Текст книги "Самый лучший комсомолец. Том 5"

– Тревога пошла полторы минуты назад.

– Наши?

– Теоретически живы, – успокоил ее я.

– Ленин теоретически тоже жив, – фыркнула она.

– Ленин жив метафорически, – поправил я. – В наших пылающих пролетарским гневом сердцах. А наших Щукин грозился от несчастного случая спасти – вытащить для достоверности.

– Семен Степанович, вы знали? – спросила Вилка.

– С чего бы мы тогда в подвале сидели? – он наклонился и почесал коленку, до которой почти добралась вода. – Дай-ка, – взял ножик и принялся за шов. – Язва у меня, вот и не ел ничего.

– Спасибо вам от всей души, – поблагодарил я.

– Потом поблагодаришь, – он постучал по кирпичу рукоятью, пошатал и вытащил, впустив горстку глины. – Так… – буркнув себе под нос, оторвал от потолка остаток трубы – больше двух метров.

– Для дыхания! – поняла Виталина и кинулась помогать.

Вместе у них получилось ввинтить трубу, и после череды тестовых прогонов и выплюнутой землицы у нас появился источник воняющего гарью, но все-таки уличного воздуха.

Бабах! – что-то над головой мощно рухнуло, но прямо на глазах обугливающийся потолок пока держался.

– Меньше полутора часов осталось, – посмотрев на часы, поведал я «сокамерникам», стуча зубами.

Ощущения удивительные: снизу ледяная вода, а сверху – раскаленный воздух и начинающие подозрительно потрескивать волосы. Не выдержав, зачерпнул воды ладонями и смочил голову. Дальше мы принялись по очереди дышать через трубу.

– Когда затопит станет чуть более нервно, – прокомментировал я достигшую пояса воду.

– Пошли отсюда! – выломав дощечку из всплывшего ящика, Виталина принялась отгонять паникующих крыс.

Бедолаги выбирались на лестницу, понимали, что там жарко и прыгали обратно вводу – и так по кругу.

Когда вода поднялась до груди, дышать не через трубу стало невозможно, обожженная кожа на голове молила выныривать пореже, но не выныривать совсем оказалось нельзя – инстинкты упорно заставляли высовываться и хватать ртом наполненный гарью раскаленный воздух. К счастью, скоро эта возможность пропала, вода достигла пола, и последний начал давать слабину, проламываясь по всему подвалу, обрушивая в воду обугленные мебель и балки с кусками шифера – прямо пылает дача генерала Щукина. Наш укрепленный уголок, к счастью, выдержал, а конвейер «приник к трубе – вдохнул – пустил следующего – выдохнул носом – дождался очереди – повторил» длился, казалось, тысячелетиями. КГБшники понятно – у них профессиональная выдержка и холодная голова, а я держался исключительно на упрямстве и нежелании завершать попаданческую карьеру так рано – а как на плоды трудов своих любоваться? Но план-минимум давно перевыполнен, и даже без меня история пойдет совсем по-другому.

Блики над головой в какой-то момент прекратились, и я попытался посмотреть на часы – тщетно, лампочка давно нас покинула, дышим буквально на ощупь. Через сотню «дыхательных циклов» над головой замелькали фонарики. Дядя Семен оттолкнулся ногами, всплыл, нырнул обратно и потянул за шивороты нас с Виталиной. Все, получается!

Когда меня вытянули из воды и положили на носилки, я откашлялся и улыбнулся склонившемуся надо мной силуэту, просипев обожженным горлом:

– Теперь мы оба с тобой горелые, деда.

И провалился в уютную, лишенную необходимости дышать в трубу по очереди темноту.

Глава 4

«Включился» я внутри «Скорой помощи», ощутив на лице кислородную маску. Я проверил на управляемость руки и попытался сесть. Псы кровавого режима, конечно же, не дали, понадежнее закутав оказавшегося голым меня в шерстяное одеяло. Зачем? Мне же жарко!

– Все хорошо! – заглянул в открытые двери машины Андропов.

– Отпусти! – просипел я в маску и закашлялся.

Я же цел и невредим! Ну осип, ну и что?

– Товарищи, Сергею нужен отдых, – сильно обидел меня деда Юра, плечо укололо, и силы начали стремительно меня покидать.

