Текст книги "Самый лучший комсомолец. Том 1"

– Ну какая разносторонняя! – умилилась мама.

Добрались, выгрузились. Прогресс знатный – над кирпичной коробкой возвели деревянный каркас, и в данный момент работники из бригады обшивают его шифером. Прошли внутрь: комната родительская, комната будущая детская, по комнате мне и Тане, гостиная и гостевая. Стены и пол, понятное дело, "голые". Туалета нет – ну не протянула Советская власть коммуникации, но во дворе выкопали скважину – водопровод от нее протянем.

Вытерев обувь о нашедшиеся остатки снега, поехали обратно.

– Картошка… – начала было мама.

– Совершенный в нашей ситуации рудимент! Извини, против садово-огородных работ я ничего не имею и согласен, например, белить деревья, благо ты их кучу сажать собралась, но в натуральное хозяйство играть не хочу.

Таня, как регулярно страдающий от командировок в колхозы советский городской ребенок, горячо закивала головой.

– Ну и что с ним делать? – с улыбкой риторически спросила мама, подмигнув мне в зеркало заднего вида.

Виталина все-таки ответила:

– Гордиться! Сережка у нас такой один! – и тепло мне улыбнулась.

Приятно!

– Меньше года прошло, а он уже отдельным самолетом Первых секретарей снимать по поручению Щелокова летает, – вздохнула мама. – А дальше что будет?

– А дальше старшие товарищи будут аккуратно отправлять меня туда, где снимать придется функционеров рангом поменьше, – ответил я. – Ибо такой рейд в их глазах – ЧП Всесоюзного масштаба, из-за которого пришлось попахать сутки без отдыха – согласовывать, координировать и отбиваться от покровителей снимаемого. В этот раз – получилось, но, уверен, старшие товарищи изрядно перенервничали и больше мне так развернуться пока не дадут. Но как только кандидат появится – с радостью отправят к нему в гости меня.

– Взяточников-то покрывать не станут, – проявила веру в Советскую власть родительница.

– Так и Одесский бы уцелел! – гоготнул я. – Вот что самое прикольное – ему кроме рекордной взятки-то и пришить нечего!

Вилка издевательски заржала:

– Видела бы ты эту картину, Наташ – два десятка офицеров КГБ и БХСС, а товарищ Неизвестный с поклоном Сережке чемодан у всех на глазах вручает!

Родительница и Таня присоединились к веселью, и мы добрались до ГУМа. Виолончель со звукоснимателем Вилочке, к ней – два смычка, струны, смазка для струн и корпуса, сверху – мягкий чехол. Себе – отечественные кроссовки «на вырост», обещал же переобуться после «Глухого дела».

Глава 6

На следующий день, прихватив запас баночек с вареньем – подарки! – мы с Вилкой отправились в Кремлевский концертный зал – снимать праздничный концерт. На сцену меня никто не пустит – потому что не просился, а не потому, что «зажимают» – но наш ВИА к участию допущен, с песней про «рокот космодрома». Все выступают «под фанеру», поэтому задача ребят – как можно менее динамично имитировать игру на инструментах и открывать рот. А еще нашего ударника немножко наругали и принудительно причесали. Против костюмов музыканты ничего не имеют – «битлы» же в них выступают, значит вполне рок-прикид.

Пятый ряд, с правого краю, но обещали мельком показать. А оно мне надо? И так все знают. Но, раз старшие товарищи решили, противиться смысла нет. «Своих» – куча: вон они, в первых рядах, включая деда Юру в окружении Политбюро. Варенье отдано «подсосам», а «хозяева» на нас – ноль внимания, но оно и хорошо, надо немножко ВИПов из головы выкинуть. Зато так не считала львиная доля прибывших артистов – подходили, здоровались, желали хорошего.

Открывать концерт доверили хору Александрова, и они начали с гимна – впервые за много лет исполняется с текстом Н. Добронравова, которого в Союз приняли еще в марте – в больницу приходил рассказывал. Допев и получив аплодисменты, хор свалил – усё, зато на Девятое мая на сцене им торчать добрых сорок минут – генерал Епишев будет «обкатывать» пионерский репертуар.

