Текст книги "Успех или борода"

Глава 4

Я растеряла своих друзей. Одних отняла у меня смерть, других – простая неспособность перейти улицу.

Вирджиния Вульф

~ Сиенна ~

Пережить свою неспособность заказать доставку из китайского ресторанчика оказалось запредельно сложно: полная стыдоба еще займет достойное место в моем личном зале славы проблем «первого мира» вместе с тем случаем, когда я не смогла выбрать цвет лака у маникюрши, и другим, когда окошко автокафе в «Старбаксе» неожиданно закрылось.

Кошмар! Моя жизнь никогда не будет прежней!

(Шучу. Я прекрасно обошлась.)

Хэнк щедро набил холодильник, кладовую и шкафчик для пряностей (очень любезно с его стороны), поэтому я решила приготовить тако. Я взяла себе на заметку попросить у него чек за продукты и возместить расходы, когда буду платить за месяц.

Я обжаривала говяжий фарш, и тут зазвонил домашний телефон. Я схватила трубку, надеясь, что это Марта. Я ей уже звонила, но сестра трубку не взяла – звонили-то с незнакомого номера. Я оставила сообщение, объяснив, что сотовый здесь не ловит, но опустила подробности того, как я заблудилась. Не стоит доводить Марту до истерики без необходимости.

– Алло!

– Сиенна?

– Да, – с облегчением выдохнула я и прокричала: – Рада слышать твой голос!

– Господи, Сиенна, мы же с ума сходим от беспокойства! О чем ты думала, бросив ребят в аэропорту и взяв напрокат машину? Да еще на свое настоящее имя? Тебя же могли похитить!

Обладательница самого практичного склада ума среди моих сестер, Марта, тем не менее, отличалась склонностью к драматическим сценам и театральным эффектам. В этом ее превосходил только мой братец Педро, исполнитель современных танцев и страховой актуарий в Нью-Йорке.

Из Марты могла получиться прекрасная актриса, но она раздумала пробовать себя на этом поприще, когда мой первый фильм стал хитом. Сестра сразу заявила, что с удовольствием возьмет на себя руководство моей жизнью, и стала моим менеджером. Обычно я не знала, как ее благодарить, но за последний год отношения между нами очень натянулись.

Я твердила ей, что мне нужно отдохнуть. Марта твердила, что я должна подождать до окончания очередных съемок, причем я слушала эту песню на протяжении трех последних фильмов.

– Марта, ну что ты, в самом деле, мне двадцать пять лет! Мы прилетели в Теннесси каких-то пять часов назад, а водить я умею! – Вот только в картах не разбираюсь, хоть ты меня режь… – И что означает «мы», которые посходили с ума?

– Когда я не смогла до тебя дозвониться, я позвонила маме и папе.

– Уй-й-й-й…

Я очень люблю свою маму, но она из тех родительниц, которые по воскресеньям заставляют своих чад смотреть «Их разыскивают в Америке»[5]5
  America’s Most Wanted – американская телевизионная программа 1988–2012 годов. (Прим. ред.)


[Закрыть]. Когда сериал закончился, она сажала нас перед старым видиком и включала записанные повторы. И в конце каждой серии непременно говорила: «Вот поэтому никогда не говорите с незнакомцами, не то вас и не найдут никогда!»

– Только не говори, что мама позвонила в полицию!

– Нет, в полицию она не звонила…

– Слава богу!

– Мама позвонила в ФБР.

Я застонала, прикрыв глаза.

– В ФБР ей ответили, что нужно подождать двадцать четыре часа, прежде чем заявлять об исчезновении человека. Тогда мама позвонила Дженни.

Дженни – это мой агент.

– Что? Зачем?

Агент у меня просто прекрасный, но, как всякий прекрасный агент, она еще и донельзя прагматичная особа. Если бы меня похитили, Дженни бы опечалилась и пришла в восторг (опечалилась по понятным причинам, а восторг от бесплатной рекламы).

Марта зашуршала какими-то бумагами.

– Дай-ка я ей сброшу сообщение, а то Дженни собралась уведомлять студию и местную полицию.

Я засопела, шлепнув себя пятерней по лицу.

– Я же тебе позвонила, как только приехала. Ты что, не получила мое сообщение?

– Но ты не отвечала по мобильному!

– Здесь мобильный не ловит!

