Текст книги "Полет над облаками"

Глава 2

ОРИГИНАЛ

Получив диплом, Бронислав Емельянов с великой радостью покинул ставшее ненавистным училище и вернулся в родной город, в коллектив художников, связи с которым во время учёбы не терял.

В товариществе художников произошли большие изменения. Если раньше здесь работали только местные уроженцы, талантливые самоучки, то теперь появились и выпускники московских и ленинградских институтов. Само товарищество превратилось в мастерские Худфонда. И здесь не только делали копии, но и писали авторские, выставочные картины.

– А почему ты не идёшь в институт? – спрашивала сестра Броню. – Там ещё тебя подучат. Будешь писать большие картины в богатых рамах. Станешь известным в стране и за рубежом.

– Зачем тратить время? Я и так всё умею не хуже, чем эти «академики», – ответил Броник. Он твёрдо знал, что ни о каком институте и речи быть не может. Не родился он художником, но им станет! Героями не рождаются, героями становятся. И делал всё для того, чтобы люди признали его большим, а затем и великим художником.

С чего начать карьеру? Чем выделить себя среди массы подобных? Сначала Емеля перестал здороваться при встречах на улице со старыми знакомыми, изменил походку. Он ходил по городу, опустив взгляд и высоко подняв голову. Со стороны его можно было принять за слепого. Одевался пёстро и вызывающе. Потом в компаниях начал пить только коньяк и ничего другого из спиртного. Увлёкся этим не на шутку. Один раз, не рассчитав силы и здоровье, принял лишнего. Товарищи по цеху – собутыльники – вынуждены были вызвать «скорую». Врач сказал:

– Ещё раз выпьешь – ни один доктор не поможет. Прежде, чем поднять рюмку, оплати похороны.

Всё! С тех пор Емеля к крепкому спиртному не прикасается! Только по большим праздникам, в окружении женщин и в особом случае может себе позволить бокал шампанского.

Надо отличаться от толпы, хотя бы внешне. Пробовал перекрасить в необычный цвет уже редеющие волосы, специально их взлохмачивал и покрывал лаком. Но это делало его похожим на циркового клоуна и не давало нужного эффекта. Пробовал отрастить бороду, но она росла рыжими клоками, и была не особо привлекательной. Усы он отверг сразу – они, хоть и ярко-рыжие, делали его похожим на кота Базилио из известной всем сказки.

Один из приехавших художников по городу ходит в сопровождении огромного дога и со спортивным велосипедом. Оригинально. Дог на голову выше велосипеда, а хозяин на голову выше дога. Ну, как такое не заметить? Нашёл же человек способ выделиться. Емеля, когда встречался с этим художником, даже чесаться начинал – так завидовал. Но скоро и на него стали обращать внимание прохожие.

В город из южных краёв приехал молодой скульптор и привёз с собой обезьянку. Она-то и стала мечтой, манящей звездой для Емельянова. Обезьяна – это вам не дог с велосипедом. Её не заметить нельзя, не часто в дальневосточном крае встретишь это экзотическое создание. Уговорил Емеля хозяина, и приобрёл животное за большие деньги. И чего не сделаешь ради поднятия престижа?

В хорошую погоду он водил обезьянку на позолоченной цепочке, и тогда дорога от дома до мастерской была полна приключений. Эта непоседливая божья тварь выхватывала у прохожих женщин сумочки, у детей – игрушки, а со встречными собаками творила вообще непотребное. Только посадив её на плечо, можно было шествовать спокойно и с достоинством морского пирата на просторах тихого, полусонного города. Всё было хорошо и оригинально. Казалось, что вот он – успех, но это было только до встречи с Ильёй – одноклассником, с кем ещё не успел испортить отношения Емеля.

– Кто это у тебя на плече сидит, сынишка? – спросил Илья.

– Ты что, ослеп? Это же обезьянка, – в недоумении ответил художник.

– А похож…. Сильно похож на тебя. И бакенбарды такие же рыжие, и морда нахальная, и глазки воровские. Похож, ничего не скажешь. Копия, выполнена хорошим мастером.

– Идиот! – только и мог сказать Емеля! Он задыхался от возмущения.

