Что нового?

– Господин комендант как в Ронев с вечера уехал, так и не возвращался, а Жак Такарь требовал ему людей выделить. Еще полдюжины купцов разрешения на проезд дожидаются. Это только вчерашние. Ну и бродяг каких-то ночью привезли. А армейские обозы, как и приказывали, не задерживаем.

– Понятно, – поморщился Карл Вадер. Раз коменданта нет, придется ему самому с контрразведчиком разбираться, а где он сейчас свободных людей возьмет? Нет таковых, самим бы кто выделил. Еще и бродяги. А текучкой когда заниматься? – Я в кутузку, потом к Жаку загляну. Кому понадоблюсь, пусть там ищут.

– Хорошо, господин Вадер, – плюхнулся обратно на стул дежурный.

Карл вышел во двор, поежился от утренней прохлады и запахнул теплую куртку. Крепость только просыпалась, но из труб уже начали тянуться к небу жиденькие струйки дыма, у кузницы лязгало железо, тетки тащили на помойку бадью с очистками, да, как обычно, орал на бестолковых подчиненных сержант. Впрочем, набранных из крестьян парней криками было не пронять и время от времени от казармы доносились глухие удары дубинки.

Всю дорогу до переделанной из армейских казематов кутузки, в которую теперь запирали шатавшийся по дорогам сброд и прихваченное на воровстве жулье, писарь напряженно размышлял, какие дела из сегодняшней текучки получится перекинуть на завтра. Потом плюнул и перестал забивать себе голову всякой ерундой.

Плюнул еще и потому, что проходил мимо госпиталя, в который свозили с полуночи раненых солдат. Вонь разложения и смерти так шибанула в нос, что перехватило дух. Писарь приметил лежавшие прямо на земле трупы, накрытые небрежно наброшенными дерюгами, и наказал себе непременно устроить разнос ответственным за вывоз тел медикам. Вчера ведь вечером еще должны были в общую могилу покойников свезти. Разгильдяи!

– Доброе утро, господин Вадер! – помахал Карлу надкушенным бутербродом сидевший на крыльце кутузки Шарль Мааре. Заведовавший тюрьмой толстяк постоянно что-то жевал, за что и получил от сослуживцев несколько весьма нелицеприятных прозвищ.

– Доброе утро, Шарль, – сглотнул слюну парень, прекрасно понимая, что до полудня выкроить время на трапезу просто-напросто нереально. – Как постояльцы?

– Сегодня спокойно. Троих только за ночь привезли. Жулье.

– Сейчас глянем, – обреченно вздохнул Карл, которому жутко не хотелось тратить свое время на подобную ерунду.

– Ты ж не завтракал, поди? – дожевал бутерброд Шарль. – Пошли перекусим.

– Некогда, – отказался писарь, уже уловивший идущий от собеседника винный дух. – Какие новости?

– Отступают, – помрачнел тюремщик. – Скоро столицу осадят.

– Вот ведь! – поежился Карл. Если уж, несмотря на помощь Стильга, армия Марны продолжает отступать, выходит, совсем дела плохи. Как бы опять бежать не пришлось. Что ж, ему не привыкать, а вот местные последнее время ходят как в воду опущенные. Поэтому и вином лечатся. Не ожидали они такого, на полуденного соседа надеялись. Да только Высших так просто не остановить…

– И не говори, – ссутулился Шарль. – Скоро и до нас докатится.

– Тебе-то что? Тюремщики всем нужны.

– Не, я не останусь. На полуночи бес знает что сейчас творится. Говорят, люди целыми хуторами пропадают, и никому никакого дела. Нет, если еретики власть возьмут, мне тут делать нечего.

– У нас поначалу тоже такое было, – кивнул Карл. – Ладно, побегу я.

Он распахнул дверь казематов и начал спускаться по каменной лестнице в подвал.

– Погодь, ключи возьму. – Шарль стряхнул с воротника крошки, засунул в рот остатки бутерброда и поспешил за парнем.

Помимо всего прочего, в обязанности Карла входило проводить предварительное дознание и решать дальнейшую судьбу арестантов. Задержанных по недоразумению – отпустить; дезертиров – под трибунал; бродяг – армейским вербовщикам или на принудительные работы; прихваченных на горячем жуликов – королевскому правосудию в Ронев или тем же вербовщикам, а особо отпетых товарищей – так и вовсе сразу на виселицу. Вроде ничего сложного, но поди разберись, кто есть кто.