– Это неприемлемо, я должна иметь возможность с тобой связаться! У меня тут с десяток сценариев, на которые тебе нужно взглянуть. Ты уже несколько часов не проверяла почту. Дженни хочет знать, приедешь ли ты в Лондон на премьеру нового фильма Кейт и кого с собой возьмешь. Билеты и отель еще не заказали, потому что ты должна сказать мне даты. Еще ты до сих пор не дала мне разрешения на посты в соцсетях на июнь. Esquire прислал выбранные иллюстрации и редакционную статью тебе на утверждение, «Криэйтив» просит твоего участия в кампании за…

– Марта, замолчи. Вот просто замолчи. – С каждым словом сестрицы у меня ощутимо поднималось давление. – Ничто из перечисленного не критично и не представляет собой нечто из ряда вон выходящее. Я предупреждала, что у меня тут творческое уединение. Я говорила, что хочу отдохнуть.

Марта точно захлебнулась на несколько секунд и после нечленораздельных звуков наконец призналась:

– Я думала, ты это не всерьез.

– Что?!

– Ты постоянно говоришь, что хочешь отдохнуть, при этом перерыва не делаешь!

Мясо сердито зашипело, и я выключила газовую конфорку.

– Я говорила об этом всерьез последние шестьдесят раз и теперь беру перерыв.

– Сиенна, дорогая, – нерешительно начала Марта, будто растерявшись. – Детка, послушай, ты же знаешь, я хочу для тебя как лучше. Ты же знаешь, что я тебя люблю!

– Знаю, – ответила я, не покривив душой. Марта старше меня на пятнадцать лет. Она пыталась стать актрисой, а в ожидании звездной роли работала официанткой. Буквально перед тем, как я продала свой первый сценарий, Марте предложили рольку в телешоу на сетевом канале, но она отказалась, чтобы взять на себя административную часть моей карьеры.

– Поверь, сейчас не время отдыхать. Ты потеряешь набранный темп, окажешься не у дел, и тогда все хорошее, что ты сделала для латиноамериканок и вообще для женщин в киноиндустрии, пропадет понапрасну!

Я вздохнула, устав от этого спора. Фактически я просто устала. За четыре года я настрочила двенадцать сценариев полнометражных фильмов, и все до единого у меня купили. Я потеряла счет пресс-конференциям по поводу фильмов, в которых только что снялась, снималась или готовлюсь сниматься. Я выступала перед большими аудиториями, поддерживая благотворительные кампании в защиту культурного разнообразия в кино. В данном вопросе я склонна согласиться с Мартой – это важно, и я не жалею о потраченных усилиях.

Однако раньше я любила писать, играть как актриса, смешить людей и общаться со зрителями. Сейчас я это тоже люблю, но, боюсь, скоро возненавижу.

– Я просто хочу отдохнуть, – мне самой было неприятно, как жалобно прозвучал мой голос. – Я хочу с неделю отоспаться и походить в пижаме, не опасаясь, что меня кто-то сфотографирует или влезет в дом и будет рыться в мусорном ведре и бельевой корзине.

– Детка, ты отдохнешь, обязательно отдохнешь, просто не сейчас.

У меня вырвался беспомощный смех.

– Скажи мне, что ты никого не наняла рыться в моем мусорном ведре!

– Нет, но нам нужно, чтобы тебя фотографировали. Нам нужно, чтобы ты отвечала на звонки, реагировала на просьбы об интервью и посты в соцсетях. Нам нужно, чтобы ты оставалась на виду и на связи. А раз ты будешь на виду, тебе необходима личная охрана.

Подавив раздражение, я кивнула: насчет охраны Марта права.

– Хорошо, я придумаю, как выйти онлайн, и сброшу Дейву адрес. Здесь хватит места и для него, и для остальных парней.

Планы побыть в тишине и покое можно было расцеловать в задницу. Я хорошо отношусь к своим телохранителям, но мужчины есть мужчины. Они никогда не помоют за собой посуду и не положат вещи на место.

Пытаясь не выдать своего огорчения, я пообещала Марте позвонить утром и вернулась к недожаренному мясу на плите. Фарш, конечно, не мелко нарезанная говядина, предпочтительная для тако, но я не жаловалась. Вот будь здесь мама, она пришла бы в ужас…

Только я разобралась, как снова включить конфорку, входная дверь открылась, громко закрылась, и послышался мощный ор:

– Сиенна!

Я улыбнулась. Настроение сразу поднялось от знакомого голоса.

