Текст книги "Почти джентльмен"

Пэм Розенталь
Почти джентльмен

Пролог

Лондон, 1819 г.

– Кейт? – позвала Феба, открыв глаза.

Сидевшая у кровати женщина вздохнула. Лицо Фебы было белее кружевной наволочки, на которой покоилась ее голова со спутанными волосами. Под огромными глазами темнели круги.

Кейт сжала руку подруги, которую держала несколько часов кряду, пока та спала. Ей хотелось передать через это рукопожатие всю свою любовь, благодарность и сострадание.

– Я здесь, Феба. Молчи, милая.

Бледное лицо женщины казалось спокойным.

– Я все помню, Кейт.

– Тише. Не сейчас.

Тонкие ледяные пальцы вцепились в ее кисть.

«Какая она сильная! – подумала леди Кейт Беверидж. – Не всякая женщина останется сильной после такой кошмарной недели».

Голос Фебы зазвучал громче. Она говорила ровным тоном, как будто выбирала себе новое платье или советовала садовнику посадить астры вместо георгин.

– Скажу я или промолчу – это не важно, Кейт. Все, что случилось, случилось наяву. Это не страшный сон.

– Скоро придет твой брат.

– Он знает?

– Не все. Я написала ему, как только приехала. Сказала, что это был… несчастный случай.

«Фаэтон перевернулся. Лошади запаниковали. Брайан вылетел из маминых рук и упал на гравийную дорожку. Одна лошадь встала на дыбы…»

– Какой сегодня день, Кейт?

– Двадцать второе сентября, милая.

– Я проспала день рождения Брайана. Ему должно было исполниться три года.

Кейт кивнула. «И слава Богу, что ты спала! Помогла ударная доза лауданума».

– Я послала пирожные в детский приют. – По изрытым оспой щекам Кейт текли слезы. Но глаза Фебы были сухими. Она вскинула темные брови, выщипанные модными полукружьями.

– Ребенок, которого я потеряла… Это была девочка? Кейт хотела сказать «да», но с ее губ не слетело ни единого звука.

– Как хорошо было бы иметь девочку! Но я была напугана… мне было стыдно… я не хотела, чтобы она видела, как я слаба и как легко подчиняюсь ее отцу. И все-таки жаль, что у меня нет малышки… А вот Генри был бы расстроен. Чувство долга велело бы ему опять и как можно скорее сделать меня беременной…

– Ш-ш, милая.

Синие губы Фебы растянулись, и она засмеялась, но каким-то натужным, механическим смехом.

– Хотя нет. Генри не захотел бы видеть меня с животом и пигментными пятнами. Ему нравилось выводить меня в свет, разряженную, точно выставочный пони: атласное платье, лайковые перчатки на бесконечных пуговках, бриллиантовые браслеты, похожие на наручники, и дурацкая семейная тиара, которая того и гляди свалится с головы.

Кейт медленно кивнула, заставив себя без улыбки выслушать столь язвительное мнение о жизни лондонского высшего общества. Сама она редко бывала в свете, но следила за газетными заметками, особенно когда речь в них шла о самой прославленной супружеской паре. Лорд и леди Кларингуорт блистали на многочисленных званых обедах. Кейт прекрасно понимала мужа Фебы, который раздувался от тщеславия, вводя свою молодую, красивую жену в очередную гостиную.

– Он был вдрызг пьян, Кейт. Он пил несколько дней подряд с тех пор, как продулся на бегах. Над ним потешались в клубе, а его любовница строила глазки лорду Блассингему – чем не повод поиздеваться над женой и ребенком? Он взял фаэтон, велел нам сесть и поехал в Гайд-парк. Мне надо было отказаться от этой поездки. Или хотя бы оставить Брайана дома. Но… – ее нижняя губа задрожала, – Брайан так радовался возможности побыть рядом с папой! Он так редко его видел! – Немного помолчав, она продолжила: – Он правил лошадьми как безумный. Хотел, чтобы мы закричали. Но мы с Брайаном были слишком напуганы. Он гнал все быстрее и совсем потерял голову…

Кейт думала, что Феба заплачет, но она продолжала спокойно говорить своим низким контральто:

– Теперь все кончено, Кейт. Он был слабым, избалованным и нахальным типом. А еще он был трусом. Я рада, что он погиб. Сейчас я сяду, а ты причешешь мои спутанные волосы.

