Текст книги "Верит – не верит?"

Пенни Джордан
Верит – не верит?

ГЛАВА ПЕРВАЯ

– И ты действительно не против поездки в Хэслвич, чтобы во всем разобраться?

– Да нет же, мама, ничуть не против, – быстро переглянувшись с отцом, заверила Крисси мать.

В маленькой дружной семье ни для кого не было секретом, насколько мать Крисси огорчают беспутный образ жизни и бесконечное пьянство младшего брата.

Давно, когда только вышла замуж, она пыталась образумить Чарлза, наивно полагая, что он искренне хочет исправиться. Однако восемь лет назад Чарлз украл несколько ценных безделушек у одного из своих приятелей и продал их, чтобы расплатиться за выпивку, без которой уже не мог обходиться. Кража открылась, Чарлз был арестован и оказался за решеткой. И тогда мать Крисси заявила, что всякому терпению приходит конец, и окончательно порвала с братом.

Крисси отлично понимала, что вынудило мать принять такое решение.

Как-никак отец Крисси – талантливый хирург-кардиолог в центральной больнице небольшого городка на границе с Шотландией, мама – член городского совета и нескольких благотворительных комитетов.

Сомнительная репутация брата настолько противоречила принципам жизни семейства Крисси, что мать поневоле оказалась перед нелегким выбором.

Теперь, когда дядя Чарлз умер, кому-нибудь естественно, одному из них – придется отправиться в Чешир, разобраться с его имуществом и продать дом в Хэслвиче, который, в отличие от своей части фермы и земли в Чешире, унаследованных от родителей, Чарлз не успел промотать. Крисси сама вызвалась съездить в Хэслвич и заняться этими неприятными делами.

– Одному Богу известно, в каком состоянии сейчас дом. Мать Крисси брезгливо пожала плечами. – Помню, последний раз, когда я была там, все выглядело страшно запущенным. Невозможно было открыть ни один шкаф, не опасаясь, что тебе на голову не свалится пустая бутылка. Хотела бы я знать, почему Чарлз… – Она закрыла глаза. – Даже в детстве мальчик был не таким, как другие ребятишки… Такой неуклюжий, он всегда поступал себе во вред. Он был так не похож на нашего отца – такого же доброго, мягкого человека, как и наш дедушка… Вообще-то и в детстве мы никогда не дружили – может быть, из-за большой разницы в возрасте… – Она покачала головой. – Я чувствую себя виноватой в том, что тебе придется ехать в Хэслвич, но у нас на носу конференция в Мехико, а потом еще эта поездка, где папе предстоит выступать с лекциями…

– Перестань, мама, все в порядке, – терпеливо повторила Крисси. – Честное слово, я ничуть не против, да и времени у меня сейчас хватает.

В школе, где Крисси преподавала английский, намечались перемены, и она уже предупредила родителей о запланированном, судя по неясным слухам, сокращении штатов.

– Все равно, мне не по душе, что тебе придется жить в доме Чарлза, – сказала мать.

– Кому-то необходимо навести в нем порядок, – напомнила ей Крисси. – Дом надо продать, чтобы уплатить все долги дяди Чарлза, а ты сама говоришь, что на дом никто и смотреть не станет, пока его не отмоют и не отскребут снизу доверху.

– Знаю, знаю. Кстати, я вспомнила: надо непременно связаться с банком и с нотариусом. Ты должна иметь мою доверенность на ведение всей необходимой переписки.

И снова Крисси незаметно переглянулась с отцом.

Чарлз Плэтт оставил своим родственникам не только запущенный дом и сомнительную репутацию, но и значительные долги.

Крисси была отнюдь не в восторге от мысли, что ей придется разбираться во всей этой путанице, но ей не хотелось расстраивать маму еще больше, выказывая свое отвращение к предстоящим хлопотам.

Последний раз Крисси была в Хэслвиче вскоре после смерти дедушки, и ее воспоминания об этом городке и доме сливались с мамиными переживаниями и горем.