Всё! Это было последнее слово, которое слышал Илья от Емели. Общение закончилось, и разошлись они, как в море корабли. А обезьянку, после сравнительного анализа внешности перед зеркалом, пришлось продать с материальным убытком для себя. Жалко, конечно, но….

Оригинальные причёски, хождение с тросточкой, ношение очков-велосипедов – эта внешняя шелуха быстро надоела. По городу ходило много подобных хиппи. Нужно придумать что-то своё, неповторимое. Емеля взрослел…

Что тянуло его к искусству – это неподдельная любовь к антиквариату, к вещам, сработанным старыми мастерами. Затейливая вязь старинной резьбы по дереву, хитросплетение кованых решеток, тонкая роспись керамических изделий, декоративные ткани привлекали внимание Емельянова. Поскольку художник – специальность несколько таинственная и загадочная, то и вещи, его окружающие, должны быть не рядовыми.

С детства любил он смотреть фильмы, в которых показывали пышные хоромы царедворцев, их богатую одежду. Как же несправедлива судьба к нему! И необычной внешностью не одарила, и время появления на свет не угадала. Он жалел о том, что родился не в том веке, не в той семье, не в том сословии. Мечтал жить в киношной роскоши, но это из области сладостной фантастики. Но хотеть не запретишь.

Подражая вельможам прошлых веков, заказал в пошивочном ателье халат из гобелена, коим обшивают мебель. Его привлёк рисунок с золотой нитью. Подобный халат он видел на актёре местного театра, исполнявшего роль помещика в спектакле по пьесе Островского. В этом халате Емеля изволил прошествовать через весь город и явиться на работу. Но товарищи его не поняли, не оценили достоинств костюма и долго подшучивали, и смеялись. Плебеи. Привыкли носить одежду, сшитую по ГОСТам и лекалам униформы. Ни ума, ни фантазии.

Любовь к антиквариату привела Емелю к большим неприятностям. Кто бы мог подумать, что такое произойдёт?! Но нам не дано знать: что там – впереди. Знал бы, где упасть – соломки бы постелил. И сейчас последствия этой любви к старине клеймом лежат на лоснящейся судьбе. И не отмыть это клеймо ни ацетоном, никакой-либо другой жидкостью. Молодость, молодость….

Из всех способов выделиться из толпы, вознестись над ней, Емеля хорошо освоил и удачно использовал на протяжении прожитых лет один приём – он умел состроить и долго молча демонстрировать загадочное выражение лица. Невозмутимый Будда. С такой миной мог долго стоять перед кинокамерой или собеседниками, когда не знал, как ответить на вопрос или принять правильное решение.

Глава 3

КИТАЙСКИЕ УЗОРЫ

Летним душным вечером Емеля ускоренным шагом шёл берегом реки домой. На город надвигалась чёрная туча, и вот-вот мог начаться дождь. Проходя мимо старинного особняка, принадлежавшего в начале уходящего века семье золотопромышленника, он услышал, что из дома раздаются крики. Потом увидел, как начали лопаться стёкла в рамах окон, и изнутри вырываться клубы дыма и языки пламени.

– Пожар! Горим! Пожар! Помогите! – доносилось из дома.

Емеля осмотрелся. Ни на берегу, ни на улице никого не было. Он побежал прочь от этого места, крича «Пожар! Пожар!» и указывал встречным на горящий дом. Ноги сами уносили Емелю от места, где пахло бедой, тревогой и страхом. Потом, немного успокоившись под дождём, он вернулся к пожарищу.

Уже приехала пожарная команда, добровольные помощники выносили из горящего здания утварь, помогали огне борцам заливать горящие головешки. Две сестры-старушки сидели под деревьями на подушках и перинах, укрытые от дождя клеёнкой. Люди искренне им сочувствовали и старались, как могли, утешить. Хозяйки дома, эти божьи одуванчики обнимались и тихо плакали в плечи друг другу, изливая постигшее их горе. Вокруг суета, крики, вода, всеобщее беспокойство и запах сгоревшего благополучия и надежд. Пожар разрушал вязкую летнюю густоту ночи.