Карл кивнул поздоровавшемуся с ним караульному, дождался, пока Мааре отопрет небольшую каморку, и уселся на колченогий табурет, стоявший у поцарапанного письменного стола. Шарль запалил лучину и бухнул на столешницу толстенную тюремную книгу. И уточнил:

– Я ведь тебе не нужен?

– Нет. – Вадер разжег от лучины свечи, открыл пухлый том и попросил: – Пусть заводят, чего время терять?

– И в самом деле, нечего время терять, – заметно повеселел толстяк, по долгу службы обязанный присутствовать при допросах, но всегда старавшийся от этой обязанности увильнуть. Не столько из лености, сколько из-за хронического ревматизма, обострявшегося всякий раз после долгого пребывания в холодном и сыром подвале.

С первыми двумя арестантами Карл разобрался с лету – да с ними и в самом деле все было ясно с первого взгляда. Бродяги. Одного забрали за попрошайничество, второй пытался стащить курицу. На закоренелых жуликов они не походили, а значит, вполне могли получить шанс начать зарабатывать харчи честным трудом. Например, в армии его величества. И пусть таким крутым поворотом в своей судьбе ни первый, ни второй счастливы не были, писаря это заботило меньше всего.

А вот с третьим задержанным пришлось повозиться. Этот, несомненно, выбивался из общего ряда бродяг, попрошаек и мелких жуликов. Примерно так же, как бросается в глаза наблюдательному человеку заглянувший в бордель монах. Пусть он и переоделся в мирское, но шила-то в мешке не утаишь.

– Присаживайтесь, – указал Карл вставшему перед столом высокому брюнету, добротный дублет которого оказался порван и выпачкан чем-то бурым. Кровью? Должно быть, так и есть – нос у арестанта заметно припух.

– Благодарю. – Задержанный опустился на табурет и тут же получил по почкам от стоявшего позади надзирателя.

– Руки за голову поднял, быстро! – рявкнул тюремный охранник прямо в ухо скорчившемуся от боли парню.

– Спокойней, спокойней, – попросил скрививший уголок рта писарь. Арестант симпатии у него не вызвал. Слишком физиономия смазливая. Вот девкам такой красавчик точно должен нравиться. И ведь явно не местный уроженец. – Как вас зовут?

– Мигель вон Марцони! – даже с некоторым вызовом бросил сцепивший на затылке пальцы бродяга.

– Место и год рождения?

Записывая имя арестанта в тюремную книгу, Карл намеренно упустил приставку, обозначавшую в Довласе пожалование ее обладателю рыцарского титула. На выходца из благородного сословия этот пройдоха при всей его ухоженности не походил.

– Город Кимр, что в Драгарне. Год девятьсот пятьдесят второй от Великого Собора.

– Род деятельности?

– Менестрель. Поэт и музыкант.

– Причина задержания?

– Понятия не имею, – честно глядя в глаза писарю, заявил Мигель.

– Вот как? – удивился тот. – То есть серебряные часы одного из постояльцев «Лисьей норы» оказались в вашей поклаже совершенно случайно?

– Я уже говорил, что не знаю, как они туда попали! – с нешуточным возмущением в голосе воскликнул самозваный менестрель. – Мне их подкинули!

– Мне б так подкидывали! – хохотнул стоявший позади парня надзиратель.

– Подкинули, это понятно. – Карл Вадер начал просматривать запись об обстоятельствах задержания парня. – Но зачем было устраивать драку? Пытаться сбежать? Ясно ведь, что королевское правосудие не позволит оклеветать невиновного!

– Я… Я растерялся! Просто растерялся. Меня сразу начали бить… Это какое-то недоразумение!

– А серебряную посуду тоже подкинули?

– Нет, не подкинули, – облизнул губу Мигель. – Мне предложили очень выгодно эту утварь купить, и я не устоял.

– Кто предложил? – заинтересовался Карл.

– Не знаю. На рынке предложили. Еще в Довласе.

– И дорого взяли?

– Нет, не очень…

– А чем вы расплатились?

– Что значит – чем? – презрительно фыркнул Мигель. – Если я сейчас на мели, это не значит, что так было всегда! Высшее общество Довласа в очередь выстраивалось, чтобы пригласить меня выступать! Сама герцогиня не единожды…

– Понятно, – перебил Мигеля писарь. – А где же ваш инструмент? Вы ведь музыкант?

– Его сломали, – помрачнел парень. – Мою лютню…

– И кто этот негодяй?

– Один ревнивец, – взял себя в руки менестрель.