К середине шоу я понял паттерн – выпускаем артиста с песней на стихи и музыку Ткачева, следом – музыканта с репертуаром сторонним. Повторить! С учетом ВИА получилось девять «моих» песен. Ну а кому «Ленин, Партия, Комсомол» в голову придет не пропускать? На своем репертуаре сидел тихо и спокойно, вежливо аплодировал. На чужом – делал подчеркнуто-восторженную моську и хлопал с удвоенной силой. Скромный типа!

Вот они, мои хорошие, по итогу пары фингалов и частично испорченной одежды назвались с подачи Стаса и его втянутого в заговор двоюродного брата «Цветы». Цветы – это нормально, пусть будет, времена прямо не те, чтобы выпендриваться, и так у трех четвертей пожилых партийцев рожи скисли – контрреволюция и тлетворная западная пропаганда прямо вот она, только руки протяни, а, увы, нельзя – вон деда Юра сотоварищи как одобрительно хлопают.

Ребята с неверящими лицами откланялись – нифига себе, прямо в Кремле рок бахнуть дали! – и ушли в гримерку, а нам придется досидеть до конца.

– Вон, видишь, за кулисами, – шепнула Виталина, аккуратно показав на провожающую Магомаева на сцену «замаскированную» брюнетку с фигурой уровня «чуть хуже Вилки». Но это в моих влюбленных глазах так, а Муслим Магомедович ей прямо очень многообещающе улыбается. – Настя зовут, тоже немножко «бракованная» – у нее коронки.

У самой Виталины зубки идеальные.

– Вот так всегда, – вздохнул я. – На экспорт гонят образцово-показательное, а своим – похуже.

Вилка криво усмехнулась.

– Но замена здесь не предусмотрена, а ТТХ изделия конечного потребителя – меня! – устраивают полностью, – добавил я. – Не комплексуй, агент Вилка – лучше тебя все равно никого нет.

– «Мечта»? – тепло улыбнулась она.

Ну ни с кем откровенно говорить нельзя – одни стукачи кругом!

– Она самая, – с улыбкой подтвердил я. – А мечта бракованной не бывает.

На сцене появился Окуджава с гитарой, спел, похлопали, а дальше шары полезли на лоб, потому что на сцену вышел Высоцкий с гитарой. Окуджаву поди сунули специально, чтобы мужиков с гитарой было хотя бы двое, а не одинокий Владимир Семенович. Спел, аплодисменты, и, ничтоже сумняшеся, спрыгнул со сцены и пошел к первому ряду. Дед и старшие товарищи не стушевались, поднялись на встречу, пожали руки, и в воцарившейся в зале тишине я услышал Анроповский ответ на заданный Высоцким вопрос:

– К жене? К жене съездить нужно обязательно. Андрей Андреевич, – повернулся он к Громыко. – Как считаете, можем отпустить Владимира Семеновича во Францию на месяц?

– Разумеется! – солидно кивнул Громыко. – Разве можно человека к жене не отпускать? Приходите завтра, Владимир Семенович, все решим.

Высоцкий просветлел, они снова пожали руки, и он свалил.

– Сигнал! – глубокомысленно прокомментировал я. – Кровавый режим стал чуть менее кровавым, и не стесняется выпускать своих граждан погулять за Занавесом. Формально, разумеется, и для массового пролетария фиг кто поблажки станет делать, но хотя бы так. А ты знала, кстати, что не мы термин «Железный занавес» придумали?

– Черчилль, – кивнула Вилка. – Мы и закрываться-то не хотели.

– Суки, – расстроенно вздохнул я. – Назначили ху*выми, а мы танки клепай и огрызайся. А до того – потешная позиция английского боевого хомяка. А до того – заснеженная пустошь, где живут песьеголовцы и криптоколония Османской Империи – через православие, верхушка которого жрала с холеных султановских рук. А ты знала, что к нам много веков подряд не пускали специалистов и нормальных лошадей? Натурально технологический барьер!

– «Кольцо врагов» никогда и никуда не исчезало, – улыбнулась Виталина и погладила болеющего за Родину душой пионера по голове.

– Боятся, черти, – развел я здоровой рукой. – И правильно боятся, больше-то в мире никто с ними потягаться не сможет. Ничего, китайцев миллиард, и рано или поздно они наберут силу. Будем дружить, торговать, отжимать у стратегического противника криптоколонии.

