Текст книги "Ван Ван из Чайны"

Глава 4

К трем часам ночи я успел восемь раз заверить «Госпожу», что корпеть над учебниками в последнюю ночь перед экзаменом это нормально, дважды вежливо послать китайского папу заниматься своими делами, пятикратно успокоить китайскую маму тем, что отныне стану беречь карму как следует и дважды прожестикулировать бабушке Джу «да сдам я экзамен». Параллельно я смог понять, что Ван-Ван-то в целом пацан способный, и хотя бы на «троечку» общекитайские предметы сдать я смогу. Да, на университет не хватит, но тут же как бы социализм, а значит хотя бы местечко в ПТУ и рабочая профессия мне обеспечены. Решив, все что не так уж и плохо, я с чистой совестью лег спать, время от времени просыпаясь от изжоги и шорохов двери – родня проверяет, чем это я тут занимаюсь.

Ранний подъем последствий почти не принес – молодой организм продолжал «гореть» изнутри, но недосып перенес стоически.

– Малыш, не забудь помыться красным шампунем! – появилась в моей комнате одновременно со звоном будильника в смартфоне бабушка Кинглинг. – И вытрись этим! – оставила мне красное полотенце и свалила.

Удачи много не бывает, но лучше все-таки надеяться на самого себя. Прихватив шампунь, красные трусы, красную футболку и красное полотенце, я вышел в коридор. Дом Ванов кипел жизнью – даже близняшек разбудили, чтобы те тоже проводили меня в такой важный день – пах вчерашним куриным бульоном, а в большой комнате, над телеком, повесили кусок ватмана с красными буквами: «Желаем хорошо сдать экзамены, наш любимый малыш!».

– Давай быстрее, – раздался со стороны кухни голос китайского папы. – Через сорок минут нам нужно выезжать! И почему ты не разбудила его раньше? Вдруг мы опоздаем? – вопросы прозвучали тише, а ответила на них «Госпожа».

– Если не будешь ползти как черепаха, успеете. Малышу нужно было набраться сил перед таким важным днем – сегодня от него зависит судьба всей нашей семьи, которая из-за тебя пала на самое дно!

Милое семейство Ван с самого утра полно сил и желания сворачивать друг дружке кровь – разве это не здорово? Поморщившись, я ускорил шаг. Ну и духота в этакую рань! После прохладного благодаря кондиционерам дома аж дыхание перехватывает, а влажность такая, что и без всякого душа, просто за время пути в город, я вымокну до нитки.

Теплая роса – впервые с таким сталкиваюсь – приятно смочила ноги и заставила серые резиновые шлёпки блестеть. В душе, на полочке, нашлись новая зубная щетка и тюбик зубной пасты. Красного цвета конечно же. Меня начало трясти – не от теплой воды из лейки душа, и не от Ванов с их любовью к приманиванию удачи, а от предстоящих экзаменов. Давно забытое, но вполне «моё» ощущение. Успокойтесь, гормоны, я нормальный взрослый мужик, и такой ерундой нервы себе жечь не хочу.

Намыливая волосы, поймал себя на том, что ногти как-то слишком сильно царапают голову. Какая там нафиг «ерунда»?! Это же полноценное китайское ЕГЭ, и от него в моем случае зависит вообще вся дальнейшая жизнь! Ваны слишком бедные, чтобы позволить себе инвестировать в единственного сына дальше. Гаокао показывает не только знания наследника чесночных полей и трактора, но и его перспективы: сдам плохо, и все махнут рукой, переключившись на близняшек – с ними-то пока не все ясно, а Ван-Ван будет признан пригодным лишь к садовым работам.

