Текст книги "Сувенир для бога"

Братислав проводил Амелиску – до тех пор, пока она не скрылась в трюме ужасного судна, – долгим взглядом. Дьяченко перехватил его, но не прочел в глазах ментора ни боли, ни любви, ни стыда. «Ну что за народ! – Валька был вне себя. – Они готовы пожертвовать родным дитем ради безымянных душ, среди которых, уверен, хватает грешников, неудачников и просто тупиц. Эх, один я чего стою… А ведь действительно, мы ничем не лучше отроков, когда иногда жертвуем чужим и незнакомым людям самым дорогим, что у нас есть, – любовью и свободой».

Дьяченко слабо-слабо, будто стыдясь собственного поступка, махнул рукой, когда два мордастых хлопа опускали в люк Амелиску. Его Амелиску! На Валькином лице была написана полная безнадега – полный абзац! Дьяченко ненавидел себя за слабость и трусость, за то, что он мало чем отличался от бесплотных, пепельных душ. Да ничем, черт возьми!

10

Со стороны трана донесся низкий гул, корпус китообразного судна заметно задрожал, два-три сильных толчка сотрясли его, лязгнув, двинулись тяжелые, словно мельничьи жернова, колеса, с новой жадностью вгрызаясь в тело пристани. Рыкнув еще раз, тран попятился, покачивая корпусом, как обожравшийся зверь – и наконец грузно плюхнулся в море, разбив вдребезги с дюжину волн.

Дьяченко стало жутко тоскливо, будто он утратил сейчас кусочек души. Впрочем, так оно и было: вместе с нахлынувшей тоской он ощутил с болезненной ясностью, уже в который раз осознал, как сильно привязался к Амелиске. Огляделся, безотчетно пытаясь отыскать взглядом хоть кого-нибудь, кто бы мог развеять его тоску и укрепить дух. Но вместо этого увидел все ту же картину, которую ему пришлось наблюдать с первых минут пребывания в мире отроков. Голый песчаный берег, удивительно резко обрывающийся слева и справа, будто уходящий в небытие. Позади по-прежнему поднимался непроницаемый плотный туман или жертвенный дым, срок которого, казалось, давно уж истек. Вон сиротливая пристань, в центре разрушенная колесами трана. Опрокинутые короба – опустошенные посланниками дьявола. Море и небо цвета сырого цемента. Две бездушные стихии вселяли одинаковый ужас, они силились слиться друг с другом, соединиться волнами-тучами, сродниться бушующей плотью. «О боже!» – Валька тоскливо вздохнул. Ни деревца, ни постройки, кроме потерявшей смысл пристани и убогой глиняной крепости. Только сейчас он обратил на это внимание: ведь по сути негде скрыться в такую погоду!

Еще минуту бесцельно потоптавшись на месте, он направился к Братиславу. Валька был уверен, что ментор, скорее всего, единственный, кто знал, чем закончится эта невероятно дикая история. Спустившись с пристани, тот отдавал какие-то указания, отроки заново пересчитывали души, разделяя их на небольшие, по 15–20 созданий, группы. Тесно прижавшись друг к дружке, души едва не слились в пепельно-серые кучи, очень похожие на кусты, укрытые вечерними сумерками. Души мерно покачивались из стороны в сторону, тихонько роптали. Их удивительный ропот, как уже успел заметить Дьяченко, напоминал шелест молодой листвы. Он пробивался даже сквозь невыносимый вой ветра. Послушав, как дружно шелестят души, Валька опять вздохнул: хоть бы какое деревце попалось в округе или ветхий домишко на худой конец!

– Ну и буря! Волны так и рвут пристань. Того и гляди сорвут со свай и унесут в море, – поделился он опасениями. – Неплохо бы укрыться где-нибудь. Есть тут что-нибудь поблизости?

– От бури спастись можно, от своего предназначения – нет, – молвил в ответ Братислав. Он неотрывно вглядывался в клокочущее будто от злобы море. Дьяченко проследил за его озабоченным взором: ментор смотрел не на взбешенную воду, а на асфальтовое, спустившееся к самому морю небо. Море и небо, одинаково серые, одинаково враждебные человеку. Что из них было истиной, а что – отражением, суррогатом, фантомом? Иль все есть иллюзия, дьявольская забава, навязанная Валькиному рассудку… может, дьяволом и навязанная. «Нет, не верю, не может повсюду властвовать сатана!»

