Текст книги "Биоценоз"

В ящике стола Сергей Константинович обнаружил много-много маленьких пустых полиэтиленовых пакетиков с застёжкой типа клипса. И больше ничего. Странно всё это выглядело. Зачем платить довольно большие деньги за комнату, в которой ничего не происходит? Ан, нет, всё-таки происходит. В углу изрядное количество пустых бутылок из-под пива. Одинаковые иноземные этикетки выдавали некоторую изысканность вкуса. Значит, взвешивали нечто. Складывали взвешенное в пакетики и попивали пивко. Голован зачем-то понюхал весы. Но металлическая платформа, похоже, ничем не пахла.

– Чего это вы? – поинтересовался Сергей Константинович.

– Да так, играю в Шерлока Холмса, – улыбнулся в ответ Голован, – проверяю смутные подозрения.

Из комнаты арендаторов уходили тем же путём, каким зашли. Щёлкнули замком, Вдвоём возвратили на прежнюю позицию стеллаж и вышли из библиотеки.

– Знаете, Сергей Константинович, давайте мы и гараж навестим?!

Во дворе был гараж на три бокса. При купчихе здесь располагалась конюшни и каретный сарай. А над ними сеновал. Сеном здесь не пахло давно. С той поры, когда был ликвидирован конный выезд одного из начальников одного из учреждений, располагавшихся в купеческом особняке. Было это после войны, в конце сороковых. Каурого меринка передали в колхоз, фаэтон и прочую упряжь туда же. Кучер Горохов ушёл в запой и назад не вернулся. А в одном из помещений встал на постой трофейный «Опель-Кадет», как две капли похожий на отечественный «Москвич». Затем статус учреждения повысился. Следовательно, повысился статус начальника. А уж повысившемуся начальнику зазорно стало разъезжать на трофейном Опеле. Так появилась «Победа», и зачем-то полуторка, употреблявшаяся по хозяйственным надобностям, и не удостоенная чести стоять под крышей, а потому сгнившая во дворе. Следом пошли «Волги» непременно чёрного, начальницкого цвета. Даже две. Теперь в гараже обитала «Нива», в соседнем боксе – «УАЗ —Буханка». Правда, с некоторых пор «Буханка» больше простаивала во дворе, а в боксе сберегалась личная новенькая «Мазда». Третий бокс Сергей Константинович сдал фирме Тамаза. Причём, по гаражу документы не оформляли. Сдали под честное слово и некую толику наличных средств, не проходящих через счёт. Деньги эти весьма выручали, так как не все потребные расходы соответствовали жёстким ограничительным рамкам бюджетноё росписи. Ну, например, бензин для машин. Лимиты на него были просто смехотворными. А не ездить нельзя. Не говоря уж о запчастях и прочей зимней резине!

Они вышли во двор и убедились, что в дверь бокса врезан новый, довольно замысловатый замок. Голован выматерился. Похоже, приключения Шерлока Холмса на этом заканчивались.

– Пошли, – позвал Сергей Константинович, – ещё по чаю ударим.

Но Голован, похоже, завёлся не на шутку. Видно было, он что-то придумал, или вспомнил. Так и есть: в углу двора, у стены лежала старая деревянная лестница, которой пользовались, когда нужно было взобраться на крышу особняка и сбрасывать снег.

– Зачем? – спросил Сергей Константинович.

– Согласно военной науке. – с нарочитой нравоучительностью произнёс Голован, – врага нужно бить оттуда, откуда он не ждёт. Но вначале рекогносцировка.

Вдвоём он приставили лестницу к стене гаража и Голован начал подниматься к воротцам, ведущим на сеновал. Зачем это было нужно. Сергей Константинович не понимал. Но Голован явно что-то предполагал. Лестница держалась на честном слове. Но Голован продолжал подниматься, проверяя, однако, крепость перекладин, прежде, чем перенести на очередную тяжесть тела. Сергей Константинович подстраховывал, придерживая лестницу. Наконец Голован добрался до верха и попытался раскрыть воротца, ведущие на бывший сеновал. Петли завизжали тонко и жалобно, воротца раскрылись. Голован поставил ногу на приступочку, ухватился покрепче руками и, пригнувшись, шагнул в темноту сеновала.

– Есть, – закричал он из темноты, – только фонарик нужен.

– Что? Что есть? – переспросил Сергей Константинович, которого постепенно захватил азарт Голована.

– Люк есть, – пояснил Голован, – высовываясь из сеновала. Там лошади стояли, а здесь сено. Через люк сено вниз спускали. Принесите фонарик. Надо бы подсветить.