Глубокие вдохи и выдохи заставили закашляться – мыльной воды нечаянно нахлебался. О, красная мочалка – может хоть ты мне поможешь не трястись? Как всегда, как и везде – помочь не может никто и ничто, всё сам. В голове всплыли обрывки слышанного про Китай в прошлой жизни – в какой-то момент из каждого утюга полезло, вслед за крутым витком политической ситуации. Социал-дарвинизм, мол. Китаец без выгоды для себя ничего не делает, мол. А где иначе? У нас? К черту – люди везде плюс-минус одинаковые. Вот Ваны меня вчера весь вечер удивляли, а сегодня добавили, но удивляться тут нечему. Да, мне повезло, и я родился в нормальной, любящей семье, где было принято поддерживать и беречь друг дружку, но таких как Ваны разве не было? Да у меня каждый второй знакомый с такой пачкой детских травм в голове ходил, что оторопь брала – как он вообще выжить умудрился?

Отстраненные рассуждения помогли, и к окончанию процедур я был почти спокоен. Сдам я эти экзамены, а даже если облажаюсь, смысла переживать все равно нет, потому что ничего уже не исправишь. Сегодня – седьмое, второй раунд – завтра, восьмого. Результаты придут двадцать пятого, а значит после экзаменов у меня будет «зазор» почти в три недели. За это время нужно постараться вжиться в Ван-Вана – процесс идет, как минимум с координацией движений проблем уже не возникает – изучить в меру сил специфику жизни в Китае и постараться не передушить такую хорошую семью. К моменту получения результатов экзамена я должен выбрать универ и профессию – это будет план «а». В качестве плана «Б» нужно выбрать ПТУ и опять же профессию. План «в» – побег из дома в город на подпольную фабрику кроссовок. План «г» оставляем на случай, если из города меня выгонят нафиг уважаемые чиновники и полицейские: без прописки нефиг делать, вали расти чеснок. Подробно этот план продумывать не хочу – слишком от него веет безысходностью.

Закрыв кран, я принялся вытираться красным полотенцем. Прописка, блин! Мне бы в прошлой жизни и в голову не пришла такая нелепость – любой житель России мог спокойно перемещаться из одной ее точки в другую, устраиваться там на работу и даже прикрепляться к поликлинике. Да, формально нужна была регистрация по месту нового жительства, но именно что «формально» – настолько пофигу на нее всем было. Здесь совсем не так – добрая социалистическая китайская власть выставила очень крепкий барьер на пути стремящихся к лучшей жизни крестьян.

Прописаться в городе можно несколькими способами. Самый простой, пригодный в основном для девочек (да знаю я, что мир несправедлив, успокойся уже, Ван-Ван!), это «сочетаться» с городским жителем. Второй – получить образование и устроиться на работу в городе. Третий – для так сказать «свободных художников»: зарабатывать больше определенной суммы. Вот «мои» сестренки, например, если у них попрёт интернет-карьера, смогут эту возможность использовать. Еще крайне желательно не иметь в биографии сильных косяков типа судимости.

Без прописки не берут на городскую бюджетную работу. Без нее нельзя легально купить квартиру. Без нее закрыт доступ в поликлиники, библиотеки и даже спортивные залы – в том числе коммерческие. Без нее нельзя открыть счет в банке – только в сельских филиалах. Без прописки у родителей ребенок не может поступить в городскую школу и даже детский сад. Огромное, вызывающее у меня настоящую оторопь поражение в правах! Что ж, понять Партию можно – китайцев очень много, а крупные города перенаселены. Несправедливо, но рационально.

Усиливается такой интересный барьер тем, что в деревнях хуже школы – нормальные учителя предпочтут работать в городах, если им не нравится копаться на приусадебном участке и наслаждаться сельскими пасторалями. Нет кружков, нет секций, а главное – нет репетиторов и денег на оплату их услуг. Ван-Ван помнил грустную статистику прошлых лет: деревенская молодежь, за прискорбно редким исключением в виде очень одаренных самородков, Гаокао – собственно китайский ЕГЭ – сдает как правило не очень.

Вздохнув, я надел красные трусы и красную майку. Тяжелее всего мне даются «подвешенные состояния». Нельзя спланировать нормально, нельзя подготовиться, и время от этого тянется в три раза медленнее, а на душе скребутся кошки. Неопределенность хуже работы на чесночном поле или в грязном подвале, потому что не знаешь, что будет дальше.

