Текст книги "Самый лучший комсомолец. Том 1"

– Пять раз в день звонил – на работе я или ищу кого получше? – кивнула Виталина. – А на третий день бросил – нервничает мол, стенокардия.

– Тупо я! – гоготнул я и на всякий случай уточнил. – Кроме стенокардии и давления – мне по возрасту не положены.

И вот уже как-то и совсем не грустно.

– Что с тобой за эти три дня на даче Самого сделали, Сережа? – сочувственно вздохнула она. – Ты же совсем другим вернулся.

– Лучше? Это важно!

– Лучше, – выдала ребенку конфетку Виталина.

– А я тебя эгоистично себе выпросил, – признался (ой, типа она не знает!) я, глядя Вилке в глаза. – С потешным условием «пока не захочет уйти». Но ты ведь хер уйдешь, даже если сильно хочется, товарищ лейтенант – у тебя же служебный долг не в бумагах прописан, а прямо на сердце вырезан. Получается – жадный ребенок выпросил себе мечту на вырост. Ты же одиннадцать из десяти, а я – пионер. Стараюсь теперь соответствовать, пресловутую пользу приносить, чтобы тебе не с озабоченным малолеткой остаток жизни коротать пришлось, а с кем-то, кто тебя сто́ит.

– Специально мне кровь поначалу сворачивал, да? – вздохнула Виталина.

– Мстил, – признался я. – «Медовая ловушка» на объект сработала штатно, дня за три. Обидно было, типа проиграл.

– А теперь? – улыбнулась она.

– А теперь-то чего уже? – улыбнулся я. – Пути назад нет, осталось смириться и получать удовольствие.

– Приказа «доставлять удовольствие» у меня нет, – слила немножко служебной инфы Виталина.

– А какие есть? – заинтересовался я. – Я могу попросить других, и мне даже бумажку с печатями покажут, но я лучше у тебя спрошу.

– Но отчеты-то почитать хотел! – ухмыльнулась она.

– Хотел, но это – тоже важная часть моей дуги характера, – кивнул я. – Спасибо за стёб, именно тогда я и понял, насколько нечестно поступаю, заглядывая в твою голову без спроса.

Почти и не вру – сразу понимал, но очень уж хотелось. И все еще хочется, но – не стану.

– Отчет был настоящим, приложения – поддельными, с намеком, – призналась она.

– Намеки тоже частично понял и убрал наполнение самого толстого приложения. Пошлятину видишь?

– Не-а! – с улыбкой покачала головой Вилка.

– Иногда будет проскакивать, но стараюсь минимизировать. Анекдоты и шутейки не уберу – нравятся.

– Не убирай, пожалуйста, – одобрила она.

– А антисоветчина, – развел рукой. – Ничего плохого не вижу – я просто отмечаю как плюсы, так и минусы. Пусть остается.

– Пусть остается, – кивнула Виталина. – Познавательно.

– Бог политинформации! – самодовольно погладил себя по голове. – Расскажешь про приказы?

– Первый: познакомиться, – начала она перечислять.

– Это сделано! – загнул я палец.

– Второй: «Приручить». Там по-другому написано, но суть вполне ясна, – уже менее оптимистично продолжила она.

– Не комплексуй, товарищ лейтенант! – поощрил я ее и загнул второй палец. – Сделано!

– Третий: любой ценой обеспечивать безопасность объекта.

– В процессе, – кивнул я.

Как-то не весело стало.

– За второй мне лейтенанта и выдали, – пряча глаза, призналась Виталина.

– Это лучше, чем звезда героя посмертно за третий, – не обиделся я. – Продолжай, если не против.

– Приказ четвертый: ликвидировать объект в случае невозможности предотвратить его похищение, – тихо-тихо закончила она.

– Виноватишься, – укоризненно вздохнул я. – А ведь этот приказ – самый главный. Мне врагам попадаться никак нельзя, так что я на тебя не обижусь. Даже посмертно.

Вилка вздохнула.

– Я с незнакомыми людьми напрягаюсь и нервничаю, – признался я.

Виталина саркастично фыркнула – не верит, блин.

