Текст книги "Бабье лето"

Однако вся сложность заключалась в том, что если она когда-нибудь и пустит его в свою постель, то не захочет потом отпускать. Вирджиния чувствовала это всем своим естеством, но не собиралась делиться этими ощущениями даже с самой дорогой и близкой подругой.

Вирджиния пододвинула к Джейн блюдо с закусками.

– Ешь свои маринованные огурчики и помалкивай, – пыталась остановить ее Вирджиния.

– Тебе это не понравится? Ты же зачахнешь от скуки, – не унималась Джейн.

Конечно, Джейн была права. Вирджиния расцветала, когда ей бросали вызов, и обожала нарушать общепринятые нормы. Но разве не чудесно было бы иногда расслабиться, позволив кому-нибудь другому сражаться в битвах; лежать на простынях из восточного шелка, разрешив кому-то поцелуями снимать с нее заботы и облегчать ее боль.

И не просто кому-то, а именно Болтону Грею Вульфу.

Он не мог выбросить ее из головы, даже когда увидел ее пустой столик. Проходя по ресторану, он осматривал все углы и закутки, пристально разглядывал каждую женщину с золотистыми волосами, надеясь, что перед ним промелькнет Вирджиния.

Мысли о ней не покидали его всю дорогу до мотеля и все время, которое он провел у телевизионного экрана. Болтон не был любителем телевидения, но, оказавшись здесь, не нашел других занятий, как переключать каналы и едва ли не в каждом кадре находить мелкую деталь, напоминавшую ему Вирджинию. У ведущей десятичасовых новостей были почти такие же сочные розовые губы. У первой гостьи в позднем шоу оказались такие же длинные стройные ноги, а у следующей – такой же глубокий грудной голос.

Он закрыл глаза и увидел Вирджинию, несущуюся вскачь на своем белом арабском жеребце, увидел солнечные блики в ее золотистых волосах. Она приближалась к нему как во сне, полускрытая легким золотистым туманом. Он жаждал развеять покров таинственности, окутывавший ее, чтобы понять все ее желания, открыть все ее секреты.

Позднее шоу закончилось, и он начал раздеваться, собираясь лечь спать. Из кармана выпала коробочка с кольцом. Это вызвало в нем чувство вины. Он обещал Дженис позвонить сразу после приезда в Миссисипи.

Он глянул на часы, надеясь, что уже слишком поздно для телефонных разговоров. Почти полночь. Болтон мог бы убедить себя в том, что она уже спит и что не нужно ее будить, но он никогда не лгал даже самому себе. Дженис ждала его звонка, волнуясь и, быть может, плача.

Он набрал номер, и она ответила после первого же гудка.

– Болтон! Где ты?

– На северо-востоке Миссисипи – родине Элвиса Пресли и Вирджинии Хэйвен.

– Той женщины, к которой ты поехал брать интервью? – изумилась Дженис.

– Да, той женщины, – ответил Болтон.

Он расслышал легкое хлюпанье носом, затем деланное оживление в голосе.

– Болтон, я не хочу, чтобы ты думал, что я слонялась вокруг телефона в ожидании звонка. Я знаю, что ты вполне способен позаботиться о себе сам. И я ни капельки не волновалась.

– Ну вот и отлично, Дженис.

– Болтон… – Опять это негромкое хлюпанье. – Мне не о чем беспокоиться, верно?

Он дотронулся до коробочки, лежавшей на столике рядом с кроватью.

– Для беспокойства нет ни малейшего повода, Дженис.

Если не принимать во внимание женщины по имени Вирджиния Хэйвен, женщины, которая ворвалась на белом скакуне прямо в его сердце.

3

Проснувшись утром, Вирджиния первым делом потянулась за телефоном. Она позвонит Болтону, чтобы тот наконец взял у нее интервью, и покончит со всем этим раз и навсегда. Затем он возвратится в страну апачей, а она вернется к своему надежному и верному компьютеру.

