Текст книги "Проклятый город"

Ольга Викторовна была умной женщиной, раз сумела довести до победного финала заведомо безнадежный заговор Москвиной. Вероятно, она искренне верила, что чувственное влечение рано или поздно перерастет если не в любовь, то в стойкую привязанность и ей удастся, залатав нанесенную жизнью пробоину, вновь создать образцово-показательную семью. Офицер Морского корпуса – далеко не худший и к тому же знакомый вариант супруга-благодетеля. А раз уж не срослось так, то почему бы не урвать с поганой овцы хоть шерсти клок, коль скоро ее все равно сволокут на бойню? Целесообразно, и даже очень...

Луч фонаря выхватил из мрака распахнутые цеховые ворота и метнувшуюся от них фигуру пловца. Облава устроена с умом, и сейчас все загонщики получили уведомление, что добыча обнаружена.

– М-да-а-а... «Многие уходят стричь овец, а приходят остриженными сами», – пробурчал Юрий Афанасьевич, испытывая к посланным на его поимку полицейским нечто вроде жалости.

Выключив фонарь, он проскочил ворота под самым потолком и резко взял вверх, пытаясь не врезаться в гигантские агрегаты с многочисленными валами, прессами, открытыми цепными передачами, расположение которых помнил довольно смутно. Оставленный на стреме коп врубил сразу три фонаря – один на шлеме и два на плечах. Радов мысленно поблагодарил его за заботу – будучи шаркменом, он все же не любил «слепого» плавания, – обогнул массивную подвеску козлового крана и стремительно пошел вниз. Используя вместо прикрытия длинный широкий конвейер с застывшими над ним прессовальными арками, прошел над самым дном и, уловив едва заметное шевеление прямо по курсу, перешел на форсированный режим стиля аларм-блиц. Подгадить ему могло теперь только случайное попадание из игольника, хотя сам бы он не стал попусту тратить время на стрельбу в подобных условиях.

Лучи фонарей метнулись вправо, влево, снова поймали Радова, под собой он увидел копошение множества белесых нитей и, стиснув зубы, запретил себе думать о том, что произойдет, если впереди окажется еще одна цианея. А может, и не цианея, и даже наверняка не она, ибо твари, выведенные в подводных лабораториях ихтиандров, столь сильно отличались от взятых в качестве исходного материала существ, что называть их следовало как-то по-другому, но с непременным добавлением к новому имени определения terrible или ugly[13]13
  Ужасный (англ.).


[Закрыть].

По счастью, ещё одной цианеи или отдаленного ее родича близко не было, и в конце светового тоннеля, пробуравившего тьму едва не до дальнего торца цеха, Радов свечкой пошел вверх. Взмыв под крышу трехэтажного корпуса, он уже решил было, что затея не удалась и придется попотеть, отрываясь от настырного преследователя и его сотоварищей, чьи фонари уже засияли вдалеке, подобно звездам в ночном небе, когда из гидрофона послышался похожий на радиопомехи треск.

– Господи боже мой! Ну не является ли наша жизнь гигантским театром абсурда? Неделю назад я дрался плечом к плечу с этими парнями, а сейчас сдал их какой-то безмозглой, вечно голодной и весьма восприимчивой к свету мрази, – пробормотал Юрий Афанасьевич, когда свет фонарей его преследователей бестолково запрыгал по стенам и полу цеха, вырывая из тьмы тысячи извивающихся полупрозрачных нитей. Поднявшись со дна, они некоторое время клубились, вспухая и опадая, словно растрепанные ветром волосы, а затем разом начали сплетаться в кокон, центром которого был уже не различимый глазом полицейский. Представив, как выделенная стрекательными нитями кислота разъедает резину гидрокостюма, Радов поморщился, и у него даже мелькнула шальная мысль предупредить своих недругов о грозящей им опасности, но здравый смысл возобладал над столь несвоевременным проявлением благородства.

Он помедлил еще минуты две, вглядываясь в группу преследователей, потом выскользнул в устроенное под коньком кровли окно и, сориентировавшись по компасу, поплыл на северо-запад. Туда, где в новом убежище уже должны были поджидать его Тертый, Ворона, Гвоздь и остальные ребята, вместе с до смерти перепуганной миссис. Пархест.