– И помирать от рук незнакомцев тоже не хочу. Лучше кто-то привычный – например, любимая Вилка! – в этом случае я хотя бы буду знать, что тебе так же неприятно, как и мне. Эгоизм, – развел рукой.

– А может я только и мечтаю тебя удавить? – вроде помогло, и виноватая моська пропала под привычным спокойствием.

– Тогда защищай объект как следует, чтобы не опередили, – предложил я. – И себя заодно – вдруг не доживешь до вожделенного момента?

– Придется дожить, – скорбно вздохнула Вилка.

Глава 8

Потрепались с Виталиной еще десять минут, в процессе уничтожив пирожки, и она спросила:

– Значит, работать ты готов?

– Готов, – подтвердил я и спросил. – Как только будет куда. Но сегодня кроме пирожков у меня для тебя задач нет. У меня – траур, а ты выходной возьми, пробздись.

– А может я с тобой посидеть хочу? – с теплой улыбкой спросила Вилка.

– Приятно, – с благодарной улыбкой оценил я. – Но мне еще немножко поныть нужно, хорошо?

– Ной на здоровье! – щедро разрешила она, поднялась из-за стола и пошла в коридор с задумчивым. – И куда же мне податься?

– Это вы сами решите, товарищ лейтенант, – задавил я непрошенное «дома сиди!».

Генералов Говновых точно не будет.

– Придется решить самой, – смиренно вздохнула Вилка, забралась в сумочку, достала папку. – От Щелокова тебе подарок, «экономическое преступление среднего ранга». Ты же хотел в деревню?

– Далеко? – принимая папку с незаполненным «Делом», спросил я.

– На ТУ лететь не придется, – улыбнулась она. – Но и на «Запорожце» не доедем. Нам выделили УАЗ-«таблетку».

– И полковникам КГБ все-таким придется искать условную козу! – гоготнул я. – Состав же тот же?

– Закреплен за тобой, – подтвердила Виталина. – Желательно выехать завтра утром, – вопросительно посмотрела на меня.

– Нормально, – кивнул я. – Спасибо, что зашла. Немножко помогло.

– Угу! – с улыбкой кивнула она, пожелала. – Выздоравливай, Сережа, – и покинула квартиру.

Настроение сразу полетело в бездну, глаза подозрительно защипало. Зачем выставил? Показать какой ты стойкий Электроник? Дурак, что с меня взять.

Пошел в комнату, включил по телеку повтор Первомайского концерта – лишь бы шумовой фон был – сел на диван, посмотрел папочку. Дела пока не завели – в папке одни доносы и рекомендация БХССного полковника наконец-то сигналы проверить. Суть – верхушка одного из подмосковных колхозов охренела. Полный комплект: распил выделенных на ремонт ДК (без пяти минут аварийного!) материалов, в сельпо кроме соли и спичек нихера нет (немножко преувеличил, на самом деле отсутствуют только промтовары и высокоранговая Советская жратва), а самое скотское – получающие зарплату «мертвые души». Народ же не тупой – видит как машина из города регулярно приезжает к магазину, разгружается, но, увы, табличку «прием товара» в этот день уже не снимают, а наутро дефициты уже у тех, кому надо.

– Опять демонстративное возложение х*я на социалистическую справедливость, – вынес я грустный итог и аккуратно вывел на папке «Дело о падшем председателе № 1».

Номер один – потому что падших председателей у нас полно, и этому выпала честь открыть счет.

И это у старших товарищей «среднего ранга»? Впрочем, некоторым сигналам с мест уже больше полугода, а толку нет, значит районный БХСС разрешается немножко перетряхнуть. С другой стороны, ущерб в полмиллиона рублей в СССР считается угрозой государственной безопасности. Следовательно «среднее» в глазах Щелокова – это тыщенка-другая в месяц. Пофигу, пробздеться годится.

Из телевизора зазвучала всю жизнь знакомая музыка, и я с невольной улыбкой начал подпевать артисту Моргунову:

– Без каких-нибудь особенных затрат создан этот самогонный аппарат…

Гайдай – гений блин, ну кто еще так может? Пойду-ка Фурцевой позвоню.

– Да, Сережа? – неведомым образом определила она позвонившего ей абонента.

Ей там протоопределитель номера поставили чтоли? А такие вообще есть?

