Текст книги "Увидеть море"

Эпизод 7: «В Ленинград на машине!»

Осень 1994-го. Пятигорск. Я – студент первого курса англо-немецкого факультета.

После моего благополучного поступления родители решили поднапрячься и не отдавать сына в общагу, а поселить на съёмной квартире, где ничто не отвлекало бы от учёбы.

На это решение повлиял недавний, не очень благополучный опыт старшего брата, который, поступив в красноярский сельскохозяйственный институт, был безжалостно почти отчислен и впоследствии переведён под надзор семьи обратно в столицу.

Столицу Кабардино-Балкарии, конечно.

В сельхозинститут Диму занесло отсутствие амбиций, а в Сибирь дядя. В школе брат показывал недюжинные результаты на всяких олимпиадах по физике и математике, а дома его можно было видеть только с инструментами. Он постоянно изобретал и изготавливал различные механизмы и приспособления.

Пока я после уроков или вместо уроков ломал антенны с автомобилей, собирал и курил сигаретные бычки, приворовывал в продуктовых магазинах и заклеивал «Гермесилом» замочные скважины соседей, брат стопками складировал награды, грамоты и благодарности от школьной общественности.

После школы он шёл прямиком в сарай, или на чердак, где оборудовал собственную комнатку-мастерскую и пилил, сверлил, чертил и вытачивал. Лет в четырнадцать он даже вручную изготовил несколько миниатюрных сварочных аппаратов, которые получили похвалы от кабардинских профессионалов и были впоследствии куплены ими за неплохие деньги.

– Будущий инженер растёт! – вынесли приговор гордые родители. Ну, а так как один из наших дядей занимал пост декана в Красноярском Государственном Университете, то после окончания братом школы приговор, совершенно в традициях советского суда, оформился ссылкой в Сибирь.

– Да, чо ты паришься?! – сказали брату два его новых друга-однокурсника, Руслан из Ванавары и Женька из Канска, разливая по кружкам сибирский самогон. – У тебя же ДЯ-ДЯ-ДЕ-КАН!!

Чем больше было прогуляно пар и лекций, тем сильнее Дима проникался этой идеей.

«Ну, в самом деле! Не подведёт же дядя!», – думал он. А условия для корпения над сопроматом и термехом в общаге сибирского сельхоз института были, прямо скажем, не идеальные.

«Абитура, вешайтесь – мы вас будем пи**дить!», – встретила брата гостеприимная надпись жизнерадостной красной краской на сером бетонном боку огромной девятиэтажной общаги. Не «Jedem Das Seine»*, конечно, но по конкретности посыла вполне сравнимо со знаменитым лозунгом с ворот Бухенвальда.

Водка, Сектор Газа, суровые битвы с местными, студентки с химфака, Ace of Base, самогон, суровые битвы со старшекурсниками, спирт «Рояль», сок «Инвайт», другие суровые битвы и не менее суровый протухший кролик, который в качестве кульминации студенческого быта был найден на мусорке, изжарен до угольков и употреблён в качестве закуски.

Всё это наполняло жизнь настолько, что для учёбы места не оставалось.

Зимняя сессия закрылась с мучительным скрипом при полном невмешательстве чиновного родственника. Летняя сессия оказалась уже неприступной для брата и обоих его друзей-сокурсников. Руслан и Женька развели богатых родителей на «занос» преподам, и ушли в «академ». Дима же, как настоящий опальный гусар, сменил сибирскую ссылку на кавказскую и вернулся домой. Теперь он был студентом мехфака КБГУ.

Кабардино-Балкарский Государственный Университет или «Как Будто Где-то Учился» (как его более точно именовали студенты) был богат на криминал и национализм, и в сравнении с этим суровый сибирский климат казался уже не таким суровым.

– Грёбаный дядя, – сказал брат, поднимая стакан за приезд в нашей старой доброй сарайной штаб-квартире. – Подвёл, гад!