Глава 5
ЕВА ВО ПЛОТИ

Крепость и красота – одежда ее, и весело смотрит она на будущее. Уста свои открывает с мудростию, и кроткое наставление на языке ее.

Екклесиаст. Глава 31.25, 26

1

Встретившись с мисс Вайдегрен в холле «Виктории», Снегин пригласил ее посетить «Итальянское кафе», где прилично кормили и с террасы которого открывался недурной вид на храм Воскресения Христова и затопленную часть города за Обводным каналом. Место, на его взгляд, было подходящее – неподалеку от отеля народу, во всяком случае днем, немного, в меру экзотики и такое обилие полицейских вокруг, что можно не опасаться скандалов и дебошей подвыпившего хулиганья или не поделивших сферы влияния рэкетиров.

Двинувшись к кафе по набережной Обводного, они не говорили о делах: занятая своими мыслями Эвелина Вайдегрен делала вид, будто с любопытством глазеет по сторонам, а Игорь Дмитриевич, всю жизнь проведший в Санкт-Петербурге и прекрасно знавший родной город, рассказывал об изменениях, произошедших здесь после катастрофы 2019 года. Промышленный некогда район, занимавший территорию от Обводного канала до Благодатной улицы, на его глазах превратился в наиболее престижную, дорогую и комфортабельную часть города. Отсюда были убраны Балтийский и Варшавский вокзалы, заводы «Красный треугольник», «Вагонмаш» и «Холодильник», Трамвайный парк, Бадаевские склады, Электродепо, Молокозавод и другие предприятия, едва влачившие свое жалкое существование до затопления города. На их месте, кроме «Хилтона», были построены отели «Виктория» и «Плавучий остров»; возведены «Новый Пассаж» и «Большой Гостиный двор». Двадцати-тридцатиэтажные здания, в стиле спейс-модерн, строились финскими, итальянскими и турецкими рабочими для служащих совместных фирм, зеленые зоны возникли на месте бывших Митрофаньевского и Новодевичьего кладбищ. Салоны автосервиса и бытовых услуг вырастали один за другим чуть не через каждые тысячу метров. Здесь же открылись представительства многих зарубежных компаний, пожелавших вложить свои капиталы в развитие Свобод ной Зоны...

– Вы, мистер Снегин, кажется, не столько радуетесь произошедшим в вашем городе переменам, сколько скорбите о них, – заметила мисс Вайдегрен, опровергая тем самым сложившееся у Игоря Дмитриевича мнение о том, что он попусту набивает мозоли на языке.

Оказывается, она слушала его внимательно и сразу уловила то, что он вовсе не собирался выставлять напоказ. Умение слушать и слышать – это поистине дар божий, ибо большинство людей предпочитают внимать самим себе, пропуская сказанное собеседником мимо ушей. Зачем прислушиваться к словам того, кто априори ничего дельного сказать не может?

– Не скорблю, а печалюсь. В городе теперь не отыщешь ни одной русской вывески, обитатели его говорят по-английски лучше, чем на родном языке, и из сударынь, барышень, дам и господ как-то незаметно превратились в мистеров, мисс и миссис.

– Вполне европейский город, насколько я могу судить. Мне здесь нравится, – сообщила Эвелина Вайдегрен, и Снегин подумал, что поторопился причислить ее к тем, кто умеет не только слушать, но и слышать.

– Вполне американский, или, на худой конец, евро-американский, хотите вы сказать? Это-то меня и печалит.

– Вам не нравятся американские города? Вы, как это называется... славянофил?

– Я русский человек, сударыня! – сказал Игорь Дмитриевич, делая ударение на последнем слове и, видя, что Эвелина то ли в самом деле не понимает его, то ли не желает понимать, добавил: – А вот и обещанное «Итальянское кафе». У нас есть рестораны, кафе и дома терпимости на любой вкус: немецкие, голландские, китайские, корейские, турецкие, узбекские и даже русские. Последние, разумеется, для особо богатых иностранцев.

