Текст книги "Байки пепельной бороды"

Осажденный город на самом деле мог бы простоять еще очень долго, если бы старейшины умело распорядились его возможностями.

Увы, знания отцов и предков были забыты, и стратегия ушла на второй план, когда предшественники избрали путь берсерков.

Отцы учили своих сыновей сражению в любых ситуациях, но опьяненные победой берсерки, которые в то время были более пригодны для сражений, так как в те времена было удобнее именно сражение на открытой местности, кричали о своей славе и силе, которой они разили десятки врагов, одним ударом.

Восхищенные мальчишки все меньше слушали своих опытных отцов стратегов, и все больше уподоблялись своим кумирам берсеркам, но все изменилось. Слава яростных воинов предоставила возможность их противникам по-другому взглянуть на ситуацию. Умные и расчетливые степные военачальники увидели то самое уязвимое место своих врагов, гордыню.

Все больше поколений молодых воинов, они воспитывали, именно акцентируя их внимание на грамотной расстановке сил, и приоритетов в сражении. И молодые внимали голосам своих отцов.

Те, кто были талантливей, вели войска и руководили сражением. Не один, не двое, а несколько десятков и сотен таких воинов, с детства чувствующие плечо собрата, и с детства понимающие друг друга без слов, как самих себя. Эти воины так расставляли имеющуюся военную силу, что даже противник, который значительно превосходил их в количестве, и в силе, был удивлен, как быстро его разбили.

И тем не менее, с каждой победой отцы покровители не позволяли расслабляться своим воспитанникам и более того подстегивали их стать еще лучше. Они выращивали в своих сыновьях постоянство, и искореняли бахвальство и ветреность, губящее их будущее.

Берсерки прослыли очень свирепыми воинами, манера их сражения не поддавалась логике. Ярость, которая овладевала воинами, была столь не предсказуема, что даже грамотно обдуманная стратегия была бесполезна. Но это относилось только к сражениям на открытой местности. В случае, где берсеркам было негде развернуться, они теряли свои преимущества.

Ракхали рвался в бой. Старейшины уже знали, чем закончится его решительность, несмотря на его опытность и силу он, однако не мог противостоять всей армии один. Старейшины не позволяли вступить ему в сражение, считая его последней надеждой для своих потомков. Они приказали ему охранять женщин и детей, что были спрятаны в глубине города в подземелье, и он не мог ослушаться их.

Несмотря на некоторую свободу в воспитании молодых воинов, они все же никогда не меняли отношения к послушанию. Младший всегда должен слушать старшего, пусть даже старший неправ. Возможно, это было глупо, но лишь так они добивались хоть какой-то дисциплины среди разбалованных, заносчивых берсерков.

Несколько дней, один из последних берсерков по иронии судьбы, был так далек от сражения. Злость кипела в нем. Почему он воин должен отсиживаться в подземелье. Однако он снова сталкивался с мыслью, что не может нарушить приказ, и этот факт еще больше злил его. А также голод, который сводил его с ума.

Ракхали не ел уже пару дней, и очень давно не ел, так как привык, плотно и сытно. Легкий перекус, что для других показался бы сытным обедом на несколько дней, лишь отвлекал его не на долго.

Ярость берсерка переполняла его. Вся злость была заменой того зелья, которые пьют берсерки. Ракхали был на грани. Сознание уже едва сдерживало его от вспышки, и лишь то, что его окружали дети, не позволяло разуму покидать тело.

Осада близилась к завершению. Все воины осажденного города были перебиты. Лишь старейшины оставались в нем, пытаясь, что-то предпринять. Но было уже поздно, врата города рухнули под мощными ударами тарана.

Тяжеловооруженные воины гиганты мощными ударами разили пытающихся преградить им путь противников. Кровь широкими ручьями стремилась в низины, просачиваясь и проникая в глубины и распространяясь по всему городу.