Родители были в лёгком шоке, от того, какое пагубное влияние оказала общага на считавшегося до этого примерным брата. Уроки из этой ошибки были извлечены, и за день до начала моего обучения в ПГПИИЯ (Пятигорский Государственный Педагогический Институт Иностранных Языков любовно расшифровывался студентами как «Помоги, Господи, Придурку Изучить Иностранные Языки»), семейная ржавая «копейка» понеслась в Пятигорск на поиски съемной комнаты в квартире с хозяйкой.

Дело было решено молниеносно. По первому же объявлению бабка, хозяйка миниатюрной «трёшки», заставленной мебелью тридцатых годов, просто окунула нас в елейное гостеприимство.

– Да он тут как родной же у меня будет! Я ему и блинчиков спеку, и супчик сварю! Ну, а как без жиденького-то?

Мне была продемонстрирована моя комната и гостиная. Третья комната была закрыта.

– Там у меня дед, он глухой, и не ходит почти. Да вы его и не увидите, – заверила бабка.

Нас слегка удивила цена ниже рыночной для такого хорошего варианта, но бабкино радушие успокоило подозрения. Как оказалось, зря. По количеству ужасных тайн гостеприимная «трёшка» могла посоревноваться с графскими замками из романов мисс Бронте.

Родители уехали, а я стал распаковываться под какой-то шум из закрытой комнаты.

– Дед телевизор смотрит, я скажу, чтоб тише сделал, – подозрительно засуетилась бабка. Судя по характеру звуков, дед был хардкорным фанатом фильмов в жанре «трэш» и «хоррор». Я только пожал плечами в знак того, что мне, собственно, пофиг, и отправился на вечернее знакомство с городом, в котором мне предстояло прожить следующие пять лет.

Напялив на свою костлявую фигуру белые льняные брюки, белые теннисные туфли и зелёную шелковую рубашку, я пошагал в ближайший «Гастроном» и приобрёл пачку импортных сигарет «Магна», штопор и бутылку сладкого кубанского вина.

До вечера я бродил по кривым живописным улицам и паркам курортного городка, покуривая сигареты и прикладываясь к вину. Мне здесь нравилось. Ярко одетые улыбчивые обитатели, стайки курортников, многочисленные фонтаны, цветники, величественные горные пейзажи Машука и Бештау вдали и трамваи, которые я раньше видел только в кино – все настраивало на романтический лад.

Я чувствовал себя, как солдат, попавший с фронта в глубокий тыл на лечение. В городе, из которого я прибыл, воздух был насыщен тревогой, опасностью и унылой безнадёгой, здесь в воздухе был разлит праздник. Там я родился и прожил всю жизнь и, все равно, чувствовал себя чужим, непрошенным гостем, здесь с первых шагов я понял – наконец-то я дома.

На следующий день начались занятия, и дни потекли своим чередом. Бабка варила на кухне какие-то дурнопахнущие ужины, дед смотрел фильмы ужасов за плотно закрытой дверью, лишь однажды слегка смутив меня, резво выбежав из своей комнаты с каким-то тазиком («он почти не ходит»), а я приходил с пар, водружал на голову наушники подключенные к китайскому двухкассетнику фирмы «Sanyo» и делал задания под виртуозные запилы моих любимых «W.A.S.P» и «Helloween».

Однажды я засиделся за «домашкой» до глубокой ночи. За окном лил холодный дождь и зловеще завывал промозглый ветер. В свете жёлтой лампы я старательно выводил английские слова под отбойные молотки сатанинских трешеров, и вдруг почувствовал, что за моей спиной кто-то стоит. В следующее мгновение на лист рабочей тетради передо мной упала капля мутной желтоватой слюны.

В ужасе я обернулся и завопил, вскакивая с места и сдирая с головы наушники. В метре от меня стояло чудовище. Выглядело оно одинаково мерзко и пугающе. Огромная ассиметричная голова похожая на деформированную тыкву с редкими волосинками, маленькие, налитые кровью глазки и вдавленный в череп огрызок вместо носа. Меж редких кривых жёлтых клыков обильно струилась слюна, поблескивая струйками на подбородке. Человекообразный монстр, видимо, также был напуган моим воплем и резкими движениями – он пришёл в смятение и, хаотично замахав передними рудиментарными отростками, понёсся из комнаты с отвратительным уханьем, в котором я узнал звуки из дедовых «фильмов».