– Здравствуйте, Екатерина Алексеевна.

– Как ты? – полным заботы голосом спросила она.

– Уже лучше, спасибо, тут по телевизору «Самогонщиков» показывают…

Баба Катя поняла неправильно:

– Это – сатира, очень нужная, Сережа.

Типа я ей за пропаганду алкоголизма выговор хотел сделать.

– Я с вами полностью согласен, Екатерина Алексеевна. Мне товарищи рассказали, что один фильм Гайдая приносит Министерству Культуры столько денег, что на них можно несколько убыточных, но важных для культуры фильмов снять.

«Важных» – это когда в кинотеатр ходят только члены ЦК, и тем, кому по должности положено. Ну и добровольно-принудительные школьники еще.

– Сережа, к культуре товарно-рыночные понятия применять как-то… – грустно протянула баба Катя.

– Мы же материалисты, Екатерина Алексеевна, – «обиделся» я. – Кроме того – «искусство должно принадлежать народу». Безусловно, на поводу у наименее образованных наших граждан – увы, такие тоже есть – идти мы не должны, аккуратно прививая народу вкус и стремление к высокому, но комедии Гайдая по-настоящему умны и социально полезны, поэтому ему и дают снимать. Я прав?

– Совершенно прав, Сережа! – одобрила Фурцева и слила «инсайд». – Он «Двенадцать стульев» скоро снимать будет.

– Это замечательно! – от всей души одобрил я. – Но я по-другому вопросу: еще я слышал, что у товарища Гайдая плохие личные отношения с товарищем актером Моргуновым, и из-за этого народ никогда не посмотрит «Кавказскую пленницу 2».

Что? Из будущего? Нету такого фильма! Вот просто нет! Не-е-ету-у-у!!!

– Я с ними обоими говорила, Сережа, – грустно вздохнула она. – Творческие люди, с ними сложно. Впрочем, к Леониду Иовичу это относится в гораздо меньшей степени – он не против снять вторую часть.

– Извините, Екатерина Алексеевна, если не в свое дело лезу, но вы пытались обозначить четко выраженные кнуты и пряники? Прямо с конкретикой: если товарищ Моргунов продолжит демонстрировать свой богатый внутренний мир ценой недополучения народом хорошей комедии, а Министерством культуры – гарантированных многомиллионных доходов, он отправится, например, заведовать ДК в Магадане. А если будет вести себя хорошо – сразу после премьеры второй «Пленницы» получит звание «народного». Тем более что Бывалого вся страна знает! Разве он не заслужил?

– Нет, Сережа, так я не пробовала, – задумчиво призналась Фурцева.

– А как без этого с творческими людьми работать? – охренел я. – Им на народ пофигу, они на себя замкнуты. Но инстинкт самосохранения никому не чужд – в Магадан, при всем уважении к этому замечательному городу, мало кто добровольно ехать захочет. К тому же «пряник» вполне соразмерен – признание творческие единицы тоже очень любят.

– Я Евгения Александровича немного побаиваюсь, – смущенно призналась она. – На такого где сядешь, там и слезешь.

И это второй человек в государстве?!

– А вы у товарища Цвигуна пару кадров с добрыми лицами одолжите, чтобы при разговоре многозначительно присутствовали, – предложил я. – Наш председатель КГБ – человек интеллигентный, начитанный, и кино уважающий. Уверен, он тоже с радостью посмотрит на новые приключения Бывалого.

– А?.. – начала было спрашивать она, но осеклась.

Но это и так понятно:

– Юрию Владимировичу «Кавказская пленница» тоже очень нравится.

– Я подумаю, – пообещала взбодрившаяся Екатерина Алексеевна, приняв мой звонок за прямой заказ от Андропова.

За такую инициативу дед не накажет, ему Гайдай вправду нравится. А кому нет?

– Спасибо большое, Екатерина Алексеевна! – от всей души поблагодарил я. – Извините, что опять потратил ваше время.

– Ты же не для себя – для других, Сережка! – поощрила она меня на дальнейшие вмешательства.