Вытянув руки перед собой, я сжал длинные пальцы и вздохнул. Жаль, что Ван-Ван уже почти взрослый – с такой антропометрией я мог бы попытаться поиграть в теннис сам второй раз за две жизни, и, вполне возможно, достиг бы успехов – сколько вообще в Китае «тир-1» теннисистов? По пальцем одной руки пересчитать можно.

Застарелая боль в душе неприятно пошевелилась, и я прогнал лишние мысли из головы. Про экзамены и выживание в непростых условиях дома Ванов думать надо, а не о давным-давно утраченном.

* * *

Ван Дэи ради такого важного дня нарядился в старенький костюм, и на блестящем в солнечных лучах мотоцикле смотрелся неплохо. Нарядившаяся в красное, украшенное золотыми цветами платье бабушка Кинглинг смотрелась комично, потому что сидела в коляске. Одетый в красные трусы, красную майку, красные носки и школьную форму поверх всего этого я – комсомольский значок с красным флагом поверх золота отчего-то порадовал и немного успокоил – разместился за спиной китайского папы, и бабушка всю дорогу не отрывала от меня строгого взгляда. Да не упаду я, отстань!

По мере приближения к городу трафика на дорогах становилось больше, улучшалось качество дорог и количество машин европейских и японских производителей.

– Правда интересно, что никто даже не догадывается, что эта рухлядь, – посмотрев на меня с улыбкой, Ван Дэи с хорошо считываемой завистью в голосе похлопал ладонью по бензобаку. – Стоит больше, чем все эти «БМВ» и «Мерседесы»?

Точно продать попытается после смерти прадеда, чтобы купить то самое «БМВ» или «Мерседес». Понимаю и не осуждаю, но категорически против – такую технику продавать можно только на грани голодной смерти. Да, вчерашний ужин, согласно памяти Ван-Вана, однозначно «праздничный», и даже курица на столе семейства появляется не чаще раза в неделю, но мы же ни разу не голодаем.

– Очень интересно! – улыбнулся я китайскому папе в ответ.

Ван-Ван бы на моем месте ограничился угрюмым «ага», и поэтому номинальный глава семьи моей вполне искренней реакции удивился.

– Следи за дорогой! – шлепнула бабушка Ван Дэя по коленке.

На фонарях, рекламных щитах – интересно, рекламным агентствам Партия платит за это, или просто выбора нет? – и некоторых домах висели агитационные материалы о важности качественной сдачи экзаменов молодежью провинции Сычуань. Удивило обилие «легкой» техники: мопедов и мотоциклов на дороге было гораздо больше, чем машин. Климат подходящий – можно кататься весь сезон.

Социальное расслоение вносило свою лепту в организацию движения: пешеход здесь вообще не человек, и на оснащенных пешеходными переходами перекрестках никто не обращал на разметку внимания: светофор разрешил ехать, значит едем, а пешеход пусть уворачивается – ему от столкновения всяко больше урона будет. Влияла статусность транспорта и на собственно движение: когда мы ехали по шоссе, отец и другие водители отреагировали на звук клаксона позади нас, приняв вправо и пропустив шикарный лимузин, который клаксоном себе путь и расчищал. Точно так же пришлось пропустить «Феррари», «Ламборгини» и прочие относящиеся к категории «люкс» машины. Члены Партии едут, надо полагать, преданные сторонники коммунистических идей.

– Сейчас сдашь экзамены, потом переночуем в квартире Джи – они сейчас отдыхают на Хайнане, поэтому мы будем совсем одни… – принялся озвучивать планы заскучавший отец.

Так вот для кого в коляске лежат мешочек чеснока, копченый свиной окорок и некоторое количество «закаточек» – для городских родственников по линии глухонемой бабушки. Очень дальних – глава семьи там внук троюродного брата бабушки Жуй, и Ван-Ван за всю жизнь их даже ни разу не видел.

– …Ну а завтра, когда закончишь с Гаокао, сразу же вернемся домой – полагаю, Айминь с девочками оставят нам с тобой не больше двух гектаров…

СКОЛЬКО?!!