Следующее пробуждение случилось в самолете – спецбортом дедовским летим, мне как-то дяди из «девятки» экскурсию по нему проводили. Медблок тут знатный: от белизны аж глаза слезятся, а импортная аппаратура уютно пиликает и похрустывает.

– Все в порядке, отдыхай, – раздался словно из бочки чей-то голос, сгиб локтя кольнуло.

Задолбали.

Здравствуй, любимая палата в любимой Кремлевке! Как же я, сука, по тебе скучал! На сколько в этот раз? Месяц? Три? Полгода? И которая по счету ночь идет? Пойду спрошу!

Любимые ручки не дали мне сесть.

– Сережа, – просипела сонная, одетая в ночнушку Виталина, подстриженная до короткого ёжика. – Все хорошо, мы в Москве, лечимся. Говори тихонько, хорошо? – сняла с моего лица маску.

– Тоже сорт трубы, – прошептал я и скривился – больно.

Вымученно хихикнув, девушка выдала мне стакан с водой.

– У тебя отравление угарным газом, крысиные укусы, ларингит и острый пиелонефрит, – пока я пил, перечислила болячки.

– Бывало и хуже, – просипел я. – Пусти.

И, аккуратно держась за стеночку, медленно и печально сходил в уборную, по пути оценив отсутствие привычных цветов, рояля, дивана для гостей, стола с печатной машинкой и телевизора. Недолго, значит, лечусь, раз завезти не успели. Посмотрелся в зеркало – голова побрита «под ноль», но кожа вроде цела – паричок как Магомаеву (лысеет бедолага) носить не придется. Но некоторые волдыри имеют место быть. Сколько там перечисленный Виталиной «букет» исцеляется? Недели три? Вот настолько я тут и застрял в очередной раз.

Вернувшись на сдвинутую с Виталининой кровать, отдышался, подышал через маску и спросил:

– Досталось тебе?

– Федину досталось, – мягко улыбнулась она. – Ты отдыхай лучше, Сережа.

Ей-то говорить тоже больно, чего я лезу? У нас тут вариант хэпи-энда, значит и вправду можно отдыхать со спокойной душой.

Следующее пробуждение получилось почти идеальным – утром, разглядев слезящимися глазами одетую в халат и медицинскую маску – чтобы микробом на больного не дышать – сидящую в ногах маму.

Виталина уже успела одеться в спортивный костюм и отодвинуть свою кровать.

– Поросенок! – привычно нарекла меня родительница и осторожно обняла, поцеловав в щеку. – Куда лезешь вечно? Без тебя что ли не справятся? Лысая башка, дай пирожка! Болит? Давай маску уберу, – обрушила на меня шквал упреков и заботы и нажала кнопку у изголовья, вызвав врача.

Освобожденный нос ощутил жуткий запах гари – я ей, похоже, надолго пропитался.

– Все ок! – бодро улыбнулся маме и пожалел – губы треснули.

– Какой тут «ок»? – заплакала она. – Да ты в этой больнице уже чаще чем дома бываешь!

– Ты тоже.

– Молчи уже! – шикнула она. – Здравствуйте, Лев Львович, – поприветствовала лысого гладковыбритого упитанного врача.

– Снова здравствуйте, Наталья, – поздоровался он в ответ. – Доброе утро, Сергей.

– Здравствуйте, – прошипел я.

– Не утруждайся, тебе голосовые связки беречь надо, – посоветовал доктор, осмотрел мне горло и нос, пощупал лимфоузлы, послушал спину и грудь, измерил температуру и давление. – Воздержись от разговоров и резких движений, побольше пей и поменьше снимай маску, – мама тут же вернула прибор мне на лицо. – Через час приду поставлю тебе укол, а пока отдыхай.

– А? – промычал я в маску.

– Три недели, – улыбнулся глазами Лев Львович и покинул палату.

Я показал руками, будто пишу.

– Вот неугомонный, – вздохнула мама и достала из сумочки планшет с карандашиком и стопку бумаги.

«Наши живы»? – увидев первый вопрос, мама задрожала губами.

Прости.

– Живы, – успокоила Вилка.

«Значит все совсем хорошо. Не плачь».