– «Крипто»? – попросила объяснений девушка.

– Колониализм в привычном понимании советскими людьми под руководством товарища Сталина условно разрушен. Но так не работает – это же физика, большие объекты притягивают маленькие. На страны тоже работает, и экономико-политическими интересами можно колонизировать нифига не хуже, чем войсками и оккупационным правительством. Сейчас товарищ Рождественский стишок расскажет, и я закончу.

Роберт рассказал, ему похлопали. Вилка на тир-1 поэта – ноль внимания, то ли специально, чтобы мальчик не ревновал, то ли вправду после всего пережитого в ее глазах он не котируется.

– Хорошо, что дали возможность не ходить на послеконцертный пир, – вздохнул я. – Поэты эти, блин, приложит эпиграммой, и че я буду делать?

– Рассказывать про криптоколонии, – хихикнув, напомнила Виталина.

– Так вот, СССР вытаскивает условно-колонизированное население учиться в Москву. Они вернутся и волей-неволей, просто в силу окрашенного в определенные нарративы образования, вернутся в свои Африки и будут лоббировать наши интересы. Через это становится удобно покупать у них какао в обмен на всякое полезное. Но старшие товарищи подходят к делу слишком человечно – ни баз военных, ни хотя бы курортов для жителей СССР сроком аренды в девяносто девять замечательных лет у негров не размещают. А еще – из родоплеменного строя, который там до сих пор процветает, сразу в социализм не прыгнешь – Маркс прямо пишет, что нужен гораздо более развитый экономический базис, а под обещания построить в отдельно взятой пустыне социализм хитрым неграм выдают «помощь». Но это – проблема двух первых рядов, я сюда пока не лезу, вдруг какао в магазинах пропадет?

– У тебя везде «пока не лезу», – улыбнулась Вилка.

– Очень важно бить себе по рукам. Уж прости за нескромность, но три-четыре дня полного карт-бланша, и я могу развязать ряд местечковых конфликтов вплоть до введения в города воинского контингента, а самый смак – полноценную Третью мировую войну. С ядерными бомбардировками. Не переживай, – светло улыбнулся побледневшей Виталине. – Все такие сценарии до Главного донесены с просьбой ликвидировать дыры в безопасности Родины, а меня – своевременно осаживать.

Нихера они не сделают, национализма и ОПГ в Советском союзе нет и быть не может.

– У нас же как? На республику сажают авторитетного человека, который поддерживает выполнение плана, лениво выполняет распоряжения центра, а сам занимается самым увлекательным в мире делом – рассаживает на хлебные места своих людей, наслаждаясь полнотой власти и материальными благами. Что получается? Да это почти средневековое ленное право – заноси сюзерену сколько надо, товарищ барон, выставляй контингент в случае внешней угрозы, а так – делай почти что хочешь. Вот мы в Грузию образцово-показательно съездили, нам скормили пешку, и сидят довольные – государев человек свалил и в ближайшем будущем не вернется, можно спокойно сидеть дальше. Но спорим вон под той кислой рожей, – кивнул на первый ряд. – Уже зреет полноценная акция устрашения? Азербайджан – это хорошо: сигнал «не побоюсь снять, если зарвешься» послан и теоретически местными элитами впитан. Но, увы, обучаемость желанию погреть руки нередко проигрывает, и однажды придется повторить нашу поездку на качественно новом уровне, – вздохнул. – Но впереди у нас с тобой в ближайшие месяцы спокойный период «производственного романа» с редкими вкраплениями рабочих поездок с целью придания заряда бодрости местным властям. Крепись, агент Вилка, скука не вечна, и рано или поздно нам снова разрешат поработать как следует.

– Производственные романы мне тоже нравятся, – тепло улыбнулась она. – И мне с тобой не настолько скучно, как ты думаешь. Не комплексуй, пионер Ткачев! – потрепав по волосам, вернула подколку.