Чужая память явила качающие в свете закатных лучей заросли чеснока – соцветия им давать нельзя, вот их нам обрывать и придется, с самого возвращения и до поздней ночи. Крестьянский труд ужасен, и неважно, в Китае деревня или в России – вкалывать все равно приходится от души, от рассвета до заката.

Окраины города Гуанъань – ближайшего к нам крупного города провинции Сычуань – встретили нас стройками. Развивается Китай, сейчас чуть ли не на пике своего экономического развития. Вдали, где-то в стороне центра, над городом возвышались многоэтажные «стекляшки». Аккуратные, чистенькие многоэтажки утопали в зелени, всюду мелькала и шумела реклама. А еще всюду, куда не кинь взгляд, находились люди: куда-то торопились по тротуарам, уворачиваясь от решивших проехаться там, где не положено – или здесь можно? – мопедов, заходили и выходили из кафе и магазинов, покупали мелочевку у многочисленных лавочников – некоторые покупали золотого цвета бумаги, тут же сжигая их в ведрах: память подсказала, что это такой вид «денежного перевода» умершим родственникам и друзьям на тот свет.

В какой-то момент бабушка Кинглинг достала из коляски флажок на шесте и велела мне его держать над головой. Я такой не один – едущие и идущие на экзамен школьники оснащены таким же, и социальное расслоение в своей дорожной части изменилось: теперь приоритет отдавался экзаменуемым и поддерживался мотоциклистами-полицейскими. Китайский папа и бабушка горделиво приосанились, а я удивлялся уровню организации мероприятия и отношению к нему местных: вон там, на газоне, родители какого-то школьника устроились в палатках. Ночевали здесь что ли?

Совсем не удивляли рожи ровесников: бледные, украшенные густыми тенями под глазами (девочки постарались это скрыть пудрами и тональным кремом). Некоторые откровенно плакали, другие не стеснялись блевать – вон тот толстый паренек для этого использует сумочку сидящей за рулем мопеда матери. Ты держись, малой, на Гаокао жизнь не заканчивается.

Наш путь закончился у исполинского образовательного центра. Места на переполненной парковке для нас не нашлось, поэтому мотоцикл и отца пришлось оставить около торгового центра в квартале от места проведения экзамена. Ван Дэи неискренне пожелал мне удачи, переместился в коляску и, судя по прикрытым запястьем глазам, собрался подремать.

– Не слушай этого дурня, милый малыш, – бабушка Кинглинг взяла меня за руку и повела по тротуару, вызвав прилив идущего из памяти подростка стыда. – Ты – самый умный, самый красивый и самый старательный из всех Ванов. Куда несешься?! – рявкнула на не вовремя вырулившего из-за угла доставщика пиццы.

Тот проигнорировал нас так же, как и других пешеходов – привычное дело, видимо. Народу вокруг были тьмы и тьмы – от комсомольских значков поверх школьной формы рябило в глазах, голова моментально начала уставать от обрывков разговоров, шагов, ора клаксонов и двигателей. Девушки и дамы по большей части были закутаны в подобия хиджабов – порой весьма стильных – а над головами людей цеплялись друг о дружку многочисленные зонтики. Быть бледным у азиатов считается красивым, вот и прячутся.

– Попей, милый, – бабушка вынула из сумочки красную бутылку с красным чаем.

Я послушно попил.

– Твой кретин-отец не оправдал наших ожиданий. Мы сделали для тебя все, что могли – таких вещей как у тебя нет ни у кого в деревне, – принялась напоминать о моральном долге Ван-Вана. – Жертвуя комфортом и выделяя тебе лучшие куски, мы все надеемся на то, что ты хорошо сдашь экзамены, получишь хорошее образование и добьешься в этой жизни успеха. Все мы надеемся на тебя, наш добрый малыш. Мы верим, что когда-нибудь ты приедешь в родную деревню на дорогой машине, полной великолепных подарков. С нетерпением жду возможности посмотреть на лица этих противных соседей…

Забавно, но идущие рядом с нами родители и бабушки накачивали своих отпрысков примерно тем же самым. Немного поразмыслив, я решил не расстраиваться такому отношению и не осуждать китайцев: просто то, что очень многие семьи в России выговаривали своим детям намеками или надеялись на то, что все это само собой подразумевается, здесь говорят прямо в лицо. Неприятно, но приятная правда вообще штука в этом мире редкая.