Какой уж тут «не плачь»! Мама успокоилась только минут через двадцать – сильно перепугалась в этот раз. Ну нельзя мне не лезть – вон какой эффект от моего непосредственного участия получается удивительный, вся грязь моментально вылезает. Но выводы сделаем – без пары армейских взводов за плечами больше на «вражеской территории» в гости не хожу.

В дверь постучали – вошел груженый телевизором папа Толя.

– Чего сам-то тягаешь! – приложила его мама и кинулась помогать.

Когда «Рубин 401» занял свое место на тумбочке, Судоплатов-младший пожал мне руку:

– Напугал ты нас.

«Извините» – покаялся я.

– Да не передо мной извиняться нужно, – отмахнулся он. – Но я тоже переживал.

– Поедем мы, – вытерев остатки слез платком, мама поднялась на ноги с вымученной улыбкой. – Ничего?

«Ничего» – с улыбкой кивнул я. – «Приходите еще».

– Обязательно придем! – мама осторожно чмокнула меня в лоб, взяла мужа за руку, и они покинули палату.

«А мы с тобой потреплемся», – обратился я к Виталине на языке глухонемых.

«Очень удобно», – прожестикулировала она.

«Помнишь что было когда нас достали?»

«Помню – я-то сознание не теряла», – высунула язык. – «Не перебивай. Генерал Щукин комедию во дворе ломал – горе-то какое, случайность и так далее. А тут нас вытаскивают – ему Цвигун сходу нос сломал. Наших во дворе видела – живые и виноватые. Дальше упыря в «воронок» утащили, а нас – в «скорую», до аэропорта и потом сюда».

«Будем ждать визита родного деда», – подвел я итог. – «Сама-то как?»

«Почти как ты».

Поднявшись с кровати, я медленно и печально включил телевизор, чтобы узреть показываемый по «Музыкальному киоску» клип с песней про «Орленок».

Вернувшись в кровать, написал письмо Владиславу Крапивину – искупать подрезанную сценку – с предложением снять кино про «Валькиных друзей».

«Отправлю с оказией», – дал почитать Виталине.

Оказией оказался вернувшийся доктор, который поставил обещанный укол, после которого я уже привычно вырубился.

Да хватит пичкать неокрепший детский организм снотворным!

Как и ожидалось, в себя я пришел ночью. Попив предложенного дедом Юрой клюквенного морса – все время в больнице им пичкают – с улыбкой кивнул ему.

– Я по-глухонемому не умею, – признался он.

Я обернулся – Виталины в палате нету.

– Да не волнуйся ты, – махнул рукой Андропов. – Посидит в коридоре и вернется – она гораздо здоровее тебя.

– Ладно, – просипел я. – Враги?

– Нету больше врагов в Саратове, – исчерпывающе ответил он.

– Наши?

– Федина я в Магадан сослал, – ответил деда Юра и усмехнулся. – Не в этом смысле – золотодобычу курировать. Он генерал-то хороший, честный и старательный, но на тебя квалификации не хватило.

Включив лампу на тумбочке у кровати, написал:

«Можно будет взаимодействие наладить когда на Восток уеду?»

– Налаживай, но сам старайся туда не соваться – зэк заточку кинет и всё. Мы его за это, конечно, расстреляем, но легче от этого никому не станет.

«Ты знал про Щукина?» – спросил я.

– Да у меня такое чувство, будто я в нашей стране меньше всех знаю, – сморщился он. – Дожили – детей с бабами действующий генерал сжигает!

– Пытается, – поправил я.

– Пытается, – подтвердил дед. – Твои рядом там, лечатся – указал он на правую стену. – Семену героя секретного выпишем, «переезжай» его в Москву сам – у тебя для этого все есть. А лучше – с собой на Восток забирай, пригодится.

Я покивал.

– Охране твоей полномочия пересмотрим. Твоя безопасность – в приоритете, вплоть до возможности стрелять на поражение во всех кто ниже членов Политбюро, – выкатил он «апгрейд». – Питаться – только там где заранее согласовано или сухпайком.

Я покивал грустнее.

– По-другому никак, – пожал он плечами и поднялся со стула. – Работать надо, а я тут у тебя второй час сижу – жду когда проснешься.

– Буди в следующий раз, – попросил я.