Дядя Чарлз жил со своей матерью в Чешире на старой ферме, которая переходила от отца к сыну на протяжении нескольких поколений. Но дедушка, разочаровавшись в сыне и зная его слабость к спиртному, продал землю соседу. После смерти бабушки Чарлз продал и ферму.

Крисси до сих пор помнит, какой стыд охватил ее, когда она увидела, как дядя Чарлз, шатаясь и спотыкаясь, с трудом выбирается из одного из пабов. Мать шла с Крисси за покупками, и девочка навсегда запомнила, как та побледнела и задохнулась, а затем, круто повернувшись, поспешила увести дочь подальше от толпы мальчишек, улюлюкающих вслед пьяному Чарлзу.

Тогда Крисси поняла, почему такая боль появляется в глазах и в голосе матери всякий раз, когда речь заходит о ее брате.

Теперь, став взрослой, Крисси, разумеется, была полностью au fait[1]1
  Аu fait (франц.) – в курсе. – Здесь и далее прим, перев.


[Закрыть] того, как ее дядя пристрастился сначала к спиртному, а затем и к азартным играм.

Слабохарактерный и тщеславный, он мало походил на простодушных фермеров, среди которых вырос. Чарлз был еще подростком, когда всем стало ясно, что он не собирается, как было заведено в семье, заниматься земледелием.

– Он разбил сердце нашего отца, – как-то раз призналась мать Крисси. – Чего только отец не делал – он даже продал часть земли, чтобы выделить Чарлзу небольшое содержание. Чарлз заявил, что хочет стать актером, и отец попытался понять и поддержать его. Однако скоро оказалось, что все это лишь предлог, чтобы вытянуть из отца побольше денег. Чарлз начал пить и просаживать отцовские деньги сначала в Чешире, а затем, когда его дружки поняли, что у него за душой ни гроша, снова в Хэслвиче.

Во время этого разговора Крисси стало ясно, какую боль причиняло матери и ее родителям бесчестное поведение ее дяди, как сильно отличался его беспутный образ жизни от раз и навсегда упорядоченной жизни семьи. Никто был не в силах понять, как и почему Чарлз смог так легко нарушить все нравственные запреты, испокон веку определявшие жизнь семьи. Как же сильно он опозорил своих родных!

Теперь, когда он умер, вместе с ним отошла в прошлое и часть истории Хэслвича. Семейство Плэттов, как свидетельствовали надгробные камни на кладбище возле церкви, прожило в этих краях больше трехсот лет, и Чарлз был последним из них.

– Не расстраивайся, – посоветовала Крисси маме, подошла к ней, обняла и поцеловала ее.

Внешне они очень похожи друг на друга – у обеих широко посаженные миндалевидные глаза и высокие скулы, но мама была небольшого роста, чуть выше пяти футов и двух дюймов, и полноватая, а Крисси унаследовала от отца высокий рост и стройную фигуру.

Родители девушки были темноволосые, но волосы самой Крисси, густые и блестящие, цветом напоминали отполированный до блеска каштан.

Накануне своего двадцативосьмилетия Крисси считала себя особой взрослой и совершенно зрелой, а потому уже давно перестала обращать внимание на мужчин, которые восторженно оборачивались ей вслед, явно ожидая, что ей польстит их восхищение. По мнению Крисси, внешняя привлекательность отнюдь не является главным фактором для появления сердечной привязанности. Ей хотелось чего-то большего. Она была уверена, что настоящее чувство придет к ней только тогда, когда ее инстинктивно потянет к кому-то и станет ясно, что это магнетическое притяжение настолько сильно и властно, что его невозможно игнорировать. Короче говоря, Крисси была весьма романтична, хотя и отказывалась признаваться в этом даже самой себе.

– Это нечестно! – полунасмешливо-полуворчливо пеняла ей одна из подруг прошлым летом. – Да будь у меня твоя внешность, уж я бы знала, что делать! Ты просто не понимаешь, до чего тебе повезло.

– Настоящая красота таится внутри, – ответила ей Крисси, искренне веря в этот постулат.

Давно, когда она еще училась в университете, к ней настойчиво подъезжал один из агентов довольно известного модельного агентства, но она отказывалась принимать его предложения всерьез.