– Я здесь, Хэнки-пэнки. Но не входи, а то я голая. И в гинекологическом кресле. И мне удаляют родинку.

– Не голая ты! – Его грудной смех ласкал слух.

Хэнк появился в дверном проеме справа от меня.

Я взглянула на него. Старый приятель прислонился к дверному косяку, заправив большие пальцы в шлевки джинсов. Асимметричная счастливая улыбка превращала его обычно равнодушное лицо в красивое.

– Отчего же, я была голая, но быстро оделась, когда открылась входная дверь.

– А гинеколога отправила восвояси?

– Нет, я собственноручно проводила себе осмотр с помощью зеркала и холодного как лед расширителя и удаляла собственную родинку. Надеюсь, ты не против, что я воспользовалась твоими ножами для мяса? Если против, я их простерилизую!

Хэнк, сморщившись, подошел к холодильнику и достал пиво.

– Фу, какую гадость ты несешь!

– Да, я такая. А сейчас я расскажу тебе о моей колоноскопии…

– Прекращай!

Хэнк, смеясь, замахал руками, будто защищаясь от моих слов.

В этой традиции он не новичок – мы с братьями и сестрами не один год играли в эту игру и живо посвятили в ее правила Хэнка, приехавшего к нам на выходные на первом курсе (в колледже мы вроде как малость встречались).

Целью игры было вызвать друг у дружки отвращение. После того уик-энда мы с Хэнком быстро перешли на дружескую территорию, а для меня стало хорошим уроком, что бывает, если поспешить с полной открытостью и показаться как есть – своеобразной, эксцентричной, буйной, дурашливой – слишком скоро. Теперь я так не поступаю.

Мысль приобщить Хэнка к нашей семейной традиции появилась у меня после его уверений, что он абсолютно небрезглив. Условия, в которых мы росли, не могли различаться сильнее, но мы с Хэнком подружились, подначивая друг друга все глубже окунуться в омут отвращения. В результате всякая романтика моментально улетучилась, заменяясь сортирным юмором и дружескими попойками. Я стала его «вторым пилотом», он – моим, а остальное отошло в область преданий.

– Прекрасно, прекращу. Но мне не терпится показать тебе этот полип, похожий на кратер в форме сердца на Плутоне…

Подойдя сзади, Хэнк зажал мне рот ладонью и склонил мою голову себе на плечо. Я чувствовала, как его трясет от смеха.

– Никаких полипов, – потребовал он.

Я приподняла брови – Хэнк знал, что полагается сказать.

Он вздохнул, убрал руку и легонько сжал мне плечо:

– Ты победила, победила.

– Нет, ты скажи, как положено, – уперлась я.

– Ладно, ладно, – проворчал он. – Ты мне отвратительна.

Это была ключевая фраза, означавшая, что в этом раунде победа осталась за мной. Я не веду статистики, но уверена, что уже могу претендовать на звание чемпиона.

Я моментально расплылась в улыбке и исполнила маленький танец победы у плиты:

– Эй, лопатка из оливы, сделай-ка меня счастливой, напророчь-ка мне успех: кто на свете гаже всех?

– Иди сюда, балда, – засмеялся Хэнк, шлепнув по деревянной лопатке для мяса у меня в руке, чтобы как следует меня обнять.

Я крепко стиснула его в объятиях и упоенно вздохнула ему в грудь. Хэнк хорошо обнимается – качественно и полноценно. Примерно так обнимаются в моей семье. Раз это мой единственный шанс, пока не приехала моя охрана, нужно пользоваться им на всю катушку.

Отстранившись, я указала лопаткой на холодильник:

– Ты закупил много продуктов, спасибо. Обязательно перешли чек моей сестре, чтобы мы тебе возместили все расходы.

Он кивнул:

– Уже. Марта перевела деньги еще вчера.

– А, ну, прекрасно. – Я обвела кухню величественным жестом и прогудела неестественным голосом: – В таком случае оставайся на ужин, ешь мои тако и пей мое вино!

Хэнк ухмыльнулся:

– Останусь. А почему ты не позвонила? Я ждал тебя только в среду.

– Поменяла билеты на ранний рейс. Я бы из Лос-Анджелеса и пешком сбежала – мать попыталась устроить мне очередное слепое свидание. – Я снова повернулась к плите. Мясо, возмущенное моим пренебрежением, расшипелось вовсю. – Черт, не умею я пользоваться газовой плитой! По-моему, все подгорает.