А вот и Эмин Самедов – азербайджанец из Акифьева тейпа, по совместительству – студент «Гнесинки» по классу вокала. Мне незнаком, но сколько музыкально образованных людей бесследно смывается ветрами Истории? Бахнул выданные ему во время исторической «встречи на рынке» «Черные глаза», зал принял нормально – продукт «дружбонародный», лезгинкосодержащий, худсоветы такое «подмахивают» почти не глядя. Кроме того – «слова Ткачева, музыка Ткачева», что нынче приравнивается к ГОСТу и автоматически выпускается в инфополе. Принц я или где?

Концерт закончился, и мы поторопились на выход – Роберт рядом, чую спиной эпиграммный прицел! Увы:

– Сергей Ткачев!

– Не надо меня эпиграммами прикладывать! – обернувшись, жалобно попросил я. – Вы взрослый, а я маленький, это нечестно!

Рождественский радостно заржал, протянул мне руку, я пожал, и он ответил:

– Запугали тебя, да?

– Не конкретно вами, а, так сказать, коллективным врагом, – улыбнулся я и подстраховался. – У меня некоторые тексты – подражание вам, Роберт Иванович. Не обижаетесь?

– Заметил! – широко улыбнулся он. – Не на что обижаться – вы же нам на смену придете, учись и переосмысляй на здоровье! – потрепал меня по волосам.

Неприятно – мужик же, но нормально – он же от чистого (с виду) сердца.

– А чего ты эпиграмм боишься? – ехидно улыбнулся он. – Не умеешь?

– Обычные стихи – скучно, – стер я с его лица ухмылку. – Недопесни, – развел здоровой рукой. – А эпиграммы вообще чисто обезьянье перекидывание фекалиями, но на типа-изящном уровне. Извините, на такую чушь Слово переводить правильным не считаю.

Роберт старательно запихал поглубже созданное мной впечатление зазнавшегося творческого мальчика на максималках, скомкано попрощался и свалил.

– Теперь он всем расскажет, какой ты грубый и зазвездившийся, – заметила веселящаяся от моего перформанса Вилка, когда мы наконец-то вышли под теплое полуденное солнышко.

– И хорошо, чем меньше коллег по цехам ко мне лезет, тем лучше – зачем они мне? Ах, небожители! – сымитировал щенячье обожание. – Уверен, у них много потешных баек есть – вплоть до пресловутых массовых оргий, но ребенку-то кто такое рассказывать будет? А про это ихнее «твАрчество» мне не интересно. А по работе нам пока никто не отказал и вряд ли откажет – лишним производственным мощностям кто не рад будет?

– Самый противный пионер в СССР! – ласково стебанула меня Вилка, и мы поехали к «репточке», где на другом конце коридора выделили закуток для «Ласкового мая», будем знакомиться.

В отличие от прошлого, этот состав – полностью «оригинальный», из незнакомых мне по послезнанию участников. Ребята – замечательные, играть умеют, мордахи – радостные (потому что Родина на важное задание направила – песни петь), а у вокалиста канонично-Шатуновский тембр голоса. Мечта всех Советских дам рождается прямо здесь!

Послушал про «Белые розы» и «Седую ночь», выдал хорошей бабушке-худруку «добро» на освоение остального репертуара (сразу на «гигант», а чего нам?), и мы отправились домой, чтобы прибыть к вечернему «Времени».

Программа вышла на загляденье, и на три четверти состояла из последствий нашей с Вилкой маленькой поездки: МВД пашет не разгибаясь, продолжая добавлять в «Глухое дело» (документальный фильм с таким названием уже разрабатывается, и им очень сложно – про Сережу Ткачева упоминать строжайше запрещено) новых фигурантов. На данный момент – тридцать два человека. Страшного словосочетания «ОПГ» так и не прозвучало, а в Одессе новый градоправитель – Бутенко Леонид Яковлевич. Ничего о нем не знаю – всех функционеров СССР не перегуглишь.

Послом работать товарища Неизвестного не отправили, сидит в СИЗО рекордный взяточник, ждет суда с последующим расстрелом. А что поделать? Не носи бакшиш государевым людям, вон, в уголовном кодексе так и написано. Тоже сорт естественного отбора, так с меня какой спрос?