– Я вижу, вы не слишком жалуете нас, мистер Снегин. А комплименты в адрес родного города воспринимаете, как высыпанную на рану соль.

– Если бы в Бостоне русский стал вторым, а то и первым языком, и мои соотечественники, скупив его на корню и перестроив по своему вкусу, восторгались потом результатами содеянного, вас бы, вероятно, это тоже не слишком радовало.

– А у ваших соотечественников остался свой вкус? – с невинным выражением лица поинтересовалась мисс Вайдегрен, и Снегин решил, что миссис она уж точно никогда не станет.

Они вошли в кафе и заняли столик, с которого хорошо была видна гладь Финского залива с крышами затопленных домов. На ближайшую из них опускался грузовой геликоптер, катера и аквабасы скользили по темной воде, подступавшей к краю набережной, но сквозь двойные стекла гул двигателей был почти не слышен. Кондиционеры поддерживали в зале приятную прохладу, дымоуловители исправно удаляли запах табака, и Снегин достал сигареты, вопросительно покосившись на мисс Вайдегрен.

– Курите и рассказывайте, что вам удалось сделать за сутки, – разрешила та, впервые проявляя признаки нетерпения.

– С удовольствием. Но, может быть, прежде вы скажете мне, где успели побывать и какими новыми сведениями разжились? – предложил Игорь Дмитриевич, с удивлением обнаружив, что несмотря на присущее Эвелине ехидство, чувствует себя в ее обществе непринужденно, и возникшая между ними поначалу напряженность, неизбежная при встрече незнакомых людей, растаяла с поразительной быстротой. «Ах да, она же социопсихолог, – вспомнил он, – и, стало быть, знает какие-то практические приемы, помогающие преодолевать отчуждение и устанавливать необходимые контакты в мгновение ока».

– Извольте, – легко согласилась мисс Вайдегрен. – Я переговорила с представителем администрации Маринленда, полицейским по фамилии Крапушин, и мужем Эвридики. Администрация подтверждает чудовищную чушь, опубликованную вашими газетами, и настоятельно рекомендует со всеми вопросами обращаться в полицию. Видеозапись, на которой зафиксировано бегство Рики с террористами, приобщена к материалам расследования, копии ее у них нет, и добавить к вышесказанному им нечего. Инспектор Крапушин информировал меня, что видеозапись, как и все сведения, относящиеся к налету на Первый филиал МЦИМа, не подлежит обнародованию и не может быть продемонстрирована мне, несмотря на родственные узы, связывающие меня с «соучастницей преступления». Вопросы и жалобы, если таковые возникнут, я должна адресовать начальнику седьмого полицейского управления Санкт-Петербурга, – Эвелина заглянула в записную книжку, – Андрею Авдеевичу Сиротюку.

– Плохо! Из этой разжиревшей на мцимовских харчах жабы много не вытянуть. Редкостный гад и интересы своих кормильцев будет защищать до последней капли сала, – с отвращением прокомментировал ее слова Игорь Дмитриевич. – Куплен давно и, к сожалению, весьма расторопен в услужении. Ну, а мистер Пархест?

– Потрясён и подавлен. Оскорблен в лучших чувствах. Просит не мучить его и оставить в покое. При упоминании о сбежавшей жене у него поднимается давление и начинается аритмия.

– А наркотики? – задал Игорь Дмитриевич вопрос, занимавший его, пожалуй, больше всего.

– Чтоб мне прожить остаток дней с моим бывшим мужем, если Уиллард не подсунул их в Рикины веши! – с яростью процедила мисс Вайдегрен. – Сестра никогда не употребляла эту гадость! Все это подстроено, с тем чтобы подставить ее и заткнуть ей рот! Она что-то узнала о нем, и он решил избавиться от нее, наняв каких-то подонков...

– Тс-с-с, – Снегин приложил палец к губам и протянул Эвелине рюмку водки, заказанной для себя, любимого. – Выпейте и пожуйте чего-нибудь. Теперь мой черед рассказывать...