– Редкое зрелище было – ты и молчишь! – гоготнул дед. – Пока!

– Пока!

* * *

– …Поэтому я поеду во Владивосток с тобой! – безапелляционно подвела итог пространному монологу о том как ей надоела европейская часть СССР одетая в медицинскую маску, халат, перчатки, бахилы и колпак Оля, пришедшая в гости на третий день моего лечения.

За это время успел пообщаться с дядями – Витя и Петя уже выписались, а вот подкоптившегося Семена еще лечат. Не от пневмонии – он ею даже не заболел, а от язвы.

– Не во Владивосток, а в Хабаровск, – прошептал я.

Уже почти даже и не болит. Подружка покраснела и исправилась:

– Значит в Хабаровск! Студия у тебя там будет, учительница по вокалу и квартира для меня – тоже…

– А мама с папой? – спросила Виталина.

– Папа все равно с вами поедет – его Павел Анатольевич начальником какого-то отдела назначил, – поделилась Оля. – А мама его одного не отпустит, поэтому переезжаем всей семьей. И хочу отдельную квартиру – меня вся страна любит, значит заслужила!

– Соседями будем, – признал я справедливость аргумента. – Но совхозную кому-то отдадим, иначе нечестно.

– Свою тогда тоже отдавай, – выкатила условие подружка.

– Я и так – зачем она мне? – не был я против.

Не сумевшая взять меня на «слабо» Оля потешно надулась.

– Мы с тобой в ноябре в Японию поедем на чуть-чуть, – приоткрыл я перед ней завесу будущего.

– Мне баба Катя уже сказала, – снисходительно кивнула она.

– Никакой секретности в этом СССР! – вздохнул я.

– Она тоже считает, что мне лучше с тобой уехать, – продолжила подружка. – Потому что «в Москве одни сволочи и воинствующие интеллигенты – они меня испортят, а ты – не испортишь». И на Алтай еще по пути заглянем – я хочу посмотреть как мой пионерский лагерь строится.

– Мне тоже туда по делам надо, – согласился и на это.

Сегодня была плохая ночь – начали ныть ноги. Хоть так клади, хоть эдак – никакого спасения. Еще через какое-то время появилась сыпь и подскочила температура. Вызвали по такому поводу доктора, он собрал экспресс-консилиум, и ревматолог предложил посмотреть кровь, обнаружив Streptobacillus moniliformis – это крысиные укусы занесли. У Виталины и дяди Семена нашлась такая же фигня – немного покусали мою прелесть. Лечением стала увеличенная (потому что и так уже дают) доза старого-доброго пенициллина – будут нам его давать дней десять, ну а пока ходить тяжело и больно – воспалились колени и голеностоп.

Постучали в дверь, и заглянувший доктор напомнил, что пора делать очередное ЭКГ – его мне дважды в день делают, опасаясь менингита – этот ЭКГ не обнаруживается, но и вреда не будет – миокардита и гноя в суставах. Опасаюсь этого и я, поэтому все процедуры переношу стоически – для меня же, дурака, стараются.

Пока меня возили на ЭКГ, Оля успела уйти – два часа просидела, поэтому я не обиделся. Да я бы и в принципе не обиделся – чего тут у меня делать, когда за окном доживает последние деньки лето? Но очень приятно, что ко мне постоянно кто-то приходит.

Следующим за Олей гостьей стала Виктория Викторовна – вот кого видеть не больно-то и хотелось, но не выгонять же теперь? Пробивной все-таки характер у женщины – ко мне кого попало не пускают, а она, похоже, сумела убедить охрану, что она не кто попало. Вон впустивший ее дядя Дима как виновато смотрит.

Успокоил служивого подкрепленным улыбкой кивком, и он закрыл дверь, оставшись в коридоре.

– Как узнала, что вы теперь тоже здесь лечитесь, сразу и пришла! – заявила Виктория Викторовна, опустившись на стул у моей кровати. – Хотела цветов или фруктов принести, а доктор не разрешил.

– «Спасибо», – написал я ей на планшете, экономя голос для более приятных визитеров. – «Как у вас дела?»

– Лучше, чем у вас, – вздохнула она. – А почерк лучше так и не стал! – хихикнула.

– «Это от гениальности», – нескромно напомнил я.