Глава 5

К комсомольским вожакам Ван-Ван относился так, как и положено деревенскому пареньку, прекрасно видящему специфичность построенной Партией системы – как к лицемерным ублюдкам, которые почему-то считают себя лучше других. Я не согласен: просто такой у студенческого возраста ребят, толкнувшим собравшимся в аудитории нам напутственную речь вариант карьерной лестницы, и флаг им в руки. Мир он вообще не справедлив, но если не уподобляться камню из известной поговорки, можно устроиться вполне неплохо. Один раз у меня получилось, значит получится и второй, пусть и ценой многих лишений длиной в несколько лет и набитых неправильными решениями шишек.

Школьников на Гаокао собралось много – считать я и не пытался, но образовательный центр размером с неплохой такой стадион был полон битком, и через фойе пришлось медленно брести, ловя болезненные толчки локтями и раздавая такие же. Навскидку – с десяток тысяч школьников собралось. Всех пропустили через рамки металлодетекторов, всех проверили по фотографиям, регистрационным номерам и китайский бог знает по чему еще.

Аудитория, куда каждого экзаменуемого провожал помощник, была огромной – да сюда пяток международных авиалайнеров загнать можно! – поэтому в ней царило гулкое эхо. Жужжащие кондиционеры заставляли ёжиться – промок на влажной жаре снаружи, но помимо озноба никаких неприятных ощущений, к моему удивлению, не было: такое чувство, словно влага из воздуха оседала на мне, разбавляя пот и не давая вонять и чесаться.

Аудитория была щедро заставлена столами. Считать не стал, но минимум полтысячи учеников здесь наберется. Столы были оснащены табличками с номерами, а во время очередной регистрации – случилась на входе – нас отправлял в нужном направлении строгий тощий китаец в очках и костюме. Преподаватель из другой школы – их здесь очень много, и все «чужие», чтобы избежать жульничества.

Вот к городским учителям Ван-Ван относился интереснее: искренне уважал, немного завидовал статусу и едва ощутимо обижался, словно спрашивая «а чего это вы такие классные не снизошли до работы в моей деревенской школе?». Тело на автоматизме отвешивало положенные поклоны, лицо на чистых рефлексах принимало должное почтительное выражение, и проблем у меня не возникло – веду себя как все.

Мое место оказалось в конце первой трети от начала аудитории, в середине. Справа нашлось знакомое лицо – односельчанин и одноклассник Ван-Вана Лю Гуан. Мой предшественник во многом именно ему обязан обилием шуток про «кузнечика», некоторыми тумаками и очень маленьким местом в школьной иерархии. Сложен Лю Гуан очень так по-деревенски: невысокий, но широкий и с вот-такенными кулаками. Сквозь пухлые щеки проступал жизнерадостный румянец, но в целом вид у «врага Ван-Вана № 1» был тот еще: руки трясутся, глаза – красные от недосыпа, и он даже не обратил внимания на любимую жертву. Все равны перед Гаокао!

Слева сидела девчонка. Страшненькая, с десятком лишних килограммов там, где девочкам их иметь обычно не хочется, в черных толстых очках, и тоже нервничает. Удачи тебе – пусть и с «врожденными привилегиями», тебе придется попахать, чтобы преуспеть: на такую невесту реально качественный жених клюнет только при великом везении. Соседи спереди и сзади являли собой ничем непримечательных китайских школьников, и я счел такое «добрососедство» приемлемым. Если уродец справа будет надоедать, просто нажалуюсь учителю – с Гаокао нарушителей дисциплины выгоняют без жалости, и это становится очень большим пятном на репутации.