На этот раз Кейт позволила себе улыбнуться. Ее порадовал командный тон Фебы. Ей вспомнилось, как двадцать лет назад, восьмилетней девочкой, она вернулась в школу, переболев оспой и чуть не умерев от этой напасти.

Другие девочки тихо сторонились Кейт, напуганные уродливыми оспинами на ее щеках, а несколько школьниц объединились и принялись ее дразнить. Феба надрала уши зачинщице и объявила, что отныне она будет играть и делиться угощениями с одной лишь Кейт.

А так как играть без Фебы было неинтересно – она была выше, быстрее и смелее любого мальчишки, – Кейт вновь обрела свое место в кругу школьных подруг, и Феба навсегда поселилась в ее сердце.

– У тебя такие красивые волосы! – восхитилась Кейт, проводя расческой по густым светло-каштановым локонам подруги. Они были чуть длиннее, чем диктовала мода, и струились по спине Фебы сверкающим водопадом.

Женщина выглядела задумчивой.

– В последнее время они плохо меня слушаются. Возьми, пожалуйста, ножницы из ящика стола. Мы их немножко подстрижем.

– Прямо сейчас?

Кейт выдвинула ящик и взвесила на руке тяжелые ножницы.

– Прямо сейчас, Кейт. Этими ножницами пользовался драпировщик, когда перетягивал ткань на креслах, – объяснила Феба.

Кейт заколебалась. Феба взяла у нее ножницы.

– Не волнуйся, милая. Я не воткну их себе в грудь.

– Конечно, нет. Но дай я тебе помогу.

– В этом нет необходимости.

Феба всего четыре раза щелкнула ножницами, и густые блестящие пряди упали на ковер.

– Так просто, – пробормотала она, – и элегантная светская дама умерла.

Теперь ее волосы стали на дюйм ниже ушей, открыв решительную линию подбородка. Феба озорно улыбнулась. В ее серых глазах плясали золотистые искорки.

Она провела рукой по остриженным волосам.

– Так просто, – повторила Феба. – Упокойся с миром, леди Кларингуорт.

Глава 1

Лондон, три года спустя

Фиц Марстон не принадлежал к числу самых богатых и известных лондонских денди. Его дом, хоть и изящный, был маленьким и компактным, как шкатулка с драгоценностями, а его остроты не расходились по городским салонам и клубам.

Но у Фица было нечто другое: холодный и точный глаз на моду, беспощадный инстинкт аристократа. Если Марстон заявлял, что что-то – будь то наклон шляпки, фраза или новый претендент в избранные лондонские круги – не годится, то так оно и было.

Стройный и элегантный, в темно-синем или черном фраке, узких бежевых брюках и безупречно начищенных сапогах или бальных туфлях, он появлялся на самых роскошных балах и званых обедах.

В своем клубе «Уайтс» на Сент-Джеймс-стрит Фиц сидел на самом удобном месте: у окна, выходящего на улицу. Именно там щеголи упражнялись в остроумии, высмеивая обычных прохожих.

– Вы видели этот сюртук?

– А вы заметили шляпку его дамы?

– Шляпка? Я думал, это спящая сова.

По счастью, простые смертные в большинстве своем не догадывались о том, сколько веселья вызывал их внешний вид у скучающих аристократов, восседавших в глубоких кожаных креслах. Причем Марстон высказывался чаще других.

– Но почему, старина? – спрашивал тот или иной член клуба. – В конце концов, у него хорошие манеры, лошади, деньги. И связи. Только на прошлой неделе он обедал с его величеством.

– Потому что он не сам завязывает галстук, а полагается в этом деле на своего лакея.

– Неужели? Откуда вы знаете?

Марстон слабо улыбался, качал головой и отмалчивался. Ему доверяли, ибо он никогда не открывал своих источников. Посмотрев на джентльмена, образно говоря, через лорнет Марстона, люди начинали подмечать малейшие недостатки там, где раньше видели одни лишь достоинства. И впрямь, если подумать, герцог такой-то – слишком простецкий, скучный тип. Покрой его брюк и узел на галстуке не соответствуют стандарту, принятому среди членов клуба «Уайтс».