Сергей Константинович быстрым шагом направился к себе в кабинет. На стеллаже, среди прочего, стоял фонарь, который ему в прошлом году подарили на день рождения. Он проверил. Лампочка зажглась. Он вышел во двор. Голован ждал. Сергей Константинович начал подниматься по лестнице. Ему казалось, что одна из перекладин вот-вот оторвётся, и он сверзится на землю. Но, как говаривала когда-то бабушка Сергея, Бог миловал. Голован подал руку и втянул его на сеновал, предварительно приняв фонарь. Здесь было темно. Голован щёлкнул. Свет зажёгся. На сеновале было сухо и пусто. Устланный досками пол покрыт толстым слоем пыли. Над двумя боксами угадывались очертания люков. Слева люка не было.

– Там, – высказал предположение Голован, – видно, был каретный сарай, где теперь «Нива» стоит. Здесь ваша «Мазда». А здесь – квартиранты обитают. В люки были вделаны кольца. Сергей Константинович светил, а Голован взялся за кольцо и потянул. На удивление система действовала. Люк открылся. Посветили вниз. Бокс был пуст. Только в углу стояли какие-то коробки, да лежало что-то, накрытое тряпками. До пола было метра два с половиной.

– Спрыгнуть-то я спрыгну, – сказал Голован, – а вот назад как?

– Нет там ничего. Зачем лезть? Чёрт с ними! – Смалодушничал Сергей Константинович. Пошли назад. Завтра я их выгоню.

– Ну, уж хренушки! Зачем-то они здесь окопались. Надо понять, зачем.

– Мы тут будем, – вспомнил Сергей Константинович слова Помятуна, – ма-а-ленький шурум-бурум разворачивать. Поставим термопластавтомат и начнём стаканы для пива печь. Фирменные. Для наших кафешек летних. Дело – зашибись!

– Придумал! – Сказал Голован. – Я мигом. Он спустился во двор и скрылся в Лаборатории. Через минуту вышел с рулоном пожарного рукава, который висел в ящике за стеклом в коридоре. С рулоном на плече поднялся по лестнице. Передал рулон Сергею Константиновичу и вскарабкался на сеновал. При свете фонаря обвязал одним концом рукава стропило, а другой спустил в бокс.

– Теперь как на лифте, – удовлетворённо сказал он, – хоть вниз, хоть вверх. Курс молодого бойца проходили?

– Проходил. – Ответил Сергей Константинович.

– Тогда вперёд, короткими перебежками. – И он начал спускаться по рукаву, как по канату.

Сергей Константинович вспомнил свои первые опыты на полосе препятствий и язвительные комментарии товарища гвардии старшего сержанта Копылова: « Вы бойцы Советской армии, а не сосиски из маминой кастрюльки! Делай – раз! Ё..! Делай —два! Ё…! делай три! Ё…!». А потом демонстрировал, как надо делать эти самые Ё… раз-два-три с ловкостью циркового акробата.

Пока Голован спускался, Сергей Константинович подсвечивал фонарём. А потом сунул фонарь за пазуху, и стал спускаться сам. Это, конечно, была чистой воды авантюра. Штиблеты его скользили по брезенту рукава. Да и вообще; кто бы поверил, что доктор наук способен ночью по пожарному рукаву проникнуть в закрытое помещение с неизвестной целью. Он уже давно не совершал опрометчивых поступков подобного рода. Но всё, что произошло с ним сегодня, начиная с раннего утра, не укладывалось ни в какие прописи. Однако, навык, выработанный под чутким руководством сержанта Копылова, оказался, на удивление, не забытым. Спустился он благополучно. Конечно же, никакого-такого термопластавтомата в боксе и в помине не было. Картонные коробки оказались пустыми. Дошли и до тряпок. Под ними укрывался темно-зелёный деревянный ящик, похоже, из-под снарядов. Голован откинул крышку. Ящик доверху был полон отборным репчатым луком. Увидев лук, Сергей Константинович расхохотался – уж слишком неожиданным оказался результат поисков.

– Твою мать! – Только и выругался Голован. Твою мать! Старый я дурак! Не наигрался в войну… Твою мать! Полезем назад?

Сергей Константинович присел перед ящиком на корточки. Лук был отборный. Крупный. Луковица к луковице. И пах замечательно. Однако, откуда свежий лук? В здешних местах пора лука не приспела. Значит, с южных краёв. Он представил крупно нарезанные помидоры, кольцами накрошенный лук, огурцы. Всё это смешано в миске и посыпано крупной солью. Вволю поперчено и залито подсолнечным маслом. Но, не из магазина, не из пластиковой бутылки, на которой шарлатаны пишут, что оно без холестерина, как будто бывает постное масло с холестерином! А с базара, настоящим маслом, деревенским, пахнущим жареными семечками.