Схватив учебник профессора Аракина «Практикум английского языка для студентов 1-го курса» (первое, что мне попалось под руку), я на цыпочках направился в зал, куда выскочило чудовище, готовый в любой момент нанести разящий удар лингвистическим фолиантом.

Осторожно выглянув за дверь, я увидел уродца, забившегося на кресло в противоположном углу комнаты. При ближайшем рассмотрении я заметил, что задние лапы его были одеты в трико-алкоголички и пушистые домашние тапочки, а жирненькое тельце покрывало подобие старой застиранной майки неопределенного цвета.

– Ууууу!!! – грозно промычал я, замахнувшись трудом известного профессора. Возмутитель спокойствия только вздрогнул и ещё сильнее вжался в кресло. Теперь, когда первый шок от встречи с неизвестным прошёл, я понял, что «оно» само побаивается меня.

Секретом брехливой хозяйки оказался 24-летний сын-даун. Вечером они его скрывали в комнате, но по ночам легкомысленное создание утекало в гостиную и, пользуясь абсолютно мертвецким сном деда с бабкой, закатывало концерты.

Обычным сценарием был «телефонный звонок о поездке в Ленинград». Витюша, так его звали, садился часа в три ночи около телефона, брал трубку и орал в неё визгливым противным голосом: «Алё! Кто звонит? Не звоните сюда! Куда поедем? В Лениград? На машине?! Хорошо!».

Обычно произнесение этого монолога переполняло его чувствами. Он бросал трубку и издавал вопль раненного буйвола.

Вот так: «Ыыыыыыыыыыыыы!!!!!!!!».

Потом начинал прыгать по дивану и вопить, как стая африканских обезьян: «Поедем в Ленинград! Ыыыыыыыыы!!! На машине!! Ыыыыыыы!!!».

Иногда он, как попугай, вкраплял в свою обычную «телегу» про поездку в Ленинград на машине обрывки фраз, которые где-то слышал. Звучало это так: «Аллё? Кто это? Кто там ругается?!!!! ЫЫЫыыыыыыыыыыыыыы!!! Нельзя ругаться! НЕЛЬЗЯ, Я СКАЗАЛА! Поедем в Ленинград на машине!! Ыыыыы!!!».

Надо ли говорить, что эти ночные представления не давали мне спать и ужасно действовали на нервы.

Когда перфоманс Витюши достигал апогея, и он начинал колотить трубкой по телефонному аппарату и сбиваться на протяжный вой, обычно я уже терял терпение, вылетал из комнаты и хлопал его газетой по огромному «чайнику» с воплем: «Да заткнешься ты когда-нибудь, дубина?».

Испуганный даун забивался в угол дивана и замолкал, хлопая глупыми глазками. Трясущийся от злости и очередного недосыпа я возвращался в кровать.

Ещё минут пять после наказания возмутитель спокойствия сидел молча, потом тишину нарушал его осторожный шопот: «На машине в Ленинград поедем… Да… Я хорошо себя вел. Поеду на машине».

Потом раздавалось приглушенное «ыыыы…". Ещё минут через пять начиналось осторожное бряканье телефоном.

– Аллё? – громким шопотом возвещал любитель машин и ленинградов. – Я вам сколько раз говорила нельзя ругаться! А? Сколько раз? Куда поедем? В Ленинград? На машине? НА МАШИНЕ!!! ЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫ!!!

Неудивительно, что, не выдержав больше двух месяцев недосыпа и поездок «в Ленинград», я свалил на квартиру к двум карачаевским однокурсникам, Ямалу и Мураду. Они были неплохими парнями. Напутствованные суровыми сельскими отцами, они отличались своей тягой к знаниям – оба с отличием окончили школу, и, по крайней мере, первые курсы посещали все лекции и семинары, усердно делая задания.