– Я слышал, что барон Банбери зол на тебя, Фиц. Он грозится тебя уничтожить. Говорит, это ты виноват в том, что его просьба о вступлении в члены клуба была отклонена.

Два молодых джентльмена пробирались в желтом тумане на Кинг-стрит – туда, где располагалась модная ассамблея «Олмак». Стояла поздняя осень, и вечер выдался холодным. Мистер Марстон был в черном, мистер Фицуоллис – в синем.

– Уничтожить меня? Ну что ж, пусть попробует. В этом весь Банбери, не правда ли, Уолли? Он хочет стать джентльменом, не догадываясь о том, что джентльменом нужно просто быть.

Никто не знал корней Филиппа Марстона. Несколько лет назад он внезапно появился на светском небосклоне и тут же стал званым во все гостиные. Когда его спрашивали о родителях, он ухитрялся быть язвительно-честным и в то же время ловко уходить от ответа.

– О, все слишком обыденно и скучно. Мой отец – ревностный приходской священник, который читает проповеди толстым помещикам, а мать занимается благотворительностью… К счастью, я довольно рано отошел от всего этого. Меня забрала из колыбели одна добрая фея, отличавшаяся крайне специфическим вкусом.

Лондон легко принял его в свои ряды. Марстон блистал на светских раутах и изредка сам давал обеды, собирая у себя узкий круг избранных: главным образом своих приятелей-щеголей и горстку престарелых дам. Его финансы были загадкой, поэтому отцы молодых девиц не хотели, чтобы он ухаживал за их дочерьми. Впрочем, судя по всему, в ближайшее время Марстон не собирался жениться. Несмотря на свои безупречные манеры и искусство танцора, он выказывал мало интереса к женщинам в целом. Ходили слухи, что он отдает предпочтение другому полу, но Лондон лишь пожимал плечами и делал вид, что ничего не замечает.

В карманах мистера Марстона и мистера Фицуоллиса лежали пригласительные билеты на ночной бал в «Олмаке». Поговаривали, что достать их было труднее, чем получить звание пэра. Но никто не просил высоких господ предъявлять какие-то бумажки. Марстон был бы глубоко уязвлен, если бы ему пришлось доказывать свое право на вход.

Он кивнул дамам комитета ассамблеи «Олмак» – леди Каслрей, леди Джерси, принцессе Эстергази и напыщенной вдове леди Фанни Кларингуорт, которая ходила с тросточкой, – и повел мистера Фицуоллиса на прогулку по комнатам, наметанным глазом оглядывая толпу.

– Эта только что из деревни. Смотри, неумелая модистка ее матери сшила ей платье с жуткими рукавами. Такой фасон вышел из моды на второй неделе прошлого сезона. И она это знает: ей хватает ума стесняться своего дурацкого платья и неотесанности своей мамы. А вот и сама матушка, пыхтит возле леди Каслрей, как противный маленький мопс. Я, пожалуй, потанцую с дочкой. Она немножко простовата, но явно не глупа. Во всяком случае, она наверняка прилично танцует. Скоро заиграют вальс. Мне нужно слегка размяться, Уолли. Знаю, что спустя час я так захочу пить, что соглашусь даже на местный лимонад.

Но Марстон так и не притронулся к плохому лимонаду. При виде чая – а здесь подавали низший сорт китайского – его передернуло. Никто не видел, чтобы он пил что-то помимо лучшего шампанского. Этот напиток никогда его не пьянил. Как Фиц утверждал, шампанское текло в его жилах.

Оркестр грянул вальс.

Дэвид Артур Сент-Джордж Харви, восьмой граф Линсли, застонал, услышав первые аккорды музыки, поплывшие по бальному залу.

– Какое несчастье! – сказал он своему спутнику. – Мало того что сегодня вечером мне приходится быть как никогда любезным, так теперь заиграли этот проклятый танец, который я не умею танцевать.