– У-у-у, совсем ничего не разобрать! – подколола она меня.

– «Извините, что неделикатно получается, но это же рабочий вопрос, поэтому я должен его задать – спортивная манга отменяется?»

– Из-за козла-то этого? – фыркнула она. – Тоже мне Малевич нашелся! Я что, рисовальщика не найду? Все равно он толком ничего и не делал, он же литературно никчемен.

– «Вселенная обделила моего дядюшку многими талантами», – поругал вместе с ней «семейного урода».

Наворотил дел, придурок, теперь в мире на одного травмированного отсутствием отца ребенка будет больше. Но новому гражданину СССР я всегда рад!

– Черновиков уже две тетрадки, но художника в палату заселять не хочу. Зато машинку поставила, но как-то не идет, – пожаловалась Виктория Викторовна на творческий кризис. – У тебя такое бывало?

– «Не-а, но я же не творческий, а пролетарий от пера и микрофона», – поюродствовал я. – «У меня не творчество, а производство. Нет творчества – нет кризиса».

– Сердцем нужно творить, Сережа. Душой, – взялась она за мое исправление.

– «На производстве тоже от всей души народ трудится», – ответил я. – «На них и равняюсь. Давайте вам идею придумаем?».

– Идея – это хорошо, – одобрила она.

Дверь открылась, и вошел доктор:

– Товарищ, вы же беременны! У мальчика и его машинистки инфекционное заболевание, а на вас даже маски нет!

– Ой! – испуганно подскочила Виктория Викторовна. – А я-то и не знала! Можно меня, пожалуйста, на всякий случай проверить?

– Нужно! – ответил доктор.

– Я потом еще раз приду, когда инфекция кончится, – предупредила учительница и в компании врача покинула палату.

– «Она с тебя теперь не слезет», – прожестикулировала Виталина.

– «Да мне не жалко», – ответил я. – «Что идей, что материальных благ у меня как грязи – могу себе позволить над конкретной матерью-одиночкой шефство взять».

– «Обидно, что тебе не досталась?» – ехидно ощерилась девушка.

– «Прикинь сколько всего она бы потребовала, если бы вынашивала моего бастарда?»

Поржали и поплатились за это приступом кашля.

– «Настя такая счастливая», – прожестикулировала Виталина.

– «Хорошо, когда люди счастливы», – ответил я. – «Завидуешь»?

– «Боюсь, что с нами что-то случится», – призналась она.

– «И я».

– «Я хочу, чтобы после меня что-то осталось. Кто-то остался. Ты уже вошел в историю. А что останется после меня?».

Встав с кровати, доковылял до Виталины и сел у ее пояса.

– «Я тоже хочу ребенка, но давай подождем еще год. Это же, прости, юридическая педофилия. Народ поймет и простит, но такое пятно на репутации я позволить себе не могу – всю жизнь все только об этом судачить и будут. Представь – идем такие, мне сороковник, тебе – сорок шесть, а за спиной такие: «он ей в четырнадцать лет ребенка заделал, представляешь какие в СССР извращенцы живут?»».

– «Я буду ждать столько, сколько ты скажешь», – тепло улыбнулась Вилка. – «Только нужно постараться не умереть».

– «Когда чего-то делать НЕ нужно, это легко – просто не делаешь», – с улыбкой поддакнул я.

Размякла моя Вилочка – уже почти даже и не КГБшница, а самая обычная молодая женщина со специфическими навыками.

В вечернем «Времени» показали большой репортаж из Саратова, состоящий из ряда высказываний людей в кабинетах и нарезки не сочетающихся с временем года кадров города – явно второпях монтировали первое попавшееся из архивов, чтобы не тратить время на согласования – там-то уже все одобрено. Наших имен, конечно, не прозвучало – заменили на «ревизор» без конкретики.

Репортаж мы смотрели с неподдельным интересом – подробностей нам никто рассказать либо не захотел – как дед – либо не смог, как дяди, которые и сами не в курсе. Исключение – Семен, который поведал, что его в тот вечер собирались убрать с нами за компанию – вопросов он слишком много задавал и лез куда не просят.

«Спрут» оказался даже не своим собственным подобием из моего времени, а гораздо масштабнее и гаже – из-за кооперативов и возросших аппетитов коррупционеров, надо полагать.