Некоторые сомневались, не противоречит ли ее неиссякаемое чувство юмора строгим принципам преподавания, однако Крисси доказала, что способность смеяться, шутить и находить в жизни хорошее ничуть не мешает ей быть отличным педагогом.

– Мне не нравится, что тебе придется жить в доме Чарлза, – повторила мать.

Крисси села напротив нее.

– Мам, мы уже обо всем договорились, – напомнила она. – Я еду в Хэслвич, чтобы подготовить дом к продаже, и смогу лучше всего сделать это, если поживу там.

– Да, ты, разумеется, права, но ведь я знаю, как жил Чарлз… – Мама слегка поежилась.

Она была чистоплотной хозяйкой и замечательной женой, достойной наследницей своих предков.

– Я возьму с собой простыни, полотенца и умывальные принадлежности, – сказала Крисси.

– Это я должна туда ехать, – возразила дочери Роуз Олдхэм. – Ведь Чарлз был… был моим братом.

– И моим дядей, – ответила Крисси и добавила: – Не забудь, ты сейчас никуда не можешь ехать. У тебя нет времени, а вот у меня его предостаточно.

Несмотря на свои современные взгляды на жизнь, мать Крисси с нетерпением ожидала дня, когда ее дочь станет женой и матерью, а потому Крисси не захотела дать ей понять, что искренне рада возможности отправиться в Хэслвич. У Крисси появился благовидный предлог отклонить приглашение одного из своих коллег, все полугодие настойчиво убеждавшего ее присоединиться к нему и его друзьям в поездке по Провансу.

Разумеется, мысль о путешествии по Провансу была более чем заманчива, чего никак нельзя сказать об обществе коллеги. В глубине души Крисси испытывала необъяснимую слабость к пылким головорезам со страниц исторических романов и потому, рассудком не одобряя это, безжалостно одергивала себя всякий раз, когда чей-либо взгляд заставлял ее сердце сладко таять.

Коллега-преподаватель отнюдь не принадлежал к категории мужчин, способных вызвать подобное «таяние», и мог бы стать, вне всякого сомнения, безупречным мужем и заботливым отцом, но он не был одарен магической способностью утолить томительный и по-женски неясный голод души и сердца, неудержимо влекущий Крисси к такому мужчине, который сможет очаровать ее и вскружить ей голову, к мужчине, встреча с которым станет вызовом судьбе, мужчине, который будет ей идеальной парой, – словом, к Мужчине с большой буквы;

Впрочем, одно для Крисси совершенно ясно – встреча с героем грез в Хэслвиче ее не ожидает, поскольку Хэслвич сонный городок, главным событием в жизни которого бывала проходившая раз в неделю ярмарка, – словом, это настоящая тихая заводь, где никогда ничего не случается.

ГЛАВА ВТОРАЯ

– Как я понимаю, грабители, вломившиеся в Квинсмид, до сих пор не пойманы? – спросил Гай Кук у Дженни Крайтон, когда та вошла в тесную антикварную лавочку, совладельцами которой они были.

– Нет, – ответила Дженни, покачав головой. Речь шла о недавнем взломе и ограблении в доме ее свекра.

Дженни улыбнулась, глядя на Гая. Он на редкость красивый мужчина, и, не будь Дженни счастлива со своим мужем, она бы легко потеряла голову, пополнив ряды женщин, безответно вздыхающих по Гаю. В нем привлекало все: и мужественно-властная красота, и безупречно сложенное, мускулистое тело. С такой фигурой он вполне мог бы стать фотомоделью и рекламировать самый вызывающий фасон джинсов «в обтяжку» в модных журналах. И загадочно-бездонные глаза в густых ресницах, способные метнуть в женщину неотразимый, исполненный неясных намеков взгляд. А если добавить к этому пьянящему коктейлю ярко выраженное обаяние, унаследованное Гаем от не столь далеких предков-цыган, то легко понять, почему не только Дженни, но и любая другая представительница прекрасного пола могла бы охарактеризовать Гая весьма лаконично: «Не мужчина – мечта!», подкрепив это описание полным обожания взглядом.