Ракхали сидел не подвижно. Он всеми силами пытался сдерживать себя, и понимал, что рано или поздно враг прорвется в подземелье, и тогда ему придется сражаться здесь, где рядом находились женщины и дети, которых он должен защищать, пусть даже ценой своей жизни, и которых он мог поранить, потеряв контроль над собой.

Эта мысль пугала его больше остального. Все эти раздумья целиком и полностью занимали его разум, не позволяя отвлекаться на звуки из вне. В то время как там, снаружи, сражение переносилось в сердце города. Прорвавшиеся степные захватчики добивали последних, кто оказывал сопротивление.

***

Умело уклонившись от тяжелой шипастой палицы, смельчак нанес искусный контрудар, мечом в область шеи, где должно было находиться слабое место врага. Во всяком случае, его так учили, но это, увы, было напрасно. Меч, встретив сопротивление кованой стали, не выдержал такой нагрузки и сломался. И в этот момент словно поняв, что все кончено воин сдался.

Нет, он не упал на колени, и не стал просить пощады, он просто опустил руки, и этого было достаточно, что бы закованный в латы титан нанес ему последний для него удар. Удар ногой в грудь, от которого ребра воина треснули и осколками впились в легкие, а некоторые вонзились в другие органы, которые и так уже полопались, заполняя кровью все внутренности. Еще один осколок вонзился в сердце храбреца, он же и прервал мучения, освободив от этого мира, от ударов великана, от жизни.

Титану показалось этого мало. И он, желая поставить, таким образом, точку, и компенсировать тот пропущенный удар, который прервал бы его жизнь, если бы не вмонтированная сантиметровая стальная пластина, наступил на голову поверженного врага.

Немного сопротивляясь, череп, еще сдерживал натиск, но все-таки лопнул и брызгами разбросал все свое содержимое, часть которого окропила латы врага. Другая часть слилась с кровавым ручейком, который уже вполне можно было назвать рекой. Эта самая речушка, впитывалась землей, а там где земля была покрыта камнем, речушка быстро обходила его и расползалась дальше.

***

Пара капель алой жидкости упали на прислушивающееся поднятое лицо. Глаза слушателя расширились, и тело нервно содрогнулось, словно эти капли были кипятком и обожгли его.

Глаза начали наливаться кровью. Не той, что падала с потолка, а той, что густым туманом ярости застилала разум Ракхали.

Крики детей и женщин, что пронзающим воем оглушали его слух, они ведь тоже увидели этот кровавый дождь, слились в один безумный вопль. Но Ракхали уже не слышал их.

Эти две капли, что упали на его лицо, вытеснили последние остатки разума. Его сплошные, красные белки, с яростью повернулись к женщинам. От ужасных красных глаз одна их них завопила еще сильнее, и бросилась к выходу.

Ее визг прервался почти сразу, как прервались и все остальные. Однако если ее визг прервался из-за того, что ее лишили жизни. Крики других приостановились от шока увиденного.

Берсерк, что был хранителем их жизней, более не был таковым. В могучей руке его, раздавленная как арбуз голова женщины ручьями изливала кровь. Тьма поглотила берсерка. Вдруг в его кровавых глазах начали появляться желтые точки. А разинутая пасть с клыками судорожно тряслась и источала слюну.

Крики раздались снова, и в этот раз они прозвучали настоль сильно, что пробившись сквозь толщь потолка подземелья, достигли слуха старейшин, которые поверженные на колени врагом, молча, принимали участь.

***

В город вошли победители. Молодой воин в окружении пятерых гигантов, похожих скорее на железных носорогов, нежели на людей, не спеша шел к повергнутым старейшинам берсерков. На расстоянии шага он остановился от них, и его глаза полные ума изучая, разглядывали старого воеводу.