Дотянувшись до трубки, она увидела отражение своего лица в трехстворчатом зеркале над туалетным столиком. Без макияжа она выглядела на свои сорок восемь, если не старше. Значит, сначала она примет ванну, приведет себя в порядок и лишь потом позвонит Болтону.

Ванная комната своим вычурным интерьером была обязана временному умопомешательству хозяйки. Иначе нельзя объяснить, зачем в ванной нужно окно во всю стену, выходящее во внутренний двор, и открывающаяся стеклянная крыша, сквозь которую летнее утреннее солнце дарило ласку выстроившимся в ряд на кафельном полу зеленым папоротникам. Вирджинии всегда хотелось побольше света в доме. Если не хватало естественного освещения, то по периметру зеркальной стены зажигались яркие электрические лампы.

Эта ванная была комнатой для любовников – достаточно просторной, чтобы предаваться любви на полу, сама же ванна – достаточно большой, чтобы в ней порезвиться, к тому же в помещении было полно зеркал, чтобы созерцать любовные забавы.

Нагнувшись над ванной и включив воду, Вирджиния вновь подумала о Болтоне.

«Когда я окажусь в твоей постели, ты не будешь моим трофеем. Мы будем на равных.» В памяти всплыло заманчивое, искушающее обещание Болтона. Не если, а когда.

Закрыв глаза, она представила себя в его постели, в его объятиях. Из груди вырвался тихий стон. Желания, столь долго подавляемые, внезапно проявились. Страсть, которой так долго не давали выхода, пронзила ее. Склонной к фантазиям Вирджинии так реально привиделся Болтон, что левой рукой она принялась ласкать свое изящное крепкое тело, правой же довела себя до трепещущего оргазма.

Шум льющейся воды вернул ее к действительности. Ванна вот-вот переполнится и вода хлынет на пол. Солнечный свет, неумолимый и безжалостный, проникал сквозь огромное окно и освещал женщину средних лет с целлюлитом на бедрах и животом, которой уже никогда не станет плоским.

Вирджиния всегда была одной из тех, кто жизнерадостно утверждал, будто каждый сам выбирает свой возраст, однако сегодня она внезапно ощутила груз прожитых лет. Ей захотелось оказаться в ванной без окон, а еще лучше – если бы темные облака заволокли солнце и все вокруг скрылось бы во мраке.

Что сможет дать Болтону женщина ее возраста?

Вирджиния быстро опустилась в ванну, чтобы не видеть больше отметин, оставленных жизненными невзгодами, родами, операциями по удалению аппендицита и матки, заботами о карьере, беспокойством по поводу прошлого и тревогой о будущем.

И все же какая она дура! Мечтает о мужчине, который на тринадцать лет моложе!

Сердясь на себя, она поскорее ополоснулась водой, затем прошествовала в свою спальню, разбрызгивая капли воды и оставляя мокрые следы по всему полу. Отыскав карточку Болтона на антикварном столике рядом с кроватью, она придвинула к себе телефонный аппарат.

– Будь же ты на месте, – бормотала она, набирая номер.

– Болтон Грей Вульф, – раздалось в трубке почти сразу.

Услышав его голос, она на мгновение лишилась дара речи.

– Черт, – в замешательстве буркнула она.

– Прошу прощения? Вирджиния? – спросил Болтон.

– Я уронила телефон, – сообщила она.

– Понимаю, – вежливо отозвался он.

В его голосе слышалась насмешка. Не над ней ли он смеется?

– Будь ровно через час, – огрызнулась она. – И покончим с этим интервью.

– Я приеду, – пообещал он.

– Я готова, жду, – бросила Вирждиния.

– Я рад, – Болтон закончил разговор.

В его голосе снова послышались насмешливые нотки. Готова? Боже, будет ли она когда-нибудь готова… Она вспомнила, чем занималась в ванной, и ее обдало жаром. Даже не попрощавшись, она бросила трубку, тяжело опустилась на краешек своей кровати и уставилась на телефон.

– Мама? – В дверях спальни появилась Кэндас. – Ты не спустишься к завтраку? Через полчаса я уезжаю в школу.

– Извини, дорогая. Я забыла. Сейчас иду.