Нельзя сказать, что Дженни была совсем уж неподвластна чарам Гая, его привлекательной наружности или неожиданной и потому еще более опасной щедрости и теплоты. Однако Дженни любила Джона, а потому лишь про себя сетовала, что Гай до сих пор не предложил ни одной женщине все, чем природе было угодно так щедро одарить его.

– Благодарение Богу, что хоть Бен не пострадал, – добавила она, – хотя пережил настоящее потрясение. Ты же знаешь, какой он упрямый и с каким трудом мы с Джоном уговорили его поселить в доме хоть кого-нибудь, чтобы не жить одному.

– Расскажи подробнее, – попросил Гай. – Я делал опись антиквариата в доме по поручению его страховой компании, и Бен разъярился не на шутку, когда я посоветовал ему установить сигнализацию. Судя по тому, что произошло, он так и не собрался это сделать?

– Ну, ты же знаешь Бена, – ответила Дженни. – Ему еще повезло, ведь воры унесли не так много. Полиция полагает, что их что-то спугнуло: или телефонный звонок, или чье-то появление возле дома.

– Трудно поверить, что у кого-то хватило наглости вломиться в дом среди бела дня и спокойно вынести не только ценные безделушки, но и кое-что из мебели.

– Полиция нас предупредила, что шансы отыскать что-либо из украденных вещей практически равны нулю. В последнее время совершено несколько краж такого рода, и следователь полагает, что это дело рук мелких банд, наезжающих из соседнего города в надежде раздобыть денег на наркотики. Разумеется, им ничего не стоит быстренько смотаться, а потому найти их самих и украденное почти не представляется возможным.

– Но ты убедила старика не оставаться в доме одному? – поинтересовался Гай, начиная просматривать содержимое большой картонной коробки, приобретенной на распродаже. Он подозревал, что там, скорее всего, окажется всякая ерунда, но кто знает…

– Нет, к сожалению, – вздохнула Дженни. – Однако в конце недели должна приехать Мэдди. Ты же знаешь, она каждое лето приезжает сюда из Лондона на несколько недель.

– А Макс приедет с ней? – спросил Гай, имея в виду старшего сына Джона и Дженни, мужа Мэдди.

Дженни закусила губу.

– Нет… нет, он не приедет. Похоже, сейчас он занят довольно запутанным делом, и ему, кажется придется лететь в Испанию встречаться с клиенткой. Она путешествует на яхте и должна зайти и один из испанских портов.

Макс был адвокатом по гражданским делам и работал в Лондоне, арендуя жутко дорогой офис в престижном районе. Он специализировался на бракоразводных делах, и Гай давно заметил, что большинство его клиентов – женщины. Макс любил женщин, вернее, ему нравилось водить их за нос, строя из себя неотразимого соблазнителя.

Гай был не слишком высокого мнения о Максе, но дружеские чувства к Дженни не позволяли ему высказывать все, что он думает о ее сыне.

В конце концов, хотя Дженни и ее муж, Джон, теперь счастливы, жизнь не всегда баловала их…

В отличие от Макса, Гай искренне любил женщин. Всех женщин вообще, но некоторых – особенно. Его тянуло к женщинам типа Дженни радушным, мягким, женственным, красивым неясной, внутренней красотой. Яркая, броская внешность, привлекающая взгляд, никогда не интересовала Гая. Сам он очень хорош собой и отлично знает, что внешняя красота – еще не главное. Мягкий характер, уступчивость и готовность любить – вот что неподвластно времени, вот что, по мнению Гая, достойно истинной любви и искренней привязанности.

Гай уже давно смирился с мыслью, что Дженни – не для него, что она любит мужа. Партнер по бизнесу навсегда останется для нее всего лишь другом. «Притом очень юным другом», – однажды заметила она, подчеркивая разницу в возрасте между ними. Впрочем, Гаю исполнилось тридцать девять лет, и он отнюдь не считал себя юнцом.