Емеля следил, как из дома выносят резную мебель, зеркала в золочёных рамах, свертки с дорогой посудой. Удивительно, что в таком маленьком, забытом богом городишке могут быть настоящие антикварные вещи. В кустах, возле сломанной изгороди палисадника он заметил две метровые напольные керамические вазы китайской работы. Они сразу и навсегда пленили Емелю. Они заслонили весь мир. В шуме и суматохе, под завесой дыма и пара он незаметно оттащил вазы дальше в кусты.

– Чтобы случайно не разбили. Нашим варварам не понять, что это ценные вещи, – пояснил смотревшему на него зеваке.

Поздней ночью вазы перекочевали к нему в мастерскую.

А через день к мастерской подъехала чёрная «Волга».

После непродолжительной официальной беседы, в сопровождении лиц в штатском Бронислав Николаевич Емельянов, поддерживаемый под руки, на «ватных» ногах проследовал к служебному авто.

Он очень удивился тому, что привезли его не в милицию, а в комитет госбезопасности. Там задавали разные вопросы, на которые он пытался как-то отвечать. Но суть вопросов и ответов не понимал. Не понимал, о чём говорил следователь:

– Что? Почти как у Конан Дойла? «А зачем Вам понадобилась голова купидона? – Всю жизнь меня тянуло к прекрасному. Не удержался…» Так что ли?

– Не знаю…. Не помню…. Не читал… Просто взял, – перед глазами Емельянова всё плыло, качалось. В голове стояла безысходная тишина, и лишь изредка холодной иглой её пронизывал звон тлена. Всё! разрушены все надежды стать великим и даже быть простым, как все, художником, да и сама жизнь сейчас находилась на конце этой холодной иглы.

– Э, дорогой, ты совершил не просто кражу…. Это называется мародёрством. Люди терпят бедствие, а ты, сволочь, на чужом горе нажиться задумал. Это преступление хуже кражи. Во время войны за подобные деяния расстреливали на месте. Это не проступок бессознательного подростка…. Ещё и член партии?! – Мужчина в штатском сидел за столом и с брезгливой гримасой вертел пальцами остро заточенный карандаш.

Этот острый карандаш виделся острым копьём, которое неминуемо должно пронзить тело Емели и прекратить его мучения. Когда, скоро ли? Стены начинали кружиться, голова падать, падать…

Напоминание о партии вызвало полную остановку в мозговой деятельности перепуганного любителя антиквариата. Он чувствовал, что летит в тёмную пустоту, и уже не понимал смысла, обращённых к нему вопросов.

– Сидеть тебе придётся долго, – только и дошло до сознания разрушающегося существа.

Емеля ничего вокруг себя не видел и глупо уставился на конец карандаша. Холодный пот покрыл тело, желудок моментально перестал выполнять свои функции и от безделья расстроился…. Это было во стократ хуже перебора коньяка. Это сравнить ни с чем невозможно. Крах!! Ночь!! Пустота и вонь…

Сколько он пробыл в кабинете следователя – час, сутки, а может быть неделю – он не помнит. Разум накрыло тёмной, вонючей и липкой сетью. Не осознавая своих поступков, не чувствуя пространства и течения времени, он просуществовал несколько дней. Прострация. Потом он долго входил в привычную колею, путая явь с бредовыми видениями.

Но и в этот раз, как ему казалось, он обманул судьбу и отделался «малой кровью». Ему ничего не стоило дать согласие на сотрудничество с органами. Эта «сделка» ему казалась сущим пустяком. А потом было исключение из рядов партии. Тоже не велика потеря. С работы уволился сам – слишком неприятно встречаться с сослуживцами и объяснять «что» и «почему». Домашним об этом случае не сказал ни слова. Меньше знают – лучше спят. Но и без его рассказа домашние узнали всё. Семейство ходило в трауре и молчало. Дом объят страхом и немотой. Эх, молодость….