Как могла она забыть о столь важном для Кэндас событии, как сегодняшний бал в студенческом городке? Набросив на себя розовый махровый халат, Вирджиния быстро расчесала волосы.

– Ты выглядишь великолепно, моя радость. – Она обняла дочь, и они вместе спустились по лестнице в столовую. – Вальдорф будет сражен наповал.

– Вексфорд, – поправила Кэндас.

– Вексфорд. Его фамилия Бофор, не так ли? – уточнила Вирджиния.

– Да. Он из Шревепорта. В городке все девчонки позеленеют от зависти, – заявила девушка.

В столовой Кэндас бросила неодобрительный взгляд на тарелку Вирджинии.

– Мама, это все, что ты собираешься съесть? – спросила она, посматривая на мать.

– Фрукты и каша. Превосходный завтрак, – оправдывалась Вирджиния.

– Четыре дольки грейфрута и полчашечки каши? Да. Превосходный завтрак для птички, – не унималась Кэндас. – Когда доживешь до моих лет, дорогая, тебе тоже придется подсчитывать калории, – назидательным тоном заговорила мать.

Кэндас рассмеялась, с любовью глядя на нее.

– И сколько еще, по-твоему, я смогу поглощать бананы, горы взбитых сливок и попкорн, с которого так и капает настоящее масло? – весело спросила она.

– Еще долго. И пользуйся этим, дорогая, – с улыбкой ответила Вирджиния.

– Обязательно. – Кэндас поднялась и поцеловала мать в щеку. – У меня есть отличный пример для подражания.

Вирджиния проводила дочь до машины, а потом, стоя у входа в дом, еще долго махала рукой – пока небесно-голубой «Тандерберд» с откидным верхом не скрылся за очередным поворотом извилистой дороги.

Она все еще стояла на пороге дома, когда на дороге появился другой автомобиль, красный «Мустанг», за рулем которого сидел Болтон Грей Вульф.

«Как знаменательно, что даже арендованная им машина носит имя лошади», – подумала Вирджиния.

– Я приехал пораньше, – сказал Болтон, ничуть не стесняясь своей «непунктуальности».

В свете утреннего солнца, обвешанный фотоаппаратами, с лицом, только что выбритым и непослушными волосами, которые растрепал ветер, он выглядел отдохнувшим – его распирала энергия. Вирджиния представила себе, как стоя перед маленьким зеркалом в ванной мотеля, он пытается справиться с этой черной гривой волос.

Было бы неплохо оказаться там в тот момент и помочь ему. Эта мысль заставила ее улыбнуться.

Болтон нацелил камеру и сделал первый снимок.

– Я выгляжу ужасно, – произнесла Вирджиния, закрыв лицо рукой.

– Не надо. – Болтон мягко отвел ее руку и слегка приподнял ей лицо.

От его прикосновения у нее перехватило дыхание. Нечто магическое возникло между ними, и в какой-то момент ей показалось, что он собирается ее поцеловать. Она хотела, чтобы он ее поцеловал.

– Ты такая нежная и прекрасная в лучах утреннего солнца. – Он стал пятиться назад, а его камера жужжала и щелкала. – Тебе идет розовый цвет.

Его голос завораживал ее. Она почувствовала себя нежной и прекрасной. Даже без макияжа. Даже с неуложенными волосами. Даже с морщинками вокруг глаз, проявлявшимися на солнце.

– У тебя приятная улыбка, Вирджиния, – сказал Болтон.

– Спасибо. – Она улыбнулась в ответ – он заставил бы улыбнуться даже египетскую мумию. – Я не ожидала, что ты объявишься так быстро. Надеялся застать меня врасплох?

Раздался еще один щелчок, затем он стал менять пленку в камере. Закончив, он повесил камеру на плечо и, приблизившись к ней, пристально на нее поглядел.

– Нет, Вирджиния. Просто мне невыносимо было ждать целый час, – заявил он.

Жар бросился ей в лицо, красным пламенем разлился по шее и груди. Болтон был убедителен и опасен. И она оказалась наедине с ним, а под халатом у нее ничего не было надето. Разум советовал ей одернуть его и поставить на место. Однако сердце решило по-другому.

