Текст книги "Деяние XII"

США, Калифорния, кампус Строссовского университета, 24 декабря 1982

После суеты предпраздничного Фриско кампус приветствовал её аурой расслабляющего уюта. Приехала домой… Она всегда была домоседкой, тщательно скрывая это от посторонних, абсолютно уверенных в её вечной целеустремленности и неуёмном вкусе к деятельности. Но сама отлично знала, как славно свободным вечером, поджав ноги, лежать на тахте под мягким светом торшера, читать Сэлинджера, не глядя, таскать шоколадные конфеты из коробки на столике. И чтобы за окном шелестел дождь, а камин полыхал, потрескивая дровами.

От тоски по уюту до боли стиснула зубы. Пока изо всей этой благодати имел место лишь дождь, преследовавшей её весь день во Фриско и настигнувший здесь. Припарковав машину (не очень-то приставшую столь влиятельной даме – давно пора сменить на что-нибудь попрестижнее), прихватила из кучи покупок на заднем сидении коробку с пиццой и бутылку кьянти, и опрометью кинулась к двери преподавательского домика, на ходу вытаскивая из сумочки ключ. Покупки могут полежать в машине до утра – она никого не ждала на праздник, да и шопинг свой совершила разве что из приверженности традициям и желания отвлечься от работы.

Мимоходом отметила небрежно припаркованный претенциозный красный «корвет», но, едва подумав, что он тут делает, тут же забыла о нем, окунувшись в предвкушение отдыха. Перспектива одинокого Рождества с Сэлинджером и конфетами приводила её в состояние детского веселья. Она устала от людей, от интриг и дипломатии, иной раз столь изощренной, что граничила с идиотизмом, от необходимости все время искать скрытый смысл слов и выражений лиц. Адовой работой, совершённой за этот год, она честно заслужила несколько дней покоя и тишины.

Теперь её ждал камин, ужин с вином и постель. И – упоительный завтрашний день. Пожалуй, она даже отключит телефон – по делу всё равно никто не позвонит. А ей самой звонить некому. Разве что Кимбелу. Но один Бог знал, куда ему сейчас звонить… Кроме того, она вовсе не была уверена, что этого мальчика уместно поздравлять с Рождеством…

Открывать двери квартиры, имея в руках большую коробку и бутылку, было страшно неудобно. Надавила на дверь плечом, и – ввалилась в тёмную прихожую. Дверь была не заперта.

Чувство опасности сработало с опозданием – спецкурс в одном из тайных тренировочных лагерей Клаба она проходила слишком давно. Но всё же некоторые навыки в неё вложили: осторожно прикрыла дверь, положила продукты на пол, рука ловко нырнула в правый карман джинсов – там была дыра, открывавшая доступ к кобуре на бедре. Штука была крайне неудобной, кроме того, крепилась на поясе для чулок, а она их терпеть не могла и всё тосковала по колготкам. Но Сахиб требовал от неё всегда носить оружие. Она же подозревала, что старомодному мальчику просто нравятся женщины в чулках…

Сейчас же в панике благословила его настойчивость – в её руке тускло блеснула «беретта», изящная и маленькая, но способная проделать в противнике приличную дырку. Сжав сознание в тугую пружину, проскользнула в свою уютную комнату, осквернённую теперь тошнотворными токами опасности.

– Ты бы положила свою пукалку, Дульси, – нагловатый голос раздался из тёмного угла, там, где камин. – Всё равно ведь стрелять из неё не умеешь.

– Тебя пристрелить суме-ею! – заверила она, сразу поняв, с кем имеет дело. Но знание это ничуть не успокоило.

– Если бы тут было светло, бэби, – продолжал голос и в нём отчетливо различались хмельные интонации, – ты бы увидела, что на тебя направлен мой старина сорок пятый. А если уж я начну палить из этой пушки, тебе просто башку оторвет. Так что убери пистолетик и садись, разговор есть.

