Текст книги "Полет над облаками"

Глава 5

СЕВЕРНАЯ РАПСОДИЯ

Ещё в училище Емеля поставил перед собой осознанную задачу – вступление в Союз. И работая в «диких» бригадах, утвердился в том, что деньги делают всё. Хорошие заработки «дикаря» не только обеспечивали достойное проживание, но и тихонько продвигали его к намеченной цели.

Во-первых, приобрёл дачу в Приморье в посёлке художников. Во-вторых, завёл знакомство с приморскими «светилами» искусства, потому что в родном городе художники сторонились его после тех проклятых ваз. И, в-третьих, одним из первых приобрёл автомобиль. Нет, он время даром не терял.

Но, чтобы приняли в Союз, нужно иметь работы достойные показа на вернисажах определённого уровня. Оригинальные.

В это время популярнейшим художником в СССР был американец Рокуэл Кент. Фантастический успех у советских любителей искусства и властей он завоевал тем, что на капиталистическом фоне новомодных течений в живописи соотечественников остался приверженцем реалистического направления. Да и выбор темы его творчества тоже был необычен – люди и природа американского севера. Блистательная карьера лауреата Ленинской премии не могла не привлечь внимание Емели.

Он сразу и навсегда решил, что видит мир таким же, как и заморский мастер, что и у него такое же цветоощущение и манера письма. А поскольку это так, то необходимо доказать это товарищам по кисти. Но для этого нужно попасть в места, похожие на рокуэловские. К эскимосам, чукчам – народам севера и моря, снегов и тундры. Нужно сотворить хотя бы несколько работ похожих на произведения американца.

Емеля двинулся познавать и покорять север Востока. Но покорял его, не пешим или на нартах, не на оленьей или собачьей упряжке, не при пятидесятиградусных морозах и колючих ветрах, а сидя в тёплой коммунальной квартире одинокой жительницы солнечного Магадана. Он не тратил деньги на проживание в городской гостинице, а воспользовался гостеприимством вдовы, пообещав на ней жениться, не смотря на своё семейное положение. Откуда бедная вдова могла знать, что он женат? Нет, она мечтала о счастливой семье, детях и прочном плече супруга.

Это потом он выдумает, и будет рассказывать неискушённым слушателям, путая очерёдность нахождения пройденных городов, как обследовал на судне все моря Ледовитого океана, как сражался с непокорной стихией во мраке полярной ночи, как замерзал, подобно первооткрывателям, в снегах за Полярным кругом. Как, спасаясь от неминуемой гибели от голода, промышлял морского зверя вместе с аборигенами. Как примерзала кисть к холсту, и с каким трудом сгибались непослушные на морозе руки и как нестерпимо больно смотреть на белый холст в окружении белого безмолвия. И только любовь к живописи, тепло сердца и несокрушимое желание донести до зрителя красоты сурового края согревали душу художника.

Доверчивы и наивны люди севера. Здесь ещё живо человеколюбие, взаимопомощь и нравственность – ветхозаветные, атавистические для нашего времени устои. На это и рассчитывал творческий стратег.

Емеля познавал условия и особенности местной жизни по газетным статьям и фотографиям, помещённым в прессе. Он скупал в киосках всю печатную продукцию, в которой отображались повседневные хлопоты северян.

Потом, в компании, во время очередного трёпа о северной одиссее, один из молодых художников, явно с целью провокации, спросил Бронислава Николаевича:

– А белых медведей видели?

– Конечно, но не так близко. С корабля метров за сто – двести.

– А, пингвинов?

– Эти обнаглели – людей не боятся, и кода я писал этюды, они путались под ногами, работать мешали.

– Скажи, – ты человек бывалый – почему белый медведь не ест пингвинов? Нерпу ест, а пингвина – нет.

Все слушатели замерли в выжидании.

Емеля почесал затылок, фыркнул и, не чувствуя подвоха, сказал:

– А, чёрт их знает…. Может, пингвины рыбой воняют?

Когда все дружно захохотали, он понял, что в чём-то дал маху, но ничуть не смутился.

В Магадан поклонник Кента приехал не с пустыми карманами, а с твёрдой валютой и железной программой своей деятельности. Не тратя попусту время, познакомился с местными мэтрами живописи, заказал в мастерских Худфонда подрамники, натянул холсты. Переполненный впечатлениями от фотографий в местной прессе, с помощью «папы Карло» – эпидиаскопа, одержимый жаждой творчества, переводил фотографии колымских и магаданских пейзажей на женственную белизну холста. В меру сил и возможностей, вдохновляясь репродукциями с работ кумира, раскрашивал небеса и сопки, портреты передовиков-оленеводов и морских охотников. Трудился много. Много перевёл красок и холста. Часть из созданного, оправдывая финансовые издержки «командировки», он продаст героям своих произведений.