Сегодняшний день оказался не столь продуктивен, как вчерашний, однако то, что налет на Первый филиал МЦИМа совершен курсантами Морского корпуса во главе с инструктором-наставником по кличке Четырехпалый, косвенно подтверждало сложившуюся в снегинской голове картину. По крайней мере, выглядела она куда более правдоподобной, чем версия мисс Вайдегрен о похищении Эвридики нанятыми ее мужем людьми. Подстроить «несчастный случай» собственной жене было несравнимо проще, чем прибегать к помощи посторонних. Что же касается совпадения, в результате чего пути миссис Пархест и группы Четырехпалого пересеклись, то его следовало признать счастливым и, ежели мисс Вайдегрен верующая, возблагодарить Бога за заботу о сестре.

– Во-первых, не называйте ее при мне миссис Пархест! – вскинулась Эвелина, гневно сверкнув глазами на собеседника. – Во-вторых, я лично не вижу ничего хорошего в том, что Рика попала в руки злоумышленников. В-третьих, сдается мне, вас ввели в заблуждение газетные статьи, целью которых было оклеветать мою сестру и пустить нас по ложному следу. И, наконец, в-четвертых, МЦИМ, под который вы копаете столь долго и упорно, по наведенным мною справкам, занимается благородным делом, и мне бы не хотелось, чтобы похищение Эвридики было использовано вами для сведения старых счетов, так как это едва ли может облегчить ее поиски.

Игорь Дмитриевич с сомнением покосился на бутылку заказанного мисс Вайдегрен вермута и, не спрашивая позволения, снова плеснул в ее рюмку водки. Не забыв, естественно, и себя самого.

– Давайте-ка выпьем, закусим и постараемся рассуждать здраво, отбросив в сторону эмоции. Из того, что вы сказали, более или менее соответствует истине только то, что вашу сестру оклеветали – подставили, дабы заткнуть ей рот и так или иначе избавиться от нее, раз уж затея с убийством провалилась. Попробуйте эти толстые макароны, они начинены рубленой говядиной и грибами. Телятину здесь варят в молоке, и она тоже недурна. Водку хорошо закусывать зеленой фасолью, а вот салат нынче переперчен. Несмотря на непроизносимые названия блюд, они вполне съедобны. Расслабьтесь, вам пришлось здорово поволноваться и побегать, а это, поверьте, не способствует плодотворной мозговой деятельности.

Рекомендуя подкрепляться и давая лестные характеристики стоящим перед мисс Вайдегрен блюдам, сам Снегин, вместо того чтобы закусывать, потянулся за новой сигаретой, чем вызвал на устах собеседницы невольную улыбку.

– Вы полагаете, я порю чушь с голодухи, а набив брюхо, резко поумнею?

– Так оно и произойдет, – самоуверенно подтвердил Игорь Дмитриевич. – Объективность приходит во время еды. Последуйте моему совету и сами в этом убедитесь. Вот этот овечий сыр, если не ошибаюсь, называется джункатта, а эти лепешки с тмином...

Он подождал, пока мисс Вайдегрен примется за еду, и продолжал:

– Какой смысл нанимать убийц, если муж имеет возможность прилепить внутри шлема жены кусочек хлебного мякиша, пропитанного нервно-паралитической дрянью типа глигина или инферкозы? В зависимости от концентрации ОВ смерть может наступить через полчаса или через час, а проведенное вскрытие не обнаружит никаких следов отравления. Сердечный приступ – что может быть проще и безобидней? Если бы не Четырехпалый с его командой, Эвридика была бы мертва и ни у кого не возникло бы подозрений – сердце, оно, знаете ли, и в бане, и в постели, и в кабинете начальника может остановиться.