Чем дольше вглядывался Дьяченко в штормящую даль, не сулившую ему, казалось, ничего, кроме неминуемой гибели, тем сильней крепла в нем уверенность, что то и не небо вовсе, а его, Валькина, дорога. Поменявшаяся вдруг местами с небом дорога, по которой он уже столько прошел и по которой еще Бог знает сколько придется пройти. Асфальтовая дорога жизни – вверху, седое и одряхлевшее небо – внизу… А если небо спустилось, значит, поблизости Бог.

– Мы не сможем долго противостоять стихии, – продолжал настаивать Дьяченко, почувствовав в себе странное упорство и еще не осознанную до конца волю. – Гляньте: вашим людям нелегко. А как зябнут души, словно их бьет смертельный озноб! Без укрытия нам никак не обойтись!

– Совершенно напрасный страх, – Братислав скривил губы в ироничной усмешке, все так же пристально буравя асфальтовую даль. – Излишне бояться чужой судьбы и совсем уж глупо заботиться о тех, кто не назначен тебе ни Богом, ни дьяволом.

– Тогда какого черта вы позволили тем мерзким крысам увести вашу дочь?! – взорвался Дьяченко. Его начала раздражать спесивая мудрость оленеголового предводителя. – Если не вы, то кто же тогда смог бы защитить ваше чадо?!

Братислав мельком, уголком глаз смерил человека.

– Не суди о чужих дарах и потерях лишь по своим, человеческим, меркам. Свет не одна лишь жизнь, а ночь не только смерть. И для каждого из нас есть нечто в этой беспокойной вселенной, чья цена выше нашей собственной жизни, а бывает, и дороже жизни тех, кого мы любим больше себя.

Поучение ментора внезапно было прервано пронзительным криком. Кричал один из отроков. Он одновременно пытался привлечь внимание своего господина и показывал рукой на небо. Дьяченко глянул в том направлении и без труда обнаружил светлую точку – некое знамение, вдруг возникшее на его пути. Валька поклясться мог, что еще минуту назад там и в помине не было ничего похожего!

При виде загадочной точки Братислав с облегчением вздохнул. Затем зычным голосом отдал приказание: – Кировол, Махро, Амеррат, Пихо, готовьте души дионисов к посадке! Через минуту райбусы будут здесь!

– Души дионисов? – не сразу поняв, о ком идет речь, повторил Дьяченко и посмотрел вопросительно на Братислава. Однако тот явно не собирался ничего ему объяснять. «Ладно, посмотрим, как будут дальше развиваться события. Рано или поздно все станет ясно», – Валька решил не дергаться раньше времени и вновь уставился на светлую точку. Теперь это была уже не точка, а, скорее, белое яблоко. Да, необычный небесный объект быстро увеличивался в размерах, его очертания становились все четче, все фантастичней, поражая Валькино воображение. Вот неопознанный объект приобрел форму летающей тарелки. Дьяченко тут же захотелось крикнуть: «Быть такого не может!» – но он сдержался. Однако в самом деле: летающая тарелка над их головами – неужели такое возможно в мире, и без того совершенно непостижимом для нормального человеческого разума?

Еще через несколько секунд летающая тарелка стала похожа… на шляпу – на любимую Валькину фетровую шляпу. «Шиза косит наши ряды!» – обалдел Дьяченко. Но это было еще не все. Когда неизвестный летательный аппарат завис в 15 метрах от узкой полоски земли, он больше всего походил на прозрачную коробку из-под бисквитно-орехового торта «Визит». С той лишь существенной разницей, что у настоящей коробки не было таких широких, опоясывающих по кругу бортов. «Ага, это и есть, наверное, райбус», – помня слова Братислава, сообразил Дьяченко.

Запрокинув голову, он еще пристальней вгляделся в очертания чудо-аппарата, но как ни напрягал зрение, так ничего и не смог разглядеть, что скрывалось за прозрачными стенками райбуса.