Она не раз видела Ковбоя пьяным и сейчас понимала, что если он вломился в её квартиру, значит, градус его бешенства поднят до критической отметки. В таком состоянии он был способен на всё. Застыла в растерянности.

Вспыхнул свет – Ковбой дернул выключатель торшера. Да, это был он – в кресле у камина, в сбитой на затылок шляпе, сложивший ноги в выпендрежных сапогах на журнальный столик, прямо на стопку изданий по политологии и геополитике – и на Сэлинджера! В правой его руке действительно торчал здоровенный револьвер, правда, направленный не прямо на Мэм, а несколько в пол. А в левой – стакан, в котором уже почти не осталось янтарного напитка. Источник его находился на столике, и Мэм с возмущением признала в нём свой собственный «Джек Дэниэлс», обычно втуне пребывающий в баре. Что незваный гость не преминул подтвердить:

– Поганый у тебя виски, Дульси, – осклабился он. – Ты же знаешь, я в этом отношении не патриот.

– Что поделаешь, не жда-ала тебя… – злобно оскалилась Мэм, первоначальный испуг которой постепенно переходил в бешенство.

Впрочем, пистолет опустила. Ковбой тоже вбросил кольт в наплечную кобуру, допил виски, и, опровергая собственное суждение о нём, наполнил стакан снова.

– Спрячь, спрячь своего коротыша, – рассмеялся он в лицо Мэм. – А то он по твоей киске соскучился…

Передернувшись от злости, она прошипела:

– Нет уж-ж, я его пока подержу-у.

– Ну-ну, – покладисто кивнул Ковбой, делая здоровенный глоток из стакана.

Не поворачиваясь к нему спиной, отошла к дивану, села, вперив ненавидящий взор в пьяного мужчину. Однако того это, похоже, ничуть не волновало. Допив стакан, он грохнул его о столик и, в свою очередь, грозно воззрился на Мэм.

– Дульси, ты перешла черту! – прорычал он, прицепив к сказанному, по обыкновению, пару «факов».

Она посмотрела на него с наигранным недоумением.

– Орден Саркофага, – прорычал Ковбой.

– И что? – продолжала она изображать непонимание.

Это вывело его из себя:

– Прекрати придуриваться! – рявкнул он. – Ты отлично знаешь, о чём речь. Мне не нравится, что ты подбираешься к Ордену. Тем более, я прекрасно знаю, зачем тебе это…

– Если знаешь, знаешь и то, по чьему приказу я это делаю…

Ковбой тоже знал толк в сквернословии – он нецензурно выражался минуты три, не повторившись ни разу. Когда слегка выдохся, схватил бутылку и прикончил её прямо из горлышка. Мэм смотрела с возрастающим ужасом. Она просто не знала, что предпринять: здесь не могла помочь ни служба 911, ни её связи в Белом доме и Сенате, ни даже членство в Клабе. Разве что Сахиб. Но где он, Сахиб?.. Приходилось рассчитывать только на себя.

– Грязный английский педик пропихивает грязную чёрную шлюху в компанию чистых белых джентльменов, – задыхаясь от ненависти, резюмировал Ковбой.

– Джордж, ты пьян, – натянув на лицо профессорскую строгость, проговорила она.

Но внутри её все заледенело: таким она Ковбоя ещё не видела. И даже не могла себе представить, чтобы кто-либо осмелился сказать о Сахибе ТАКОЕ.

В ответ раздалась ещё более грубая ругань.

– Поди, поди, пожалуйся на меня своему… – он выхаркнул словцо, от которого в лицо Мэм бросилась кровь. – Только тебе придется далеко за ним бежать на своих обезьяньих лапах!

– Ты с ума сошел…

– Он сдох! Понимаешь, сука, твой любимый мальчик подох! Его пристрелили вьетконговцы, и кишки его теперь таскают по джунглям шакалы! Чтобы донести на меня, тебе придется сначала побегать за ними…

У Мэм зазвенело в ушах, перед глазами потемнело. Ковбой, похоже, наслаждался её реакцией, так и излучая самодовольство. Вытащив из кармана сигару, откусил кончик и победительно раскурил, не отрывая взгляд от поникшей женщины.