Несколько минут он рассматривал своих поверженных противников, а потом жестом, что-то показал своим подчиненным, которые были, не так велики, как гиганты, и одеты в легкую кожаную броню с луками наперевес. Воины в легкой броне подняли с колен бородатых старцев, и повели прочь, от своего предводителя. Он же не торопясь продолжил дальше идти по городу.

Предводитель так беззаботно шел по захваченным улицам, что все это больше походило на прогулку, нежели на победный марш. Воин вдруг остановился. Странный запах достиг его обоняния. Этот запах почему то заставил его задуматься.

Воин осматривался вокруг. Пытаясь найти источник зловредной вони, который становился все отчетливее, он все ближе подходил к каменному сооружению, по всей видимости, являющейся ратушей города. В сопровождении свиты воин вошел внутрь.

Внутри было достаточно светло, несмотря на архитектуру сооружения. Предводитель жестом указал на груду скамей, и столов, под которыми едва были различимы ворота, уводящие, куда-то вниз.

Запах становился все сильнее. Воин в сопровождении двух даргетов, так называли этих закованных в латы титанов, спустился вниз. Вонь, что разносилась по всему подземелью, смешавшись с запахом горящих факелов, вызывала тошноту.

Кровавые кусочки покрывали все подземелье. На потолке, на стенах, все было покрыто слоем кровяного месива, и кусочками плоти. Ничего не говорило о том, что здесь совсем недавно были тысячи человек, женщин и детей.

Глаза воина расширились, лишь он предположил, что здесь произошло. Кровавая жижа, которая покрывала все в подземелье, была совсем недавно женщинами и детьми. Это предводитель понял по остаткам одежды, что с трудом различалась среди этого месива.

Воин прошел дальше вглубь подземелья, свет факелов тускло, но обрисовывал окружение. Пройдя еще порядка тридцати метров он остановился. Жестом указывая своим подчиненным последовать его примеру и приготовиться.

Даргеты приняли боевую стойку. У них тоже возникал вопрос, что же за взрыв или зверь мог сотворить такое, но пока что ответов не было ни у кого.

Командир же, уже разглядел в тусклом свете не менее величавую фигуру незнакомца, который точно не относился к его воинству. Более того, по кровавому оттенку всего его тела он больше походил на демона, точь в точь как его изображают в древних книгах.

На тихие расчетливые шаги, существо обернулось. Хладнокровный предводитель неожиданно вздрогнул. Наверное, впервые в своей жизни, он ощутил испуг. Перед ним стоял человек. Человек, который когда-то был лучшим воином, и который, защищая своих братьев и сестер, жертвовал своей жизнью ради них.

Тусклый свет мешал хорошо разглядеть фигуру. С каждым моментом удивление и интерес все отчетливее отображался на лице вожака кочевников. А видел он странную картину.

Желтые глаза с черными точками, пустым взглядом смотрели на него. Слегка разинутая пасть с кривыми, вместо зубов, шипами, слегка шевелились, перемалывая остатки пищи.

Чудовище посмотрело на свою руку, с таким одновременно задумчивым и глупым видом, что вызывало сожаление больше чем отвращение. Существо изучало свою конечность, словно та, была загадкой всего мира, и оно дерзнуло ее разгадать.

Не выдержав напряжения, и разом решив прервать все это, один из даргетов бросился к монстру, желая прикончить его на месте, и хоть немного успокоить расшатанные нервы.

Но на шаги гиганта монстр отреагировал по-своему. Его пустые желтые глаза уставились на приближающуюся фигуру, которая уверенно приближалась к нему, и уже замахивалась нанести удар.

Чудовище опустило руку, и отдалось созерцанию приближающегося к нему бронированного великана.