Однажды Емеля прогуливался по набережной и болтал ни о чём с фотографом Гошей – очень нужным человеком. Этот фотограф необходим для работы, как правая рука. У него за небольшую цену Емеля покупал снимки, увеличивал через эпидиаскоп и раскрашивал – так «писал» этюды и картины. И вот на этой прогулке Емеля заметил, что навстречу в штатском идёт товарищ из комитета, задававший неприятные вопросы о вазах и помогавший заполнять анкету сексота. Емеле захотелось поднять свой авторитет в глазах Гоши знакомством с таким чином.

– Вон, видишь, в белой тенниске и белых брюках идёт мужчина. Я его знаю – это майор КГБ Гавриков. Между прочим – мой хороший товарищ. Пойду с ним поздороваюсь, а то скажет, что я зазнался.

Но майор, отстранившись, прошёл мимо протянутой руки Емели, сделав вид, что они не знакомы.

– По-видимому, я ошибся. Но очень он похож, как две капли воды. Наверное, брат-близнец майора, – сказал, оправдываясь, Емеля.

Потом, при встрече майор Гавриков высказал Емельянову:

– Ты кто такой? Сексот. А что это означает?

– Не знаю, но что-то обидное.

– Сексот – это секретный сотрудник. Секретный! Ты это понял? – Майор поднял вверх указательный палец правой руки и полушёпотом прорычал: – Никто не должен знать, что ты снами сотрудничаешь. Никто! Даже твоя мать родная. А ты что себе позволяешь? В субботу ты выдал своему товарищу и меня, и себя. Придётся от услуг твоих отказаться, и вернуть твоё дело об украденных вазах в милицию на доследование. Ты предстанешь перед судом.

Вот этого не хотел и больше всего боялся Емеля. Он кинулся на колени перед майором и чуть не плача простонал:

– Простите…. Такое никогда не повторится. Никогда! Клянусь! И товарищу я сказал, что обознался. Никому…. Ничего…. Никто не узнает. А на вас я буду работать. Не гоните меня.

И он работал, как мог.

На каждого художника завёл папку, в которую вносил записи разговоров, наветов, а иногда и просто сплетен, фиксировал поступки и документы. Если же не надеялся на свою память, то страховался отметками в записных книжках. Иногда даже во время разговора с кем-нибудь делал пометки в этих книжонках. На вопрос «что пишешь?» отвечал, что план на сегодняшний день. Эти досье служили не только материалом для надзорных органов, но были полезны и самому Емеле. Этот «летописец» немало извёл бумаги, фиксируя «компромат» на сослуживцев. Трудился не покладая рук собирая окаменевшее г..но дней минувших. Странно, но, когда отпала нужда в этих доносах, Емеля по привычке ещё пишет и пишет пасквили.

Над этими бумажками, как Кощей над златом, трясётся. С помощью этих писулек он устранил не одного врага со своего пути авантюриста. Бывало, бывало такое….

Сейчас в мастерской в особом ящике собран целый архив данных почти на всех художников области. Да, бережёт этот материал «писака». А вдруг пригодится? Выбросить никогда не поздно. С этим архивом Емеля чувствует себя уверенней, смелее и круче. Он вооружён и, значит, опасен.

При этом воспоминании по лицу Емельянова расплылась улыбка самодовольства. Сейчас он не контролировал своё лицо – почти все пассажиры самолёта спали. Никто не мог видеть его улыбку.

Улыбаться при людях он себе не позволял. Даже когда все вокруг смеялись, он старался быть серьёзным. Поскольку знал, что его улыбка более походила на звериный оскал и кривила лицо в неприятной гримасе, отталкивающей людей. В детские годы, когда ребята не деликатничают и не боятся обидеть товарища своими суждениями и замечаниями, за улыбку его дразнили «зверёнышем».

Потом, уже став взрослым, он подолгу стоял перед зеркалом – учился улыбаться, но всё напрасно. Может быть, это природа таким способом предупреждает окружающих, что обладатель этой улыбки опасен? Неприятный «подарок» судьбы. Но, ничего не исправишь. По-видимому, какой-то нерв или мускул неправильно работал. Из-за этого теперь приходится свои эмоции сознательно скрывать, прятать в глубине души. Силой воли Емеля запрещал себе улыбаться при людях. Сначала было трудно, а потом привык. Многие повадки он отрабатывал годами, создавая себя, свой образ согласно внутреннему кодексу. Лепил из того, что было.