– Это неправда, – тихо проговорила она.

Ковбой пожал плечами.

– Спроси косоглазого Цзи, спроси ублюдка Милорда. Они готовили его операцию в Камбодже, но что-то пошло не так. Или они устроили, чтобы пошло не так… Он ведь всех уже достал, этот твой Сахиб.

Мэм не выдержала. Пистолет выпал из безвольной руки на пол, а она рухнула лицом в подушку. Тело сотрясалось рыданиями.

Ковбой, не выпуская сигару, тяжело поднялся из кресла и вразвалочку подошел к ней, по дороге не забыв пинком отправить «беретту» в дальний угол комнаты. Возвышаясь над рыдающей женщиной, рассматривал ее, иронически прищурившись.

– Ну, ну, Дульси, поплачь. Ты же знаешь, как меня это заводит…

Продолжая влажно улыбаться, он водрузил свободную от сигары руку на её вздрагивающий зад. Она дернулась, попыталась перевернуться, но он, зажав сигару зубами, удержал её за шею. Мэм забилась рыбой, но, похоже, руки Ковбоя были стальными.

Он тяжело задышал, сигара выпала изо рта на пол.

– Вот мы и познакомимся ближе, чёрная стерва, – прохрипел он, пытаясь расстегнуть её джинсы.

Она отбивалась с яростью пантеры. Но парень был чертовски силён. Постепенно джинсы сползли, открыв трусики в тон белым чулкам, маленькая чёрная кобура на правом бедре смотрелась пикантно и вызывающе. Ковбой глухо зарычал и мощным движением сорвал с неё остатки белья – она только жалобно всхлипнула. Он расстегнул свои штаны и, хрипя, стал пристраиваться…

– Ты думаешь, я это сделал, потому что воспылал безудержной страстью к твоим негритянским мощам?..

Он вновь возвышался над ней, приводя в порядок свою одежду.

– Нет, макака. Ты мне отвратительна, запомни. Но я должен был показать тебе, кто теперь хозяин. Так, чтобы до тебя дошло. И смотри на меня, когда я с тобой разговариваю!

Он грубо развернул её. Открылось зарёванное лицо, до крови прокушенная губа. Тёмные глаза испускали такую волну ненависти, что даже Ковбой на мгновение потерял пьяный кураж. Но тотчас вернул его назад.

– Слушай, что я скажу. Ты снимешь свою кандидатуру в члены Ордена. Это раз. Ты забудешь о Копье. Это два. Ты поддержишь мою кандидатуру в президенты Клаба. Это три. И, последнее: когда я стану его президентом, ты будешь поддерживать все мои шаги. Абсолютно. Ты поняла, чёрная сучка? Скажи, поняла?!

Оскалившись, он приблизил к ней лицо. Она с отвращением отшатнулась от волны перегара. Небрежно взмахнув рукой, он дал ей сокрушительную пощечину. Голова Мэм дёрнулась и упала на подушку.

– Ты поняла меня? – повторил он с расстановкой.

– Да, масса, – пискнула она как можно более покорно.

Он самодовольно рассмеялся.

– Масса – это правильно. Это так и надо.

Продолжая смеяться, подошел к открытому бару, покопался там, и, не найдя больше выпивки, досадливо рыкнул. Оглянувшись, углядел оставленную Мэм на полу в прихожей бутылку кьянти и поспешил туда, доставая на ходу из кармана швейцарский нож. Мгновенно вытащив пробку, с наслаждением припал к горлышку, сразу осушив больше половины.

– Маловато у тебя бухла, – попенял он, вытирая рот. – А мне сегодня должно хватить на две попойки и одну белую горячку.

Не выпуская бутылку, рухнул в кресло. Кажется, вино, удовлетворение и нарочитая покорность Мэм привели его в хорошее расположение духа. Раскурил ещё сигару и некоторое время разглядывал возносящиеся к потолку дымовые кольца.