Потом свои подмалёвки перенёс в мастерские больших художников, предварительно организовав банкет по случаю своего явления в местном пейзаже. На банкете он и договорился о том, что группа живописцев «поправит» его работы. Не бесплатно, конечно, а за приличный гонорар.

Художники с присущей для северян добросовестностью работали над холстами, стараясь попасть в манеру, стиль и колорит американского живописца. Коллективная работа дала определённый результат, и довольный заказчик без лишнего шума и пыли скрутил холсты в рулоны и с соблюдением правил революционной конспирации отбыл в только ему известном направлении. Осталась одинокой безутешная вдова, остались без обещанного вознаграждения художники. И только клочки их ненормативной лексики отчаяния повисли в пустоте холодного магаданского неба.

Всё прошло весело, гладко и дёшево. Емеля даже не ожидал такого оборота дела, и долго удивлялся своему успеху. Поэтому и назвал эту аферу «Северной рапсодией».

Единственное, что он понял из доходивших из Магадана слухов, что теперь, пока живы художники, работавшие на него, ему небезопасно показываться в этом городе. А если не побережётся и приедет, то появится ещё одна могила в промёрзшем скальном грунте Магадана. Хоть и тяжело её копать, но для него аборигены постараются – будут «грызть» мёрзлый грунт, как Стаханов уголь.

Но работа над полотнами не окончена. Не доверяя северным коллегам, Емеля обратился к соседу по приморской даче Заслуженному художнику Кузнецову Киму Петровичу с просьбой посмотреть «его» полотна. И если с чем-либо мэтр не согласится, то автор великодушно разрешает поправить написанное.

Всё лето Емеля таскал через огород работы к соседу на «правку», и не скупился на угощения. Он знал, что результат оправдает все расходы.

Итогом этой «рапсодии» стал билет члена Союза художников в кармане Емельянова Бронислава Николаевича! Это вам не дубок из Михайловского, с этим он не промахнулся, а попал точно в «десяточку». Не важно, что о нём думают другие художники, а важно, что билет получен, и утешилось изболевшее от переживаний сердце, и возрадовалась, взлетела над суетным миром душа, получив вознаграждение за труды своя. Теперь можно ходить в среде художников с гордо поднятой головой, отшвырнув ногой прошлое, как старое мусорное ведро.

Вот такой он – глухой музыкант! Смотрите, завидуйте….

Глава 7

ЮБИЛЕЙ

Много забавных и курьёзных случаев произошло в жизни Емели, об одних можно вспоминать с улыбкой, о других с чувством досады. Бывали и взлёты, и падения, но память не теряет их, а с годами, бывает, окрашивает в новые, более яркие цвета. Через расстояние туманного времени на многое смотришь с высоты опыта и положения. Почему-то сейчас вспомнился курьёз, случившийся в день сорокалетия.

Сорок лет – много это или мало? Пожалуй, много, поскольку великими становятся, в основном, до сорока. Пушкин, Лермонтов, Тулуз Лотрек, Васильев, Наполеон, Есенин…, да мало ли их? А тут – уже сорок, и никто тебя не знает! Ни в одной задрипанной газетёнке не напишут: «Вчера известному художнику Емельянову Брониславу Николаевичу исполнилось сорок лет. С юбилейной датой горячо и сердечно его поздравили первые лица края». Нет, не напишут. Если сам дёргаться не будешь, если сам ничего не предпримешь.

И Емеля предпринял. Он ещё за неделю до юбилея смотался в рыбные места, запасся икоркой и прочими деликатесными морепродуктами. Закупил виноград, яблоки, много сортов колбасы, минеральной воды, вин и коньяков. В мастерской навёл порядок, заранее от руки нарисовал пригласительные билеты и по почте разослал местной элите. Начиная от первого секретаря крайкома партии и председателя крайисполкома до инструктора горкома по пропаганде. А как иначе? Это все нужные люди. Кого-то не пригласишь – обидятся, а потом припомнят.

Из своих коллег-художников пригласил только Юру – красавца-мужчину, потомка палехской династии художников и одну девушку для украшения общества. А если сказать честно – давно на неё именинник глаз положил.