А самое важное – начиная с этого выпуска все новостные передачи будут сопровождаться сурдопереводом, а в МГУ, на базе факультета иностранных языков, с осени начнет работу кафедра сурдоперевода – обратила наконец-то власть внимание на особо тихий кусок податного населения. Проверки «глухонемых» УПК продолжаются, и, похоже, вычистят там вообще всё – больно уж много энтузиазма на лице горящего глазами Щелокова – это ж какой цинизм, на инвалидах наживаются. Как минимум глава Всесоюзного общества глухонемых должность благополучно просрал – в его конторе нашли немало писем от курируемых им инвалидов с жалобами на беспредел. Проигнорировал ради бриллиантов в бачке унитаза – обыск показывали. Тоже в СИЗО теперь, бедолага.

Про повышение стипендий и зарплат работникам УПК (вообще всех, не только глухим по восемьдесят платят) – ни слова, но это и понятно, это тебе не цеховиков щемить, а целый бюджет перекраивать – откуда-то же надо денег перенаправить, пусть даже напечатанных и с маленькой покупательной способностью.

– Убирать? – спросила сидящая за столом Вилка, показав мне изрядно распухшую папку с «Глухим делом».

– Еще чего! – заржал я. – У нас же как? Показательная порка, потом полгодика тишины, и требуется новая показательная порка. Нет уж, заводи еще папку: «Глухое дело: часть два».

– Хорошо, – улыбнулась Виталина, и с видимым удовольствием на мордашке вывела название. – Будем ждать.

– Вот бы справить мне костюм себе из Ста-ли-на… – затянул я. – Из мистического тела крепче стали. На! – Вилка хохотнула, я поднялся с дивана и начал комично приплясывать. – На сапоги и галифе, да в белом кителе, и летать бы в нем быстрее истребителя!

Переждав смех, погрустнел:

– Все херово, поменялось все местами – на! Откровенно не хватает людям Сталина. И недаром в каждом доме и подъезде, все мечтают о реванше и возмездии! [https://www.youtube.com/watch?v=lWoVDnqg3Uo&ab_channel=%D0%9C%D0%B8%D1%85%D0%B0%D0%B8%D0%BB%D0%95%D0%BB%D0%B8%D0%B7%D0%B0%D1%80%D0%BE%D0%B2-Topic]

Дальше петь мы не будем, результат достигнут, девушке по-прежнему весело. Виталина с улыбкой похлопала, я поклонился и уселся обратно. Она положила подбородок на руки и умиленно улыбнулась:

– А я сначала и вправду считала тебя озабоченным, слегка противным малолеткой.

– Имеешь полное право! – фыркнул я, внутренне поблагодарив за «слегка». – Но первое впечатление сломано, верно?

– Верно! – кивнула она, супер мило зажмурилась и мечтательно протянула. – Ты – такой один, пионер Ткачев!

Глава 7

Сразу после проведенного в ничегонеделании первого этапа майских праздников (насыпают меньше, чем в мое время), за окном стало шумно, но этому шуму я был рад – прибыли рабочие, и первым делом принялись осушать пруд и выкорчевывать не предусмотренные планом деревья. Ну неправильно растут! Потом посадим новые. Жители близлежащих домов такое событие, естественно, проигнорировать не могли, и активно отправляли лазутчиков поговорить с рабочими. Получив ответ, «бегунки» с вполне радостными лицами (облагораживают же грязную лужу – ну кто против будет? Только слабоумный) бежали делиться новостью с остальными.

Порадовавшись успешно стартовавшему инфраструктурному проекту, с маминой помощью переоделся в белую рубаху с длинным рукавом и брюки (уже достаточно тепло), причесался, Таня завязала мне шнурки (потому что родительнице приседать и нагибаться тяжело), и я пошел гулять с Саякой, в пути обретая все более и более радужное настроение. Хорошо, когда все хорошо! И Вилка приручается! Стоп, про Вилку мы будем думать потом. Разделяй житуху на шпионскую и почти нормальную, Сережа, чтобы не перемешивались.

Соечка стояла неподалеку от нашего ДК, в джинсах и серой кофточке. Янтарный кулончик на шее в наличии, равно как и сережки с тем же материалом – недавно ушки проколола, показать, что уже большая. На плече – изящная «взрослая» югославская сумочка.

– Привет! – радостно помахал я ей.