– Значит, она никак не успокоится?

– Не-а. Мама считает, мне нужен мужчина, чтобы «позаботиться о моих потребностях». Всякий раз, как она это говорит, младенец Иисус плачет и один ангелочек теряет свои крылышки.

Хэнк прыснул.

– Твоя мама хочет обеспечить тебе регулярный секс.

– Я уже не знаю, как с ней разговаривать. Она сама себе противоречит: в детстве внушала, что каждый мужчина – маньяк с топором, а сейчас принялась знакомить.

– Помню, помню. Твой брат что-то рассказывал о прóклятой Ллороне, которая всюду бродит и ищет своих детей.

– Ла Йорона, а не так, как ты сказал. Да, это призрак женщины в белом, которая ищет своих детей, которых она утопила. Страх перед незнакомцами у маленьких мексиканцев уступает только страху перед Ла Йороной.

Улыбка Хэнка стала болезненной, будто он пересиливал физическую боль:

– Забавная у тебя мама.

– У-у, веселее некуда. Мы с самого детства наизусть знали эту жуткую легенду. Нам все уши прожужжали, что нужно слушаться родителей, иначе придет Ла Йорона[6]6
  «Плачущая женщина», «Плакальщица» – персонаж мексиканского и мексикано-американского фольклора. (Прим. ред.)


[Закрыть] и убьет нас, и надо слушаться маму-мексиканку, иначе она выйдет из себя и свернет нам шеи. Потом, конечно, целую вечность будет плакать и искать нас, но сперва убьет.

– Может, стоило ее послушаться? Вдруг бы подвернулся хороший парень.

Я фыркнула, хмыкнула и покачала головой:

– Нет. Она подкидывает мне кого попало.

– А ей и невдомек… – Хэнк решительно отодвинул меня от плиты и отобрал лопаточку: – Дай сюда. Иди вон помидоры нарежь.

Я уступила ему контроль над говядиной и принялась искать доску и нож.

– А откуда ты узнал, что я уже здесь?

Хэнк ответил не сразу – я даже оглянулась и посмотрела на него. Он явно тянул время.

– Хэнк!

– Я разговаривал с человеком, который тебя подвез. Он сказал, что наткнулся на тебя на горной дороге.

– О! Рейнджер Джетро с сексуальными глазами и подбородком Джорджа Клуни!

Я широко улыбнулась наконец-то отыскавшейся деревянной разделочной доске, вспомнив, как весело было флиртовать. Как жаль, что он такой красавец! Я почти не сомневалась, что, будь он менее хорош собой, я позволила бы ему меня поцеловать. А если рейнджер Джетро хорошо целуется, я, может, оставила бы ему свой номер телефона для… ах, для чего угодно!

Да, у меня уже давно ничего такого не было, и – да, настолько он соблазнителен.

Я не планировала развлекать звонящих теннессийских джентльменов, но ведь планы могут поменяться. Кроме того, мобильный по-прежнему ни черта не ловил – даже и назови я рейнджеру свой телефон, это бы ничего не дало.

– Он с тобой что, флиртовал?

– Да, он со мной флиртовал, – я приподняла бровь в ответ на резкий тон Хэнка. – И, между прочим, делал это просто мастерски. Столь виртуозный флирт нечасто встретишь в подобной глуши.

– Ну еще бы, если с каждой флиртовать, – пробормотал Хэнк, сердито шуруя лопаткой на сковородке.

Я смотрела на помрачневшего приятеля, обдумывая его слова.

– Если он флиртует с каждой, почему ты спросил, флиртовал ли он со мной?

– Потому что! – Хэнк сердито фыркнул. – Ну хорошо, не с каждой, но ему и не нужно. Он же прирожденный жулик, очаровательный прохвост. Он умеет понравиться – его сложно невзлюбить, но, если ты его снова увидишь, лучше избегай общения.

– Он жулик? – Я не удержалась от смеха.

Рейнджер Джетро отнюдь не показался мне ни жуликом, ни прохвостом, ни аферистом. В нем не было вкрадчивости или приторного заискивания, а, наоборот, чувствовалась естественная склонность выручать побагровевших потных девиц, не отломав у них при этом колесики от чемодана. Разве что пристальность взгляда, которым он одарил меня на прощание, дала понять, что мистер Красавец Парковый Рейнджер – тот еще хищник, несмотря на свою ковбойскую шляпу и замысловатый ремень.