Мечтатели и мудрецы не смотрели так на объекты своих созерцаний, как смотрело на даргета сейчас это чудовище. Как истинный ценитель движущихся даргетов, монстр подмечал каждую деталь движения этого объекта. Как он приближается к нему. Как грациозно и величаво замахивается огромной палицей с шипами. Как наносит удар, от которого тело даргета содрогается само, и груда металла, покрывающая великана, подается за ним. Как шипы пронзают тело какой-то фигуры отдаленно напоминающей человека, на половину впиваются в него и застревают. А несколько шипов которые прошли вскользь, вспарывают кожу берсерка оставляя зияющие раны, но раны на удивление не кровоточат, а более того сами по себе начинают сходиться и срастаться. Как фигура последнего от удара улетает во тьму неосвещенного факелами угла.

Гигант был доволен собой, его палица не подвела его и сейчас. Он сразил монстра одним ударом. И хоть палица и выскользнула из его рук, но она не омрачила его победу. Довольный он обернулся к своему командиру, ожидая, что тот оценит поступок.

Однако похвалы он так и не дождался. Из тьмы молниеносно показалась рука. Мощная ладонь твари стрелой метнулась к шлему. Она размозжила бы череп своего противника, но встретив сопротивление толстого металла, отскочила, нанося урон себе и приличный оглушающий удар даргету.

На секунду даргет лишился сознания. Вторая рука также быстро метнулась к противнику, зацепившись за шипастый выступ его брони. Она словно вытащила из тьмы своего хозяина, притянув к тому, за что зацепилась.

Желтые с черными крапинами глаза светились чистейшей яростью, а пасть монстра словно обросла новыми зубами.

Эта же самая пасть рванулась к голове жертвы, несколько раз безуспешно пытаясь прокусить толстую броню шлема, но каждый раз сыпля градом своих обломанных клыков.

Взамен обломанных, как по приказу появлялся ряд новых, но немного отличающихся от предыдущих. С каждым разом они ломались все реже, и реже до момента, когда очередные не пронзили все-таки толстую броню шлема.

Мертвой хваткой челюсти впились в металл, не причиняя вреда гиганту, однако обдавая его изрядной волной холодного ужаса и утробной вони монстра.

Даргет был уверен в своей безопасности. Крепкая броня защищала его, хоть монстр и прокусил ее, но до него он пока не добрался. Однако все решилось мгновенно.

Другая свободная рука твари, проскользнула в щель между броней и шлемом, и захватив последний изнутри, со всей силой рванула на себя.

Прозвучал хруст. Безжизненное тело даргета обмякло и повисло на руках монстра. Но остервеневший берсерк рвался дальше, пытаясь добраться до тела. Несколько мощных рывков с трудом, но все-таки оторвали шлем вместе с головой от несчастного.

Кровавый фонтан устремился в потолок, а пасть бросилась жадно лакать и прихлебывать из питательного источника, как заблудший путник нашедший родник.

Вожак, кратким жестом, приказал оставшемуся даргету бежать, и сам, находясь в некотором шоке от увиденного направился к выходу.

Первые несколько шагов спиной, а потом, убедившись, что монстр пока, что ими не заинтересован, повернулся и что есть сил, побежал к выходу из подземелья. Криком подгоняя солдата, который хоть казалось на свой громадный рост будет неуклюж, однако не уступал своему командиру.

В это время тварь пыталась выгрызть лакомство из брони, но та не поддавалась. Краем глаза он увидел удаляющиеся фигуры, которые скрылись в проходе на поверхность, и бросив добычу, чудовище молнией кинулось им в след.

Командир и его подчиненный как ошпаренные выскочили в холл ратуши, где их ожидали еще три даргета. Криком на непонятном языке, предводитель приказал всем как можно быстрее покинуть стены здания. Озадаченные, но обязанные исполнить приказ воины последовали за командиром.

Старший действительно оправдывал свой статус командира. Потеряв своего опытного воина, он понял, что противник его не так прост, и следует сменить поле боя, дабы не проиграть битву совсем, а уверенность в решении подкрепляла неизвестная сила в лице твари.