Адмирал Вулф засмеялся:

– Вальс нынче в моде. К тому же очень забавно наблюдать за танцующими. Возможно, нам стоит разучить этот танец, Линсли, если мы всерьез хотим найти себе невест. Молодым дамам он нравится. Мы могли бы скинуться и нанять французского учителя танцев. Вот будет умора, когда он закружит нас, старых увальней, по твоему парадному холлу!

– Я опрокину столы и разобью все вазы, – отозвался граф Линсли. – Лучше привезти его в Линкольншир и заняться танцами в чистом поле, где свидетелями моего позора будут одни коровы.

Вулф кивнул.

– Я думаю, что в конце концов вальсу можно научиться. Это как игра в крикет.

Лорд Линсли пожал плечами.

– В сорок лет трудно чему-либо научиться. В таком возрасте нелегко даются даже новые знакомства. – Он вздохнул. – Знаешь, этот бал сильно смахивает на аукцион домашнего скота. Молодые дамы открывают рты и показывают зубы, а их мамаши вызубрили родословную кандидатов в женихи.

– Ну, с твоей родословной все в полном порядке, старина, – сказал Вулф.

Семейные корни графа уходили в эпоху Вильгельма Завоевателя.

Он смотрел на круживших. по залу танцоров. Вулф прав. Пожалуй, можно относительно легко постичь азы вальса и научиться танцевать куда более изящно, чем некоторые из джентльменов.

В конце концов, он едва ли был самым дряхлым среди присутствующих. По крайней мере у него уцелели все волосы, правда, густые черные пряди были тронуты сединой на висках. Лорд Линсли быстро провел рукой по своему аккуратному жилету, как будто ожидал, что за время бала у него отросло брюшко. Нет, пока ничего. Его живот был плоским и твердым, а широкие плечи до сих пор приятно ныли после работы в поле: на прошлой неделе он занимался посадками.

Жаль, что ему пришлось прервать любимый фермерский труд и приехать в Лондон. Голосование в палате лордов было делом скучным, но необходимым. К тому же он доверял своему управляющему, которому надлежало проследить за оставшимися работами. Озимую пшеницу будет сажать отличная бригада фермеров: честные парни и их жены требовали приличного заработка, но и трудились на славу. Лорд Линсли боялся, что в результате парламентского голосования у этих людей отнимут те земли, которые их семьи возделывали поколениями.

Он рассеянно наблюдал за грациозной парой, скользившей мимо. Да, вот так нужно танцевать вальс! Молодой человек точно и сосредоточенно перебирал ногами. Лорд Линсли с удовольствием отметил его ладную фигуру. Это была радость движения, доведенная до мастерства. Дама держалась очень прямо, но в ее позе чувствовалась готовность подчиняться. Было видно, что она доверяет своему партнеру, который держал затянутую в перчатку руку на ее изящной талии. «Именно так – уверенно и четко нужно делать все важные дела, – подумал Линсли. – Заводить лошадь в ворота, забрасывать вилами сено в вагон, спать с женщиной». Этот новый танец наводил на мысль о плотской любви. Неудивительно, что светскую публику охватывал легкий ужас, когда объявляли вальс. Пара смешалась с толпой, и лорд Линсли потерял ее из виду. Он тупо смотрел на то место, где они недавно кружили, потрясенный собственными чувствами.

– Пожалуй, – медленно заметил адмирал Вулф, – тебе следует пригласить эту юную даму на танец.

– Какую?

– Ту, на которую ты пялился, старина. Похоже, она тебе приглянулась.

– Ах да, дама. Что ж, я и впрямь ее приглашу, если оркестр сыграет что-нибудь мне знакомое.

Лорд Линсли боялся, что не отличит эту юную даму от других гулявших по залу женщин, одетых в светлые платья. Впрочем, было бы неплохо пригласить ее на кадриль.

Он искал глазами поразившую его пару.

И тут вдруг они появились. Быстрый поворот. Мелькнули безупречно начищенные бальные туфли юноши и пышная белая юбка дамы. Линсли поднял глаза. Молодой человек в черном сюртуке смотрел на него поверх плеча своей партнерши. Граф уставился в серые глаза с золотистыми искорками, блестевшие под прямыми, довольно густыми черными бровями.