Наш культурный обмен состоял в том, что я научил их бухать водку и подсадил на Наутилус Помпилиус и Курта Вонненгута, а они меня играть на акустической гитаре блатные песни хитрым национальным боем «восьмёрочкой». Последний раз, когда я о них слышал, они были объявлены в розыск по подозрению в ряде уголовных преступлений. Как говорится, мы выбираем дороги, а дороги выбирают нас.

Прожив с ними около трёх месяцев, я, наконец, переехал в общагу. Там всегда бурлило веселье, тусила компания институтских КВНщиков (из которой впоследствии вышла знаменитая пятигорская команда КВН) были гитары, целый цветник симпатичных студенток и дискотеки под «Из ноубадиз бизнес зэт ай ду!».

Я зачастил в гости, каждый раз, не забывая прихватить пакет с выпивкой и закуской, и был признан отличным парнем. Через некоторое время мне поступило предложение переехать в блок к моим новым друзьям, где я и стал подпольно и весело проживать без ведома «каменды».

Так получилось, что в одной комнате набилось четыре человека – зануда и эрудит Славик; сын командира военной эскадрильи и героя чеченской войны из Буденновска – Толик; комичный армянин, беженец из Грозного – Арменак, который отличался безобидным характером, большим носом и неисправимым оптимизмом и я, которого вы уже знаете.

Это были весёлые деньки, всей четверкой мы играли в футбол, ходили в гости к девчонкам, делили поровну и солидные запасы армейской тушенки Толика, и нищенские, редкие посылки с армянскими лавашами и сыром Арменака и домашние засолы моей мамы.

Все в комнате кроме положительного Толика курили, поэтому дым висел столбом, не рассеиваясь больше, чем на пять минут. Постепенно нами овладел общий настрой безделья и праздности. Я забил на лекции и пары и вплотную занялся изучением аккордов на гитаре, Арменак весь день слушал свою любимую Сандру лежа на кровати в наушниках и изредка фальшиво подпевал «ай, на-нуни… Мария-Магдалина!» гнусавым тонким голоском, Славик без остановки курил и читал фантастические романы. Положительный Толик, недолго думая, положил на учёбу и пропадал в общаге французского факультета, выкидывая все родительские субсидии на тщетные ухлестывания за тамошними второкурсницами.

По вечерам с разными вариантами и участниками в нашем блоке реализовывался примерно один и тот же сценарий.

– Весь мир гавно, все бабы – суки и солнце долбаный фонарь! Молодые люди, как насчёт того, чтобы выпить водки?! – вваливался в блок слегка поддатый Толик, опять вернувшийся от «француженок» без любовных успехов, но с позвякивающим пакетом.

– Участвую! – провозглашал я, с грустью вспоминая мою недостижимую и прекрасную любовь Юлю.

– Не вижу причины, не усугубить энтропию мозга, – довольно хихикая, потирал руки Славик. – Я готов пожарить картошечку и ещё у меня где-то была квашеная капустка…

– Я как все-е! – хитро улыбался Арменак. – Только у меня ничего нет.

Год пролетел за одну секунду. Батарея пустых бутылок в коридоре росла. Я по своему обыкновению подцеплять новые болезни, обзавелся хроническим бронхитом из-за постоянного дыма в комнате. Остальные тоже перенесли по паре задорных пневмоний, но в целом мы держались молодцами, пока не пришла летняя сессия.

Забивали на лекции мы сообща, но расплата каждому была уготовлена своя. Арменаку в виде исключения и уважения к его статусу беженца разрешили уйти в академ. Толик остался повторять непройденное на первом курсе, подключив авторитет заслуг героя отца, Славик загремел на осеннюю пересдачу, я же, благодаря школьным занятиям у репетиторов, сдал все на отлично, получил повышенную стипендию и предостережение о том, что на втором курсе моя легкомысленность может закончиться гораздо печальнее.

– Пашка, молодец, а мы раздолбаи все! – резюмировал Толик.