– Вот заливает, – развеселился надзиратель. – Не гневи Святых, жулик несчастный! Перед герцогиней он выступал…

– Но это правда! – вскинулся было Мигель и вновь схлопотал по почке. Надзиратель работал с Карлом не первый раз, и они давно понимали друг друга без слов.

– Если в Довласе было все так замечательно, – как ни в чем не бывало продолжил допрос писарь, – зачем же вы перебрались в Марну?

– Я менестрель! – повысил голос парень. – Меня нельзя, как певчую птицу, запереть в клетку! Я должен путешествовать! Дарить людям свои песни! Собирать…

Что именно намеревался собирать в путешествиях менестрель, Карл так и не узнал. Да его это в общем-то ничуть и не интересовало. Надзирателя тоже: ухватив парня за плечи, он хорошенько приложил коленом ему по пояснице, и арестант со стоном повалился на пол.

– Ерунда какая-то, Мигель, получается, – прекратил грызть кончик пера писарь, когда тюремный охранник вновь усадил побледневшего менестреля на табурет. – С хлебного места ты убежал. Лютню потерял. Вместо нового инструмента купил серебряную посуду. Да еще и часы украл. Мне кажется, ты водишь нас за нос.

– Святыми клянусь, так и было! – простонал скривившийся от боли Мигель.

– А у меня между тем начинает появляться подозрение, что ты засланный к нам еретиками соглядатай, – улыбнулся Карл, но добродушия в его улыбке было ни на грош. – Довлас хоть и объявил о нейтралитете, но войска Ланса к нашим границам пропустил. А ты недавно прибыл из Довласа…

– На дыбу? – исключительно для менестреля уточнил надзиратель, просто обожавший работать в паре с хлипким на вид писарем, который иной раз мог дать фору и видавшим виды королевским дознавателям. Находило на паренька временами что-то такое…

– Зачем же? Мигель нам сейчас сам все расскажет, – подмигнул менестрелю Карл, прекрасно осознававший всю абсурдность выдвинутого обвинения. – Ты ведь не разочаруешь нас, Мигель?

Менестрель и сам был бы рад не разочаровать дознавателя, но ничего ответить не смог: зажавший его шею в сгибе локтя, надзиратель усилил хватку, и едва не свалившийся с табурета парень засучил ногами по полу.

– Достаточно, пожалуй, для первого раза, – остановил тюремного охранника писарь, и тот нехотя отпустил побагровевшего прощелыгу. – Ну, Мигель, с какой целью тебя отправили в Марну?

– Никто… – закашлялся парень. – Никто меня не отправлял…

– Да ну? – делано удивился Карл и взмахом руки остановил решившего повторить удушающий прием надзирателя.

– Всеми Святыми клянусь, так и есть, – отняв ладони от горла, прохрипел Мигель.

– Тебе видней, – пожал плечами писарь и больше тюремного служаку одергивать не стал.

Когда потерявший сознание менестрель свалился на пол, надзиратель выплеснул ему в лицо ковш воды. Арестант моментально очнулся, с трудом уселся на табурет и сразу же получил по почкам.

– Руки за голову!

– Продолжаешь запираться? – уставился на менестреля Карл.

– Может, на дыбу? – вновь предложил надзиратель.

– Пожалуй, придется…

– Нет, не надо, – взмолился Мигель. – Я все расскажу, все!

– Да ну?! – удивился Карл. – Кто тебя завербовал?

– Никто! – чуть ли не плача, залепетал менестрель. – Мне пришлось уехать из Довласа, у меня не было выбора.

– Почему?

– Ревнивый муж…

Мигель никак не ожидал, что табурет из-под него может вылететь столь стремительно, а потому со всего размаху приложился затылком о пол. Несколько минут музыкант повалялся, приходя в себя, потом надзиратель ухватил его за шиворот и усадил обратно.

– Ревнивый муж тебе бы кишки выпустил, – покачал головой начавший звереть Карл. Дел сегодня у него было просто невпроворот. – Или просто физиономию начистил.

– Я случайно позаимствовал… – Менестрель замолчал и облизнул губы.

– Ну? – поторопил его писарь. – Что ты спер в Довласе?

– Кольцо. Золотое кольцо.

– Кольца в твоих пожитках не было.

– Я его продал.

– Кому ты мог продать краденое кольцо? – усмехнулся почувствовавший в словах Мигеля какую-то недоговоренность писарь.