Мэм сидела на краешке дивана, зажав руки между коленями.

– Ты пойми, старушка, – Ковбой был пьян смертельно, но по голосу это совсем не чувствовалось, разве что он сделался чуть глуховат. – Мне эта его затея с Копьем совсем не нравится. И тебе она не должна нравится, если ты патриотка этой страны. Ты ведь патриотка?..

Она кивнула. Если бы Ковбой смог заглянуть в её мысли, он бы, наверное, тут же пристрелил её. Она ведь совсем не понимала, что говорит ей этот труп. Потому что это был труп. Она всё равно убьет его. Если не сейчас, так очень скоро. И обязательно выполнит то, что сказал ей Кимбел. Кимбел…

Она беззвучно зарыдала, что несколько обескуражило вещающего Ковбоя.

– Перестань, Дульси, хватит уже. Все получилось так, как должно было. Парень слишком занесся. Да перестань, говорю тебе, – наконец, рявкнул он.

Она перестала.

– Вот и умница, – он опять расслабился, допил вино и увлечённо запыхтел сигарой. – Ведь он, в конце концов, был всего лишь мелким английским паршивцем, сколько бы ни прожил. Мой старик рассказывал, как лет двадцать пять назад Клаб обеспечивал его операцию здесь, в Штатах. Мистер Сахиб тогда задумал стать рок-идолом в мировом масштабе. Нет, идея здравая, ничего не скажешь: Клабу важно было разрыхлить общество, сломать традиции, чтобы вырастить новенькое, полезное для дела. Оно сейчас благополучно и произрастает…

Он опрокинул пустую бутылку и долго держал её надо ртом, вытачивая последние капли.

– Ну, вот Клаб тогда курировал и рок-н-ролл, и сексуальную революцию, и всякое такое. Но ведь он сам захотел выдрючиваться на сцене, не поставить кого со стороны и вертеть им, как этим миролюбцем Ганди. Нет, парню славы захотелось.

– Может быть, кроме него этого больше никто не мог сделать? – бросила Мэм, против воли заинтересованная рассказом Ковбоя.

– А-а, так ты знаешь, кем он тогда был? Странно, я думал, он тебе такие вещи не говорил. Мне-то папаша передал под большим секретом, пригрозил убить, если болтать буду. Ну, не знаю. По мне его пение было воплями психованного наркомана. Но пиплу нравилось. А он и рад был. Только ему стареть полагалось, а он не менялся ведь у нас. Пока не помер… Легенду-то ему сляпали – родители там липовые, папаша-адмирал, с которым он не виделся, якобы, из-за расхождения во взглядах, то, се. А морду-то, морду куда?.. Вот и мучались в Клабе спецы по гриму – волосы накладные на грудь мальцу, морщины, ещё через несколько лет бороду приделали, пузо… В общем, шороху по миру навел хорошо.

– Зачем ты мне все это рассказываешь? – глухо спросила Мэм.

– Затем, бэби, чтобы ты поняла – не бог он был, и не дьявол. Просто сумасшедший мальчишка, несмотря на свои годы. А может, и благодаря им… Нельзя человеку столько жить, черепушка не выдерживает…

Он вытянулся в кресле, лениво цедя слова в потолок.

– Как ему это удалось, не знаю. Раньше я вообще в эти штучки-дрючки не верил. Однако против фактов не попрёшь. Или вот Копьё… Знаешь ли ты, что это за Копьё?.. Старина Гитлер заставил работать ради него всю свору ученых из Аненербе. Слыхала про такую контору? А фюрер, к твоему сведению, был великим человеком. И он понимал, что за сила в этом Копье.

– В конце концов, оно ему не помогло…

– Правильно, его же надо всё время держать при себе. Он ради него целый замок перестроил и там хранил, а если бы оно при нём было, в бункере, черта бы лысого русские в Берлин вошли. Не-ет, я его все время буду за собой таскать, прямо в ядерном чемоданчике…

Это заявление почти вывело Мэм из шокового состояния. Она подняла голову и с удивлением воззрилась на Ковбоя.