Проходы между столами будут патрулировать учителя и комсомольские вожаки. Первый экзамен – китайский язык – начался ровно в девять утра, аккурат под конец напутственного слова высказавшегося вслед за комсомольскими вожаками старенького, согбенного, окрашенного в черный цвет – седина это слабость типа? – старичка. Важный человек, видимо.

Окинув взглядом листы с вопросами, я успокоился полностью. Китайский язык Ван-Ван знал неплохо, и я был уверен в ответах на три четверти вопросов. Рудименты подростка уверены были меньше, но это ерунда. Взяв карандашик, я взялся за дело. А прилежность и усидчивость-то у пацана натренированы: словно погрузившись в поток, я сам не заметил, как прошло полчаса. Сменив листочек, я бросил взгляд на Лю Гуана. Дела у него были плохи – едва одолел первую половину листа, и теперь злобно на меня таращится. На здоровье.

В какой-то момент я наткнулся на творческое задание, тема которого вызвала почти умиление – «Влияние Партии на нашу жизнь». Знание цитатника Мао сильно пригодилось, но злоупотреблять я им не стал – времена в Китае специфические, и при всем декларируемом уважении к Кормчему, нужно радоваться нынешним, более свободным и сытным временам.

В финальной части листок предложил мне написать сочинение, начинающееся с фразы «Старик сидел в кресле. Он хлопнул ладонью…». Я, само собой, написал почти свою – с поправкой на возраст – историю о сожалениях старого теннисиста, который из-за травмы не смог играть, но вырастил многих достойных спортсменов в качестве тренера. Китайцам должно понравиться.

Сочинение далось на удивление легко, но заставило погрузиться в собственные, отболевшие – отболевшие, я сказал! – сожаления глубже, чем мне бы хотелось. Вытянув длинную руку Ван-Вана, я мысленно вложил в нее ракетку и плавно, чтобы не вызвать подозрений патрулирующих проходы наблюдателей, проделал пару стандартных атак. Может все-таки попробовать? Нет, поздно – только для удовольствия, когда появятся лишние деньги и свободное время. Не отвлекаемся.

В одиннадцать часов к соседке слева подошел «надзиратель» и потребовал очки, которые она безропотно отдала. Он поводил вокруг очков противно пищащим прибором, положил в коробку и унес. Остаток экзаменов бедная девушка буквально водила носом по бумаге, силясь разглядеть написанное. Так сразу и не поймешь – бардак это (почему сразу не отобрали?) или злоупотребление полномочиями (если бы в очках нашелся микронаушник, мою соседку бы выгнали с позором). Еще раз – удачи тебе!

В половину двенадцатого нам велели отложить карандаши и покинуть аудиторию – всё, первый этап Гаокао закончился. Лю Гуан попытался как бы невзначай толкнуть меня плечом, но готовый к этому я спокойно увернулся, не став утруждать себя подножками и ответками – нафиг, настучит учителям, подкрепив это слезами, а те и разбираться не станут: им же плевать, проще выгнать меня в деревню от греха подальше. Настолько «плевать», что даже тихую просьбу девчушки-соседки вернуть ей очки даже не обратили внимания.

В коридоре, в числе прочих взрослых, меня встретила бабушка Кинглинг, задавшая единственный возможный в этом месте и моменте вопрос:

– Ну как?

– Уверен в трех четвертях ответов, – честно ответил я. – Успел ответить и на остальные. Два – наугад, но надеюсь, что твои подарки принесут мне удачу.

Конкретика бабушку удивила – Ван-Ван бы отмахнулся и выдавил что-то вроде «нормально» – и от этого она даже не стала меня ругать за финальную четверть и «наугад».

– Идем, тебе нужно как следует покушать перед математикой, малыш, – взяв меня за руку, бабушка потащила меня через толпу. – Три четверти – это хороший результат, – выдала моральный «пряник». – Твой отец в свое время за язык и математику набрал жалкие 110 баллов, за иностранный – только 18, а за науку – 80, и ему пришлось пересдавать экзамен. Но даже на пересдаче он набрал меньше четырех сотен баллов, и ему пришлось довольствоваться экономическим отделением третьесортного аграрного университета…

– Тупица! – раздался слева-сзади наполненный презрением женский возглас.