Впрочем, я готов допустить, что действительно начал не с того, с чего следует. А начинать надобно с МЦИМа, который, как и мистер Пархест, тесно сотрудничает с компаниями: «Реслер», «Юнион констракшн», «Вест ойл» и «Билдинг ассошиэйтед». Именно на их средства, а вовсе не на ооновские подачки проводится большая часть исследований в лабораториях так называемого «Медицинского центра». Для охмурения международных комиссий в нем имеются клиники для убогих, но это лишь надводная часть айсберга. Подводная же занята сбором феноменов, людей-уникумов, способных решать в голове сложнейшие математические задачи и повторять слово в слово увиденную мельком страницу текста. МЦИМ коллекционирует предсказателей, прорицателей, ясновидящих, пирокинетиков, телепортеров, лозоходцев, словом, людей, обладающих всевозможными паранормальными способностями. Их изучают, а затем используют так, как это представляется руководству центра и его спонсорам наиболее выгодным.

– Не вижу в этом ничего предосудительного, – заметила мисс Вайдегрен, отрываясь от еды, которую поглощала с завидным аппетитом.

– Не отвлекайтесь и не перебивайте меня! – погрозил ей пальцем Игорь Дмитриевич. – Пока что я говорил о внешней стороне дела, но, раз вам так не терпится, перейдем к тому, что кроется за фасадом благотворительного заведения, существующего в основном на пожертвования богатых корпораций. Когда-нибудь я подробно расскажу вам, как используются природные мутанты-экстрасенсы и те, кого МЦИМ превратил в паралюдей: теле– и пирокинетики, гении психовоздействия на электронные системы и системы биологического происхождения, к каковым относятся, между прочим, и люди. Сейчас я не буду заострять на этом ваше внимание, чтобы не выглядеть в ваших глазах психом и злобным клеветником. Остановлюсь на фактах, публикация которых вызвала в свое время целую серию скандалов, не повлекших за собой закрытия Санкт-Петербургского МЦИМа потому лишь, что собранные полицией и газетчиками улики неизменно исчезали самым загадочным образом.

Снегин сделал многозначительную паузу и, убедившись, что Эвелина внимает ему с должным вниманием, спросил:

– Говорит вам что-нибудь имя Святослава Панчина? Нет? Тогда придется напомнить. Так звали полоумного художника, написавшего цикл холстов апокалипсического содержания, которые выставлялись в лучших музеях мира: в Эрмитаже, Центре современных искусств имени Жоржа Помпиду, в вашем «Метрополитен-музее», в Британском... Забыл, как его, ну, не суть важно. Припоминаете теперь? Вот и отлично. Творчество Святослава Панчина привлекло к себе внимание искусствоведов и журналистов с мировым именем, и один из них напечатал несколько статей, из которых следовало, что, дабы добиться от гениального безумца столь потрясающих полотен, его кололи глюциногенами, избивали, морили голодом, «вдохновляли» шокотерапией и другими не менее «гуманными» методами не кто иной, как сотрудники МЦИМа. Последние, понятное дело, выступили на страницах массовой печати с гневными опровержениями и призывами привлечь пасквилянта к суду. И привлекли. Благо Панчин скоропостижно скончался – не правда ли, странное совпадение? Однако судебная экспертиза потребовала осмотра трупа и вскрытия его, после проведения чего квалифицированная комиссия подтвердила, что несчастный художник в самом деле подвергался всевозможным истязаниям. И тут, как водится, начались чудеса. Журналист – виновник скандала – ни с того, ни с сего публично отрекся от своих статей, заявив, что не является их автором. Заключение медэкспертов было признано необъективным второй комиссией, труп художника по ошибке кремировали и т.д., и т.п...

– Припоминаю, я читала что-то о «русском Босхе», – вяло промямлила мисс Вайдегрен.

– Так, может, вы вспомните и об Александре Скрипове – математике «милостью божьей», способности коего проявились в сорок три года, после длительного «лечения» в одной из клиник питерского МЦИМа? Став лауреатом пяти или шести международных премий, он умер в сорок восемь лет. после чего были опубликованы скандальные репортажи, в которых покойный якобы сообщал, что дар его является результатом эксперимента, а сам он – единственным выжившим из сорока подопытных интеллектуалов, которые, оказавшись без работы и средств к существованию, согласились сотрудничать с МЦИМом.