– Ты что?..

– Ага, – самодовольно осклабился тот.

– Президент США не может быть членом правления Клаба.

– Да нужен он мне, ваш Клаб!.. У меня и так всё получится, Дульси, непременно получится – у меня ведь нефть в кармане, а нефть, Дульси… Важнее нефти в этом мире только государство Израиль.

– А Игра?..

– Только когда все умрут, она закончится, ага. А кто сказал, что Игру должен обязательно вести ваш грёбаный Клаб? Почему мы, янки – белые ли, чёрные, все равно – должны прогибаться перед протухшей европейской аристократией или всякими китайскими обезьянами? Мы самая богатая и свободная страна. И сейчас Копьё у нас. А это значит, мы будем только богаче и свободнее, а остальных заставим перед нами плясать. Вот так.

– У нас есть противник.

– Есть. И мы с ним разделаемся. Мы – народ Соединенных Штатов. Это просто: ликвидируем верхушку Artel`и, а потом… Знаешь, есть такой удар в бейсболе, закрученный, хитрый, называется спин. Вот так мы будем воевать с Союзом – не ракетами, а информацией. И победим. Красные уже своё отжили, их уберут сами русские. Они держались только торговлей нефтью, а цены на неё, Дульси, очень упали. Не без помощи Клаба, кстати. Так что Советам долго не продержаться. Но под этим соусом нам надо убрать Россию. Вообще убрать с карты мира – будто её и не было. Расчленить сначала Союз, потом оставшийся огрызок России. Ввести в этих странах нашу политическую систему. Всеми способами уменьшать местное население, до приемлемого количества – чтобы хватило на гражданский персонал для наших баз и на разработку полезных ископаемых. Всё!

– Клаб над этим и работает. Но всё это пока не удается сделать.

– А Америке удастся! Потому что у нас есть Копьё! Твой мальчишка это понимал, потому и охотился за ним. Но он хотел его для себя, для себя, понимаешь?.. Хотел стать правителем мира. А я хочу быть только правителем свой страны.

– …Которая при этом будет править миром, – устало закончила Мэм.

– Ты правильно понимаешь, – он опять немелодично рассмеялся. – Это Копье центуриона десятого легиона Гая Кассия Лонгина, которым он проткнул на кресте Спасителя. Я ведь во всё это теперь верю, Дульси, мне это Бог открыл!

Мэм с удивлением поняла, что он входит в экстаз. Такого она от этого жлоба не ожидала.

– Да! Его выковал из метеорита первый на Земле кузнец – Тувалкаин, потомок Каина в шестом поколении. Его держали руки Иисуса Навина, Саула, царя Ирода, Алариха, Юстиниана, Карла Великого. Его пытались скрыть Римские папы, но оно всё равно объявилось в мире. Наполеон потерял его перед походом на Россию. Но я-то не потеряю!.. Потому что оно – Копье Судьбы. Моей судьбы!

Ковбой откинул голову и расхохотался. Всё его большое тело судорожно содрогалось в ритме рокочущих звуков. Мэм стало жутко. Перед её глазами возникло искажённая фигура Сахиба, сливающаяся с конвульсирующим в кресле Ковбоем.

Его припадок прекратился также неожиданно, как и начался. Глянул на Мэм, губы растянулись в жестокой улыбке. Рывком поднявшись, мгновенно оказался рядом и без слов повалил её ничком на диван, шумно дыша, срывая одновременно её и свою одежду. Она не сопротивлялась, лежала трупом. Ей было страшно и тошно.

– Не переживай, бэби, – бросил он от дверей. – В прекрасном новом мире мне сгодятся и твоя голова, и может быть даже твоя жопа.

Мэм лежала на диване, скорчившись эмбрионом. Её била мелкая дрожь.