Попрощался, положил трубку, и внезапно словил озарение: уже-не-моих японцев же теперь загнобят! Нет, не дед и не ЦК, а те самые пресловутые кадры на местах – слухи-то ходят, и некоторые обезьяны вполне могут захотеть демонстративно прогнуться вот таким образом. И я как бы не при чем, и злобная Саяка наказана. Грустно вздохнув, позвонил главврачу поликлиники Эйки Кацуевны и очень вежливо и очень твердо попросил о таком хорошем терапевте всячески заботиться. Понимание вроде достигнуто. Далее – МИД, но не товарищу Громыко (я очень аккуратно наглею, и Министру иностранных дел пока звонить не буду), а по выделенному мне для связи номеру – мне все ведомства по такому выдали. Попросил приглядеть за очень ценным специалистом в лице отца Саяки. Вроде и здесь понимание достигнуто. Теперь – ГорОНО. Ну тут совсем просто – да, ушла, но это нормально, доведите пожалуйста на всякий случай до педсостава, что я очень расстроюсь, если Соечке не дадут закончить школу с медалью, к которой она уверенно идет. Год остался-то всего.

Еще есть ребята и девочки, общественное мнение которых очень ёмко выразила вчера Таня обещанием: «Я ее побью!». Не все понимают, что моя специфическая житуха подходит сильно не всем, и Саяка, получается, в их глазах ультимативная дура. А еще подарки брала, представляете? Чего еще с узкоглазой взять! Но с ребятами и девчатами сам поговорю, прямо…

Сука, придется идти вот уже сейчас, потому что не удивлюсь, если в спецшколе с самого утра самозабвенно косплеят «Чучело». А что сделаешь? Мы ведь немножко в ответе за тех, кто нас отшил.

* * *

Мне пи*дец! Сидевшую с краю в дальних рядах и прячущую глазки от вещающего со сцены меня Саяку-то выгородил как смог, но какие мордашки у будущих соучениц! Нечистый на руку мясник так смотрит на отборную вырезку, мысленно определяя процент «утруски и усушки». Ткачёв освободился! Кто на новенького? Он же такой бедненький – и болеет, и брошенный. Телефонов мне насовали полные карманы. Бери любую – благо есть там очень даже хорошенькие. Простите, девочки, но пока никак – Сойка-то поняла, куда и зачем я лезу, а эти не факт, что поймут. Да и не хочу! Вот просто не хочу! Покосился на девятиэтажку, мимо которой проходил: в квартире номер сорок девять живет тетя Соня, тридцатидвухлетняя бездетная вдова. За «разок» двадцать берет, за ночь – полтинник. Можно сходить – ребята постарше хвалят. Нафиг, так проблему девственности решать точно не буду.

Вилка? А не смогу! Вот просто не смогу – ну маленький, а она ух какая! И притворяться ведь будет, чтобы пионер не обижался. Нафиг, нужно подрасти во всех местах, тогда будет нормально. Может даже обоим! Тоже барьер, получается. Вот поэтому предстоящий «поход в гости» вызывает легкие приступы паники – вдруг начнет малолетку растлевать с особым цинизмом? Я же не удержусь. С другой стороны – «старлея» за такое получит точно. Считай – все в плюсе.

Стало немного противно. Нафиг, держим траур, а там будь что будет.

Родные еще не вернулись, я поставил чайник, принес на кухню лист бумаги и набор карандашей, и принялся осваивать рисование. Головной супермозг неплохо прогибает под себя спинной, заставляя отращивать новую мышечную память ускоренными темпами, но практики нужно много – аккордеон осваивал пару недель, но каждый следующий инструмент в принципе легче дается, чем прошлый, а вот над рисованием придется попотеть побольше – у меня в прошлой жизни по нему стояла гордая (потому что единственная на весь аттестат) «тройка». Ну не творческий, просто в музыкалку ходил и Летова под гитару «бахать» нравилось.

Скомкав пятый запоротый лист, кинул его в мусорку и заварил чаю. А не слепить ли мне лучше клубничный торт? На это моей каличной руки хватит. Часть ягод не в варенье, а в морозилку ушло. Решено! Достал завернутую в оберточную бумагу (даже у нас с пакетами напряг) клубнику, бросил в раковину размораживаться. Так, где у нас тут мука?..