Слава Богу, они опять затерялись среди танцующих!

Лорд Линсли взял два стакана лимонада у стоявшего рядом официанта.

Ну вот, теперь он точно узнает эту даму с рыжеватыми волосами, закрученными колечками, в платье, весьма странно присборенном у плеч. «Я предложу ей лимонад, – решил Линсли, залпом осушив свой стакан. – О Боже, как же здесь жарко!» Он кивнул Вулфу, молча извиняясь за свое рассеянное поведение. Но друг был доволен: он и сам, кажется, увлекся кем-то в этой безликой толпе.

«Смешно», – подумал Линсли. Он не был склонен к нетрадиционным проявлениям страсти, но при взгляде на этого молодого человека его охватили странные чувства, подобные вспышке молнии. Лорд долгие годы делил постель с одной женщиной, растил вместе с ней ребенка и беспомощно держал ее за руку, когда она умирала.

Линсли покосился на Вулфа. Разумеется, он никогда не спрашивал его о таких вещах, однако людская молва была беспощадна к морякам, которые проводили многие месяцы в чисто мужском обществе.

«Прекрати, Дэвид! – приказал себе лорд Линсли. – Не будь идиотом. Ты потеряешь своего старого друга, если тот заподозрит, что тебя тянет вовсе не к даме». Линсли поморщился, представив себе потрясение Джона Вулфа, узнавшего, что внимание приятеля привлекли элегантная стать и необычные глаза юноши в черном.

«Чепуха! Должно быть, это игра света или непривычно поздний час. А может, проклятый вальс слишком эротичен для светского общества».

Через неделю он вернется домой, в Линкольншир, и будет иметь дело с последствиями парламентского голосования. Как хорошо работать под невинным и необъятным сельским небом! Он покинет туманную столицу, погрязшую в жадности и тщеславии.

Линсли глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться. Лимонад охладил его пылающие щеки. В это время маленький оркестр заиграл новую мелодию. Линсли стоял, держа стаканы в сильных натруженных руках, затянутых в тонкие лайковые перчатки. Наконец бравурная музыка смолкла.

Вальсирующая пара остановилась прямо перед ним. Он поморгал, вспоминая о светских манерах, и предложил молодой даме стакан лимонада. Юноша улыбнулся:

– Позвольте вас поздравить, мисс Армбрастер. Вы завладели вниманием джентльмена, который одет лучше всех в этом зале.

В этот момент появилась леди Каслрей и познакомила лорда Линсли и адмирала Вулфа с мистером. Марстоном и его дамой. Мисс Армбрастер весело улыбалась (возможно, она думала, что ее платье вовсе не так ужасно), а Дэвиду казалось, будто он попал в некий странный, неприятный сон, в котором все, включая и его самого, разговаривают на непонятном языке.

– Вы чудесно вальсируете, мисс Армбрастер, – услышал он собственные слова.

– Хотите, я вас научу? – предложила она.

Лорд Линсли согласился – при условии, что они будут танцевать медленно и что она позволит ему остановиться, если он почувствует себя неуклюжим шутом.

Мистер Марстон молчал, прикрыв глаза ресницами. Его губы были растянуты в некоем подобии улыбки.

Дэвид резко повернулся к юноше и только тогда понял, что прервал мисс Армбрастер на полуслове.

– Мистер Марстон.

– Слушаю вас, лорд Линсли.

– Спасибо за комплимент, который вы высказали несколько минут назад, если это действительно был комплимент. Но признаюсь, я нахожу ваши слова несколько загадочными. Я сельский житель, знаете ли, и совсем не слежу за лондонской модой.

– И все же, милорд, я сказал, что вы одеты лучше всех в этом зале.

– Да, сэр, но почему? Марстон сдвинул брови.

– Я полагаю, лорд Линсли, – медленно начал он, – что моя оценка была основана на очевидных фактах. Мне нравится, как сидит ваш сюртук. К тому же у вас отличный узел на галстуке. – Юноша позволил себе слегка улыбнуться.