Приближался назначенный час. Емеля беспокойно ходил из угла в угол мастерской, по пути прихватывая со стола то яблоко, то виноградину.

К четырём часам пришли только Юра и девушка.

– Ну, где все? Сколько можно ждать? На четыре назначено, а никого нет, – возмущался обиженный Емеля.

– Нет, Бронислав, так дело не пойдёт, – посочувствовал Юрий. – Ты же пригласил весь местный политический бомонд. Это люди не простые, а занятые и закомплексованные.

– Как? – не понял Емеля.

– У них есть такое правило: если первый не пойдёт, то остальных не жди. А ты этого не знаешь? Там, брат, свои порядки, своя субординация. Тебе срочно самому нужно идти за ними, пока рабочий день не закончился.

– Зачем?

– Чтобы гостей пригласить и привести сюда. Зайди к первому и председателю, а потом уже и к остальным. Они дадут команду телевизионщикам, газетчикам…. И вместе с ними, заметь – вместе с ними – вернёшься в мастерскую. Сами – то они и знать не знают, где твоя мастерская.

– Адрес я в билетах указал.

– Указал…. Будут они идти по улице и, задрав головы, рассматривать номера домов. Придумал же….

Доводы Юры юбиляра убедили.

Он надел белый парадный пиджак, специально приобретённый по случаю юбилея, и пошёл в крайком.

Больше часа ходил он по кабинетам «белого дома», а к мастерской вернулся один. Без гостей, унылый и задумчивый.

Дёрнул дверь – закрыто. Залез на завалинку, заглянул в окно – оно заставлено картиной, заглянул во второе – то же самое. Только через узкую щелочку третьего окна удалось рассмотреть происходящее внутри.

– Эх, Юра, Юра…. Я же её для себя пригласил, а ты….

Слез с завалинки, махнул рукой и побрёл домой.

Это была первая и последняя попытка отметить юбилей с высокими гостями. Жизнь учит.

Да были курьёзы. Было и такое, что сейчас, по истечении определённого времени, он сам без улыбки и вспомнить не может. Взять хотя бы тот случай с «болезнью аристократов».

Художественные мастерские в то время находились в нескольких домах, стоявших в великолепной берёзовой роще. Перед началом трудового дня художники приняли за правило собираться возле главного корпуса. Располагались на скамейках, курили, говорили об охоте, рыбалке, производственных делах. В тот раз, когда собрались расходиться по рабочим местам, один старейший художник смог подняться только с болезненной гримасой и глубоким стоном.

Бронислав помог ему встать и спросил о недомогании. Тот долго смотрел на Емелю, потом заговорщицки проговорил:

– Наконец-то и ко мне пришла болезнь аристократов. Ждал-ждал её, вот и нагрянула. Наконец-то….

– Что за хвороба такая?

– Только ты никому не говори, – шёпотом на ухо Емеле сознался художник. – Геморроем называется. Ни самому посмотреть, ни другим показать. Все великие люди, или почти все, её имели.

– Подскажи, друг, как ею можно обзавестись?

– Доживёшь до моих лет, получишь известность, и болезнь, возможно, сама к тебе нагрянет. Не спеши. Её заработать нужно.

Долго ходил Бронислав по роще, в негодовании сбивая головки цветов хворостиной. Успокоился, когда решил обратиться к знакомым врачам: уж те за деньги подскажут, как обзавестись этой аристократической штучкой.

Глава 8

НА РАСПУТЬИ

Не удалось восстановиться Емеле в партии, но он об этом не сильно переживал, а со временем даже обрадовался. Теперь та партия не у власти. Праху униженных и оскорблённых не поклоняются.

С уходом коммунистической идеологии, отпала нужда в изобразительной пропаганде. Ненужными стали плакаты, монументальные панно, потеряла привлекательность живопись, успешно долгие годы кормившая род художников.

То ли это закон природы, то ли черта присущая русским – бросаться из крайности в крайность. Общество десятилетиями, веками создаёт ценности, но в один миг, как будто теряя память, отравляется, как алкоголем, новыми идеями и, поддавшись влиянию варваров, уничтожает сделанное. Многие художники, отодвинув в угол недописанные портреты вождя мирового пролетариата, убрав на задворки формы незаконченных памятников, принялись писать, лепить и вырезать иконы.