Раздался звонок в дверь. Вытерев немного испачканные руки о полотенце, пошел открывать и узрел на пороге Надю Рушеву, в паричке формата «каре», с выщипанным куском бывшей моноброви на лице, джинсах и бежевой ветровке.

– Привет! – вполне искренне улыбнулся я ей.

Напоминалка пришла – Сережа на самом деле может творить добро. Прямо вовремя! А еще Надя просто хорошая девочка, и мне нравится ее компания.

– Привет, – немножко покраснела она.

А вот это что-то новое – раньше не было. И бровку не щипала! А еще – наполовину тувинка (дочь первой тувинской балерины, между прочим!), сиречь – азиатка. Сама бы «шанс» использовать не догадалась, значит – проделки бабы Кати. Кругом одни «ловчие», мать его. Смешно – Хрущев космонавтов «спаривал», посмотреть какой ребенок получится, а эта – детей-вундеркиндов. А вдруг отпрыск тоже необычный получится? Но на Надю злиться прямо никак – она-то причем? Прости, девочка, но ты даже на вид слишком хрупкая. Куда я тебе? Ничего, постепенно успокоишься, «переключишься» на кого-то еще и перейдешь в разряд «хорошая подруга». Непроста Екатерина Алексеевна – не вчера ведь привела, когда я тут всенощное плаканье устроил, а когда дым немного развеялся. Бабушка, че с нее взять.

– Ты в гости? Заходи, я как раз торт лепить начал. А еще щи есть вкусные, если голодная, – предложил я.

– В гости! – с улыбкой кивнула она. – Щи не хочу, спасибо, я дома поела.

Очень красивая улыбка у Нади. Так-то, прости господи, не красавица, но… Но трогать нельзя, уважаемый начинающий самый главный примат. Этикет на больничном только для Вилки, поэтому помог Наде снять ветровку, повесил, и повел оставшуюся в водолазке девушку в квартиру. Худенькая какая! А еще – на полголовы меня выше, но к такому я давно привык.

Она у нас впервые, поэтому провел экскурсию. Когда зашли в нашу с Таней комнату, поползли очень болезненные флешбеки с того дня, когда я приводил сюда Сойку. Реакции девушек, впрочем, отличались разительно – Надя явно стеснялась, поэтому в основном молчала и улыбалась своим рисункам на стенах. Но пару вещей все-таки прокомментировала:

– А ты зачем книжку к шкафу прибил? – хихикнула, указав на распятого «Микки Гудбоя».

В стену «двухсотка» не влезла – не дюбель же, пришлось маленько шкаф попортить. Мама немножко ругалась.

Объяснил, Надя посмеялась.

– А у тебя какие чеки? – спросила она, увидев свисающий из ящика краешек купюры, когда я ей показывал, где спит Таня.

– С синей полосой, – показал.

– А у меня и с синей есть, и простые, и даже с желтой! – похвасталась она.

Вполне заслуженно, поэтому – можно. А еще – просто нашла почти ровесника, с которым можно обсудить такие вещи – вон на мордашке какая радость. Тяжело быть ребенком-вундеркиндом, вроде и любят все, но… Впрочем мне-то откуда знать, я ж доппельгангер.

– Я даже не знал, что они разные бывают, – честно признался я.

Ну полосатый чек, ну и что? Телевизоры-то по нему продают.

– Синие – это валюта стран соцблока, – пояснила Надя. – Без полоски – капстраны. С желтой полосой – страны Африки. Если на рубли менять, за простые дают больше всего.

Сорта фантиков короче, ясно.

– А тебя и в Африке знают? – с улыбкой спросил я.

– Была выставка! – с улыбкой кивнула она.

– Африка – очень богатый материк… – чисто на рефлексах подрубил я политинформацию, заткнувшись минут через пять – все это время Надя прилежно слушала и мимически реагировала на особо мощные моменты.

– Жалко негров, – грустно вздохнула, придя к единственно возможному выводу.

– Жалко, – признался я.

– Я в Фонд Мира каждый месяц немножко отправляю, – похвасталась она.

Ну хорошая, милая девочка как она есть. Я такую только испортить могу вот этим своим «мы же материалисты». Помрачнеет же, начнет грустное рисовать, а там и до легких психозов недалеко – вундеркинд же, всю жизнь с карандашиком в руке провела, ей картины и работа, и досуг, и оправдание троечек в аттестате – жаловалась, когда в больницу приходила. Таких от мрачных сторон бытия нужно тщательно оберегать.