«Корвет» завелся сразу и рванул с места. Алкоголь мерно плескался в крови, вызывая чреду эйфористических мечтаний. Он вырвался из кампуса на бешеной скорости. Пустынное, сверкающее после дождя шоссе резво уползало под колеса, пугающе ассоциируясь с бесконечной змеёй. Но Ковбою было наплевать на ассоциации. Давно он не чувствовал себя так хорошо. В последние годы, осознав, что спивается всё быстрее, резко ограничил себя в алкоголе. Но сегодня можно было расслабиться – сегодня был день его НАЧАЛА.

Он вышел из Игры ради того, чтобы вести свою собственную. Ещё более великую!

Возникшее вдруг в памяти лицо Сахиба в образе умершего рок-идола только развеселило его. Стоило парню так тщательно имитировать свою смерть, раз он всё равно умер!

Ковбой расхохотался и глумливо заорал во весь голос:

 
Fuck, fuck-aah, yeah.
Fuck, fuck, fuck
Fuck, fuck, fuck, fuck, yeah.
Come on baby.
Come on baby…[2]2
  Doors. «The End»


[Закрыть]
 

Машину с визгом заносило на скользких поворотах, но ему было наплевать. Он знал, что сегодня с ним ничего не может случиться – потому что он победил! Пережил этого монстра, страх перед которым всегда жил в нём. Страх и унизительное чувство бессилия перед непонятной жуткой мощью.

 
…Fuck me, baby.
Fuck, yeah!
Fuck, fuck, fuck, fuck, yeah!
Fuck, yeah!
Come on baby.
Fuck me, baby.
Fuck, fuck, whoa, whoa, whoa!
Yeah, fuck.
Yeah, do it, yeah…
 

Он успел выкрикнуть на особенно лихом повороте: «All right!», когда в шею ему уткнулось нечто смертельно холодное, и сразу узнанный ненавистный голос с безупречным произношением проговорил над ухом:

– Я бы попросил вас, сэр, слегка снизить скорость, поскольку, на мой взгляд, ваша езда становится чересчур опасной.

Вежливая просьба была подкреплена сухим щелчком взведенного курка.

Ковбой затормозил так резко, что шины взвыли.

– Я просил снизить скорость, а не останавливаться, – с лёгким укором попенял некто, неведомым образом оказавшийся на заднем сидении. – Поедем потихоньку, я скажу, когда остановиться.

Ковбой вновь тронул машину с места. Теперь ехал медленно и нервно. Хмель его разом испарился. Он лихорадочно пытался понять, чем вызвано это невероятное происшествие. И ответ был очевиден – не он один думал о лидерстве в Клабе…

– Здесь свернём, – велел голос километров через семь.

Машина съехала на узкую дорожку, скоро приведшую к, надо думать, прелестному в светлое время суток маленькому озерцу, окруженному густым кустарником. Сейчас же, под мутным дождливым небом, отблески на воде производили довольно депрессивное впечатление.

– Остановите, пожалуйста… Спасибо. А теперь вылезайте.

– Что ты хочешь делать? – наконец открыл рот Ковбой. К его стыду, голос слегка дрожал.

– Поговорить, мой друг, всего лишь поговорить…

Ковбой тяжело вывалился из машины, его похититель сделал это куда как легко и ожидал, не опуская револьвер, снабженный глушителем.

Взглянув на него, Ковбой обомлел: вместо лица отвратительно усмехался чёрный демонский лик.

Тут же осознав, что видит ритуальную индейскую маску, он почувствовал раздражение, почти отбившее страх.

– Какого черта, Уолтер?! Я прекрасно знаю, что это вы!

– Вы правы, Джордж, – маска полетела в машину, открыв печальное лицо благородного лиса. – Мальчишеская слабость. Купил в сувенирном магазинчике во Фриско.

Милорд ловко выхватил свободной рукой кольт из кобуры Ковбоя и бросил его в машину. Он как всегда, был тщательно одет, словно только что объявился на великосветском приеме. Посматривал на коллегу с едва скрытой иронической усмешкой. Ноздри аристократического носа возбужденно раздувались.