Великаны были в недоумении, от чего они бегут, и зачем им опытным закаленными боями воякам, в тяжелой не пробиваемой броне, куда-то убегать, да и от кого. Тот гигант, что видел погибель своего собрата, понимал, от кого они бегут и своим примером задавал темп.

Командующий восхищенный или испуганный мощью существа понял, что даже несколько его воинов не справятся с ним, слишком колоссальна сила этого противника. Только серьезное превосходство могло гарантировать победу.

Выбегая из ратуши, предводитель кричал и отдавал команды, своим людям, которые те беспрекословно выполняли. На его крики бегом к нему сбежались полсотни даргетов. Кто-то нес цепи, кто то, вооружившись молотами, усердно вколачивал в землю металлические штыри, к которым крепились эти же цепи.

Приказ был ясен. Даргеты окружали ратушу и мощными цепями отрезали пути отхода невиданному им пока противнику. К зданию со всего города сходились все больше великанов. Около пяти сотен их было рассеяно по всему городу и около сотни, что услышали своего командира, стремились к нему. Плотным кольцом, чтобы никто не проскользнул, они оцепили выход из ратуши, и монстр не заставил себя долго ждать.

Остервеневший, зверь выскочил наружу. Дневной свет осветил его ужасный лик. Железные носороги, да и все остальные, едва показалась тварь, чуть не ахнули от увиденного.

Монстр, что под стать им ростом, но без брони и весь в кровавых пятнах, с едкими желтыми глазами, в которых плавали словно разбросанные черные бусины, или словно капли дегтя в ярко желтом масле. С разинутой пастью и сотнями иглоподобных зубов, но не уступающих теперь по крепости самому крепкому металлу.

Монстр смотрел на них с яростью и жаждой, жаждой крови. Чудовище не побоялось толпы, напротив, словно подстегнутый таким обилием пищи, он рванулся к первой ближайшей жертве. Вцепившись в него, он повалил бедолагу на землю.

Плотная цепочка воинов в латах рассыпалась, их одолела паника, и они побежали от угрозы, спасая свои жизни самым простым и проверенным веками способом, бегством.

Откуда непонятно брались силы у чудовища, если изначально он не мог даже оцарапать толстую броню гигантов, теперь же отрывал от нее куски, обнажая для себя содержимое.

Ужасные руки берсерка украшали или безобразили острые когти, с помощью их он так уверенно вскрывал доспехи великанов, что казалось, как будто не тяжелые латы покрывают бойцов, а тканевые балахоны.

Воевода кричал все громче, приказом останавливая беглецов. От знакомого голоса к ним возвращался рассудок и чувство долга, а вместе с ним и горечь от постыдного поступка, но все еще можно было исправить.

Когтистая рука вскрыла доспех, один рывок, и сильная конечность вырвала из тела даргета, часть внутренних органов, и сердце, обездвижив его навсегда. Кровь от раздавленных органов обрызгала тварь, и ярость его еще сильнее разгорелась в нем.

Следуя приказам, даргеты теснили врага, не давая ему разгуляться, но сильные удары сыпались на них в ответ, ставя под сомнение успешность их попыток. Теперь окрепшие когти монстра, обрели немыслимую твердость и смертоносность. Одним ударом эти орудия рассекали броню, оставляя глубокие борозды, не доставая либо частично раня тела.

Командир поражался мощью противника. Почему старейшины не выпустили тварь раньше, когда еще не все было потеряно. Но позже он понял, что они и сами не меньше его были удивлены этим появлением существа, лишь отдаленно напоминающим их именитого стража.

В это время, уже несколько истерзанных трупов лежали у ног чудовища, но и наступление их собратьев не оставалось безуспешным. Под руководством своего командира воины носороги уже держали плотное кольцо, которое стальной петлей сдавливало тварь, не позволяя умножать смерти.

Цепи падали на берсерка и стесняли его все сильнее. Монстр же реагировал только тем, что пуще злился, и мышцы его словно росли от этого и каменели.