– Бена потряс сам факт ограбления, – говорила Дженни, – но больше всего его огорчила пропажа маленького столика из тиса. Насколько я помню, отец Бена изготовил точную копию столика французской работы, который принадлежал еще его бабушке. Столик очень хорошенький, но, поскольку это не оригинал, никакой реальной ценности не представляет.

– Однако дорог как память, – заметил Гай.

– Вот именно, – согласилась с ним Дженни. – На днях я рассказала Люку о наших событиях, и он сказал, что у той семьи, что живет в Чешире, до сих пор хранится подлинный столик – такой же, как тот, с которого была изготовлена копия, стоявшая у Бена. Два совершенно одинаковых столика некогда привез из Франции кто-то из рода Крайтонов в подарок своим дочерям-двойняшкам. Теперь один такой принадлежит отцу Люка, а второй хранится у его дяди.

– Ммм… Вероятно, воры не сообразили, что столик Бена всего лишь подделка.

– Возможно. Хотя полиция полагает, что они прихватили его просто потому, что он стоял в коридоре и его можно было легко унести, так же как и серебряные безделушки. Мы с Рут потратили целый день, чтобы осмотреть весь дом и составить список пропавших предметов. Ясное дело, Бен был не в состоянии и не в настроении помогать нам. Я более или менее помнила, где что находилось, но Рут, разумеется, была намного пунктуальнее – как-никак она ведь сестра Бена. Выходит, она уже вернулась из Штатов?

– Да, они с Грантом прилетели в субботу. – Дженни рассмеялась. – Просто чудо, как твердо они придерживаются давнего соглашения жить три месяца в его стране и столько же у нее на родине.

– Я буду рад повидаться с ними. Они так любят друг друга – просто удивительно!

– Надо думать! То, что им довелось пережить, заставляет их еще больше ценить счастье быть вместе.

– Согласен. Значит, чудеса все-таки случаются…

– Настоящая любовь всегда так сильна, что ничто не сможет уничтожить или омрачить ее, – мягко добавила Дженни. – За все время, что им пришлось провести в разлуке, ни у кого из них не возникало даже мысли об измене. Теперь наконец они вместе! Бобби недавно жаловалась мне, что, хотя их свадьбы были сыграны практически и одно и то же время, Рут и Грант остаются более романтичной парой, чем они с Люком.

– Ну, не надо забывать, что у Бобби с Люком ребенок, к тому же оба они стремятся сделать карьеру, – заметил Гай, – а бабушка с дедушкой давно на пенсии и могут позволить себе думать лишь друг о друге.

– Верно, они на пенсии, – возразила Дженни, – но Рут до сих пор деятельно трудится в дюжине разных комитетов, да еще занимается родителями-одиночками. И у Гранта, насколько тебе известно, весьма и весьма разносторонние интересы, так что без дела никто из них не сидит. Иногда стоит мне только выслушать, чем они занимаются, как на меня накатывает усталость. Поневоле сравниваешь, насколько отличаются их энергия и готовность радоваться жизни от пассивной безучастности Бена. Жизнь все меньше интересует его.

Дженни нахмурилась, размышляя о своем свекре.

– А как операция по замене сустава бедра? – спросил Гай. – Он не раздумал?

– Надеюсь, и не раздумает, – рассеянно откликнулась Дженни. – Операция намечена на конец лета, и мы уже решили, что, когда Бена выпишут из больницы, Мэдди приедет ухаживать за ним на первых порах. Он намного свободнее чувствует себя с ней – вероятно, потому, что она жена Макса, а Макс, по мнению Бена, безгрешен, как ангел.

– Ты, похоже, не разделяешь его точку зрения, – догадался Гай.

Дженни кивнула.

– Бен всегда баловал Макса. Поэтому Макс убежден в своей исключительности. Когда он женился на Мэдди, я так надеялась… – Дженни умолкла и, тряхнув головой, резко изменила тему разговора: – Ну как, нашел что-нибудь стоящее?