После ухода из художественных мастерских Емеля долгое время работал в «диких» бригадах. Разъезжал по городам и весям, изучал географию и экономическое состояние аграрного комплекса края. Оформлял сельские и поселковые клубы, красные уголки и комнаты отдыха. Но он не опускался до исполнения плакатов – этим в бригаде занимались другие художники-оформители. Он был «просветителем» сельского населения в более тонком жанре изобразительного искусства – живописи, «толкал» председателям колхозов свои «живописные» картины, гипнотически убеждая их в том, чтобы не упускали представившуюся возможность приобрести шедевры. Сравнивал их с произведениями Пластова и Грабаря, Нисского и Сидорова, и непременно доказывал превосходство своих работ над работами знаменитостей.

– И заметьте, это все западные художники и пишут они западные пейзажи, а нам надо воспитывать новое поколение в духе патриотизма, на своём материале, так сказать. Человек должен любить свой родной край. А если он не видит красоты его окружающей, как всё это любить? Тут надо глядеть шире и глубже. Если молодой человек полюбил малую родину, то его не потянет с Дальнего Востока. Он будет здесь создавать семью, увеличивать количество населения края, работать и приумножать богатства страны.

Убеждал в том, что подобного случая завладения оригиналом может не представиться уже никогда, что в этот уголок, возможно, он уже не приедет. И получалось. У этого человека, несомненно, есть большой талант одурачивать людей.

Может быть, до сих пор где-то в отдалённых сёлах края в углах за экранами сельских клубов ещё лежат запылённые временем и засиженные несознательными мухами холсты с его пейзажами и натюрмортами. Лежат и ждут прихода искусствоведов, краеведов или, на худой конец, просто любителей ЕГО живописи.

Глава 4

ДУБОВЫЕ ЛИСТЬЯ

ДЛЯ ВЕНКА СЛАВЫ

В то время краевое партийное руководство задумало создать местную организацию Союза художников. А чем мы хуже других? Одним из главных условий для этого было наличие десяти членов Союза. Поскольку в крае проживало и работало только три человека, состоявших в этом сообществе, решили пригласить художников из других краёв и областей. Местные власти приехавшим звёздам выделили квартиры и мастерские. Заодно постановили форсировать приём в Союз и молодых кандидатов из своих. На варягов надейся…

Об этой затее властей прослышал Емельянов. Он по натуре – целеустремлённый человек. Всегда ставил перед собой задачу, и на её решение бросал все силы, способы и средства, добиваясь желаемого результата.

И вот возникла необходимость восстановления в партии и возвращения в художественные мастерские. Как без партии? Без членства в партии, ни о каком профессиональном росте и речи не могло быть. Но! Тавро вора китайских ваз выжжено на судьбе, и его необходимо удалять! Каким образом? Хорошими патриотическими поступками! Общественно значимыми делами! И чтобы эти поступки и дела видели все. Все! Особенно, средства массовой информации: газеты, радио, телевидение.

Тут надо отметить особую любовь Емели к этим идеологическим проповедникам. Пожалуй, ни один месяц не проходил, чтобы не мелькнуло его лицо на экране краевого телевидения, когда не печаталась статейка в газете с упоминанием его фамилии. И пусть эта статейка написана подкупленным за энную сумму знакомым журналистом – это не суть важно. Будь то массовое гулянье, партийное мероприятие или открытие сельскохозяйственной выставки с показом передовых свиноводческих хозяйств. Лицо Емели обязательно вспыхнет искрой в стаде даже со второго плана. Порой даже можно было подумать, что Бронислав специально подкарауливал телевизионщиков и бегал за ней к местам, где проводилась съёмка. Это для того, чтобы мозги передовой общественности должны быть зомбированы этой личностью, весомостью и значимостью данного субъекта. А как иначе? Иначе и думать не надо о вступлении в Союз. А это не входило в планы будущего великого художника.

В конце лета случился у Емели творческий застой – не удавалось найти покупателей на уже созданные «шедевры», не писались новые, не шли в голову свежие идеи. Требовалось встряхнуться, изменить обстановку. И тут умный совет дал один старый товарищ: «Отправляйся по святым местам. Не по монастырям и лаврам, а по местам, где творили великие люди. Подыши тем воздухом, почувствуй ауру созидателей».