– Скупщику…

– О! Так ты со скупщиками краденого знаешься? – оживился Карл. – Ну-ка с этого места поподробней…

– Да чего там знаться? Можно подумать, их искать надо…

– Не свисти! У человека с улицы скупщик и медной брошки ворованной не возьмет. – Надзиратель уже примерился отвесить музыканту подзатыльник, но опустил руку, когда писарь покачал головой.

– Я в Ольнасе без малого год прожил… – замялся музыкант. – И в кабаках поначалу выступать приходилось, а там с кем только не познакомишься. Да и вообще…

– Подворовывал, значит, – кивнул Карл и уставился на заглянувшего в дверь Шарля Мааре: – Чего еще?

– Тебя Такарь срочно к себе требует.

– Вот ведь! – выругался писарь, захлопнул чернильницу и направился на выход. – Этого обратно в камеру, я с ним еще не закончил.

Жак Такарь дожидался Карла на улице. Нервно постукивая плетью по голенищу сапога, армейский контрразведчик даже не пытался скрыть своего недовольства – стоило писарю подняться из подвала, как он сразу же принялся орать:

– Сколько можно ждать? Разве вам не передавали, что десяток солдат нужен прямо с утра?!

– Передавать – передавали, – спокойно выдержал взгляд собеседника Карл. Сейчас, как никогда, господин Такарь показался ему похожим на принявшего человеческое обличье таракана. Одутловатое лицо, тоненькие, слегка завитые по последней моде усики… – Но свободных людей у меня нет, и взять их неоткуда.

– Что?! – взвизгнул Жак. – Вы что, совсем ничего не понимаете? Для участия в облаве мне нужен от вас десяток солдат!

– Обращайтесь к господину Маавалю, – только и пожал плечами Карл, прекрасно понимая, что вряд ли комендант объявится даже к вечеру. Высшее общество Ронева казалось ему более подходящей компанией, нежели собственные подчиненные.

– Когда он вернется, будет поздно!

– Поговорите с командиром гарнизона…

– Он и так выделил полторы дюжины бойцов.

– Пусть еще выделит.

– Больше он не может!

– Я тоже.

– Все! – взмахнул плетью Жак. – Хватит! Я доложу о неподчинении…

– Карл, можно тебя на пару слов? – На шум перебранки вышел командовавший гарнизоном лейтенант Эдмунд Дюмиль.

– Одну минуту, господин Такарь, – отошел к лейтенанту писарь.

– Выдели ему людей, – попросил вдруг Эдмунд. – Не лезь на рожон.

– С чего бы? – поразился необычной просьбе Карл. Дюмиль и Такарь настолько не выносили друг друга, что обычно даже не здоровались при встрече. Писарь краем уха слышал, что черная кошка между ними пробежала, еще когда оба служили в городской тюрьме Ронева. – У меня каждый человек на счету.

– Этот подлец выбил из кого-то информацию, где прячется банда Жиля Таарне, – пояснил лейтенант. – Не дашь ему людей, он настрочит кляузу. Ну и бандитов прижучить неплохо было бы.

– Понятно, – кивнул писарь и зашагал к дожидавшемуся его ответа контрразведчику.

По большому счету, особого выбора и не было: только за прошлую декаду головорезы Таарне сожгли окрестный хутор и напали на два армейских обоза. Если им и сейчас удастся ускользнуть, полетят головы.

– Десяток людей я вам, господин Такарь, дать не могу…

– Сколько? – успокоился почувствовавший смену настроения собеседника Жак.

– Полдюжины.

– Мало.

– Больше никак. И то мне самому ехать придется.

– Бес с вами, собирайтесь. Отправляемся через четверть часа.

Карл задумчиво посмотрел вслед торопливо шагавшему к воротам контрразведчику, потом обернулся к командиру гарнизона. Дюмиль только пожал плечами и ушел в казарму. Писарь выругался и поспешил в караулку.

– Господин Вадер! – нагнал его дежурный. – Господин Вадер!

– Что? – устало вздохнул парень. – Что опять стряслось?

– Торговцы требуют, чтобы им проезд разрешили!

– Позже, – отмахнулся Карл. – Вели разъездную карету заложить.

Дежурный вытер рукавом потное лицо и побежал на конюшню. Писарь сплюнул под ноги и пошел через двор, размышляя, кого из комендантского десятка без особых последствий можно забрать для участия в облаве. По всему выходило – никого.

Банду Таарне обложили на небольшом хуторе в окрестностях Ронева. Обложили хорошо – помимо полутора дюжин солдат Эдмунда Дюмиля и пятерых подчиненных Карла Вадера из города прислали два десятка армейских жандармов.