Не ответив, она чеканя шаг подошла ко мне, и, глядя исподлобья, огорошила:

– Я от тебя ухожу!

Чтооо?!!

– Почему? – и это все, на что меня хватило.

Саяка грустно улыбнулась:

– Потому что ты не остановишься.

Это еще что за херня?! Стоп! Я понял!

Взяв Сойку за руку – вырвалась, больно ударив в самую душу – спросил:

– Тебе кто-то сказал так сделать? Родители?

Надменно фыркнув, она смерила меня уничижительным взглядом:

– Видишь? Ты уже чувствуешь себя стоящим на вершине, и тебе даже в голову не приходит, что кто-то не хочет с тобой туда.

– Точно родители, – облегченно вздохнул я и криво улыбнулся. – Спорим я не сдохну?

Губы Саяки задрожали, она красноречиво ткнула пальцем мне на грудь и сустав.

– Мелочи, – улыбнулся я уже лучше.

Переживает за меня.

– Писатель и композитор меня устраивает! – жалобно протянула она. – Но ты… – яростно вытерла наклюнувшуюся слезинку. – Тебе мало! Тебе нужна долбаная власть! Нравится, когда вокруг все на цырлах бегают? Я только когда домой с Третьяковки пришла, поняла, что ты делаешь! Ты министра МВД как медведя за нос дергаешь! Да у тети Наташи на свадьбе члены Политбюро были, у меня маму с папой до сих пор трясет! – набрав воздуха в грудь, она быстро протараторила. – Я хочу нормальную семью с нормальным мужем, а не провести всю жизнь вдовой с детьми! Не ходи за мной!

И она направилась в сторону своего дома.

– Стой!

– Уйди! – обернувшись, рявкнула она. – И жратву больше не шли!

«Папа Гурама притащит»? – застрял в горле жалкий невыпущенный упрек. Ты же взрослый, Сережа, а она – не заслужила. Родители? А может сразу, бл*дь, Генеральный секретарь ЦК КПСС?! Лично пришел, лично запугал. Бросай внука, а то ух я вам! Бред – он не полезет. Ну не полезет и все тут! Почему? Потому что иначе это совсем невыносимый пи*дец!

Пнув попавшуюся под ноги бутылку – свиньи ё*аные! Самим же ходить! – пошел в сторону дома.

Власти хочу? Ха, не в бровь, а в глаз! Дали попробовать – ой вкусно! И ведь права, не остановлюсь. Не хочу – увы, путь уже выбран, и теперь либо на самый верх, либо наоборот – вниз, на два метра. Умна Соечка, все поняла и приняла решение, что ей оно не надо.

Сглотнул ком в горле – решение-то непростое, вон как слезки бежали. Но понимала – либо сейчас, либо никогда. А самое грустное, что и я все понимаю. А как вообще будущая жизнь в моих глазах выглядела? Просто сказка: дома Соечка, детей растит, а мы с агентом Вилкой занимаемся всяким интересным. В какой-то момент к детям полуяпонским должны были добавиться дети русские – от Виталины, ясен пень. Сойка, разумеется, как хорошая японская жена была бы не против сидеть дома еще и с ними, а Вилка – продолжать бегать за мной по всему СССР. А потом мы с ней оба сдохнем!

Истерично гоготнув, поднял бутылку и донес до урны. Че, так трудно самим за собой убрать? Обезьяны х*евы! А сам-то типа лучше – вон, эта девочка в гарем попадает сразу, вторая, которая агент – «на вырост». А где две, там и третья, и четвертая. Так и вижу себя лет через десять в телеке: «Всех люблю, товарищи! Ну разве я не заслужил специальный указ о разрешении Ткачеву легализовать гарем через ЗАГС?». Проклиная себя за "обезьянство", погоревал и по «потерянному лицу» – нас все вместе видели, а теперь я, получается, «слит». Получается – слабость! Вот это точно «мимо», это я о себе до*уя возомнил, а остальные-то неиронично видят во мне ребенка. Ну с одной девочкой погулял, ну с другой – какая разница? Дело молодое!

– А не сильно ли чмошно я выгляжу в глазах других обезьян? – издевательски задал я себе вопрос.