Обо всех мутных делишках своего бравого капитана Капульника генерал Щукин знал изначально – ему долю заносили. Когда грянули элементы капитализма, они быстренько навели порядок в Саратовском КГБ, разделив сотрудников на две категории – жадные и пойманные на компромат, и честные, которые к «бизнесу» не допускались. После этого молниеносный сговор с тогда еще БХСС, сверху – личные высокоуровневые связи с «торговиками» – и вуаля, работа пошла полным ходом: рэкет, ростовщичество, воровство везде где можно и нельзя, целая сеть борделей и кооперативов, где кладут болт на запрет на торговлю алкоголем, без проблем наливая посетителям самогонки. В конце репортер зачитал длинный-предлинный список арестованных граждан, и я натурально схватился за голову – если в одном закрытом городе такая чудовищная ОПГ сформировалась, значит и в других так же? Да сколько же народу нужно пересажать, чтобы коммунизм построился?!

Глава 5

Сегодня, с самого утра, мы с Вилочкой при помощи доставленного в палату проектора с экраном смотрели «Участок» – совхозный монтажер дособрал сериал без моего участия и прислал на «одобрямс». Двенадцать пятидесятиминутных серий пролетели незаметно – с перерывами на процедуры, конечно – теперь можно отправить пленочку товарищу Щелокову. Не для согласования, а чтобы Николаю Анисимовичу было приятно – по себе знаю как обидно становится, когда перестают спрашивать.

В дверь постучали, и вошел укутанный в маску, колпак и перчатки дядя Федя с опечатанным конвертом в руках.

– Вовремя вы! – приветливо прошептал я. – Нам надо передать пленку из проектора Министру внутренних дел.

– Передадим, – пообещал он. – Письмо от Екатерины Алексеевны принес, – протянул мне конверт.

– Спасибо, – поблагодарил я.

Пока я распечатывал почту, КГБшник вынул из проектора пленку, подобрал бобины с остальными сериями, сложил это все в авоську и ушел.

Просмотрев письмо, с улыбкой передал его Виталине. Быстро прочитав текст, она согрела меня полным гордости за любимый «объект» взглядом:

– «Поздравляю!».

– «Спасибо, но тут, мне кажется, дело не во мне, а в товарище Леонове», – поскромничал я.

Премию «Хьюго» Советские граждане до моего появления не получали, а теперь – победа сразу в двух номинациях: «Премия «Хьюго» за лучший роман» – это мне, за «Марсианина» – и «Премия «Хьюго» лучшему иллюстратору книги фантастического жанра» – Алексею Архиповичу Леонову, за иллюстрации.

– «Просто они не смогли проигнорировать почти двести миллионов проданных копий», – с улыбкой поспорила Вилка.

Такой вот скромный тиражик у моего главного (на данный момент) бестселлера, и это не считая время от времени допечатываемый «внутренний» вариант.

– «И это тоже», – кивнул я.

– «А еще это – сигнал», – добавила Виталина.

– «Поделись пониманием», – попросил я.

– «Фантастика в СССР перестала считаться «низким» жанром – смотри, целый космонавт за нее награды получает, значит и другим фантастикой заниматься не стыдно – разве есть более достойный пример для подражания, чем космонавт?».

– «И ведь правда», – согласился я. – «Помнишь как товарищ Булычёв комплексовал?».

– «Больше не будет».

– «Никто не будет! А еще в жанр сейчас ломанутся все те, кто раньше от него воротил нос», – предположил я.

– «Я бы почитала производственный роман о, например, космическом заводе по производству космических крейсеров», – помечтала она.

– «В этом и суть фантастики – меняются только декорации, а люди в них – те же», – поумничал я.

– «Напиши про космический завод!»

– «Давай училке эту идею сгрузим», – отмазался я.

– «Я хочу чтобы ты написал», – закапризничала девушка.

– «Давай может лучше сценарий космической трилогии про борьбу храбрых повстанцев со злой, поработившей всю галактику, Империей?»

– «Сережа, как коммунист ты должен уделять произведениям о перевыполнении плана в сложных условиях больше времени», – важно заметила она.

– «Коммунист никому ничего не должен».