Что-то немыслимое происходило с Ракхали. Чем сильнее затягивалась петля, тем сильнее он становился.

Наступила секундная тишина. Ее нарушили несколько цепей парящих в воздухе и приземляющихся на свирепую тварь. Обвивая его они, стягивались все плотнее и плотнее.

Вот монстр уже не мог двигаться, и уже почти был скован и обездвижен, но в упрек кузнецам цепи лопнули и берсерк снова освободился. Несколько мощных и очень быстрых ударов прошибали крепкую броню, искажая ее и лишая жизни ее носителей, ошибка кузнецов обошлась дорого.

Если бы сейчас монстр встретил в подземелье гиганта, он бы разделался с ним как с ребенком, подобно тем тысячам несчастных детей, которых погубил ранее.

Старший кричал отчетливо и резко, и в отражении его слов, несколько новых цепей потолще или так просто казалось, змеей направились к медленно распадающемуся кольцу гигантов. Еще один точный приказ и ситуация снова выровнялась в пользу кочевников.

Вновь плотная петля бронированных носорогов окрутила существо цепями. Возможно и эти цепи были бы порваны монстром, но он хоть и крепчал, однако достиг того предела когда без подпитки начал слабеть.

Все больше и больше цепей обвивали Ракхали, и наступил момент, когда он полностью был обездвижен укутанный и обвитый как в кокон.

Пара десятков гигантов пали от рук монстра, и этот вид очень встревожил старейшину главу армии, и отца командира. Он долго смотрел на монстра с печалью осознавая, что эту кровавую резню устроил лишь он один и если бы его не остановили, то он продолжил бы убивать пока совсем не уничтожил бы все живое в пределах видимости.

Старец отозвал своего сына. Что-то на непонятном языке, он говорил ему негромко, но суть была такова:

– Город проклят сын, и нам он не нужен, но демон должен умереть. Это твое испытание сын, и твой долг перед всем живым, долг перед предками.

Больше старец ничего не говорил, он еще раз взглянул на монстра, который начинал успокаиваться скованный путами. Взглянул с истинным сожалением на того, кто раньше был человеком и ушел.

Воин, поклонился своему отцу. Он ни слова не сказал в ответ, просто молча принял сказанное и направился к своему отряду. Некоторое время он, что-то объяснял им и в завершении показал на тварь, которая смотрела на него отрешенным не присутствующим взглядом, не моргая своими ужасными глазами.

***

Армия покидала город. Никто больше не был тронут из оставшихся. Берсерки старейшины гневно смотрели им вслед, и проклинали того, кто пожрал их будущее, того кто пожрал их детей, того кто носил имя Ракхали, и желали ему лишь одного, мучительной и долгой смерти.

Ачиро. Именно так звали молодого воеводу, именно это имя восхваляли воины кочевники. И в очередной раз он оправдал их ожидания и надежды. Но Ачиро не думал о славе, что сулила ему эта победа. Он никогда не стремился к почитанию и славе. Его отец вовремя убил в нем гордыню, которая возникала у всех правящих особ. Ачиро думал лишь об одном. Не переставая, он искал ответ на единственный вопрос. Как убить это существо?

Что могло принести смерть для этого монстра, что могло лишить его жизни? Это было непросто, и торопиться в решениях он себе не позволял. Ни себе, не своему карательному отряду.

Ачиро объяснил, что лишний удар нанесенный монстру лишь продлит его ярость, которая спадала очень долго, собственно именно ярость не позволяла плоти Ракхали получать смертельные раны. Это была не простая загадка, а все непростые загадки требуют времени. Очень много времени.

Несколько недель Ачиро искал решение. Все свои дела и обязанности он переложил на своих приближенных. Воевать было пока не с кем, самый главный враг был повержен, а остальные не решались объявить кочевникам войну. Чего то серьезного не предвиделось и Ачиро без зазрений совести поручил правление младшему брату.