– Почему? – спросила она.

– Поэтому. – Он взял ее лицо в свои ладони и осторожно приподнял вверх. В этом движении не было спешки, не было настойчивости, а лишь приятная уверенность. Их тела соприкоснулись, прижались крепче – их тянуло друг к другу. Он обвил ее руки вокруг своей шеи и сам тоже обнял ее.

В его объятиях ей было так хорошо, так чертовски хорошо!

– И поэтому, – прошептал он и прикоснулся губами к ее губам. Это была не атака, но поцелуй, – ласковый, как летний дождь.

Вирджиния не стала думать о последствиях – она просто позволила этому случиться.

Его губы были чуткими и нежными, дыхание свежим, а поцелуй легким, словно прикосновение крыльев бабочки к лепесткам роз.

– Вирджиния… – шептал он.

– Болтон… мы не должны, – она пыталась протестовать.

– Назад пути нет. Это судьба. Изменить ее не в нашей власти, – уверенно произнес Болтон.

Она взяла его за руку и отвела в дом. Его не пришлось упрашивать. У подножия лестницы он подхватил ее на руки и понес наверх.

– Налево, – шепнула она.

На пороге спальни он не остановился, плечом толкнув дверь, решительно внес Вирджинию в комнату и только там медленно и осторожно поставил на ноги.

Свои камеры Болтон положил на кресло, рубашку – на табурет у туалетного столика, а брюки и туфли – на пол около кровати.

Обнаженный, он еще больше походил на древнее изваяние. Вирджиния молча смотрела на него, потом протянула руку и дотронулась до его широкой могушей груди, погрузив пальцы в темные волосы. Ее рука медленно заскользила вниз, касаясь живота и опускаясь все ниже и ниже.

Он улыбнулся ей таинственной многообещающей улыбкой, и эти молчаливые обещания были столь восхитительны, что их исполнение нельзя было откладывать. Он так же молча взял ее на руки и уложил на кровать. Встав над ней на колени, он кончиками пальцев принялся водить по ее скулам, бровям, губам. Прядь черных волос упала ему на лоб, и она легким нежным движением откинула ее.

– Я хочу видеть твое лицо, – сказала она, пытаясь запомнить его навсегда. – Оно удивительное.

Он медленно развязал на ней пояс, снял с нее халат и опустил его на пол.

– Он тебе не нужен, – решительно проговорил Болтон.

Когда он вошел в нее, ей показалось, что она умерла и сейчас пребывает на небесах. Она была такая изголодавшаяся и так жаждала его!

– Люби меня, Болтон. – Она крепко обвила его руками и притянула к себе. – Люби меня.

– Да. Я буду любить тебя, Вирджиния, – обещал он.

Ритм его движений воспринимался как музыка, и эта песня завладела каждой клеточкой ее тела; эта мелодия была как бальзам для ее сердца и души. Она чувствовала себя так, словно родилась заново: ведь женщина, непрестанно стремившаяся самоутвердиться, сейчас исчезла, и на ее месте возникло существо с крыльями, существо, способное летать.

– Ты так хорош, – прошептала она, – ты просто чудо как хорош.

– Мы хороши. Мы, Вирджиния. Ты и я – вместе.

Глубоко погруженный в нее, он приостановился и стал изучать ее лицо. Его внезапная улыбка была ослепительнее солнца.

– Я искал тебя всю свою жизнь, – прошептал он.

– Ш-ш-ш… – Она приложила ладонь к его губам. – Не следует в порыве страсти произносить то, чего нет в мыслях при ярком свете дня.

– Я никогда не произношу того, чего у меня нет в мыслях. – Он возобновил свои движения. – Никогда.

Они не испытывали неловкости любовников, впервые познающих друг друга – их души были едины, как и их тела. Он отвечал даже на ее мысль, понимал значение ее вздохов, ее стонов, ее вскриков в экстазе. Он чувствовал ее настроение, ее желания, ее предпочтения.