– Хотел говорить – так говори, – агрессивно начал Ковбой, но его слова перешли в панический писк, когда Милорд, уже не скрывая усмешки, аккуратно прострелил ему левое колено. При этом раздался всего лишь легкий хлопок.

Ковбой, завывая, корчился на земле.

– Я вынужден просить прощения, Джордж, – голос Милорда стал особенно мягок, даже участлив. – Я обманул вас: говорить буду я, а в вас вижу лишь благодарного слушателя.

Второй выстрел размозжил Ковбою правый локоть. Он извивался, стараясь унять боль, с ужасом глядя на застывшую усмешку Милорда. А тот заговорил с интонациями лектора на университетской кафедре:

– Вас, как всегда, подвела самоуверенность. И жадность. Замечу, что не было в истории коллизии, в которой принимали участие Соединенные Штаты, где в полной мере не проявились бы эти качества вашей нации. И откуда это у вас?.. Мне кажется, ваша мать Британия ничем подобным не отличается.

Он довольно театрально пожал плечами.

– Я не в восторге от мистера Сахиба, – продолжил он после тщательно выверенной паузы. – Тут вы правы. Но вы, сэр, вызываете во мне гораздо больше негативных эмоций. Может быть, вы знаете, что один из моих предков, сэр Уолтер Рейли, был основателем Клаба. Впрочем, не только поэтому для меня ваши претензии на лидерство тошнотворны, ещё более отвратительны для меня претензии вашей страны на лидерство в мире. Но если в мировой политике Британия временно уступила пальму первенства США, то Игра, олицетворением которой является Клаб, по-прежнему останется по преимуществу английской.

– Очень больно? – с фальшивым участием спросил он постанывающего Ковбоя. – Ничего, скоро конец, мой друг, скоро уже конец… Так вот, ваши амбиции, разумеется, не остались тайной ни для меня, ни, тем более, для нашего президента. И он сделал соответствующие распоряжения…

– Так он… – прохрипел с земли совершенно раздавленный Ковбой.

– Жив и здоров! – радостно подтвердил Милорд. – Чего я, увы, не в силах пожелать вам. Вас… как это говорится… попросту облапошили.

Ковбой громко замычал в смертной тоске. Словно не заметив этого, Милорд оживленно продолжил:

– Великий человек наш президент. Всё предвидел, и поведение ваше предсказал до мелочей. Потому он так и останется президентом Клаба, и потому вы, мой друг, так и не станете президентом США.

Третья пули впилась в грудь Ковбоя, прибив его к земле. Он побледнел и закрыл глаза. Между губами лопались кровавые пузыри.

– Нет, бедный янки-дурачок, и это ещё не конец… – тихо и нежно пропел Милорд.

Он отсоединил глушитель и спрятал револьвер, достал небольшой плоский несессер, открыл серебряную застежку и стал любовно рассматривать покоящиеся в гнездах блестящие хирургические инструменты. Выбрав скальпель, положил несессер на сидение автомобиля, снял пиджак, аккуратно разместил там же, и, мурлыча какую-то песенку, неторопливо приблизился к лежащему без сознания Ковбою…

Через час он сменил заляпанную кровью сорочку на свежую, которую извлек из чемоданчика, оставленного в машине покойного. Милорд полностью выложился, как актер после сложного спектакля. Не глядел на окровавленные куски плоти того, кто несколько часов назад хотел быть президентом США. Они занимали всё переднее сидение, расположившись живописной грудой, как на картинах старых голландцев, изображающих мясные ряды. Кинув туда же испорченную сорочку, англичанин положил несессер в чемодан, взамен достав ручную гранату. Выдернул кольцо, положил поверх груды мяса, быстро захлопнул дверцу и резво отбежал в сторону.

Взрыв внутри машины оказался не очень впечатляющ. Минуту посмотрев, как полыхает роскошный «Корвет», Милорд тихо рассмеялся, развернулся и, не оглядываясь, пошел за дальние кусты, где стоял его собственный неброский автомобиль.