«Как чисто выбриты его щеки!» – подумал Дэвид. Он слышал, что лондонские щеголи бреются часами, а потом выщипывают пинцетом оставшиеся волоски. А еще они пользуются лучшими кремами и мылом. Наверное, это правда, ибо у Марстона – практически мальчика – была безупречная кожа цвета слоновой кости.

Дэвид поймал себя на том., что не слушает юношу.

– Простите, что, мистер Марстон?

– Я спросил, лорд Линсли, сколько времени вы потратили сегодня вечером на то, чтобы завязать галстук.

Дэвид засмеялся и пожал своими крупными плечами.

– Сколько времени? Не имею понятия. Я вообще с трудом помню этот момент. Много лет назад отец научил меня завязывать галстуки, и с тех пор я делаю это не задумываясь.

Марстон серьезно кивнул:

– Так я и думал. Естественный, непосредственный джентльмен. Наверное, во всей Англии больше не сыщешь похожего на вас человека. И разумеется, здесь, под сводами этого дома удовольствий, вам просто нет равных.

Лорд Линсли не знал, как расценивать эти слова – как издевку или как похвалу.

Марстон опустил глаза и легко поклонился:

– До свидания, мисс Армбрастер. Приятного вам вечера, джентльмены. У меня есть другие дела на сегодняшний вечер. Ага, если я не ошибаюсь, оркестр заиграл очередной вальс!

С этими словами Марстон нырнул в толпу. Дэвид хотел посмотреть, куда он пойдет, но стройный силуэт юноши вскоре исчез из его поля зрения.

Граф Линсли пожал плечами, мрачновато улыбнулся и протянул руку любезной мисс Армбрастер.

Глава 2

Мистер Марстон и мистер Фицуоллис пообедали в своем клубе. Они не спеша съели рыбу и запили ее шампанским. Марстон считал, что еду и напитки следует смаковать. По счастью, им удалось относительно легко найти кеб и приехать в оперу к началу пятого акта.

Следующим пунктом их ночного променада стал игорный клуб «Вивьенс». Некоторые благоразумные джентльмены часто посещали это заведение, но не садились за столы, а бродили по залу, вдыхая запах загубленных жизней и разрушенных семей, который витал над отчаянными игроками. Однако перед уходом пассивные наблюдатели обычно бросали в центр стола банкноту в десять фунтов стерлингов – в знак благодарности за доставленное удовольствие.

Отличительной особенностью клуба «Вивьенс» был обычай предоставлять для каждой партии новую колоду карт. Использованные карты бросались на пол. В течение вечера набирались тысячи или даже десятки тысяч ненужных кусочков картона – короли, дамы, двойки, десятки… Разгуливающие по залу мужчины топтали их своими начищенными до блеска сапогами.

Марстон был игроком, а не сторонним наблюдателем. Он не вставал из-за стола до тех пор, пока карты не устилали пол кучками, доходящими до его колен. Он играл спокойно, сосредоточенно и слегка безрассудно. Выигранных сумм ему хватало на то, чтобы жить в свое удовольствие. Зная о его удачах за игорным столом, никто не задавался вопросом, почему сын приходского священника позволяет себе большие расходы.

Разумеется, были люди, которые сомневались в том, что отец Фица – священник. По крайней мере один обанкротившийся джентльмен, которому разбойники-ростовщики угрожали физической расправой, предложил исследовать темное происхождение Марстона.

– Судя по тому, что мы о нем знаем, он вполне может оказаться евреем, – заявил он.

Но призыв неудачника остался втуне. Марстон продолжал забавлять Лондон.

Однако сегодня ночью ему не везло, хоть он и укреплял себя любимым напитком. В половине третьего наш герой встал из-за стола, пожелал удивленным соперникам спокойной ночи и забрал свой скудный выигрыш.

В дверях поклонился двоим джентльменам, которые только входили в игорный зал.

– Мистер Рейкс, мистер Смайт-Кокран, – поздоровался он.

Мужчины сухо кивнули и проследовали дальше. Марстон вышел на улицу и зашагал к своему дому на Брансвик-сквер. Газовые фонари подчеркивали его бледность. Оборванный нищий окликнул его из темноты:

– Эй, сударь! У вас не найдется полпенса для бедолаги, от которого отвернулась удача?