Все к лучшему – дай Саяке бог мужа хорошего и долгую, счастливую жизнь. Такую, с которой я совершенно несовместим. Но выжить все-таки постараюсь.

Вот поэтому в главы государств молодежь и не берут – гормональный фильтр, так сказать. Ух я бы сейчас навел шороху, чтобы остальным жизнь тоже медом не казалась!

Мёд… Сам не понял, как ноги принесли меня к дому Вилки. Давай, потерпевший сокрушительный крах малолетний Казанова, зайди. Безотказный товарищ лейтенант обязательно вытрет вот эти жалкие слезы и не менее жалкие сопли. У нее ведь приказ такой – меня нянчить.

Нет уж, пойду домой, а в гости к Виталине потом схожу, как положено – в нормальном расположении духа и с цветами, Акифов племянник уже проводит соответствующие опыты. Пусть лучше она терпит меня веселого и легкого на подъем, чем унылого и жалкого.

– Хорошо, когда гарантированный «запасной аэродром» есть, да, Сережа? – спросил я себя и пошел домой.

Будь я настоящим пацаном, было бы хуже. А так чего мне? Первый раз чтоли? Но оплеуха прямо вкусная – вот тебе урок, который нужно запомнить как минимум до следующего перерождения: вокруг – живые люди, и им Сережа Ткачев может и не подходить. Глупо – боялся, что Вилку отберут (потому что вот это вот «пока не захочешь уйти» – банальный костыль для совести, такие без приказа не уходят), а в итоге «отобралась» Соечка. Вот уж макнула мордой в лужу так макнула!

– Оригато, Саяка-сан! – низко поклонился я в сторону Сойкиного дома, вызвав удивленные взгляды играющих в «Домино» за деревянным столиком неподалеку дедов.

Спасибо за урок! Очень полезно огрести именно сейчас, когда начал отрываться от земли, но ничего фатального еще не произошло. В сказку поверил – а кто бы нет? На тебе уберксиву, на тебе средства производства по первому требованию, вот неограниченное «телефонное право» – играй, сказочный мальчик, в рамках аккуратно подготовленного всемогущим (условно) дедом полигона. Но я бы предпочел еще пару пуль отхватить – мясо-то регенерирует…

– Серый, ты как? – остановился рядом со мной черный «Москвич», и в окне показалась знакомая рожа.

– Я вас девятый раз вижу, – заявил ему вредный мальчик. – Плохо работаете.

Говорил, что буду на таких жаловаться, но где справедливость, если я половину Москвы в лицо помню? КГБ старается, и меняет наружку по сложному, лишенному закономерностей графику, но какой к чертям график, если память абсолютная, и львиная доля московских КГБшников там надежно зафиксирована? А теперь в память добавилась по-настоящему тяжелая сцена. Очень неприятно, когда бросают. Придется с этим жить.

Мужик посмурнел.

– Но никому не скажу, – пообещал я. – Нормально, домой иду, и останусь там до завтра.

– Дел не натворишь? – строго спросил он.

– Никакого членовредительства, – вздохнул я. – У меня очень удобная причина спокойно жить дальше есть – вон дел сколько, разве могу людей подвести?

– Молодец! – одобрил он. – Все зло от баб.

– Вся радость от них же, – грустно вздохнул я. – До свидания.

– До свидания, – послушно «упаковался» в машину он.

И как в таких условиях с бутылкой на берегу Москвы-реки сидеть, угробленную первую любовь оплакивать? Кровавый режим, что с него взять. Пару раз запнувшись на лестнице, открыл дверь своим ключом. Бубнит телевизор, все еще пахнет вареньем. А вот маме поныть можно, ей только приятно будет. Но это – чуть позже.

Взяв себя в руки, позвонил Акифу, чтобы отменить «жратву». Посочувствовал мне хороший азер, и даже пообещал познакомить с родственницей. Вах, как говорится, но предложение несвоевременное – не хочу никого искать и прикипать. Бросят же!

Положил трубку, и телефон зазвонил сам.

– Ткачев, – буркнул я, готовясь имитировать неполадки на линии – это когда шнур выдергиваешь, потому что говорить невмоготу.