– У Лю Дэйю отвратительный характер, – обернувшись вместе со мной и увидев, как «травителю» Ван-Вана отвесила подзатыльник тщедушная маленькая женщина с неприятно-кислым лицом и длинным крючковатым носом, прокомментировала бабушка. – Как и у всего их горе-семейства. Ты ведь держишься от противного Лю Гуана подальше, как я тебе и велела? – строго посмотрела на меня.

– Судьба посадила его справа от меня, и я от души порадовался тому, что этот дурак не справился и с половиной заданий, – не без влияния остатков Ван-Вана во мне ухмыльнулся я.

Изящно прикрыв рот ладошкой, «Госпожа» мелодично рассмеялась, и я невольно залюбовался – в деревенских декорациях и во время бытовых ссор с домочадцами манеры бабушки Кинглинг воспринимались чужеродными, но здесь и сейчас я словно увидел ту, кем она когда-то была и до сих пор пытается быть: интеллигентной китаянкой из в доску городской семьи. Это в общем-то очевидное со старта понимание что-то изменило в моем к ней отношении. Изменило в лучшую сторону, переведя «стрелку» из глубокого, приобретенного от Ван-Вана и усиленного собственными первыми впечатлениями «минуса» куда-то в положение «нейтральное».

* * *

Чего у Партии и их подчиненных из местного министерства образования не отнять, так это организаторских способностей. Пока мы сдавали китайский язык, на улице и других временно освобожденных от движения площадях перед образовательным центром успели выставить туристические пластиковые столики – с зонтами! – и стульчиками, чтобы экзаменуемые и их сопровождающие могли с комфортом пообедать. Не плошали и торговцы – лотков, тележек и прочего здесь собралось немерено, и душный и влажный воздух от этого наполнился запахами выпечки, специй и прочего. Дела у торговцев шли неплохо – если деньги есть, зачем тащить с собой контейнеры и баночки, как это сделали мы?

Мне, впрочем, домашняя еда почти всегда – за исключением пары лет в поздне-подростковом возрасте – нравилась больше всяческих фастфудов, включая и вполне «скрепные» пирожки, поэтому смоченным соевым соусом вареным рисом с вареными куриными «запчастями» – бульон с утра был выпит, пришлось вот так – и свежими овощами с семейного огорода я насладился от всей души, с удовольствием запив это зеленым чаем из термоса под парную булочку.

Бабушка продолжала предаваться воспоминаниям о том, кто как и когда на ее памяти сдавал экзамены, а меня больше интересовала развернувшаяся справа от меня сценка – девушка-«соседка» с рыданиями рассказывала своей неприязненно взирающей на дочь высоченной и худющей, дорого одетой и весьма красивой матери о том, как у нее отобрали очки, не забывая, впрочем, клянчить между всхлипами купить булку с джемом у ближайшего торговца и закидывать в себя палочками «пустой» рис из контейнера.

– Посмотри на себя, жирная свинья! – принялась орать на «соседку» мать. – В такой важный день, когда под угрозой твое будущее и твоя карьера, тебя больше всего интересует жратва! Такой корове как ты ни за что не найти такого хорошего мужа, как наш любимый глава семьи, поэтому в кои-то веки выключи свою алчную утробу и включи голову – мы дорого заплатили репетиторам, чтобы в ней хоть что-то появилось! А теперь из-за твоей подозрительной, прыщавой лошадиной рожи мне придется раскошелиться на линзы! Благодари мою предусмотрительность – я как чувствовала, что рецепты стекляшек для твоих никчемных свинячьих глаз лучше взять с собой!

С шумом отодвинув складной стул – а он ведь легкий, и как умудрилась? – ярая сторонница китайской педагогики с высоко поднятым подбородком и нервно поправляемым ремешком сумочки на плече направилась через дорогу – к торговому центру, где, надо полагать, имеется закуток оптики.