Марстон достал из кармана монету.

– Полпенса, приятель, – это для меня слишком мелко. Вот, возьми, и пусть нам с тобой повезет.

Он протянул попрошайке золотой соверен.

Нищий изумленно выпучил глаза. Из его открытого рта несло гнилыми зубами. Марстон вежливо кивнул и пошел прочь.

«Сударь»!

Марстон весело усмехнулся. «А я не утратил своего мастерства! – подумал он. – За эти три года я научился безукоризненно играть в джентльмена». Обманывались даже острые на глаз уличные попрошайки.

Ему нравилось делать и говорить все, что он хотел. Но лучше всего были рискованные прогулки по залитым газовым светом ночным улицам.

Марстон совершенно спокойно, без угрызений совести, дурачил светское общество. Аристократы не замечали ничего, кроме роскоши, социального положения и уверенных манер. Прошло целых три года, но они так и не раскусили Фица Марстона. В их глазах он был безупречно одетым, лощеным денди. Близорукость этих людей делала его бесстрашным. Он знал, что перещеголяет любого по части светскости.

Марстон вдруг вспомнил джентльмена, встреченного им на балу. Лорд Линсли, кажется, так его звали? Да, лорд Линсли – граф с безупречно завязанным галстуком. Удивительный человек! Изображает из себя простого сельского помещика, но в его врожденной грации нет ни капли простоты. Марстон видел его голубые глаза, лучившиеся умом. Красивые глаза на точеном волевом лице.

«Не сейчас, – сказал себе Фиц, входя в парадную дверь своего дома. – Я еще не готов думать о лорде Линсли». Два газовых фонаря, висевших по бокам от входа, осветили блестящие непроницаемые глаза Марстона и рот, скривившийся в привычной циничной ухмылке.

Дворецкий ушел спать, но седой лакей ждал хозяина. Все, что делалось в доме на Брансвик-сквер, делалось только с ведома Симмса.

– Сэр, в маленькой гостиной наверху вас ждет гость. Марстон вскинул густые брови:

– Спасибо, Симмс, я совсем забыл об этом свидании. Дело в том, что я договорился с мистером Толботом. Теперь Билли будет посещать меня дважды в неделю. Я становлюсь домоседом, не правда ли?

Симмс серьезно кивнул, и Марстон пожалел о своей маленькой шутке.

– Хотите, я пошлю Билли в вашу спальню, сэр?

– Через двадцать минут, Симмс. Я позвоню, когда буду готов.

– Принести охлажденную бутылку шампанского, сэр, как обычно?

Фиц хотел кивнуть, но вовремя спохватился.

– Нет, Симмс, сегодня не надо. Я бы выпил чая, если тебе не трудно приготовить его в столь поздний час.

Лакей удачно скрыл свое удивление.

«Он прекрасно вышколен», – подумал Марстон.

Превращение Фица в Фебу происходило в отработанном порядке. Сначала очищающий крем с запахом розы уничтожил краску, которая оттеняла пушок над верхней губой. Потом брови: здесь поработали мыло и вода. Феба не выщипывала брови. Они были слишком густыми для дамы, но каждое утро она делала их еще гуще с помощью карандаша.

Потом она причесала свои крашеные черные волосы, завела их за уши и стала выглядеть вполне женственно. По утрам она долго возилась с каждым локоном, добиваясь бай-роновского беспорядка на голове. Куда проще было бы соорудить дамский валик или прицепить шиньон.

Сегодня вечером она особенно тщательно одевалась и накручивалась, прежде чем отправиться в «Олмак». И вот наконец у нее появилась возможность расслабиться. На лице Фебы появилось новое выражение – такое, какое не могло быть у Марстона.

Она уже скинула свой черный сюртук, слегка подбитый ватой в плечах и вокруг талии, и аккуратно повесила его на спинку стула. Завтра мистер Симмс (мысленно она по-прежнему называла его мистером) почистит и повесит его в шкаф. Феба с сожалением сняла бальные туфли (ее ноги отдыхали в мужской обуви, тогда как в изящных дамских полусапожках можно было запросто поскользнуться или растянуть лодыжку на неровной булыжной мостовой), затем стянула брюки и чулки, обнажив стройные ноги.