Она снова и снова взмывала к вершине наслаждения, и Болтон опять любил ее. Он был вынослив, поскольку был молод и силен. Он удовлетворял ее так, как ни один мужчина не смог в прошлом и не сможет в будущем.

Отступили годы, время невостребованных ради ребенка и карьеры желаний; она снова стала женщиной – женщиной, в которой сочетались нежность и откровенность, кротость и пылкость. Она чувствовала удовлетворенность и желание одновременно. И это желание заставляло крепко обхватить его за талию и не отпускать.

– Не покидай меня, – неистово проговорила она. – Не смей покидать меня!

– Мое место здесь, Вирджиния. С тобой и в тебе. Даря наслаждение и получая его в подарок, – сказал он и улыбнулся, а глаза его засияли изнутри голубым огнем, доказывая ей, что произошло невозможное, – Болтон Грей Вульф не только насытил ее тело, но и завладел ее сердцем.

Происходящее между ними нельзя было назвать половым актом – это была любовь. Простой акт не заставил бы ее вознестись ввысь и прикоснуться к звездам. Простой акт не заставил бы ее душу отделиться от тела и слиться с его душой, словно они с Болтоном стали единым целым.

Ей хотелось прокричать о только что совершенном ею открытии. Ей хотелось взять в ладони его лицо и, заглянув в глубину его глаз, сказать: «Я люблю тебя». Однако она знала, что вслед за этим ее тут же постигнет жестокое разочарование. Раскрыть эту тайну означало накликать беду. На них обоих.

Слезы обожгли глаза и потекли вниз по щекам.

– Вирджиния? – Он с нежностью дотронулся до бегущей слезинки. – Почему ты плачешь?

– Потому что это так прекрасно, а я так изголодалась, так изголодалась по тебе, – призналась она.

– Больше тебе не придется голодать, – пообещал Болтон, и она поверила ему.

В это прекрасное мгновение, когда они были вместе в ее постели, она верила, что достаточно будет протянуть руку – и Болтон окажется рядом, что достаточно будет позвать – и он примчится, достаточно будет пожелать этого магического слияния – и это случится.

Но когда все закончилось и они лежали, сплетенные в объятиях на ее простынях, уставшие и удовлетворенные, она поняла, что проявила себя невообразимой дурой – дурой, верящей в чудеса. Она давно уже усвоила, что чудеса становятся явью только тогда, когда добиваешься их свершения тяжелым трудом, потом, умом, упорством и жертвами.

Болтон взял ее руку, сжал длинные изящные пальцы, подбадривая ее, и произнес четко и громко:

– Я люблю тебя, Вирджиния.

Она зажмурила глаза, борясь со слезами, которых она стыдилась и которые смутили бы их обоих.

– Не надо, – вымолвила она. – Ты не должен произносить подобных слов. Я уже взрослая девочка. И способна принять правду.

– Какую правду? – удивленно спросил он.

– Я нуждалась в этом, но сейчас все кончено и забыто, и мы не должны притворяться, будто это было нечто большее, чем просто великолепный акт.

– Но это не так, Вирджиния, – возразил Болтон.

Она отстранилась от него, накинула халат и устроилась в кресле.

– Меня обзывали не только лгуньей. – Она крепко сжала ладони, чтобы унять дрожь, которая выдавала ее волнение.

Не говоря ни слова, Болтон встал с кровати, опустился на колени рядом с Вирджинией и нежно разжал ей руки. Затем поцеловал кончики пальцев, один за другим. Его поведение больше говорило об его истинных чувствах, чем самые пламенные заверения в любви.

– Если это был просто хороший акт, то почему ты дрожишь? – спросил он.

– Прошлой ночью я плохо выспалась. У меня бессонница. С возрастом такое бывает, – нехотя пояснила Вирджиния.

Он ничего не сказал, только недоверчиво приподнял одну бровь. Она глядела на него, ожидая, что он прервет затянувшуюся паузу неловкими извинениями и разозлит ее. Она уже была злая, чертовски злая, и ей нужен был всего лишь маленький предлог, чтобы это продемонстрировать. Вздернув подбородок, она напряженно ждала этого предлога.