Пошмыгав носом и покончив с рисом, бедная жертва китайского воспитания достала из кармана розовый кошелечек с кошачьей мордочкой – лично вышивала, судя по старательным, но не до конца правильным линиям – и пошла утешаться булочкой с джемом. Очень девчушку жаль, но опять же – хоть слово лжи ее мать сказала? Тем не менее, начинаю немного завидовать глухонемой бабушке Джи – та хотя бы в мире тишины живет.

– Не повезло этой женщине с дочерью, – проследив мой взгляд, вздохнула бабушка Кинглинг.

Я невольно хохотнул – как по мне, тут «не повезло» как раз «соседке» – да, мать просто режет правду-матку, но может стоило немного постараться с воспитанием дочери и посадить ее на диету до того, как сформировался круг «я толстая – у меня стресс – я заедаю стресс – я толстая…»? Тут к психиатру толковому ребенка вести нужно, причем вместе с собой, а не орать на всю улицу, расписываясь в своем педагогическом провале.

В два часа нас начали запускать обратно в образовательный центр. «Соседка» к этому времени успела получить линзы, но выглядела еще менее уверенной, чем раньше – спрятать часть некрасивого лица теперь не выйдет. Крики матери ей, полагаю, до одного места – если на нее так орут прилюдно, на улице, значит уже давно привыкла. «Враг Ван-Вана № 1», Лю Гуан, тоже попался на глаза – пытаясь выглядеть спокойным и независимым, он прошел сквозь арку металлодетектора с руками в карманах, и огреб за это моральных люлей от охранника, комсомольского вожака-наблюдателя, парочке обрадовавшихся шансу проявить бдительность учителей и собственной матери – последняя сразу же начала плакать, извиняться, кланяться и отвешивать нерадивому отпрыску звонкие подзатыльники. К немалому удовольствию окружающих конечно же – такое интересное и бесплатное шоу не каждый день увидишь!

Аудитория – та же, но места за столами перераспределили, отчего последить за делами «соседки» и Лю Гуана я больше не смог. Теперь я оказался спереди, на крайнем от окна ряду, а весь экзамен рядом со мной простоял персональный наблюдатель. Спрашивать «почему так» я не стал – как минимум не ответят, как максимум – наорут или вообще выгонят, поэтому пришлось довольствоваться предположением: во время написания сочинения я немного помахал воображаемой «ракеткой» и вызвал этим достаточные для пристального за мной присмотра подозрения. Не мешает и ладно.

На столе нашлись пара новеньких простых карандашей, пара ручек с черным стержнем и стояла поллитровая бутылка воды без этикетки – тот же набор, что и перед первым экзаменом.

Математика Ван-Вану давалась хуже языка, но «гуманитарием» пацана назвать язык бы у меня не повернулся. Метод я избрал привычный, отработанный еще в прошлой жизни – если не получается решить пример или задачку уверенно и сразу, ее нужно пропускать и возвращаться потом, когда не останется выбора. Память Ван-Вана, словно обрадовавшись, что я перестал ее подавлять, а совсем наоборот, неожиданно порадовала – некоторые решения я «переписал» прямо оттуда, из довольно детализированных сценок, где эту самую задачу разбирал преподаватель. «Вернулся» к пропущенному я через полтора часа – сразу решить получилось довольно много. Поковырявшись до окончания экзамена, я со вздохом перевернул листочек – только ответ в задачке записать осталось, пары секунд не хватило. Жаль. Может засчитают все-таки? Решение-то записано, и я уверен, что оно правильное.

Первый день Гаокао на этом завершился, и уважаемый председатель экзаменационной комиссии – крашеный дед – удостоил нас десятиминутной, как и положено – скучнейшей – речью, в которой рассказал о важности знания китайского и математики, но не забыл напомнить и о значимости дня завтрашнего. Часть сдававших со мной экзамен ребят завтра я не увижу – произойдет распределение по профилям: научный и гуманитарный. Ван-Ван еще в бытность владельцем этого тела сделал выбор в пользу второго, и я был с ним солидарен. Социология, география, история – три эти предмета сдаются единым экзаменом, и в финале состоится экзамен по русскому.