– Авось, не обеднеют, – засмеялся он, вознамерившись захватить пару луковиц, и запустил пальцы в ящик, выбирая луковицы покрупнее. Неожиданно пальцы наткнулись на что-то лежащее в ящике под луком.

– Посвети, – сказал он Головану.

Под слоем лука лежал свёрток, запакованный в пластик. Под пластиком просматривался бумажный пакет

– Японский бог! Удивлённо протянул Голован, разглядывая пакет, – Знакомая штучка!

Под пластиком на пакете виднелась синяя овальная печать: посерёдке изображён лев, а вокруг вилась вязь арабских буковок.

– Это же героин! Гадом буду, героин! В Афгане навидался. Мы его в Нангархаре бензином обливали да жгли.

Они оба запустили руки в лук и нашарили в луке шесть одинаковых упаковок героина, примерно по килограмму в каждой.

– Это уж точно: есть баба, а есть бабец… – машинально протянул Сергей Константинович.

– Чего-чего? – переспросил Голован.

– Говорю: есть баба, а есть бабец, есть рыба, а есть рыбец. Шутка такая. Из Ростова привёз.

– Да-да, – столь же задумчиво протянул Голован.– Как поётся в одной песенке: «Шла барыня из Ростова посмотреть на Льва Толстого, а барыня из Орла не известно куда шла». Что делать будем? Сергей Константинович? А? Милицию вызывать?

Сергею Константиновичу сразу же вспомнилось утро: двор, трупы Лаперуза и Гаркуши, люди в форме и без, запыхавшийся Саврасов, следователь Богодухов в рубахе с пропотевшими попугаями, и всё, что закрутилось-завертелось. Всё! и самое первое – омерзительное чувство унижения, охватившее его, когда Саврасов – подумать только – Саврасов, о котором в обычное время он, доктор наук, и думать бы не стал, известил его об измене жены, как о факте, установленном в ходе оперативной разработки. И, конечно же, все эти люди, все эти прохвосты: Тамаз и прочие, конечно же, знали и об убийстве Лаперуза, и том, как он был убит, и о том, где он был убит! Можно сказать, убит в его, Сергея Константиновича, постели! Можно сказать, на его подушке! И они названивали жене, этой сучке,.. Утешить хотели? Уберечь от опрометчивых поступков? Напугать, чтобы лишнее, как они говорят, не вякала? А теперь, оказывается, впутали в свою мерзостную деятельность и Лабораторию, его!!! Его впутали! Подумать только; милиция, обыски, прокуратура, героин. И где? У него! В Лаборатории! В Лаборатории? Нет-нет! Что угодно, но только не это!

– И куда милицию вызывать? – сказал он вслух, продолжая свои рассуждения, Этот гараж я им по документам не сдавал. Выходит, это наш героин! Лабораторный! А героин ли это?

– Героин, – утвердительно произнёс Голован.– Не сомневайтесь! Они его потому в лук запрятали, чтобы запах отбить. Приём известный.

– Что же делать?

– О! Давайте, мы эту гадость ликвидируем! – предложил Голован.

– Как? Жечь что ли?

– Да чтобы его сжечь, бензина понадобиться уйма. Нет, Сергей Константинович, тут что-то другое надо придумать… О! А давайте мы его в канализацию! Точно! В канализацию! Вот мы им подарок заквасим! Тут знаете, на какую сумму этого зелья?

– Откуда мне знать?

– Я вам скажу: тут миллионами пахнет. – Голован был оживлён и напоминал весёлого сеттера, отличившегося на охоте в поиске подбитых уток, разве что хвостом не вилял.