– Я обязан тебя предупредить – он действительно мошенник, хотя и резко завязал лет пять назад. Раньше ведь как было: если у кого угнали машину, то все знали, чьих это рук дело.

У меня отвисла челюсть:

– Рейнджер Джетро крал машины? И давно он вышел из тюрьмы?

Хэнк, видимо, почувствовал неловкость.

– Его ни разу не поймали за руку. Несколько раз арестовывали, но обвинения рассыпались, хотя весь город прекрасно знал, что угонщик – он.

– Но все равно его в городе любят?

Хэнк округлил глаза, смутившись еще сильнее.

– Ну, он же крал машины только у туристов, у местных ни одной не угнал. Разве что Mercedes моего папаши.

Я вздрогнула:

– Как так?

Отец Хэнку достался, мягко говоря, крайне неприятный: категоричный, высокомерный, холодный и, признаться, тот еще шовинист. Познакомившись со мной на весенних каникулах, он с ходу спросил, в рамках какой благотворительной программы меня взяли в Гарвард – по квоте, что ли, для нацменьшинств?

Я ответила – нет, меня приняли на основании оценок и результатов вступительных тестов, а обучение оплачивают мои родители. Тогда папаша Хэнка уточнил, не наркоторговцы ли они у меня.

Чтобы отвязаться, я ответила утвердительно, и Уэллер-старший сразу отошел под предлогом срочного телефонного звонка. Не признаваться же мне было, что они у меня врачи частной практики и ревностные поборники разумной экономии и образования.

– Да. Джетро тогда было лет пятнадцать-шестнадцать.

– И твой отец не настоял на его аресте?!

Хэнк невесело улыбнулся:

– Во-первых, отец не смог ничего доказать. Во-вторых, Джетро вернул Mercedes через три дня без единой царапины. Правда, амбре в салоне стояло как в сортире, но все-таки тачка была налицо.

У меня вырвалось обрадованное прямо-таки ржание:

– Прикольно!

Хэнк тоже засмеялся:

– Как ни драили салон, запах остался…

Я выдержала паузу, не желая отвлекать приятеля от счастливого воспоминания о детстве, а потом вернула разговор в прежнее русло:

– Стало быть, он крал машины и раздавал их бедным, как Робин Гуд?

– Да сейчас! Он угонял тачки для «Железных призраков», местной банды байкеров. У них подпольная мастерская, и Джетро лучше всех поставлял товар на запчасти.

– Но если он был таким виртуозом, все его устраивало и он ни разу не присел, почему же он, как ты говоришь, завязал?

– Должно быть, совесть проснулась. – Хэнк убавил газ и помешал мясо без всякой необходимости, о чем-то сосредоточенно думая. – Многие считают, это из-за Дрю Рануса, федерального охотинспектора, который тут у нас вроде начальника. Когда Дрю только приехал в Грин-Вэллей, Джетро попытался спереть его классический моцик BMW. Дрю его за этим делом поймал и отлупил, но в полицию не сдал. А вскоре Джетро развязался с «Призраками», окончил школу, поступил в колледж и стал рейнджером национального парка.

Ого!

Глаза у меня все сильнее округлялись от восхищения, а Хэнк знай себе выкладывал историю Джетро. Это уже мало походило на безобидные городские сплетни, и мне захотелось сменить тему, когда Хэнк вдруг добавил:

– Но, по-моему, основная заслуга в этом принадлежит Бену Макклюру.

Вот черт, мне снова стало интересно.

– Кто такой Бен Макклюр?

– Лучший друг Джетро. Они вместе росли, но Бен всегда был правильным парнем. Он погиб в Афганистане, и после этого Джетро взялся за ум. – Хэнк выключил газ под сковородкой и положил на ее край деревянную лопатку. – Теперь он заботится о вдове Бена.

– В смысле – заботится?

Хэнк пожал плечами:

– Ну, по дому там мелкий ремонт, во дворе всякое по мелочи или стоки прочистить – в общем, мужские дела.

– Считаешь, обязанности делятся на мужские и женские? – с гримасой спросила я.

Хэнк поглядел на меня в упор:

– А вот этого не нужно. Здесь не Лос-Анджелес и не Бостон, а Грин-Вэллей, штат Теннесси, и мужские дела делают мужчины.

– Например, управляют стриптиз-клубами? – невинно похлопала я ресницами.