Наступила пора летних каникул, и как же не хотелось нам всем расставаться и разъезжаться по домам. За этот год каждый из нас нашёл настоящих друзей.

Обнявшись по очереди с «сожителями», я сел на заднее сиденье отцовской «копейки» и покатил в родной-неродной Нальчик. В сердце моём оставался маленький цветущий курортный город, а в рюкзаке с грязным бельём литровая бутылка водки «Smirnoff» и бутылка ликера «Amaretto» – подарки для Димы и Юрчика. Я знал, что они с нетерпением ожидают моего возвращения, и мысль об этом немного примиряла меня с отъездом из Пятигорска, который на всю оставшуюся жизнь стал для меня единственным по настоящему родным городом.

*«Jedem Das Seine» «Каждому своё» (нем.) – знаменитая надпись на воротах концлагеря Бухенвальд.

Эпизод 8: Эскадрон гусар летучих

Наступил конец августа 1995-го года. Дочерна загорелый, груженный сумками со снедью и премированный дополнительной суммой за свой рабочий вклад в семейный бюджет, я высыпался из Икаруса на залитый солнцем пятигорский автовокзал.

Ноги сами ускорялись при мысли о скорой встрече с друзьями.

– В общагу «педа»! – в дополнительных объяснениях лихой армянский таксист не нуждался, и мы понеслись.

Снедаемый нетерпением я вырвался из дома на неделю раньше. Отец считал, что я ещё не достиг достаточной виртуозности в сшибании старой штукатурки с кирпичных стен, но у меня было другое мнение.

– Нам же нужно подготовиться к занятиям! Там в комнате ремонт нужно делать! – я почти не врал – за год пятеро неотягощенных интеллектом молодых людей превратили помещение в нечто пугающее.

В своё время мы поклеили там фотообои, которые кто-то выкинул в коридор. На них были изображены все герои диснеевских мультиков на пикнике. Надо ли полагать, что за год фломастеры незатейливых художников-натуралистов превратили безобидную картинку в какую-то безумную зоо-оргию. Те редкие участки обоев, которые не были посвящены половым извращениям миккимаусов и дональддаков, были украшены глубокомысленными изречениями в виде «Остановите Землю я сойду!» и «13.12 – экзамен по фанетике! Не забыть!»

Жить в этом блоке мы собирались с моим новым другом Мишей. Ещё на вступительных экзаменах я заметил двух парней, которые выделялись «неформальностью» своей внешности даже на фоне остальной, довольно пёстрой толпы абитуриентов.

Один из них (позже я узнал, что его зовут Денис) был широкоплеч и голубоглаз. В чертах его было что-то от римских патрициев. Миша был худощав и жилист. Оба были длинноволосы.

«Творческие личности!» – с уважением подумал я.

«Гопник», – подумали творческие личности, окинув взглядом мою короткую стрижку и спортивный костюм, но вслух ничего не сказали.

С Мишей мы молниеносно сдружились на почве общих интересов. Случайно он прочитал у меня в блокноте стихи:

 
Ночь тиха и нежна в серебристой фате.
Звёздным бисером тёмное небо расшито.
Жёлтый месяц лягушкой плывёт по воде,
И река, словно золотом жидким облита.
В эту тихую ночь мне уже не уснуть.
Ветер будет шептать так легко и зовуще.
Он мой сон украдёт, и стеснят мою грудь
Сожаленья о прошлом, мечты о грядущем.
 

Несмотря на то, что стихи были весьма посредственными, Миша зафанател и изъявил желание почитать ещё что-нибудь этого автора. Когда я скромно сообщил, что автором являюсь я, восхищению Миши не было предела.

В свою очередь, Миша, как оказалось, сам пробовал писать стихи, но не очень успешно, зато был музыкально образован и отлично играл на фортепьяно и на гитаре.

– Музыкалку по «фоно» закончил, – пояснил он, и здесь уже настала моя очередь снимать шляпу.