Кто у нас гениальнее гения Пушкина?

И отправился Бронислав Николаевич в туристическую поездку по пушкинским местам, где услышал лестный отзыв о том, как патриотично поступают некоторые товарищи, распространяя саженцы деревьев из Михайловского по земле русской. Что эти зелёные тотемы помогают молодым людям проникнуться любовью к творчеству классика, способствуют постижению всех глубин многогранного таланта Александра Сергеевича, вдохновляют на создание новых произведений. Ну как не поддаться соблазну попасть в патриоты родины? Заодно, возможно, и к нему придёт вдохновение и успех.

В порыве любви к поэтическому гению русской словесности Емеля с разрешения местной администрации выкопал молодой дубок, росший на усадьбе. Но, потаскав мешок с дубком по автобусам и гостиницам, он «забыл» его возле урны в стольном граде. «Дубков у нас и своих хватает», – решил патриот, избавляясь от неудобного груза.

Прибыв в родной город, ничтоже сумняшеся, Емеля выкопал на ближайшей сопке молодое дерево и сообщил во все редакции, что – такого-то числа, в такое-то время в парке произойдёт историческое событие краевого значения. Будет высажен пушкинский дубок. Все газеты и телевизионные каналы откликнулись на эту сенсацию, как на приезд генсека или на второе пришествие Христа.

Под звуки военного оркестра, под яркими вспышками фотографических ламп событие свершилось!

Емеля был горд и счастлив. Горд за содеянное и счастлив оттого, что во всех газетах и на телевидении произвёл такой фурор. Его портреты напечатались во всех краевых газетах, почти неделю выпуск новостей на телевидении начинался с показа церемонии посадки деревца. Даже если бы было посажено дерево из райского сада, но не Емелей, то шума вокруг этого события было бы меньше. А тут….

Листья этого дуба будут основой венка его славы.

Теперь такого патриота обязательно восстановят в партии, и он вернётся, нет, не вернётся, а художники сами пригласят его в свой коллектив. Обязательно!

Всё хорошо, всё получилось!

Но дубок оказался несознательным или слишком сознательным – не мог вынести такой тяжести торжественности – взял и через неделю засох! Не понял всей ответственности на него возложенной. Крах мечтам!

Но в партию Бронислава Николаевича не приняли – несговорчивыми оказались парторги. Не оценили такой подвиг земляка. Несколько попыток вновь влиться в сплочённые ряды ума, чести и совести окончились провалом. Не получилось войти в завтрашний день с партийным билетом под пламенным сердцем. Ладно, перетерпим….

Настроение от акции с «пушкинским» дубком испортил нужный товарищ Гоша. В конце зимы он подошёл к Емеле и несознательно спросил:

– Броня, а дубок-то местный, маньчжурский? Лихо ты общественность одурачил.

– Дерево из Михайловского, – твёрдо ответил Емеля и зло сверкнул глазами, что означало уверенность и непоколебимость.

– А почему тогда он листву зимой не сбросил? Стоит кудрявый, как песенный клён?

– Откуда я знаю? Я не Мичурин. Может быть, он переродился, акклиматизировался?

Эта встреча заставила задуматься. Ведь не один Гоша заметил, что дуб на зиму листву не сбрасывает. Да и дубок оказался несознательным – взял и засох в самый канун лета. Не понял всей возложенной на него ответственности.

Но Емеля – человек упорный и настойчивый. Из очередной поездки, но не в стольный град в град, а в противоположную сторону – в Приморье, привёз дубок. Пригласив в помощь товарища Алексея Боронкова, тёмной ночью, аки тати, в лучах карманного фонарика старательно заменили усопшее деревце на приморского собрата.

Не пришли с приглашением и художники. Не зазывали к себе в коллектив. Ну, да ничего. Посмотрим, как вы поведёте себя, когда меня примут в Союз без вашего участия. Мелкота пузатая.

О том, как Емеля вступал в Союз художников, можно писать отдельный роман.