Небывалое волнение охватило Вальку, будто по его душу прибыли из немыслимых далей. Боясь сделать неверный шаг, он в то же время торопил события. В глубине души робко молил Бога хотя бы о малом прощении.

Райбус основательно, подобно грузовому вертолету, завис над песчаной косой. Снизу на его несколько выпуклом днище отворились девять симметрично расположенных люков. Из них показались громадные золотые цилиндры, они стремительно опускались – еще не достигнув земли, они начали излучать яркое ровное свечение. Для Дьяченко было очевидным, что перед ним не опоры летательного аппарата, а девять потрясающих столбов света.

И в этот момент его отвлек шум – бархатистый и чистый, как духовная музыка. То пепельные существа зашелестели громче, видимо, таким образом выражая свои чувства. «Какое странное имя дал им ментор, – Дьяченко покачал задумчиво головой. – Души дионисов, надо же!»

Души группами подводили к светящимся столбам, и пепельные одна за другой проникали внутрь. Оказавшись в круге света, души вновь сбивались в кучки. Дьяченко увидел: когда их собралось довольно большое количество, когда душам стало тесно в пределах золотого круга, точно след гигантского прожектора, застывшего на земле, невидимая сила внезапно подняла их к райбусу и скрыла из глаз. «Ух ты, да это ж лифт!» – Валька проводил души восхищенным взглядом. Он радовался тому, что те беспрепятственно попадают на борт летательного аппарата.

– Далеко им лететь? – улыбаясь, он кивнул в сторону еще не поднятых лифтами душ.

– Их ждет Амурай – царство света и счастья! Бог встретит их, – произнес Братислав. Вид его был по-прежнему задумчив и строг.

– А вы? Вы последуете за ними?

– Никогда, – ментор покачал головой, – никогда отроки не следовали за душами дионисов. Дочь моя говорила тебе: мы перевозчики. Мы призваны освобождать души из плена и помогать им добраться до лучезарного Амурая.

– Что же вам суждено до конца дней оставаться в этом унылом месте? – почти с ужасом Дьяченко огляделся. Братислав смерил его снисходительным взглядом.

– Я говорил тебе: не суди обо всем по своим меркам. Здесь, где небо встречается с морем, а жизнь продолжается после смерти, начинается спасение душ дионисов. Не будь этого скудного клочка земли, не будь отроков, вдохновенно выполняющих свое предназначение, не испытать людям чудесного мига перерождения, не пройти спасительного пути от адского моря Юфилодор до божественного Амурая.

Дьяченко изумился тому, как вдруг преобразился Братислав. Он говорил о спасении душ с необыкновенным подъемом и жаром.

– Почему вы называете души людей душами дионисов? – наконец решил узнать Валька.

– Душа, освобожденная от плена, выменянная на жертвоприношения живых соплеменников, – такая душа не может не опьянеть от обрушившейся на нее свободы. Как когда-то плоть, в которой душа обитала, пьянела от виноградного вина.

– Это здорово! Я счастлив, что вижу столько спасенных душ! Мне посчастливилось быть знакомым с их благородными спасателями, – Дьяченко учтиво склонил голову перед предводителем отроков. Затем вновь пылко воскликнул. – Но как же вы?! Что ждет вас потом? Кто, в конце концов, поведет корабль?

Взор Братислава снова стал задумчив, потерял вдохновенную ясность и вовсе потух. Будто в поисках ответа ментор обратил взгляд внутрь себя. Возникло тягостное молчание. Наконец Братислав заговорил глухим, словно простуженным голосом:

– Век отрока недолог. Простившись с последней спасенной душой, мы обязаны покинуть этот берег. Воды Юфилодора зовут нас к себе.

– Вы что, добровольно собираетесь отправиться к дьяволу?! – Дьяченко вытаращил на ментора ошарашенный взгляд.

– Мы далеки от губительной мысли воссоединения с Виорахом. Но мы не можем больше оставаться на этой земле. По преданию, там, в неведомой морской дали, неподвластный стихии и гневу дьявола, стоит остров. Не касаются его ни шум ветра, ни удары волн, ни происки извечных врагов отроков – крысоголовых хлопов. На тот остров вскоре отправимся мы. Но и эта земля не останется долго пустой. Ведь все повторяется! Новые души угодят в дьявольские сети Виораха, и Бог пришлет сюда новое племя отроков. С неслыханным рвением и отвагой они примутся спасать души людей.