Хэнк фыркнул смехом:

– Нет, это просто работа. Я не утверждаю, что мужчины у нас не отмывают духовки, а женщины не окашивают газоны, но чаще всего у мужчины свое место, а у женщины – свое, каждый тянет свою лямку и особо не возражает. Всяк справляется сам и помогает соседу, так что кончай свой передовой космополитический нетерпимый порожняк.

Хэнка легко дразнить, когда речь заходит о его корнях: он взовьется до небес, стоит назвать его вахлаком. Сразу скажу, я не считала Хэнка вахлаком (я даже не очень точно знаю, что это такое).

Ответные презрительные реплики о женщинах и латиноамериканцах меня не задевали: Хэнк язвил не всерьез и не верил в то, что говорил, – так старший брат называет тебя дурындой. Дружеская пикировка из самых благих намерений – одно дело, а вот подобные замечания из уст неотесанных чужаков, которые тоже руководствуются самыми лучшими побуждениями, – совсем другое.

Я приподняла руки:

– Ладно, ладно, не буду трогать твои драгоценные культурные нормы, привилегию белых и жареную курицу.

– Вот и хорошо, – кивнул Хэнк. – А я не буду прохаживаться насчет ваших мыльных опер и тортильи.

– Конечно, не будешь, – согласилась я, многозначительно помахивая ножом для овощей. – И потом, скорбная повесть твоего Джетро покруче иного сериала. Он угоняет машины для шайки байкеров, затем его лучший друг гибнет на войне, а самого Джетро нещадно избивает федеральный охотинспектор…

– Который теперь его начальник и помолвлен с его сестрой.

– Ничего себе у вас тут!.. Избивает федеральный охотинспектор, который сейчас его босс и почти родственник, и теперь Джетро законопослушный гражданин.

– И мать у него в прошлом году умерла от рака.

Я с шумом всосала воздух сквозь зубы, шокированная и переполняемая сочувствием к рейнджеру Джетро. Даже представлять не хочу, каково это – потерять мать. Моя для меня и образец, и опора.

– Черт побери… Вот досталось парню…

– Плюс папаша трутень и негодяй и у него пять братьев.

– У папаши Джетро пять братьев?

– Нет, пять братьев у самого Джетро: Билли, Клет, близнецы Бо и Дуэйн и младшенький Роско. И одна сестра Эшли. Джетро старший.

Я только головой покрутила:

– Да это готовая мыльная опера! Ничего себе повороты! А почему отец негодяй? – не удержалась я, ощущая не то что заинтересованность, а вполне себе горячий интерес к рейнджеру Джетро и его биографии.

– Даже не знаю, с чего начать. Даррел Уинстон обрюхатил Бетани Оливер, когда ей было пятнадцать. Соответственно, в шестнадцать она родила Джетро. Бетани происходила из богатой семьи и была единственной наследницей…

Я покрутила рукой, призывая не углубляться в подробности:

– Давай сокращенную версию.

– Короче, Даррел обращался с женой как последняя сволочь, изменял ей на каждом шагу и нещадно избивал. Он состоял в «Железных призраках»…

– Шайке байкеров?

– Да, причем был там не последним человечком и попытался приспособить к делу и своих детей. Так Джетро и начал красть машины. Первые двадцать пять лет своей жизни он был просто тенью своего негодяя-отца…

– А сколько лет Джетро? – Я отчетливо вспомнила его лицо с морщинками у глаз, какие закладываются от постоянного прищура на солнце. Этих «лучиков» актеры и актрисы боятся хуже ролей в малобюджетных фильмах. – Максимум двадцать семь!

– Бери больше – ему тридцать один. И это еще одна причина не связываться с Джетро Уинстоном. Он для тебя староват.

Я фыркнула от смеха:

– Хэнк, ну, ты юморист! Ты не забыл, что Тому тридцать восемь?

Я говорила о моем бывшем типа любовнике и нынешнем коллеге по фильму Томе Лоу. Если спросить Тома, так мы должны были вот-вот сыграть свадьбу, когда я все отменила. Если вы спросите меня, мы были вместе один праздничный уик-энд, прежде чем неспособность Тома сделать хоть шаг без постоянного подбадривания начала меня бесить.

Взять хотя бы то, что он не знал, как стирать – вообще не представлял, как белье становится чистым. Машинку включить не умел. Он просто выкидывал ношеную одежду вместо того, чтобы ее постирать, и каждую неделю покупал себе новую.