Но Болтон оставался непреклонным и спокойным, как горы, с которых некогда спустились его предки. Не поднимаясь с колен, он принялся легким движением массировать ее ступни. Одного его прикосновения оказалось достаточно, чтобы Вирджиния забыла про гнев и замешательство, только что владевшее ею, забыла о том, что он мог охотиться за ее деньгами или секретами, или за тем и другим одновременно, забыла ту ужасную разницу в возрасте, которая разделяла их. Когда его руки нежно скользили по ее ногам, она чувствовала, что теряет голову и уже ничто, кроме его прикосновений, ее не волнует.

Закрыв глаза, она позволила себе расслабиться. В Болтоне Грее Вульфе было нечто магическое, и он завораживал ее, постепенно овладевая всеми ее мыслями.

– Это так хорошо, – прошептала она.

– Да, хорошо, – согласился Болтон.

Он развязал на ней пояс и распахнул халат. Она лежала в кресле, ожидая его ласк, и он ласкал ее так долго, что у нее едва не помутился разум, а когда она достигла блаженства и застыла недвижно, лишившись сил, он поднял ее на руки и крепко прижал к своей груди.

– Это не ради твоих денег, – проговорил он, будто читая ее мысли. – Это также не связано ни с моей, ни с твоей профессией. Все это только ради нас, Вирджиния. Ради любви.

Она слишком далеко зашла, чтобы спорить с ним. Она пылала, и только он знал, как справиться со сжигавшим ее огнем. Она крепко обвила руками его шею и опустила голову ему на плечо.

– Я хочу снова лечь с тобой в постель, Болтон, – сказала она.

– И что потом, Вирджиния? – спросил он.

– Ты знаешь… – прошептала она.

– Скажи, скажи мне об этом, – потребовал он.

– Ты хочешь заставить меня просить? – не сдавалась она.

– Нет. Я просто хочу, чтобы ты произнесла эти слова, – настаивал он, и голубой блеск его глаз слепил ее. – Произнеси эти слова, Вирджиния.

– Это просто слова, – устало проговорила она.

– Произнеси их, – он был беспощаден.

Она закрыла глаза, но даже тогда перед ее взором стояло его взволнованное лицо.

– Это просто слова, – повторила она, пытаясь избавиться от видения.

Его губы нежно и ласково коснулись ее губ. И она сдалась.

– Люби меня, – прошептала она.

– Да. Я буду любить тебя, – ответил он.

Он опустил ее на кровать и наклонился над ней. Раскинувшись на простынях, она глядела на него. В его лице не было триумфа, не было торжества победы, а только любовь – и ничего более.

– И ты будешь любить меня. – Это было последнее, что он сказал, последнее, что должно было быть сказано.

То, что происходило в ее спальне, не нуждалось в словах. То, чем они занимались, было слишком прекрасным, чтобы выразить словами, слишком значительным, слишком сокровенным. То, что происходило между ними, было редкостным подарком судьбы, слишком дорогим, чтобы пренебречь им.

Вирджиния всем сердцем приняла этот дар. Она знала, что всему всегда бывает конец, знала, что Болтон вскоре окончит свою работу, оставит ее постель и, уезжая, не оглянется назад. Он покинет Миссисипи и забудет женщину, чье сердце похитил.

Одна неделя. Две. Неважно, сколько он здесь пробудет. Имеет значение лишь то, как они воспользуются отведенным им временем. Возможно, она эгоистка, возможно, безрассудна, однако она осознает, кто она такая и что делает.

Она была женщиной, которая слишком много лет провела в тюрьме за решеткой своих обязанностей и своей репутации. Болтон протягивал ей ключ от этой тюрьмы, и она собиралась воспользоваться им. Сегодня и завтра, и все то время, которое он пробудет в Миссисипи, она хотела наслаждаться свободой. А когда он покинет ее, она снова запрет дверь своей тюрьмы и останется одна со своими обязанностями, компьютером, деньгами и общественным признанием, и никогда не пожалеет о случившемся.

Никогда.