– Это жестоко! – Дьяченко невольно схватился за лоб рукой. Затем, справившись с сильным волнением, он напомнил. – Но кто в таком случае доставит спасенные души в Амурай?

– Это сделаешь ты.

Услышав такой ответ, Валька мгновенно побледнел, ноги, став ватными, подломились, и он, беспомощно хватая ртом воздух, осел на песок.

– Это сделаешь ты, – как ни в чем не бывало повторил Братислав – он был обязан огласить судьбу человека. – Всякий раз Бог выбирает одного из вас, живущих в том мире, – ментор махнул рукой в сторону тумана или дыма, продолжавшего подпирать небо. На лице Братислава мелькнула едва заметная гримаса разочарования. – В этот раз Он выбрал тебя. Не мне, разумеется, судить о Его выборе… Теперь твоя святая миссия – стать верным проводником и вопреки всем козням судьбы доставить спасенные души в Амурай.

– Я готов, – прозвучал ответ – Валька сам не ожидал от себя такого мужественного решения. – Я выполню свой долг, – шепотом поклялся он. Лицо ментора вновь озарилось. В первый момент улыбка вышла такой вымученной, словно он не радовался крепости человеческого духа, а просил пощады. Затем морщины разгладились, страх и недоверие прошли – растворились в робкой улыбке тоска и страх за человека. Зато глаза засветились безграничным счастьем за того, кто совсем скоро попадет в небесное царство Амурай. Улыбаясь, Братислав протянул Вальке руку – рука у предводителя отроков оказалась необыкновенно крепкой, надежной. Он помог человеку подняться.

Поднимаясь с последними душами в золотом лифте, Дьяченко бросил вниз прощальный взор. Наблюдая за тем, как ментор Братислав решительно ведет своих отроков к морю, Дьяченко не испытал к ним ни горечи, ни сострадания. Мысленно Валька уже был далеко в пути – на подлете к вожделенному Амураю. В ту минуту человек не боялся грозного Бога, а привычного дьявола успел позабыть.

11

Изнутри райбус не произвел на Дьяченко должного впечатления. Он больше походил на танцевальный клуб, чем на футуристический летательный аппарат. Вдоль прозрачной стены в корабле-клубе в три ряда были установлены сиденья – ну точно сельские лавки. На тех лавках и вблизи их расположились души дионисов. Их монотонный шелест уже порядком надоел Дьяченко. В центре райбуса, наподобие бара, какие нередко открывают в клубах, находилось небольшое помещение, защищенное непроницаемой круглой стеной. «Скорее всего, это рубка управления полетом», – смекнул Дьяченко. Однако за те недолгие часы, в течение которых райбус находился в полете, из предполагаемой рубки не вышло и не вошло ни одного живого существа или автономного робота.

Вместе с Дьяченко души дионисов сопровождали девятнадцать отроков. Ими руководил Амеррат – красивый отрок-альбинос с белыми в синеву рогами. Отроки построились вдоль прозрачной стены, встав друг от друга через одинаковое число шагов. Ни на что не отвлекаясь, словно впав в дрему, оленеголовые воины неотрывно следили за воздушной стихией. Переводя взгляд с отроков на души и обратно, Дьяченко не смог сдержать зевка. Вальке стало ужасно скучно среди тех и других, как ему показалось, одинаково лишенных человеческих привычек и страстей.

Бдительность отроков оказалась напрасной. Внезапно райбус потряс мощный удар. Дьяченко и воинов, проглядевших начало атаки, швырнуло на пол, души дионисов плавно поплыли со своих мест, продолжая беспечно шелестеть о своем. В следующую секунду часть стены корабля была сметена и в образовавшуюся пробоину ворвался поток холодного воздуха и… слуги Виораха. «Хлопские крысы! Откуда они только взялись?! – Дьяченко пришел в ярость. – Как я мог прозевать этих гадов?! Отроки тоже „герои“ – заснули под баюканье душ!» Разбираться, кто из них что проспал, было некогда. Валька кинулся в самую гущу врагов. Сейчас это был не тот трусливый студень, что покорно позволил демонам увести его Амелиску. Используя бронзового единорога вместо кастета – была в детстве такая забава! – Дьяченко хрястнул что есть силы первого же хлопа, попавшегося ему на пути. Тот дико взвыл, прижав лапы к развороченной морде. Другой хлоп, бежавший следом, заверещал еще истошней, будто ему отдавили хвост или что-нибудь посерьезней.