Фамилии Рудов, Тавкелян, Анастасии вам ни о чем не говорят? Ну так сядьте сегодня вечером к компьютеру и пошарьте по библиотекам. Случаи на первый взгляд непохожие друг на друга, но некие параллели прослеживаются. И самое характерное заключается в том, что неизменно находились, как в истории с Панчиным, искусствоведы и психологи, оправдывавшие и одобрявшие методы МЦИМа. Тут и рассуждения о преимуществах короткой, но яркой жизни перед прозябанием посредственности, и вдохновенные гимны «интеллектуальному возрождению» взамен растительного существования, и оправдание эвтаназии[14]14
  Намеренное ускорение смерти или умерщвление неизлечимо больного с целью прекращения его страданий, от греческого «эо» – хорошо, «танатос» – смерть.


[Закрыть]... – придвинувший было к себе тарелку со столь милыми его сердцу фаршированными макаронами, Снегин в ярости оттолкнул ее и потянулся к графину с водкой.

– Я, помню, читала статьи о русских лозоходцах, находивших источники воды в самых немыслимых местах, – робко сказала мисс Вайдегрен, явно начавшая подумывать, что собеседник ее излишне возбужден и, усомнившись в справедливости данной им МЦИМу оценки, она, сама того не желая, нажала на его болевую точку.

– О лозоходцах, прорицателях и ясновидцах, выступавших под самыми разными псевдонимами, дабы не привлекать внимания к питерскому МЦИМу, – уточнил Снегин. – Крупным шрифтом газеты печатали об их выдающихся способностях, а мелким, через несколько лет, – о внезапной и преждевременной кончине. И только об одном они писали редко-редко, а написавши, извинялись и каялись. О том, что феномены эти, обладавшие от природы довольно слабыми паранормальными способностями, накачанные чудовищными дозами всевозможных метаболических и психостимулирующих препаратов, превращались в палатах клиник и лабораторий в диковинных монстров, мутантов, продолжительность жизни которых редко достигала шести-восьми лет...

Забыв о сидящей напротив Эвелине, Игорь Дмитриевич потянулся за салатом и, машинально ковыряя в нем вилкой, унесся мыслями далеко от МЦИМа, бывшего всего лишь следствием, проявлением некой изначально присущей человечеству болезни, не имевшей ничего общего с пресловутым первородным грехом и являвшейся адским сплавом равнодушия, трусости, злорадства, жадности и подлости. Сумасшедший художник под воздействием пыток мог, естественно, писать только страшные, душераздирающие картины, где царили кровь, мрак, огонь и смерть. Но они-то больше всего и возбуждали публику, их-то она и желала видеть, равнодушно проходя мимо гармоничных и прекрасных, возвышающих и облагораживающих душу полотен, создание которых требовало несравнимо большего таланта и мастерства, чем кошмары, порожденные больным воображением Панчина.

Ну как тут не вспомнить детскую сказку о мытарствах девушки, изо рта которой, когда она улыбалась, сыпались розы, а из глаз, когда плакала, катились жемчужины. Розам, ясное дело, ее родичи предпочитали жемчуга и колотили свое уникальное чадо почем зря. Но ведь жемчуг не едят, а розы они могли продавать с тем же успехом, на прокорм бы хватило...

– Мистер детектив, вы говорили столь горячо, что я готова уверовать в порочность вашего МЦИМа. Вернувшись в отель, я ознакомлюсь с перечисленными вами материалами, появлявшимися в периодических изданиях, однако не пора ли нам вспомнить о моей сестре? – с подчеркнутой вежливостью обратилась мисс Вайдегрен к Игорю Дмитриевичу, и тот с запоздалым раскаянием понял, что собеседница, умненько вычислив его слабость, подвела ему любимого конька и он не замедлил, взгромоздясь в седло, устремиться к цели, не разбирая дороги.

Худо ли, хорошо ли, но он заполнил предложенный ему тест, и бог с ним. А теперь и впрямь пора вернуться к исчезновению Эвридики и сообща решить, что могут они предпринять, дабы помочь бедной девушке, едва не убитой собственным мужем.