– «Дедушке пожалуюсь, он тебе уши надерет за такие слова».

Ладно, переработаю десятка три стандартных образчиков соцреализма, перенеся действие в космос – чудо-голова справится легко. Но «Звездные войны» нужно потихоньку начинать писать, чтобы хитрый Джордж Лукас не спёр. Название, впрочем, не сопрёт – уже зарегистрировали на СССР.

– «Что-нибудь придумаю. Но если будет не очень – я не виноват, у меня с соцреализмом плохо», – на всякий случай подстраховался я.

Оригинальный контент – это всегда риск нарваться на крики «Ткачёв уже не тот».

– «Я могу смотреть на твои руки и печатать», – кивнула на стол с печатной машинкой Виталина.

– «Если у меня болят суставы, значит у тебя тоже», – с улыбкой покачал я головой. – «Мы здесь надолго, успеем».

– «Тогда просто расскажи», – попросила она и легла на бок, положив щечку на подсунутые под голову ладони.

Ладно.

– «Федоров снял шлем скафандра и с наслаждением вдохнул пахнущий соснами тёплый летний воздух. Вот уже тридцать лет минуло с тех пор, как он покинул родной дом, от распределения до пенсии отработав на орбитальном судостроительном заводе в системе Сириуса…».

На ходу сочиняемый производственный роман я «жестикулировал» прямо до вечернего «Времени».

– «Ничего особенного, но интересно», – сделала вывод по итогам трети объема Виталина.

– «Метасюжет», – пожал я плечами. – «В Минкульте прямо методички есть по написанию всех сортов соцреализма: и производственный роман, и роман-эпопея о Революции, и малые жанровые формы – вот по ним и шпарю. Суть-то всегда одна и та же, просто меняешь персонажей и декорации».

Чудо-голова компилирует просто сказочно – с абсолютной-то памятью!

– «Это вот был типа «мир полудня», а можно сделать капиталистическое видение будущего: например, команда корабля-рудоносца находит на необитаемой планете потерпевший крушение корабль пришельцев, а в нем – коконы с очень страшной космической тварью, которая начинает бегать по кораблю и резать команду своих «спасителей»».

– «Насколько страшной»?

Я нарисовал ксеноморфа.

– «Жуть!»

– «Вместо крови у него кислота, а во рту, вместо языка, еще один рот – вот насколько злобный. А на свет будет появляться вот так…».

– «Цензура такое никогда не пропустит!» – погорячилась Виталина.

– «Там весь фильм об ужасах капитализма, лживости корпораций и важности соблюдения техники безопасности», – усмехнулся я.

Если правильно обосновать, пропустят что угодно.

– «Короче планов – громадье», – подытожил я. – «Не обидишься, если я попрошу выделить нам временную машинистку, понимающую язык глухонемых?».

– «Было бы на что обижаться», – улыбнулась она.

Отбивка «Времени» закончилась, и диктор перенес нас в Краснодарский край, на сжатое поле, где обутый в кирзовые сапоги товарищ Медунов рассказал о том, какой рекордный в их крае в этом году урожай. Последний тучный год вообще задался, причем без моего участия – эксперимент-то не закончился. Но повлиял косвенно – через смену власти на более активную и постоянные пинки Министерству сельского хозяйства.

Сергей Федорович наградил коллектив ответственных за данное поле колхозников почетными грамотами, и монтажная склейка перенесла нас в УАЗик. Оператор с репортером сидели сзади, а динамично смотрящийся на фоне проносящихся за окном сельхозугодий председатель Краснодарского крайисполкома толкнул речь с переднего сиденья:

– В сельском хозяйстве нашей страны долгие годы существовали серьезнейшие проблемы: нехватка зернохранилищ и сложности с логистикой, из-за которых колоссальная часть урожая просто-напросто портилась. А ведь люди по двадцать часов в страду пахали, давали стране хлеб! Сердце кровью обливалось!

– А сейчас? – послушно задал вопрос репортер.

– А сейчас ситуация стала гораздо лучше. В один из построенных по указанию Министерства сельского хозяйства за этот год комплекс хранения и переработки зерновых мы с вами сейчас и направляемся – покажем уважаемым телезрителям закрома Родины.

– Хорошая дорога, – похвалил оператор. – Камеру не трясет совсем.