– У отрока медный Оззо!!

Второй Валькин удар оказался не менее точным, чем первый, – визгливый горлопан с выбитым глазом рухнул под ноги человеку. Вскоре, вооружившись мечом своей первой жертвы, Дьяченко отчаянно бился плечом к плечу с молчаливыми отроками. На какое-то время звон мечей и глухие проклятия заглушили испуганный шелест душ. Но хлопы превосходили их защитников в силе и умении воевать. Голод и дьявольская удача сопутствовали слугам Виораха. Не прошло и часа, как они начали одолевать мужественных отроков, убивая одного за другим. Обезглавленные или разрубленные на куски тела оленеголовых хлопы выбрасывали в рваную пробоину. Оттуда нещадно хлестал ветер, невыносимо несло смрадом, будто небо превратилось в сплошную мертвечину. Было ужасно холодно.

Дьяченко держался из последних сил. Наконец упал замертво последний его товарищ – красавец-альбинос Амеррат, до самой гибели своей не проронивший ни слова. Теперь Дьяченко, порядком утомленный жестокой рубкой, с ног до головы забрызганный чужой и своей кровью, верил лишь в чудо. Но страх смерти так больше и не посетил его, словно Валька навсегда расстался с ним на той песчаной косе.

Он осмотрелся мутным от смертельной усталости взором. В эту трудную минуту некому было поддержать Вальку Дьяченко – пали все до единого оленеголовые воины. Очередь дошла до душ дионисов. Хлопы, войдя в раж, разрывали их на части когтистыми лапами, протыкали острыми крысиными мордами. «Ах вы, суки! На кого подняли грязные лапы?! Да это, может, души моих предков!!» Собрав остаток сил, прорубая себе путь сразу двумя мечами, Дьяченко бросился в самое пекло. В тот миг он был одержим единственной мыслью – унести с собой как можно больше мерзких жизней воинов дьявола: «На, получай! Мой дед и не таких гадов бил!!..»

Как вдруг кто-то оглушил его сзади, ломовой удар, казалось, разнес вдребезги его черепную коробку, и Дьяченко, выхаркнув кровавый фонтан, как подкошенный повалился на пол райбуса.

12

Привела его в чувство нестерпимая боль. Такой головной боли Дьяченко еще никогда не испытывал: она была схожа с зубной болью. Будто в черепной кости, так, как это бывает в зубной эмали, образовалась трещина, вмиг нарушилась герметизация и просочились вместе с воздухом и грязным дыханием дурные чужие речи. И, воспалившись, изошел болью, точно зубной нерв, Валькин несчастный мозг. «Ох ты, кто ж меня так саданул? Будто в голову трахнули…» Чуть ли не со скрипом, заправляя стон матом, Дьяченко приоткрыл веки – словно тяжелые ставни отворил. Смачно икнув, как после убойной пьянки, обнаружил себя внутри небольшого замкнутого пространства. Низкий потолок. По всей видимости, железные стены, по периметру усеянные шляпками заклепок, лишь кое-где драпированные куцыми лоскутами ткани или кожи. Ни окна, ни нормального искусственного освещения. Вместо него что-то тусклое, дрожащее, хиреющее прямо на глазах лилось сверху, просачивалось из невидимых пор в потолке, словно это было не освещение вовсе, а несанкционированная утечка света.