2

– Стало быть, по-твоему, господин Пархест связан с доставкой в питерский МЦИМ ментопрепаратов, психотрансферов и прочей пакости, необходимой для создания паралюдей? – уточнил Радов, приглаживая волосы, чтобы убедиться, не встали ли они у него дыбом.

– В разговоре с Птициным он не называл товар, который ждут в Санкт-Петербурге. Но когда я заглядывала в один из скопированных мной файлов, то наткнулась, на список зашифрованных буквами и цифрами клеточных стимуляторов. Их-то коды Уиллард и называл Птицину. А когда я спросила, для каких целей их поставляют в ваш город и какое отношение его разговор с Птициным имеет к «Билдинг ассошиэйтед», он посоветовал мне не лезть не в свое дело и не забивать себе голову чужими заботами.

– Я-ас-нень-ко... – протянул Юрий Афанасьевич, только теперь начиная понимать, чем объяснялась оперативность, проявленная питерскими копами в отыскании Укрывища и вербовке Конягиной. Из-за того, что он с ребятами вызволил Оторву, мцимовцы бы такой шухер не подняли. Но если они подозревают, что Эвридика разжилась компрометирующими их сведениями, – тогда все становится на свои места. Особенно если Пархест этот не какой-нибудь прыщ на ровном месте, а шишка, способная вывести на мцимовских заказчиков и спонсоров.

Сообщение Эвридики о том, что ее хотел убить собственный муж, не особенно поразило Радова и, начав расспрашивать молодую женщину о причине, послужившей толчком к покушению, он не подозревал, какие неприятные вести ему предстоит услышать. Хотя более проницательный человек уже после посещения Чернова начал бы догадываться: не в одной Оторве тут дело. Оторва – это так, мелочь, дающая повод изловить и заставить молчать Эвридику.

– И надо же нам было встретить ее на пути из проклятого филиала! – пробормотал Юрий Афанасьевич по-русски, после чего обратился к миссис Пархест на ее родном языке: – Надеюсь, ты не стерла скопированные файлы? Шантаж – неблаговидное занятие, но если с его помощью тебе удастся сохранить жизнь, вступив в переговоры с мужем...

– Я спрятала масс-диск с записями в черепаховую пудреницу, – безучастно ответила Эвридика, не поднимая на Радова глаз. – Однако не представляю, чем это мне поможет?

– Пока я тоже не представляю, но информация порой дороже денег. И, раз мистер Пархест пошел из-за нее на убийство жены, ему есть чего бояться. Как полагаешь, Сан Ваныч?

– Есть-то, оно, конешно, есть, – мягко отозвался старик, похожий на врубелевского «Пана» – лысенький, седенький, сухонький, с бледно-голубыми, пронзительными глазками. – Да что пользы слепому от красных зорь, а глухому – от соловьиного пения? Впрочем, диск надо добыть и ознакомиться с его содержанием. Тогда и видно будет, стоит порося выкармливать или сразу на мясо пустить.

– Угу, – сказал Радов, испытывая некоторое облегчение от одного только вида лысого мыслителя, призванного присматривать за сохранностью подводных коммуникаций.

После визита к Чернову и посещения логова Хитрого Яна на душе у него было на редкость пакостно. А радость по поводу того, что Эвридика вспомнила обстоятельства, предшествовавшие и сопутствовавшие произошедшему с ней «несчастному случаю», была омрачена пониманием того, что положение группы теперь еще хуже, чем ему представлялось. Ссориться с МЦИМом Юрию Афанасьевичу очень не хотелось, и решение вытащить из лап тамошних вивисекторов Оторву далось ему не без внутренней борьбы. До известной степени он отважился совершить набег на Первый филиал МЦИМа в расчете на Чернова, для которого честь мундира была не пустым звуком. Теперь же ситуация складывалась так, что между ним и осколками его «дюжины» с одной стороны и МЦИМом и полицией с другой началась настоящая война.

– Как полагаешь, Сан Ваныч, может инструктор-наставник с полудюжиной раздолбаев-курсантов выиграть войну с МЦИМом и его присными?