– Пожалуй, ничего, – ответил Гай, понимая, что Дженни предпочитает не углубляться в тонкости семейных проблем. – Сегодня я договорился посмотреть вещи еще в одном старом доме, хотя сильно сомневаюсь, что попадется что-либо интересное. Это дом Чарли Плэтта, – мрачно добавил он.

– Чарли Плэтта? – эхом откликнулась Дженни и снова нахмурилась, но тут же кивнула. – Ну да, я вспомнила, кто это.

– Вот-вот, – подтвердил Гай. – Судя по всему, он спился.

– Ах, бедняга, – сочувственно вздохнула Дженни.

– Нашла кого жалеть! – фыркнул Гай. – Да он был первый пройдоха в городе! Его родители от него отреклись, и он не оставил своей родне ничего, кроме долгов.

По тону Гая Дженни решила, что Чарли задолжал и ему. Дженни понимала, что, если догадка ее верна, Гай ни за что не признается, что мошенник-выпивоха обвел его вокруг пальца.

Гай был человеком легким и мягким в общении, предпочитавшим думать о других скорее хорошо, нежели плохо. Впрочем, во всем, что касалось лично его, Гай был дьявольски горд. Дженни подозревала, что эта болезненная гордость напрямую связана с тем, что клан Куков, многочисленные представители которого жили в городке, произошел, если верить местным легендам и слухам, от грешной страсти наивной дочери школьного учителя к красавцу цыгану из табора, что кочевал когда-то в этих краях. Подобные россказни заставляли обывателей относиться ко всему семейству Куков со странной смесью презрения и благоговейного ужаса.

Дочь учителя, когда последствия ее увлечения перестали быть тайной, поспешно выдали замуж за овдовевшего содержателя трактира, который готов был жениться на ком угодно, лишь бы обеспечить должный присмотр за целым выводком малых детей.

С тех пор, в зависимости от того, какую ступень занимал в иерархии городка говорящий, о клане Куков отзывались или с неподдельной завистью, или же с подозрением.

Сменилось не одно поколение, однако, рассуждая об удачливости Куков, люди по-прежнему имели в виду не только процветающие таверны и пабы, принадлежавшие семье, но и иные, весьма отчаянные способы приумножить доход, как, например, мелкое и крупное браконьерство, незаконный отлов рыбы или что-нибудь вроде того. Некую долю авантюризма в ведении дел богобоязненные горожане склонны были приписывать цыганской предприимчивости, унаследованной от бесшабашного кочевника-цыгана.

Разумеется, никто из членов семьи Гая уже не занимался ни браконьерством, ни каким-либо другим незаконным промыслом. Гай как-то заметил в беседе с Дженни, что умение расставлять силки ушло вместе с поколением его прадеда, его друзьями и сверстниками, многие из которых служили в Чеширском полку в годы первой мировой войны.

– Но от репутации не избавишься, – сказал тогда Гай. – Раз уж я из семьи Куков, приходится быть Куком.

– Пожалуй, даже твоя разбойничья сногсшибательная красота тут не поможет, – поддразнила его Дженни.

– Да уж, – вздохнул Гай. Он устал считать, сколько раз почтенные отцы запрещали своим юным дочерям встречаться с ним. Теперь он частенько с удивлением вспоминал, что был, пожалуй, единственным подростком, сумевшим прослыть необузданным сорвиголовой, оставаясь девственником.

В пятницу в магазинах короткий день. Дженни ушла, Гай запер лавку и отправился домой. Еще предстояло просмотреть деловые бумаги – ему принадлежала половина акций одного из ресторанов, дела которого шли в последнее время весьма недурно. Совладельцами были сестра Гая и ее муж. Кроме того, Гай был партнером в небольшой строительной фирме своего родственника.

Недавно Гаю пришло в голову, что капиталовложения в небольшие частные дома могут принести немалый доход, если, отремонтировав, сдавать их в краткосрочную аренду служащим одного из международных концернов, только что открывшего в городке филиал.

Антиквариат, и в особенности старинная мебель, вне всякого сомнения, был главным в жизни Гая. Но его деятельной натуре не хватало размеренного, неторопливого ведения дел в лавке.