– Том для тебя тоже слишком стар.

Пожав плечами, я промолчала, не желая спорить. Может, Том и на тринадцать лет старше меня, но он бóльший ребенок. Фактуристый, страшно озабоченный своей внешностью, абсолютно беспомощный очаровательный карапуз, которому через два годочка стукнет сорок. Впрочем, он хорош в постели – твердые шесть-семь из десяти (шесть-семь оргазмов из десяти попыток).

Тогда как рейнджер Джетро старше меня всего на шесть лет, а взрослее, если судить по рассказу Хэнка, на целый век. Я-то до сих пор люблю дурачиться и состязаться в «кто противнее»…

Я открыла холодильник и начала выдвигать ящики, ища помидоры.

– Значит, Джетро заботится о вдовах и сиротах?

– Только о вдовах. Очень красивых рыжих вдовах с прекрасными голубыми глазами и ангельским голосом, – невинно похлопал ресницами Хэнк.

Вот научила на свою голову…

– Ага, – понимающе кивнула я, – рейнджер Джетро сохнет по вдове своего лучшего друга!

При этих словах я внутренне дрогнула от разочарования. Подобное ощущение испытываешь в магазине, когда там не оказывается прекрасного платья твоего размера, хотя ты даже не собиралась покупать это прекрасное платье и не за ним пришла. Сейчас, узнав наверняка, что прекрасное платье не про мою честь, я положительно пала духом.

Я постаралась прогнать разочарование. Не нужно мне никаких платьев.

– Вообще-то нет. – Хэнк почесал шею и прислонился к плите, сложив руки на груди. – Если бы Джетро нравилась Клэр, он бы уже что-то предпринял. Мне кажется, ему просто нравится о ней заботиться. Ему вообще, по-моему, нравится заботиться о людях.

– Тогда открой мне тайну, Хэнки-пэнки: почему ты хочешь, чтобы я избегала исправившегося рейнджера Джетро? По твоим же словам, он просто уникальный персонаж! Может, я поселюсь в вашем Гангрена-Вэллей и научусь женским обязанностям, а потом мы с ним наплодим кучу детишек, у которых будут его борода и мои руки!

Хэнк выпятил подбородок и прищурился, сдерживая улыбку.

– Во-первых, Вэллей у нас Грин, а не Гангрена, балда ты этакая…

– Честное слово, случайно оговорилась!

– Во-вторых, я не о тебе пекусь, когда прошу не связываться с Джетро. Я хочу, чтобы ты не тревожила человека, потому что переживаю за него.

Я отвесила челюсть, онемев на несколько мгновений, и наконец выдавила:

– Это оскорбление.

– Это как тебе угодно, но я, тем не менее, попрошу держаться от него подальше.

– Ах ты, вахлак неотесанный! – Я хотела запустить в Хэнка помидором, который держала в руке, но решила этого не делать. В холодильнике нашелся только один помидор, и он был нужен мне для тако. Тако без помидоров – как кекс без глазури: одно название.

– Ты же раньше и слышать не хотела о том, чтобы завести семью! Передумала, что ли?

– Вот еще! Завести семью означает осесть. Я не собираюсь оседать, я не осадок!

– Вот именно! Ты – пожирательница мужчин, за тобой тянется длинный след разбитых сердец. – Хэнк подбоченился и улыбнулся, будто видел меня насквозь (впрочем, так оно и было). – Ты со своими ямочками и всем сексуальным остальным…

– Я не пожирательница мужчин, я даже минет делать не люблю – у меня повышенный рвотный рефлекс! Волосы эти… бр-р-р, ненавижу волосы во рту, тем более такие жесткие, короткие…

– Короче, пупсик, ты меня поняла: оставь в покое бедного парня, ему и так от жизни досталось.

– Ты только что обозвал меня пупсиком?! Не смей обзывать меня пупсиком, иначе я тебя самого буду звать пупсиком!

Не двинув бровью, Хэнк отобрал у меня помидор и отошел к столу, встав над разделочной доской.

– Мало ли что Джетро был мошенником – он давно встал на правильный путь…

– Памперс подтяни, пупсик, – проворчала я.

– Сиенна, я серьезно. На него охота запрещена. – Хэнк мелко крошил помидор, не сводя с меня глаз. – Бедняга отродясь не встречал такой, как ты.