Емеля ничего не понимал и не хотел понимать в иконописи. С детства он равнодушен к религии, и в вере его ничто не прельщало. Единственно, чему удивлялся, попав в храм, – это обилию золота. Золотые оклады икон, позолоченные подсвечники, золотом расшитые одежды священников. Всё сверкает и переливается. Интересно: что сказал бы Иисус, глядя на эту роскошь? Он, не имевший никакой собственности, не обременённый имуществом, бескорыстно помогал бедным. А тут бедные несут пожертвования на содержание церкви. Ничего не понятно.

По натуре Емеля – практичный человек. Он признаёт только то, что можно потрогать руками, что не нуждается в доказательствах. А в религии всё построено на вере. Не видишь, но верь! Не знаешь, но прими за истину. Иконы – условное изображение условных людей. Всё условно и непонятно.

Кто такой Иисус Христос?

Если кому поклоняться, то Адаму и Еве. Они наши прародители. От них пошёл род людской. Вот кого нужно прославлять и с кого иконы писать. Правда, трудно представить в углу на божнице изображение двух обнажённых фигур. Да и портретов их нет, и никогда не было. И были ли в природе эти первые лица? Всё это – фантазии весёлых людей. А Иисус и Дева Мария – это разве конкретные, исторические личности? Писание утверждает, что Иисус – сын Божий. И Адам Его же сын. А как Дева Мария может быть Божьей матерью? Она только мать Христа, но не Богородица. У Бога нет родителей. Адам и Иисус – братья? Всё тут путано-перепутано и ничего не понятно. Чтобы в этом как-то разобраться, нужно, как минимум, закончить духовную семинарию. А в наше время религиозным просветительством заниматься было некому. Вот и имеем в головах полную кашу отрывочных познаний. Нет, во всём нужен системный подход. Научно обоснованный. Кто-то сказал, что наука не отрицает наличие Бога, но и не может подтвердить его наличие. Или что-то в этом роде. Но, чтобы спорить, надо иметь аргументы. А что мы, обычные совки, знаем о религии? Сейчас заниматься самообразованием, изучением богословия поздно. Будем принимать мир в меру своих представлений.

Если Иисус Христос наш духовный наставник, ответчик за моральное состояние, то это – комиссар, парторг по-современному. Собственно, так и есть. Богомольцы идут на поклонение святым мощам, которые хранятся в раках храмов, а коммунисты идут на Красную площадь в мавзолей. У каждого коммуниста-ленинца на стене своя икона – портрет вождя. Хотя, и сейчас в кабинетах в обязательном порядке висят портреты – иконы. Верующие в Бога для распространения своего учения и усиления влияния на народ строили и строят церкви, а коммунисты Дома политпросвещения. И у них главный епархиальный храм – дом крайкома партии, ниже – райкомы, парткомы.

Как верующие носят нательные кресты, так и атеисты носили октябрятский, пионерский, комсомольский значки и партбилеты.

Теперь уберут со стен портреты, предадут тело кормчего земле, срубят тысячи и тысячи монументальных панно коммунистического содержания, как в двадцатые-тридцатые большевики срубали фрески в храмах, сносили сами храмы, под вой и улюлюканье сбрасывали кресты. Опять «долой!», опять «до основанья!». Господи, да как разобраться в этой круговерти, как не закружиться голове? Чему должен поклоняться художник? Что он должен воспевать своим талантом?

Единственное ценное и вечное – это природа. В этом Емеля не сомневался. У художника тоже есть поклонники, значит и он хоть немножечко святой, апостол от искусства. Служили художники и церкви, и коммунизму, и той и другой идеологии. Своим творчеством они показывали и величие подвига, и тяжесть греха. Есть великие иконописцы и великие художники-атеисты. Тут главное – как написано произведение. Тут цениться должен талант художника. И не важно, какой идеологии он служит. Это значит, что талант выше идеологии? Что-то опять не так…. Запутался.

А дедушка Ленин неплохо кормил нашего брата-художника. Перед Первомаем и днями Великого Октября от обилия заказов передохнуть было некогда. Работали от зари до зари. А сейчас? Один-два иконописца и всё! Ни школы, ни мастерства, ни общественного интереса. Это только в изобразительном искусстве, а что говорить о писателях, об их творческой ориентации? Мрак…

Если так схожи десять заповедей Господа и моральный кодекс строителя коммунизма, то почему этим борцам за духовность не объединиться? Вместе и батьку бить легче. Хотя, по законам физики два положительных заряда отталкиваются друг от друга. А разно полюсные? То-то. Всё очень просто.