Кровавые картины смертей его подчиненных перемешивались с мыслями и окрашивали лицо Ачиро в серый почти черный тон горя. Воевода хорошо знал погибших, он вырос с ними в одном строю на одном поле боя, периодически меняющегося, как и их когда то юный лица.

Он знал их как своих братьев. Вместе с матерями он оплакивал гибель сынов, но по своему. Не проронив ни слезы, но сгорая от скорби. Горечь утраты ни когда бы ни прекратилась и более того стала бы еще болезненней, если бы виновник продолжал жить.

Ачиро выжидал. Выжидал, когда угаснет ярость монстра, делающая его неуязвимым, и может быть тогда, собратья будут отомщены, но этого не происходило.

Воевода мог только предполагать, а его предположения очень часто подтверждались. А предположил он то, что присутствие других людей поддерживает его гнев. Решение было странным и рискованным но, воевода все-таки принял его. Оставить монстра наедине с самим собой.

Это было бы глупо бросить врага в надежде, что он умрет сам, но Ачиро не слыл глупцом. Он преследовал иную цель, понятную только ему. Однако привычка иметь запасной вариант вынудила его, оставить наблюдающего, одного человека. Самого опытного разведчика и самого неуловимого и тихого убийцу, который был в его армии.

Преклонного возраста тельце, которое всем видом выражало дряхлость своего обладателя, отнюдь не было таковым. Если верить тем историям, которые о нем ходили. То Викон являлся самым искусным мастером своего дела.

Ачиро учитывал и даже то, что если чудовище не видит никого, оно, вероятно, может чувствовать. По запаху или по звукам присутствие стража и поэтому выбрал именно Викона, который мастерски умел исчезать перед носом самых чутких врагов. Поговаривали даже, что Викон без труда мог растворяться в воздухе и по ветру переноситься целым и невредимым в другое место. Но доказательств тому не было, а сам Викон всегда отшучивался по этому поводу и поэтому никто на самом деле не знал, так ли это.

Сам же молодой воевода отправился в Асанель. В столицу своего славного народа. Ачиро решил, что время, на которое он оставит тварь, лучше посвятить накопившимся делам, тем более что братец чутка сплошал, и нужно было вызволять младшего. Иначе прелюдная порка, которую соизволил назначить ему их отец, могла сильно испортить репутацию.

Оставшись наедине с самим собой, и со своими мыслями, тварь все больше осознавала, что она все-таки человек, и сознание Ракхали пыталось получить контроль обратно, но напрасно.

Та горечь, которая разрывала его изнутри, каждый раз выбивала его из тела, лишь чуть-чуть он приходил в себя. Ракхали кричал, рыдал, рвал на себе волосы и одежду, падал на колени и с криками, что он сожалеет, срывал себе голос и повторял все вновь и вновь, но этого никто не слышал. Даже тщательно наблюдающий Викон этого не заметил, да и не смог бы, потому что все это происходило в сознании берсерка.

Тело совсем перестало слушаться Ракхали. Оно словно начало жить своей отдельной жизнью, отдельно от хозяина, с которым у него было очень великое прошлое и очень неприятное настоящее.

Как в клетке Ракхали был заточен в своем же теле. Но не только это ужасало его. Ужас охватывал берсерка и потому, что он был здесь не один, в его собственном теле был заточен вместе с ним или точнее хозяйничал еще кто то, а если быть совсем точным то это был он сам, его темная сторона, которая отделилась от него и поглощала берсерка.

С каждым днем, с каждым часом, часть того, что осталось от берсерка, растворялась в тени его темной копии. Осознавая это, Ракхали приходил в ужас и пытался с этим бороться, но это было бесполезно. Тьму можно рассеять лишь светом, которого не было у Ракхали никогда, а тем более, сейчас.

Спустя пару недель берсерк смирился. Теперь он хотел лишь одного, умереть.