Гай нахмурился, просматривая почту. Он и Дженни были главными организаторами ярмарки антиквариата, намеченной на следующий месяц. Они надеялись не только лишний раз привлечь внимание к городку, но и собрать достаточно денег, чтобы открыть приют для матерей-одиночек. Идея этого благотворительного проекта принадлежала Рут, которая стала матерью, не будучи замужем.

Гай принялся сверять список любителей антиквариата, заявивших о своем желании принять участие в ярмарке, со списком пригласительных писем, разосланных ранее. Ему вдруг пришли на память слова Дженни о Чарли Плэтте.

Когда-то они с Чарли учились в одной школе. И только. Гай пошел в первый класс, когда Чарли был уже в выпускном.

Глядя на худенького, бледного мальчика, которого постоянно одолевали приступы астмы (слава Богу, с годами Гай избавился от нее), едва ли можно было предположить, что, повзрослев, он станет сильным и крепким. Гай был младшим ребенком в семье, и старшие сестры баловали и с удовольствием нянчили болезненного, тихого, прилежного мальчика. Чарли Плэтт безошибочно выбрал первоклашку в качестве идеальной жертвы. Чаще всего измывательства кончались тем, что Гай вынужден был отдавать ему деньги, полученные на школьные завтраки.

Гай храбро сопротивлялся. Его старшие и куда более склонные к возне и озорству двоюродные братья частенько задирали и даже поколачивали его, но безуспешно. У Гая была тайна, которую он старательно скрывал от своей семьи. Гай панически боялся воды. Из-за астмы ему не разрешали не только плавать, но даже просто барахтаться в речке, протекавшей по окраинам городка. Холодная вода в любой момент могла спровоцировать очередной изнурительный приступ.

Чарли Плэтт разгадал его тайну и выяснил, что Гай не только воды боится, но и того, что о его слабости могут узнать другие. Нетрудно догадаться, что старшеклассник тут же обратил это себе на пользу.

Гай так и не смог забыть день, когда Чарли Плэтт окунул его в реку и продержал его голову под водой так долго, что Гай уже было распрощался с жизнью, если бы не один из его двоюродных братьев, крепкий здоровяк, случайно оказавшийся на берегу реки. Увидев, что происходит, он вызволил Гая и восстановил справедливость – грубо, по-мальчишески. Больше Чарли никогда не пытался мучить Гая.

Гай научился плавать. Чарли окончил школу, и Гай встретил его несколько лет спустя. К тому времени Чарли уже вовсю пил горькую и совсем опустился.

И вот теперь Чарли умер… Гай испытывал скорее удивление, чем жалость или сожаление, и у него не было ни малейшего желания следовать лаконичным инструкциям, оставленным на его автоответчике некоей молодой особой, назвавшейся Крисси Олдхэм.

Интересно, кто она такая? По четкому, деловитому тону Гай решил, что она едва ли одна из тех особ женского пола, что сменяли друг дружку в доме Чарли. Наверное, родня Чарли наняла ее разобрать имущество покойного.

Гай нахмурился еще больше. Смерть Чарли поневоле заставила его задуматься о том, что ему скоро стукнет сорок, а похвастаться он может лишь кругленькой суммой в банке да тесным кружком близких друзей.

Эйврил, его старшая сестра, во время прошлых рождественских праздников увидав, как Гай весело играет и возится с ее внуками, твердила, что ему давно пора обзавестись семьей и детьми. Господи, у нее уже внуки! Но как-никак Эйврил на пятнадцать лет старше его.

Гай не горел желанием следовать ее советам. Ему трудно представить, что можно делить свою жизнь с другим человеком, не испытывая при этом такой горячей любви, без которой твое существование теряет всякий смысл.

Ему лишь однажды посчастливилось пережить подобную глубину чувств, а она… Гай вскочил, прошелся по комнате и, остановившись у окна, принялся разглядывать открывшийся вид.

Он переехал в этот дом шесть лет назад. Расположенный в престижном районе городка аккуратный особнячок был когда-то предназначен для служителей церкви. Через три дома от Гая жила Рут, приходившаяся Дженни теткой по мужу, а соседние дома занимали члены совета директоров крупнейшего в Хэслвиче концерна «Аарльстон-Бекер».