Когда мы выяснили, что оба увлекаемся качалкой (с единственным различием, что на Мишином теле это увлечение действительно как-то отражалось), то решение жить вместе возникло само собой. Толик, Славик и Арменак тоже разъехались по разным блокам.

Мишин папа помог нам с ремонтом и клейкой обоев, а мои родители привезли на машине посуду, одеяла и другую утварь.

Они помогли занести привезённое в блок, и с подозрением уставились на составленные вместе кровати («нам будет нужен сексодромчик», говорил Миша, сбивая кровати гвоздями), потом на тихого и вежливого Мишу с его мягкими чертами лица и рассыпанными по плечам волосами. После этого я имел неприятный разговор, в котором я с негодованием и возмущением отмёл подозрения в нетрадиционных наклонностях.

– Ну, не обижайся, сынок. Просто мы хотели понять, зачем у вас так кровати стоят, – оправдывалась мама.

На этот вопрос ничего вразумительного я ответить не мог, а версия про сексодром, тоже мне не показалась приличным объяснением, поэтому я хлопнул дверью машины и в гневе ушёл, не попрощавшись.

Новоселье было важной вечеринкой, и мы планировали провести его с королевским размахом! Это подразумевало наличие качественной выпивки и качественных женщин. В вопросах выпивки я был признанным экспертом, поэтому в компании Толика и зануды-Славика в роли носильщиков я отправился обналичивать бюджет в пятигорский «Универсам».

Миша и приглашенный, по такому случаю, Денис взяли на себя трудную задачу – обеспечение женского контингента.

– Пол, да зачем нам бабы, с ними не попьёшь нормально, – заартачился было Денис.

– Бабы не помешают! – посуровел Толик. Он недолюбливал Дениса.

– Девушки – не проблема, главное места надо знать! Оставьте это мне, – успокоил всех Миша. – Только не берите опять одну водку, купите вина сладкого мне и девушкам. А то знаю я вас! (Иногда, конечно, мне было трудно винить окружающих за сомнения в Мишиной ориентации).

По случаю удачного приобретения девяти бутылок водки (по полтора «пузыря» на каждого!), и двух бутылок вина (блин, да всё равно потом водку все пить станут!) я, Славик и Толик решили пропустить по бокалу разливного Жигулевского, ибо праздник всё не начинался, а праздничное настроение, оно было уже – вот оно! Вобла была отменной, а пиво не таким уж и бодяженным, и мы решили пропустить ещё по паре кружек. Как-то незаметно из пакетов была извлечена бутылка водки «на пробу». После пятой кружки пива за окном начало темнеть, и мы решили, что пора бежать новоселяться в женской компании.

– Промедление смерти хуже самой смерти подобно! – туманно изрёк Славик. Мы махнули по «стременной» и двинули в общагу.

Обратная дорога почему-то оказалась несколько длиннее. Толик пришёл в приподнятое настроение. Ослепительно улыбаясь и дыша перегаром, он называл встречающихся девушек «мадемуазель» и спрашивал про «сову». Не все девушки знали, что «Сава?» означало по-французски «Как ваши дела?» и шарахались, не взирая на ослепительную улыбку «француза». Я радовался, что Толик хотя бы не блистает своими обычными шутками, про «охоту на сов» (шасу эбу) и про «восемь сов» (уи эбу) и от радости громко пел.

В этот период мне особенно близко было творчество группы Нирвана, поэтому я вопил Литиум и Пеннироял Ти. Недостаток слуха я компенсировал, как мне казалось, отличным произношением. Подойдя на проходную, мы оцепенели лицами, и, не дыша, прошмыгнули мимо вахтёрши, пытаясь не «звякать картошкой».

В блоке было странно тихо и лишь, негромко бренчала гитара. Миша проникновенно гнусавил своим лирическим баритоном песню про «Солнышко лесное».

Мы открыли дверь, и замерли, слегка ошарашенные.

Весь стол был заставлен тарелками с печеньями, сыром, конфетками и виноградом и украшен зажженными свечами. Из спиртного на столе красовалась одна (!) ополовиненная (!!) бутылка полусладкого. Но главное – везде сидели девушки. За столом, на кровати, на принесённых дополнительных стульях.