Сергею Константиновичу Голован был симпатичен. Немолодой уже, но, как говорят, вполне справный человек. А главное, улыбка у него была замечательная: открытая и какая-то мальчишеская. Не друг, конечно. Ведь, друзей, в полном смысле этого слова, у Сергея Константиновича никогда не было. Так уж получилось, что со школьных лет он не то, чтобы дичился сверстников, но всегда существовал наособицу, погружённый в свои отношения с Природой. Мог, разумеется, с одноклассниками и мяч попинать в школьном дворе, и в каких-нибудь проказах поучаствовать, но всегда при этом ощущал: это – они, а это – я. В институте чувство отчуждения только усилилось. Его пытались, как отличника, вовлечь в комсомольские структуры. Но он вцепился, он врастал в науку, в тихие свои исследования, которые плохо сочетались с нарочитыми, излишне пафосными затеями комсомольских активистов, строивших свою карьеру не на усвоении знаний, а на выражении беспредельной верности близлежащему институтскому начальству, комсомолу-партии и лично дорогому Леониду Ильичу Брежневу. И чем истероиднее, запредельнее становилась атмосфера на комсомольских токовищах, тем прекраснее и гармоничнее виделся ему мир микроскопических существ, живущих своей потайной и, по-своему, содержательной жизнью. Армия друзей также не добавила. Во-первых, служил он только год, как в ту пору служивали все призывники с высшим образованием, и был старше пацанчиков-сослуживцев. Во-вторых, в Учебке дружить было некогда – от подъёма до отбоя так намудохаешься, что только бы добраться до коечки. А в-третьих, после окончания Учебки – рисование портретов вождей и полководцев Победы в клубе части также чем-то напоминало пребывание в одиночке. Тем более, он скоро крепко – накрепко уяснил: быстрое выполнение задания командования влечёт за собой поощрение в виде нового задания. А потому был дотошно старателен, не кобызился, отвечал на все недоумения отцов-командиров стандартными «Есть» и «Так точно», и не отвлекался по пустякам типа пьяных самоволок. Он днями просиживал в своей комнатке за кулисами солдатского клуба, и вожди вкупе с маршалами, которых он сам воссоздал из небытия согласно образцам, утверждённым замполитом, вперяли в него свои взоры, не терпящие возражений. А Голован был похож на друга. Но, только похож, потому что в их возрасте друзьями не обзаводятся. К тому же, дружба предполагает готовность пожертвовать ради друга чем-то существенным. А чем существенным мог пожертвовать для Голована Сергей Константинович, если сам жертвовал всем во имя дела? И не считал это какой-то жертвой. Он просто не понимал, как может быть по-другому.

Опять задребезжал мобильник:

– Спишь, прафесар? Жена, скажи, не била в доме? – это звонил Гела.

Сергей Константинович узнал его голос по-особой, ему только присущей, гнусавинке.– А то окна у тебя тёмный. – И не дожидаясь ответа, Гела отключился.

– Контрольный звонок, – подумал Сергей Константинович. – как выстрел.

– А давай в канализацию, – сказал он Головану. – Только как мы его отсюда поднимать будем?

– Зачем поднимать– корячиться, – засмеялся Голован. – мы сейчас ворота настежь.

Он подошёл к воротам бокса, опустил штырь, запиравший воротину сверху, и приподнял тот, что удерживал снизу. Ворота раскрылись. А калитка, запертая на замок, так и осталась закрытой. Посреди двора тускло отсвечивал чугунный люк канализационного колодца. Голован вернулся в бокс и принёс топор, висевший на противопожарном щите. Однако, подцепить топором тяжеленный люк не удалось. Пришлось подцеплять чугунину багром с того же самого щита. Вдвоём они своротили люк и положили наземь. Из колодца пахло, чем и должно пахнуть из канализационных колодцев. Однако, воды внизу не было. Голован топором вскрыл один из пакетов и высыпал героин в колодец. запахло чем-то кислым. Посветили. Героин припорошил дно колодца, словно снежок. Сергей Константинович хлопнул себя по лбу и пошёл в Лабораторию. В туалете он открыл оба крана и нажал на кнопку смыва воды в унитазе. Голован, стоявший около колодца и светивший вниз, сказал вернувшемуся Сергею Константиновичу:

– Пошло дело!

Видно было, как вода вытекает из трубы со стороны Лаборатории и по желобку на дне колодца уходит дальше в канализацию, захватывая героин. Они принялись вскрывать пакеты и ссыпать содержимое в колодец. Когда вскрыли и высыпали последний и посветили вниз, увидели: стены колодца и дно вокруг канавки на дне покрыты белым.

– Да. – промолвил Голован, – следы следует заметать.

И вновь он отыскал выход: взобрался на сеновал, отвязал пожарный рукав, сбросив его вниз, потом подсоединил к пожарному гидранту, установленному там же, где хранился рукав. Приказав держать рукав, он открыл вентиль гидранта. Рукав взбух, и струя воды ударила в колодезную стену. Кирпичи потемнели. А героин начал стекать вниз и весь уходить вместе с водой по трубе. Минут через десять никаких видимых следов героина в колодце не осталось. Голован сбегал и закрутил гидрант:

– Вот им, гадам, подарок от нас.