Дьяченко, в который раз издав стон, не вытерпел, схватился за голову, что есть мочи сдавил руками виски. Вдруг пол под ним накренился вперед и вправо. Не удержав равновесия, он растянулся на скользком полу, проехался на пузе метра три и с лету въехал головой в стальную стену. В тот же миг новый, еще более острый приступ боли пронзил его с головы до ног – словно его насадили на невидимый шампур, – и Валька потерял сознание…

Когда в другой раз пришел в себя, не ощутил ни боли в раненой голове, ни страха перед неизвестностью, ни стыда перед самим собой за то, что позволил провести себя, затянуть в это чертово приключение – запихнуть в железную коробку, мать их так и этак! Дьяченко громко выругался.

Он по-прежнему лежал на животе, пол под ним приятно покачивало, будто кто-то пытался убаюкать, усмирить обиженного человека. Он лежал, прижавшись щекой к прохладному полу.

Наконец решился приподнять голову и… к удивлению своему увидел приоткрытую дверь. Прямо перед ним – открытая дверь! Дьяченко машинально покрутил головой, вспоминая недавний удар. Видимо, именно в эту дверь врезался он башкой. Будь она неладна, хотя… Дверь была прошита заклепками столь же густо, что и стены. Поднявшись, кряхтя, на ноги, Валька высунул голову в дверной проем: там коридор, освещенный так же слабо, как и его стальная темница. Оттого оба конца коридора терялись в дымчатом полумраке. Откуда-то донесся приглушенный свист или шелест, точно где-то ветер запутался в кронах деревьев. «Так стонут души дионисов», – вспомнил Дьяченко.

Он вернулся в комнату, закрыв за собой дверь. Огляделся, почесав гудящий затылок. «Очень напоминает каюту. Не хватает, правда, иллюминатора и хотя бы элементарных удобств». Оставив в покое затылок, наморщил лоб, с озабоченным видом потер его: «Неужели я в тране?.. Эти мерзкие крысы взяли-таки меня в плен! Вот уроды!» Дьяченко лихорадочно порылся в карманах, пытаясь отыскать какое-нибудь оружие или предмет, которым можно было бы обороняться. «Вот бы какому-нибудь поганому хлопу вспороть живот!.. Ага, есть что-то!» И он вытащил на сумрачный свет своего неразлучного единорога. Так обрадовался ему: «Слава Богу, он со мной!» Даже поцеловал его в крошечный рог. Этот простенький и бессмысленный сувенир был для Дьяченко, может, единственным связующим звеном с тем реальным и уже наполовину забытым миром, из которого Валька вывалился однажды, точно зазевавшийся пассажир из открывшейся дверцы авто. Единорог из обычной бронзы, чуть шершавой, нагретой человеческим телом, стал для человека еще чем-то вроде защитного средства. Без него Валька, наверное, давно бы свихнулся, окончательно уверовав, что все, что сейчас с ним происходит, и в самом деле явь. «В самом деле – явь!» – убеждало все вокруг. Как бы не так! Единорог говорил об обратном, единорог удерживал его на краю… Черт, но, с другой стороны, Дьяченко никак не мог разомкнуть веки, еще шире разомкнуть веки, чтобы очнуться наконец от этого кошмарного, неожиданно затянувшегося сна! Чтобы избавиться от его назойливых ошметков, что лезут сейчас в его глаза, уши, рот, вместе со стонами душ дионисов забивают ему мозги. Мать их! Как он устал! Он не желает больше воспринимать эту дьявольскую реальность! Он сопротивлялся, как мог, упирался, цеплялся когтями за каждую пядь чужой земли, лишь бы сдержать, замедлить свой бег сломя голову! Но эта реальность сродни горному селю, всякий раз она сносит его – вперед и вниз влечет за собой…

Кто-то резко рванул дверь – и в каюту ворвалось с полдюжины вооруженных хлопов. Командовал шайкой все тот же громила Ксилл. Он осклабился, обрадовавшись встрече с человеком – так палач радуется жертве, предвкушая скорую казнь. Демоны жадно втягивали крысиными носами спертый воздух, тараторили что-то на своем тарабарском языке. К удивлению своему, Дьяченко, может, впервые не смог разобрать их дурной бесовской треп. Вдруг один из них, маленький и злой бесенок, кинулся на опешившего Дьяченко, спеша разодрать когтями его грудь. Валька, взвыв от такого поворота реальности, не растерялся, среагировал правильно: в следующую же секунду вмазал как следует по усатой харе – слуга Виораха, не ожидавший отпора, кубарем покатился по железному полу. Вскочив мигом на ноги, вновь бросился на человека, но Ксилл перехватил коротышку в прыжке. Коротыш вызывающе зыркнул на своего вожака, но смолчал. Зато мордастый босс, построив солдата по стойке смирно, минуты две отчитывал его, мешая слюну с хлесткими, резкими фразами.