– А я ни копейки неграм не дал и не дам, – признался я. – Их, конечно, жалко, но я лучше своим помогать буду.

– Это как? – заинтересовалась Надя.

Рассказал про школы и детдома, про короткую благотворительную акцию с бутылками, подвел к окну, где рабочие укладывали на осушенное дно пруда бетонные плиты.

– Я и не знала, что так можно! – ожидаемо удивилась она инфраструктурному проекту. – Может мне тоже своим помогать?

– Это как хочешь, – улыбнулся я. – Но неграм же кто-то тоже должен?

Живут Рушевы неплохо, но вот так по 30–40 тыщ выкидывать не потянут, пусть в фонд по мелочи дальше шлет.

– Верно! – широко улыбнулась она. – Тогда ты нашим помогай, а я неграм буду!

Вот и поделили зоны ответственности.

Надя смущенно поерзала, потупив глазки:

– Можно я парик сниму? Чешется.

– Будь как дома, – а чего мне?

Девушка стащила паричок, явив сантиметровый ёжик волос. Смешная, но смеяться не буду – расстроится же хороший ребенок.

– Я тебя с волосами видел и такой запомнил, поэтому не переживай, – улыбнулся я просвечивающим на спадающих через окно солнечных лучах ушкам. – Отрастут.

– Отрастут! – с улыбкой подтвердила Надя.

Пошли на кухню, и ей на глаза попался почти даже не уродливый вариант изображенного одноглазого чувака в черном плаще с нереалистично-огромным мечом и механической рукой.

– А ты и рисовать начал? – посмотрела на меня светящимися глазами.

– Тренируюсь потихоньку, – признался я. – Рисовать сложно – вот у меня в голове картинка есть, но описать ее текстом мне гораздо проще, чем перенести на бумагу как есть. Но иногда перенести как есть прямо нужно – ведь в тексте я могу, например, написать «Надя была высокой, стройной и симпатичной».

Девушка полыхнула щечками.

– И, в принципе, этого будет достаточно – читатель представит «симпатичность» так, как ему нравится, и нужный эффект будет достигнут. Но тогда получится, что у каждого в голове разная Надя.

– Поняла! – с улыбкой кивнула она. – А кто это? – показала мне листочек.

– Это будет главный герой графического романа, который, возможно, я смогу продавить лет через пять. Хотя бы за границей.

– Графический роман? – у Нади перехватило дыхание.

– Комиксы знаешь что такое? – спросил я.

Поездившая в «загранки» девушка кивнула.

– Вот это – как очень большой комикс, только с нормальным сюжетом и художественной ценностью, а не трах-бабах, злодей побежден.

– Можно я помогу? – загорелась она.

– Можно конечно, – одобрил я. – Но тебе сейчас, наверное, поступать надо?

– А я теперь второгодница, – горько вздохнула девушка. – Почти весь год на больничном, придется заново.

– Останешься еще пару раз – и я тебя догоню! – пригрозил я.

– Нет уж, больше я болеть не собираюсь! – гордо вскинула она подбородок и спросила. – А ты летом в «Артек» поедешь?

– У меня гастроли, – покачал я головой. – Очень много писем шлют, нужно поездить по стране, с людьми встретиться, так что смену в «Артеке» я себе позволить не могу. Но на пару дней загляну – там же тоже мои читатели есть.

– Я на весь июнь туда поеду, – предупредила Надя.

– Значит и я в июне туда, – с улыбкой пообещал я.

Дальше она помогла мне слепить торт, подтянулись родные, мы все вместе попили чаю («Ой, Наденька, ты такая худенькая! И торт помогла испечь? Ну какая молодец!» – и все это мама сопровождала очень красноречивыми взглядами на меня – чего тебе мол еще надо, дурень?), и я проводил Надю до такси – темно уже, пусть лучше так.

Хандра-то лечится!

Вернувшись домой, попал в цепкие мамины лапки, и был просто вынужден объясниться:

– Надя хорошая, а я буду неделями не ночующий дома ходок!

Ой что тут началось!