– Никто и ничего им не говорил, а тем более – не делал, – раздался совершенно неожиданный, спокойный голос деда Юры.

Доложили уже.

– Вы удивитесь, но я сразу так решил, – грустно ответил я ему. – Вы же нормальный мужик, товарищ Генеральный секретарь, и на такое санкции бы никогда не дали.

И положил трубку. Не*уй тут режим радиомолчания нарушать. А теперь немножко сублимации личного горя в общественно полезный эффект. Позвонил бабе Кате и рассказал о том, как сильно приемному внуку и всем его друзьям хочется почитать про Алису Селезневу, и даже кино про нее снять (и мультфильм!), но вот беда – Товарищ Булычев-то не в Союзе, следовательно печатать его нифига не рвутся, а он, как следствие, пишет медленно и на досуге. А еще он банально комплексует – боится, что его попрут из Института востоковедения за «несерьезность» подростковой фантастики. Ну не пи*дец ли? Да к черту, бабушка она или нет?

– А еще… – шмыг (для разнообразия – не притворяюсь). – А еще меня девочка бросила-а-а… – и совершено позорно заныл.

* * *

Открыв дверь стандартно прибывшей к девяти Виталине, получил вместо приветствия грустную мордашку и тихое:

– Немножко сочувствую.

И ведь помогает это «немножко» гораздо круче, чем совершенно ужасный вчерашний вечер – Фурцева испугалась и в рекордные сроки набила нам полную квартиру «селеб», включая саму себя. Сочувствовали, дарили всякое, рассказывали какой я хороший. На лицах, что немного веселило – облегчение. Сломался Электроник! Ну наконец-то! Вот теперь видно – живой ребенок, сидит ревет, конфеты с ожесточением ест. И знакомить предлагали, само собой. Очень стыдно вчера было – столько людей все побросало и прибежало мальчику сопли вытирать. Жалкий! Лучше бы тихонько и мужественно плакал в подушку, закрывшись в комнате на весь вечер – мама с Таней бы поняли и не осудили. Чего уж теперь.

– Спасибо. Немножко – это приятно, – благодарно улыбнулся я. – Кофею?

– Можно, – кивнула она и зашла в квартиру.

Стандартно никого нет, один ленивый Сережа спит аж до восьми – ему же не в школу. Мама пыталась остаться – вдруг сыночку опять грустно станет? – но, судя по ехидной улыбке после взгляда на часы и спешного ухода «к Эмме Карловне» ровно десять минут назад, решила поручить меня Вилке. Она же не слепая, и видит, что мне с «Виталиной Петровной» время проводить нравится.

– Меня тоже бросали, – повесив тонкий плащик (прохладно по утрам) на вешалку, выдала совершенно неожиданный факт Вилка.

– Сказочный долбо*б, – оценил я личностные характеристики «бросателя». – Расскажешь?

– Да что там рассказывать, – расстегнув молнии сапог, аккуратно сняла, и мы пошли на кухню. – Когда из больницы выписали… – указала на скрытый блузкой и пиджаком шрам. – Подумала: «ну хоть мужика себе найду какого захочу, а не какого укажут. Замуж выйду, детей нарожаю, чтобы все как у людей».

– Не вышло? – поощрил я на дальнейший рассказ.

«На кого укажут» немного царапается, но это ничего, это уже привычно.

– Как видишь, – с утрированной печалью развела руками Виталина. – Ты же видишь, какая я?

– Одиннадцать из десяти, – подтвердил я, выставив на стол пару кружек и тарелку с пирожками – кто-то вчера принес, еще остались – и усаживаясь напротив.

– Так и есть, – впервые признала свою ультимативную красоту Вилка с горьким вздохом. – Чего на мелочи размениваться? Корочкой швейцара шуганула и в Прагу пошла. С одним потанцевала, с другим. Хочешь квартиру, красавица? А машину? Противно! – фыркнула она. – Я – не проститутка, я оперативный работник!

– Это так, – согласился я.

А разве нет?

– Подумала может с кем попроще получится? Замаскировалась, – указала на костюм машинистки. – В библиотеку пошла. Нашла инженера, а он… – махнула рукой.

– Комплексовал, ревновал и подчеркнуто над тобой трясся, – выдал я собственных тараканов.