Потом хлопы ушли так же неожиданно, как появились. В захлопнувшейся двери коротко щелкнул замок – Дьяченко заперли. И наступила тишина. Гнетущая. Плетущая судьбоносными, роковыми лапками сети-угрозы. Не отмеренная ни одними часами и предсказаниями. Нарушаемая лишь стуком Валькиного сердца и беспокойным дыханием: а-хх, а-хх, а-хх… Тишина будет вечной, теперь тишина – его новая реальность… бах!!.. смирился было с этим пленник, когда дверь в каюту… бах!!.. сотряс снаружи мощный удар. Дьяченко отшатнулся, будто в него пришелся невидимый удар, машинально попятился в дальний от двери угол. Не отрывая от двери тревожного взгляда, ждал нового нашествия крысоголовых…

Бах!! Долго ждать не пришлось. Дверь вздрогнула в третий раз, затрещала, снаружи послышалось громкое шипение, из щелей повалил дым, воняющий паленой плотью, словно в коридоре жарили мясо на высоком огне; вдобавок что-то пронзительно звякнуло и тут же оборвалось – там лопнула пружина или тугая струна; и наконец, могучая сила выбила дверь, отшвырнула ее к центру каюты, точно жалкую картонку.

Тотчас в освободившийся проем ударил столп огня – казалось, били из станкового огнемета, какой Валька видел в одном боевике про Чечню. Огонь, злобно шипя и брызжа красно-золотой слюной, молниеносно пересек пустую каюту и, недовольно урча, пхнулся в противоположную стену. Нестерпимым жаром обдало пленника с головы до ног. «Черт! Вот сволочи! – обхватив руками голову, Дьяченко вжался хребтом в жесткий стальной угол. – Гады, они решили зажарить меня, как барана!» К сердцу накатила горячущая кровь, зато ноги будто примерзли к полу – Валька стоял ни жив ни мертв, глядя на огненный кошмар расширенными от ужаса глазищами.

Внезапно из тугой огнедышащей плазмы вывалилось двое. «А это еще шо за монстры?!.. Черт – хлопские крысы! Что это они на себя нацепили?..» Демоны были одеты в рыжие скафандры, те никак не вязались с мечами, которые слуги Виораха сжимали в широких рукавицах. Рассекая мечами раскаленный воздух, они бросились к пленнику. Один из них, тот, что был выше и крупней, схватил Дьяченко за руку и потащил к выходу. Поток лавы не иссякал, стена в том месте, куда продолжала бить огненная струя, раскалилась докрасна и, размякнув, поплыла; вокруг красно-бурого ожога торопливо разбежались лилово-фиолетовые круги…

Нет, Дьяченко не хотел умирать. «Суки, куда вы тащите меня?! Уроды! Я сделаю вас, дайте мне только…» Валька сопротивлялся, из последних сил боролся за жизнь. Вначале упал на колени, затем распластался на скользком полу, пятками, пальцами ног, коленями, животом, грудью, носом, не говоря уже о руках пытаясь сдержать неумолимое скольжение к смерти.

Пекло приближалось – неслось навстречу. Оно было ужасно, как зев дракона. «При чем тут дракон?!.. Ах, мать твою, кто бы ты ни был!..» Дьяченко продолжал упираться – тупо, бессмысленно. Не желая мириться с судьбой, что вот так, ни за что ни про что должен пропасть, сгореть в этом чертовом огне. «Неужто я и вправду в аду?!» – мелькнула у пленника запоздалая мысль. Он схватился за дверную раму, вцепился в нее, как грешник в крест, несмотря на то что железо налилось малиновым соком… В следующий миг он получил крепкий тумак в спину и с зажмуренными глазами, обращенными внутрь, обратившимися к душе, как к единственному спасителю, влетел в пекло…