– Для того и сделали – в телевизоре красоваться! – гоготнул Медунов. – Это, конечно, шутка, товарищи – развитию дорожной сети в нашем крае, как и во всей стране, уделяется самое пристальное внимание. Говоря словами уважаемого Алексея Николаевича Косыгина: «дороги – это артерии экономики, а кровь по артериям должна бежать свободно»!

Ловок, собака – и сам пиарится, и с начальством делиться не забывает, демонстративно попинывая брежневские времена, но акцентируя внимание на высказывании Косыгина – Алексей Николаевич же и при Леониде Ильиче на том же посту сидел, да толку не было. Значит что? Значит Ильич палки в колеса вставлял!

Монтажная склейка, и мы оказались на холме, откуда оператор снимал панораму расположенного на берегу реки – как раз баржу разгружают – «комплекса хранения и переработки зерновых». Зрелище впечатляло – элеваторы, промышленные цеха и склады занимали площадь с половину жилого района. Ворота открылись, и на территорию въехал товарный поезд на три десятка вагонов. Работа кипит, получается!

Монтажная склейка, и мы оказываемся внутри элеватора – смотрим на пшеницу под слова одетого в очки и белый халат лысого и худого пожилого директора комплекса:

– В нашем комплексе трудятся полторы тысячи специалистов из всех уголков СССР. Наши элеваторы делятся на хлебоприёмные или заготовительные – мы сейчас как раз в таком – производственные, которые расположены при наших мельницах, комбикормовых и крупяных заводах, базисные – предназначены для длительного хранения зерна, они у нас полны доверху и надежно запечатаны – и перевалочные, они же – портовые.

Магия кино перенесла нас на склад с образцами готовой продукции.

– Здесь у нас мука, – продолжил проводить экскурсию директор. – Там – мешки с крупами: рис и гречиха. Еще на территории комплекса работает небольшой консервный завод – вот такой замечательный горошек мы выпускаем, – показал в кадр поллитровую банку горошка. – А вот здесь комбикорм – живность набирает вес прямо на глазах.

Под конец репортажа Медунов наградил комплекс благодарственным письмом, и на экран вернулся диктор:

– Сегодня утром под руководством секретаря ЦК КПСС Екатерины Алексеевны Фурцевой состоялось торжественное открытие первой в СССР торгово-выставочной картинной галереи для художников-авангардистов. Это событие посетила хорошо известная нашим уважаемым телезрителям художница и меценатка Надежда Ходасевич-Леже, подарившая галерее картины из семейной коллекции.

Диктор сменился видом двухэтажного причудливой формы здания в стиле «советский модерн» – новострой по проекту-победителю Всесоюзного архитектурного конкурса.

На крылечке, перед затянутым ленточкой входом в здание и за микрофонной стойкой – Екатерина Алексеевна рядом со своей подругой Надей Леже, которая, по собственному бабы Катиному признанию помогала тогда еще Министру культуры оттачивать манеры и умение одеваться. Но внимания Надежда заслуживает не только поэтому – из обедневших дворян, эмигрировала в 22 году в Польшу, поступила там в «художку», закончила и отправилась покорять Париж, для чего пришлось послужить в этом их Сопротивлении. После войны Леже вступила во французскую коммунистическую партию, активно пропагандировала русскую культуру, а в 60-х начала ездить на Родину, активно способствуя советско-французскому культурному обмену. Хорошая тетенька в общем.

Тем временем Фурцева начала толкать речь собравшимся у крылечка, судя по некоторым знакомым лицам и обилию принесенных с собой в тубусах и холщевых чехлах полотен, совсем недавно гонимым той самой тряпкой, художникам-авангардистам:

– Сегодня СССР шагает в ногу с мировой культурой, поворачиваясь лицом к новым веяниям. Да, Советское искусство – это в первую очередь учение социалистического реализма, но социалистический реализм не столько форма, сколько внутреннее содержание творческого произведения. Социалистический реализм – это в первую очередь мощный созидательный посыл, и неважно, какую форму он принимает. Если состоящая из цветных пятен картина вдохновляет человека на культурное развитие и трудовой подвиг, значит мы обязаны обеспечить ему возможность на такую картину посмотреть, и, при желании, приобрести!