Жилет тоже был подбит ватой. Ей повезло: зять Симмса, мистер Эндрюс, оказался талантливым портным. Мистер Эндрюс процветал под покровительством Фица Морстона – половина всех лондонских щеголей стали его постоянными клиентами.

Галстук и рубашка были все такими же ослепительно белыми, но пропитались слабым запахом пота. Завтра Феба отправит их в стирку – вместе с муслиновыми лентами, которыми она обматывала свои маленькие груди, и хитрой подушечкой, которую привязывала между ног.

Из трюмо на нее смотрела поразительно красивая женщина – широкоплечая и узкобедрая, она была обнажена, если не считать черных бархатных тапочек на длинных белых ногах. В следующем году ей исполнится тридцать. В таком возрасте симпатичные девушки начинают блекнуть, а настоящие красавицы только расцветают. Впрочем, Феба не принадлежала к числу тех дам, которые часами пялятся в зеркало, с тревогой выискивая у себя признаки увядания. Ежедневно ей приходилось тратить слишком много времени на создание образа Марстона, а по вечерам она бросала лишь беглый взгляд на свое отражение. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на волнения по поводу собственного лица и фигуры.

И потом, какую пользу принесли ей изящное женственное тело и точеные черты?

До тринадцати лет она была неуклюжей смешной девчонкой слишком высокого роста с густыми бровями, квадратной челюстью и упрямыми волосами, которые не поддавались ни шпилькам, ни лентам. Ее брат Джонатан был единственным красавцем в семье, и это вполне устраивало Фебу: никто не возлагал на нее больших надежд, и она могла читать, кататься на лошадях и лазить по деревьям в свое удовольствие.

Когда ей исполнилось шестнадцать и пришло время посещать скромные светские рауты, которые устраивались в их отдаленном уголке графства Девоншир, Феба была уверена, что с ней никто не захочет танцевать. Она почитала это за счастье; значит, они с Кейт будут сидеть в сторонке, шептаться и хихикать, не обремененные вниманием местных деревенских парней.

Но вышло по-другому. К удивлению Фебы, молодые люди наперебой приглашали ее танцевать, и она лишь беспомощно косилась на Кейт, которая одиноко сидела у стены и хранила храбрую полуулыбку на своем изрытом оспой лице.

Впрочем, Феба любила танцы. Она лихо отплясывала рил, кадриль и шотландку под музыку маленького оркестра. В те годы в их провинциальной глуши никто не вальсировал. Феба слышала о скандальном новом танце, но разучила его только в двадцать два года, когда приехала в Лондон. Мама Фебы с опозданием поняла, что ее непутевая дочь каким-то загадочным образом превратилась в красавицу, и раздобыла сезонный абонемент в ассамблею «Олмак».

Феба довольно быстро освоила новый танец. Симпатичный лорд Кларингуорт вальсировал просто божественно. Он был гораздо богаче и искушеннее тех мужчин, с которыми она была знакома дома. Его настойчивые ухаживания говорили о том, что он вознамерился заполучить ее в жены, несмотря на скромное приданое, которое она привезла с собой.

Он брал ее на конные прогулки по Гайд-парку, одаривал пышными букетами из семейной оранжереи, осыпал комплиментами и удивлял знанием высшего лондонского света. Феба еще никогда не встречала такого мужчину. Ей казалось, что за его роскошной внешностью кроется очень благородная и значительная личность. Она с молчаливой улыбкой выслушивала его шутки и сплетни. В конце концов, Лондон был его мирком, и она считала себя не вправе рассуждать о непривычных столичных делах. К несчастью, Генри принял ее благоразумие за обожание. Неправильно истолковав тихое любопытство Фебы, он поздравил себя с победой: юная провинциалка оказалась не только красива, но и робка.

Описывая их свадьбу, газеты неизбежно ссылались на сказку про Золушку. Принц женился на прекрасной замарашке на Гросвенор-сквер. На церемонии присутствовал весь высший свет. Однако через несколько коротких месяцев брак Фебы и Генри превратился в сплошной кошмар.