– Война – это грозовая туча, возникающая из эманаций зла, – глубокомысленно изрек «Пан». – Выиграть войну невозможно. Приобретения и выгоды несоизмеримы с понесенными потерями. Но, если война неизбежна, если ты защищаешь то, что считаешь необходимым защищать, то в любом случае окажешься победителем. Ибо мертвые сраму не имут. А с религиозной точки зрения, смерть не есть зло. Это всего лишь порог между двумя мирами, момент перехода из одной формы бытия в другую.

– Утешил. Переход в другую форму бытия – именно то, чего мне не хватало для полноты счастья!

– Этак можно оправдать и убийство, – заметила, поежившись, Эвридика. – Если представить дело так, что Уиллард старался помочь мне перейти в иную, лучшую форму бытия, его еще и поблагодарить следует! Звучит, по крайней мере, пристойнее, чем неудавшаяся попытка убийства.

– Тебя уму-разуму учат – хлыстом охаживают, а ты уму-разуму набирайся – от хлыста уворачивайся! – вставил Радов.

– Любое насильственное отъятие жизни нарушает план Божий, преждевременно и произвольно вырывая человека из тех условий, которые Господь создает для его спасения. Таким образом, убийство есть грех не только против человека, но и против Бога. Это дерзкое и грубое вмешательство в деятельность Всевышнего, ведущего человека к вечному блаженству. – Сан Ваныч неодобрительно уставился на Эвридику прозрачными, льдистыми глазками и торжественно закончил: – Убийство – величайший грех, ибо есть грех непоправимый!

– Эта сентенция поможет нам справиться с нашими проблемами?

Радов уже открыл рот, собираясь сообщить молодой женщине, что, кабы не сентенции Сан Ваныча, она бы осталась у «Ворот смерти», и у них вообще не было бы проблем, но, вовремя вспомнив слова того же Сан Ваныча о том, что Господь не зря дал человеку два уха и всего один рот, промолчал.

Напряженную тишину нарушило появление в комнате Сыча, взволнованно выпалившего прямо с порога:

– Шеф, вы как в воду глядели! Надыбал я в Интернете некоего Снегина, который Эвридику разыскивает! Частный детектив, нанят якобы ее старшей сестрой.

– Ага! Новая карта в игре! – Радов поднялся из видавшего виды кресла, им же самим и притащенного в хоромы Сан Ваныча, и прошелся по комнате. – Собери о нем сведения. Разузнай все, что можно и нельзя, вдруг это та ниточка, которая выведет нас из лабиринта!

– Или веревка, на которой нас повесят, – пробормотала Эвридика, неприятно пораженная тем, что Эвелине стало известно об ее исчезновении.

– Бу сде, шеф! Это я мигом! Начну с полицейского архива, если не возражаете? – предложил Сыч и, не дожидаясь ответа, скрылся за дверью.

– Он что, действительно может проникнуть в полицейский архив?

– Может. Это входит в курс спецподготовки курсантов с соответствующими способностями. Тем более служебные тайны полиция в своем архиве не хранит, – ответил Радов, вновь опускаясь в кресло напротив Эвридики. – А не связаться ли нам с твоими родителями? Догадываюсь, что тебе не хочется втягивать их в это дело, однако поговорить с ними стоит. Хотя бы ради того, чтобы они не наломали дров. Из лучших побуждений, разумеется.

– Если это необходимо... – с сомнением протянула Эвридика, покосившись на Сан Ваныча.

– Ладно, вы тут воркуйте, а мне пора на обход моих владений, – старик ухмыльнулся и заковылял к двери, а Радов внезапно подумал, что ему и в голову не пришло спрашивать у Сан Ваныча позволения привести к нему ребят и Эвридику. Не потому, что он такой бестактный и толстокожий – отнюдь! Просто если уж Сан Ваныч не приютит, значит, мир вовсе скурвился, и иного пути, как переход в другую форму бытия, у попавшего в скверную переделку действительно нет.

3

Еще раз, уже более подробно и доказательно излагая свою версию связанных с Эвридикой событий, Снегин в то же время исподтишка разглядывал мисс Вайдегрен, производившую при личной встрече несравнимо лучшее впечатление, чем при разговоре по визору.