***

Ачиро пришел на рассвете. Прошло уже четыре недели, спустя как он оставил тварь, скованную в цепях, надеясь, что когда он вернется перед ним все-таки, окажется человек, но этого не произошло. Ужасающая морда монстра не страшила больше воеводу, она вызывала у него больше грусть и печаль, чем страх.

Со вздохом поражения, которые редко были у воеводы, он присел на камень напротив твари. Он еще раз осмотрел закованное в цепи существо, накрепко привязанное к каменному столбу. Неизвестно откуда появился этот камень среди болот, и когда.

Именно в болота Ачиро привез монстра. Здесь вдали от всего живого он считал, будет быстрее, покончить с ним. А труп или то, что останется, утопить.

Колдуны рано или поздно узнают о монстре и пожелают завладеть его останками, а этого нельзя было допустить. Но не только поэтому Ачиро привел его сюда.

Этот камень, несмотря на то, что был в шатающихся болотах, был необычайно устойчив. Это успели проверить все кто знал о чудо камне. Проверяли это и его старшие собратья. Человеку свойственно любопытство, и именно оно, заставило потопить не пару десятков лошадей в этих болотах, пытавшихся вытащить камень.

Все считали что если камень удастся вытащить, то они раскроют его тайну и обретут силу. Но какую силу, и какую тайну, этого так никто и не узнал.

И вот сейчас устойчивость этого камня возвращала долг за потопленных животных.

***

Ачиро пристально вглядывался в каждую деталь тела монстра, но поскольку больше половины его тела скрывали цепи, он мог разглядеть только чудовищную морду, и некоторые части тела, не прикрытые оковами.

Ачиро задумался так глубоко, что воспоминаниями дошел до самого детства, до того момента, когда его наряду с другими мальчиками учили стрелять из лука в примерно похожие манекены, но те манекены в отличие от этого, были просто деревянными куклами, да и выглядели посимпатичнее.

Вдруг мысли молодого полководца прервал едва слышимый голос.

– Убей меня…

От удивления Ачиро встал и, пытаясь понять, что происходит, сделал шаг в сторону монстра, но остановился, как только вспомнил, что он делает.

– Убей меня… прошу… я больше не могу … она разрывает меня…

Все было бы напрасно, если бы полководец не понимал речь берсерка, но его учили многому, в том числе и языку врага.

Ачиро хотел было полюбопытствовать, кто терзает монстра, но другая более важная мысль прогнала так и не озвученный вопрос. Немного мешкая, воевода оглядывался и искал Викона, наконец, застав его с такими же большими от удивления глазами, как и у всего его карательного отряда, он жестом дал ему приказ.

Единственный раз в жизни застигнутый врасплох, ассасин растерялся, но мгновенно вернул себя в прежнее состояние. Молнией его рука схватилась за мирно покоящийся метательный нож на его поясе, и вот спустя мгновение нож летел в сторону монстра.

Краткий звонкий звук прервал тишину. Нож отскочил от толстого металлического звена цепи и улетел, в бурую жижу.

Удивленный не меньше других и слегка расстроенный своим промахом, Викон еще раз быстрее предыдущего повторил тоже самое, но с другим ножом на своем поясе. Очередной должен был исправить омраченное положение ассасина. Нож молнией летел в шею твари, но также как и свой собрат, встретив сопротивление, отскочил.

В этот раз нож отскочил не от оков, а от тела монстра. Словно оно за эти несколько недель уже успело превратиться в камень.

Удивление исчезло с лица Ачиро, даже то, что берсерк пришел в себя ничего не изменило. Тварь же по-своему отреагировала на такой жест. Вены на шее вздулись и чуть не лопнули, так показалось окружающим. А широко открытые глаза, выискивающие противника, вновь застилала желтизна. Цепи затрещали и заскрипели, как в первый раз, когда даргеты окутывали ими берсерка.