– Да, – сказал Сергей Константинович, управлявший струёй из брандспойта. – Пожалуй, это будет подарок.

– Сюрприз! – Захохотал Голован. – Ни тебе уколоться, ни тебе нажиться.

Всё то время, пока вода ударяла в стены колодца и, завиваясь на дне в водоворот, уносила белый порошок, Сергей Константинович, как ни странно, зачем-то размышлял о том, какое воздействие героин может оказать на бактериальную среду аэротенков на городских очистных сооружениях. Он даже подумал, что, по идее, следовало припрятать хоть немного героина, чтобы поставить в Лаборатории соответствующие опыты. Он даже улыбнулся этой своей мысли, представив, как он выйдет с докладом на эту тему на какой-нибудь научной конференции. Интересно, какое будет при этом лицо у академика Белокурова?! А следом подумал, что давешняя попытка Ксюши проникнуть в помещения арендаторов вполне могла быть связана с тем, что она знала о героине. И это предположение вонзилось ему в сердце, словно горячий штырь. Неужели знала? А может быть, именно потому стала такой дёрганой? Он даже поймал себя на мысли, что, кажется, вот-вот сможет пожалеть жену. Но он отогнал это желание, вспомнив ямочку на подбородке и синие от татуировок пальцы Помятуна. И ему нестерпимо захотелось наотмашь ударить её по лицу, а потом хлестать и хлестать тугой струёй воды из брандспойта, норовя угодить по её грудям и туда, в самый низ живота, чтобы она съёжилась, чтобы согнулась от боли!

Потом они, не без труда, сожгли в бочке с песком опустошённые упаковки, надышавшись поневоле дымом горящего полиэтилена. Потом Голован вновь укрепил мокрый рукав на сеновале, сбросив его в бокс. Спустился по нему в бокс и закрыл ворота изнутри. Взобрался по рукаву на сеновал, вытащил рукав, отвязав от стропила, сбросил во двор, спустился по лестнице, и они вдвоём отнесли лестницу туда, где ей следовало лежать.

– Устал! – Сказал он задышливо. – Давно я, Сергей Константинович, полосу препятствий не проходил. Форму теряю. А вы – ничего, молодец! – И засмеялся.

Сергею Константиновичу захотелось сказать что-то такое же в ответ, но он вдруг понял, что не знает, а вернее, не помнит, как по имени-отчеству зовут Голована. Голован и Голован! Он проходил мимо него, утром или, уходя с работы, кивал головой, здоровался, иногда перекидывался какими-то фразами. Но, на самом деле, Голован, как и многие другие, с кем его сталкивала жизнь, был рядом и, словно за лабораторным стеклом; видно, но не слышно, разве только, если заставить себя прислушиваться. Да вслушиваться особой надобности не ощущалось. А зачем говорить, когда о главном, о биоценозах настоящего разговора всё равно не получится. Не о футболе же! Сергей Константинович искренне недоумевал по поводу чудаков, которые могли горячо, заинтересовано, и долго говорить об успехах или неуспехах нашей сборной. Как они могли тратить на это золотое время! Ему в такие моменты становилось томительно, как в приёмной стоматолога.

Они пошли в кабинет. Сергей Константинович достал из шкафа бутылку кизлярского коньяка. А из холодильника в приёмной яблоки. Пока он нарезал яблоки четвертинками, Голован скрутил голову бутылке и разлил коньяк в стаканы, стоявшие возле графина для воды. Выпили. Заели яблоками. Яблоки были местные и, если честно, недоспелые. А потому с кислинкой, что было хорошо.

– Я думаю, – сказал Голован, – думаю, что они, когда порошка хватятся, сильной бучи поднимать не станут. Зачем им буча при таком деле? Этот порошок шума не любит. Хотя денег, денег мы их, супостатов, лишили.

– Спасибо вам! – Сказал Сергей Константинович. – Что бы я без вас делал! А вы лихо всё это… мне бы сроду не допереть, что туда можно сверху спуститься. Так и стоял бы перед закрытыми воротами.

– Я-то что… – отмахнулся от похвалы Голован. – А вот вы – молодец. С виду – типичный макарон.

– Кто-кто?

– В спецназе у нас неумех с гражданки так называли: макарон переваренный.

– Почему макарон?

– А вы советские макароны помните?

– Как не помнить! Любимая была шутка в армии: молодым в наряде приказывали макароны продувать перед варкой.

– Да-да! Ха-ха! – засмеялся Голован. – А вы когда призывались?

Они допили коньяк, и Сергей Константинович засобирался домой.