Гай подозревал, что среди его соседей были и такие, кто полагал, будто этот дом велик и слишком хорош для человека с плебейской фамилией Кук. Даже если этот Кук окончил престижную школу и университет и побывал практически во всех столицах Европы. И лишь тогда вернулся в родной городок и открыл собственное дело.

Гай взглянул на часы и вздохнул. До визита в дом Чарли Плэтта у него оставалось около часа, но на письменном столе громоздилась такая кипа бумаг, что и двух часов не хватит, чтобы со всем разобраться.

Крисси выпрямилась и застонала. Безбожно ломило спину. С момента приезда в Хэслвич она не покладая рук убиралась в доме покойного дяди. Состояние дома она могла охарактеризовать лишь словами «авгиевы конюшни».

Чарли, похоже, покупал все газеты, освещавшие скачки и бега, и не выбрасывал, а попросту сваливал их в огромную кучу на полу гостиной. Крисси собиралась устроиться именно там, но для этого требовалось избавиться от мусора. Впрочем, это еще цветочки. Выгребать пришлось не только газеты, но и письма, и счета – по большей части неоплаченные, – и всякую рекламную дребедень. Казалось, дядя Чарли хранил все на свете, как старьевщик.

Крисси не удивилась, что продавцы местного супермаркета стали поглядывать на нее с явным подозрением, когда она скупила почти все имевшиеся черные мешки для мусора.

Сперва она планировала сжечь ненужный хлам в крошечном садике, что располагался позади дома. Но поняла, что рискует спалить весь город, и была вынуждена обратиться в коммунальную службу.

Утром перед домом остановился пустой грузовик, и два дружелюбно настроенных грузчика принялись забрасывать в кузов полнехонькие мешки.

Дом стоял в ряду точно таких же коттеджей на окраине города, представлявшей собой нечто вроде естественной террасы. Когда-то на этом месте располагались укрепленные городские стены. Крисси догадывалась, что на постройку этих домов пошел «позаимствованный» у стен камень, точно так же, как и блоки, использовавшиеся прежде для строительства замка, превратившегося в руины в годы Гражданской войны.

Критически осмотрев дом, Крисси решила, что он мог бы стать идеальным жилищем для холостяка или молодой пары без детей, не пожалей владельцы времени и немалых средств, чтобы превратить неказистую постройку в уютное гнездышко.

Несколько коттеджей по соседству были недавно обновлены, другие ремонтировались, и их свежевыкрашенные стены сильно контрастировали с запущенным домом Чарли.

Крисси очистила от мусора вторую спальню, и теперь у нее наконец появилось место для ночлега. Мать Крисси, несомненно, одобрила бы старательность, с которой девушка скребла ванную и кухню, прежде чем рискнула воспользоваться всеми удобствами. Крисси, правда, еще не решила, безопасно ли будет хранить еду в холодильнике, из которого она успела выкинуть многочисленные заплесневелые припасы и остатки приготовленной когда-то пищи.

Однако худшее ожидало ее впереди: утром следующего дня у Крисси была назначена встреча с поверенным покойного дяди.

Одежду Чарли Крисси сложила в прозрачные пакеты. За ними должен был зайти представитель благотворительного общества.

В доме, как и предполагали родители, не оказалось ровным счетом никаких ценных вещей, продажа которых могла бы облегчить выплату долгов. Крисси не нашла ничего интересного, за исключением очень симпатичного столика из тиса.

В разговоре с матерью она упомянула о своей находке, и Роуз тут же вспомнила, что столик принадлежал ее бабушке, прабабушке Крисси. – Пожалуйста, не продавай его, Крисси, – попросила мать. – Лучше договорись, чтобы его оценили, и мы выплатим необходимую сумму. Знаешь, когда мама умерла, я спросила Чарли об этом столике, но он заявил, что ничего не знает. – Роуз вздохнула. – Наверное, можно было догадаться, что он оставит столик себе. Я очень рада, что он его не продал.