Второе обстоятельство, которое бросилось нам в глаза, это то, что все девушки были непривлекательны разной степенью непривлекательности. Грубо говоря, Миша откуда – то притащил целую роту «чамб». (В свое время брат рассказал мне что, что так в Сибири называют некрасивых девушек). И теперь они с затаённым дыханием и горящими глазками внимали Мишиному томному перебиранию струн.

Ближе всего, видимо по праву главной жены, получившей доступ к телу, сидела предводительница гарема. Выражаясь политкорректно, она была наиболее альтернативно одарена красотой. И хотя ноги её были слегка кривоваты, а талию она на вечеринку не захватила, её спасали роскошные густые брови и большой породистый нос, выдававший в ней благородную кровь кавказских горцев. Маленькой лапкой она одобрительно поглаживала Мишину мускулистую ногу, и в первое мгновение я бы даже затруднился сказать, что из этого было более волосатым.

В дальнем углу нашего «сексодрома» валялся скучающий Дэн, который, по всей видимости, клонился ко сну.

Увидев нас с радостными воплями «Пол! Водка!» он вскочил на ноги, но тут же был ошикан недовольными «чамбами». Миша был не рад, что мы помешали его звёздному перфомансу, но деваться ему было некуда. Похрюкивающий от удовольствия Дэн с шумом и звоном извлекал из пакетов булькающую тару.

Наше появление вызвало в рядах «чамб» некоторый раскол. Ярые фанатки «культурного» времяпрепровождения со свечами и романсами предлагали Мише перенести смакование крекеров и поэзии к ним в блок. Другая половина была заинтересована появлением свободных мальчиков. Этому способствовало то, что вокруг у них уже вертелся мелким бесом подпитый Славик, высокопарно именуя себя «Владиславом». Бравый, как прапорщик, Анатолий тем временем, похотливо осклабившись, всучивал толстушкам пластиковые стаканчики налитые водкой с «горкой». При всей своей видной внешности Толик и Денис почему-то зачастую не отличались привередливостью в вопросах женской внешности.

Как, основной культмассовик, я толкнул коронный тост «за любовь», и новоселье разгорелось по-настоящему.

Через пару стопок гитара была экспроприирована мною у Миши, и я выдал «Звезду по имени Солнце» и «Всё идёт по плану», позорно заменяя «баррэ» «левым» аккордом. Обладающий тонким слухом Миша кривился, но Толику и Дэну нравилось. Они ревели и топали ногами в знак поддержки.

Стайка некрасивых ботаничек стремительно редела. Взвинтив темп с самого начала, мужская половина компании постепенно сводила мероприятие к «гусарской» пьянке.

После пятой бутылки единственным существом женского пола на нашем празднике оказалась упитанная горянка. Она неодобрительно полыхала глазами из под густых бровей и тянула «Мишеньку» «пить чай». Это был тактический прокол с её стороны. Предложи она Мише есть борщ, или жевать котлеты, или просто навернуть кусок колбасы с сыром, и наш гусарский коллектив мгновенно бы лишился самого музыкального товарища. Миша любил пожрать. Но чай и конфеты – это было, прямо скажем, на троечку соблазнение, даже по Мишиным меркам.

– Вино всё? Аааа.. Наливай водки! – обреченно махнул Миша мне и затянул про «Не спеши ты нас хоронить

– У наа-а-ас дома детей мал-мала-а-а-а!!! – рякнуло пять здоровых глоток. Стаканы были сдвинуты и опустошены.

– Даа и просто хотелось ПОПИ-И-ИТЬ!!! – высоко залился Миша, молниеносно, метнув за бородку порцию «Пятигорской», в промежутке между перестановкой аккордов.

«Предводительница гарема» недовольно поднялась и, неискренне улыбнувшись Мише на прощанье, покинула наше укрепление.

Первая атака на наши редуты была отбита успешно.