Вон как стала подниматься церковь с возвращением капитализма. Сколько храмов построили только в нашем крае. Воистину вера – утешение бедным и надежда для богатых преступников – хоть какая – ни будь возможность замолить грехи. Если есть нужда в таком количестве церквей, то, значит, у нас слишком много бедных. Или преступников? А если их нет, то и…. А капитализм – это не дух, а тело. Единственное устремление – нахватать, нажраться, ублажить похоть. Что же получается? При капитализме всё духовное, если не уничтожается, то отодвигается на дальний план? А как же искусство? Опять противоречие, опять я противоречу сам себе….

Упустили коммунисты момент. Проиграли историческую схватку. Как сказал Черномырдин: «Хотели, как лучше, а получилось, как всегда». Тоже мне «борцы за счастье народное». А что дала та столетняя борьба? Куда вожди вели народ? К этому краху? Да, собственно, после Сталина и вождей в той борьбе не было. Были серые мыши. Не разрабатывалась стратегия и тактика классовой борьбы в современных условиях. Вышла из-под контроля политическая жизнь страны, всего социалистического лагеря. «Лагеря» – слово-то, какое?! Хотя, лучшего не подберёшь. Жили одним днём. Но жили, надо сказать, не плохо. Главное – была цель, хоть и в далёком туманном будущем. И хотели, чтобы все на Земле так жили. А эти «все» хотели так жить? Их об этом спросили?

Живи богато, хорошо для себя, а сосед увидит твой успех и постарается сделать также. Сила примера – великая сила! Может быть, и социализм оттого рухнул, что капиталисты жили лучше? Но, ведь, это нормальное желание – жить хорошо. Советский Союз боролся за всеобщее равенство и процветание. Кормил Азию, Африку и Латинскую Америку и что? Всех накормили, все стали жить лучше? Сами ходили с голой задницей и работали на допотопной технике. Одни «Жигули» штамповали на заводе, закупленном у итальянцев-капиталистов. Если бы не разбазаривали добро, данное природой, и ценили труд человеческий, не строили бы коммунизм во всём мире, а народ работал бы сам на себя, то не тянулась бы молодёжь к заграничному тряпью. И зарубежные соседи не ждали бы подачки от СэСэСэРа, а сами зарабатывали на жизнь. Так скорее бы наступило равенство и общее благополучие. Вот в чём заключается истина. Чем лучше буду жить я, тем лучше соседу – есть с кого брать пример. А если мы будем хорошо жить, то тем самым мы исполним и заповеди господни, и мечты коммунистов, и…. Но всё равно я должен жить лучше соседа. Никакого равенства быть не должно – иначе к чему стремиться? В этом и есть устройство механизма жизни. В движении, а для многих – в подражании лучшим. Нет, не вытравили из народа коммунисты в лагерях это – мелкое чувство наживы, личной корысти и сутяжничества. Нет, моё – есть моё! А всё, что «наше» – это ничьё. И не надо красивых песен. Потому и рухнул Союз, что не все хотели жить одинаково бедно.

Страной всегда руководили пламенные лидеры борьбы за мир во всём мире. Во всём! А как живёт народ в своей стране – это забота вторых, третьих или последних лиц правительства. Так было и так есть! До выборов – народ, а потом – ректорат. При капитализме страной правит капитал, т.е. крупнейшие богатеи, а не вожди. Будь ты хоть гением-оратором, хоть трижды политиком-лидером, но всегда говорить будешь то, что тебе велит капитал.

Был у Емели жизненный период в советское время. Жил он тогда с головой, повёрнутой на Запад. Музыку признавал только западную, хотя и ничего в ней не понимал. Фильмы смотрел только зарубежные. За задрипанную импортную футболку был готов отдать столько денег, на которые можно было купить хороший костюм. Жевательную резинку добывал по цене колбасы. Лишь бы этикетка на иностранном была. «Бронислав, – сказала ему соседка. – Всех православных в могилу кладут лицом на восток, а ты, похоже, и в земле перевернёшься лицом на запад».

Нет, сейчас Емеля уже вышел из того возраста, чтобы преклоняться перед заграницей. Он докажет, что и тут, в этом Мухосранске можно жить красиво и в достатке.

Вот и решил Емеля, что личным примером покажет, как надо жить. Жалко, что годы идут к закату, что потеряно много сил на борьбу с «ветряными мельницами», что так поздно пришло время личной инициативы.