Текст книги "Город несколько лет спустя"

Робот переболел любовью в пятнадцать лет. Само собой, это произошло до Чумы. Отец называл его Джонатаном, и Робот был уверен, что является человеком, правда, совсем не похожим на других.

В то время он посещал частную школу для одаренных студентов и был в глазах взрослых «трудным подростком». Мальчик смог убедиться в этом, взломав школьную базу данных и забравшись в конфиденциальные личные дела. Учителя считали его асоциальным, и психолог, доктор Уард, которого юноша посещал каждую неделю, полностью подтверждал такой диагноз. Джонатан проявлял мало интереса к занятиям, не общался с одноклассниками, не увлекался общественной работой, ненавидел спорт, избегал публичных выступлений.

Нельзя сказать, чтобы его расстроило то, что о нем писали в личном деле. Джонатан считал своих сокурсников тупоголовыми отморозками, а занятия – бездарной тратой времени. Во время уроков он разрабатывал изощренные механизмы, вычерчивал шарниры для шагающей машины, сверла для бурильного аппарата или лопасти для летательного.

Его родители занимались научными исследованиями в области роботостроения. Мать бросила отца, когда Роботу было шесть, и навещала их только по праздникам, прилетая из Токио, где она работала в огромной транснациональной корпорации. Во время этих недолгих визитов отец, лысеющий мужчина с безвольным подбородком и яркими голубыми глазами, держал себя безупречно вежливо и расспрашивал ее о последних разработках.

Мать чувствовала себя с ними неловко, неуютно, и осталась для Робота приятно пахнущей незнакомкой, привозящей ему заводные японские игрушки. Игрушки он тщательно разбирал в своей мастерской, изучал хитрый механизм и снова собирал, каждый раз немного усовершенствовав.

Влюбился Робот в свою учительницу биологии, стройную темноволосую женщину, чем-то похожую на его мать. Это была любовь с первого взгляда. Когда в начале учебного года мисс Брунер вошла в класс, улыбнулась ему и попросила сесть вперед, Джонатан понял, что наконец хоть один школьный предмет станет ему интересен. Когда учительница рассказывала о митохондриях, опираясь на парту, его сердце бешено билось. Робот по-прежнему не принимал участия в дискуссиях, сидел тихонько, улыбался ей и был уверен, что она улыбается ему в ответ по-особому, не так, как всем.

В начале учебного года Джонатан приступил к работе над проектом для научной ярмарки. После шестимесячного исследования он решил представить шестиногую шагающую машину, но мисс Брунер внесла сумятицу в его мысли и спутала планы. Юноша долго ломал голову, что может произвести впечатление на учительницу, и наконец остановил свой выбор на искусственной руке. Ему казалось, предмет его обожания непременно оценит общий интерфейс между человеком и машиной. Несколько месяцев ушло на изучение анатомии и протезирования. Он с головой ушел во всемирную паутину, где, пользуясь паролями отца, изучал сайты, посвященные последним исследованиям возможностей интеграции механических приборов и человеческого тела.

Началась упорная работа. Долгие часы Джонатан проводил теперь в мастерской, подгоняя крошечные детали. Он мог бы использовать пластик или силикон, но остался верен металлу – тяжелый холод и блеск внушали ему спокойную уверенность.

Раздобыть сенсоры, которые улавливали бы мышечные импульсы и передавали их искусственной руке, ему помогла кредитная карточка отца. Научная ярмарка уже давно закончилась, а Джонатан все трудился, мечтая о восхищенном взгляде мисс Брунер, когда она увидит плод его многомесячной работы.

Его творение и в самом деле вышло на редкость изящным – неотличимый от оригинала из плоти и крови протез по замыслу создателя крепился к правой руке и повиновался импульсам мышц брюшного пресса. Многие месяцы занятий йогой научили Джонатана контролировать дыхание, пульс, сокращать и расслаблять мускулы, и он добился полного контроля над третьей рукой. Для юноши не составляло труда сгибать протез в запястье, поднимать не только тяжелые предметы, но и крошечные инструменты при помощи большого и указательного пальцев. Двигаясь, суставы руки тихонько щелкали, как заводные японские игрушки. Джонатан был счастлив и не мог сдержать улыбки, предвкушая момент, когда мисс Брунер увидит работу.

В последний день школьного года он наконец принес руку в школу, тщательно запаковав ее в картонную коробку. Ему совсем не улыбалось демонстрировать свою гордость при всем классе, поэтому он, сгорая от нетерпения, ждал вечера.

– Ты сегодня такой веселый, – обратилась к Джонатану мисс Брунер, заметив его радостное волнение. – Предвкушаешь каникулы?

Джонатан поднял голову от парты, от которой он отскребал налепленную жвачку, помогая учительнице с уборкой.

– Нет… Я хочу вам что-то показать, – быстро проговорил он, боясь растерять решимость. – После занятий, можно?

Она на мгновение заколебалась, потом пожала плечами.

– Хорошо, почему бы и нет.

Весь остаток дня Джонатан не мог найти себе места: ему не давала покоя тень сомнения на ее лице. Он рассчитывал на другую реакцию, но к вечеру убедил все-таки сам себя, что она, конечно же, будет в восхищении от руки. Он покажет ей, что умеет писать, причесываться и делать массу полезных вещей, не прибегая к помощи собственных рук. Ей должно понравиться!!!

После последнего урока он поспешил к своему ящичку. Однокашники шумно болтали вокруг, обсуждая планы на лето. Против обыкновения, никто не обращал на него внимания, не дразнил и не подзуживал. Взяв руку, юноша поспешил удалиться, бережно прижимая сверток к груди. Школа опустела, он торопливо шагал по коридорам, но перед дверью класса остановился, пытаясь справиться с волнением и предвкушая триумф. Джонатан уже повернул ручку, когда услышал за дверью голоса. Мисс Брунер беседовала с мистером Пирсом, учителем математики. Юноша замер – он не хотел показывать руку никому, кроме нее.

– Я бы с радостью сходила куда-нибудь, но должен подойти Монро. Он что-то хотел показать мне после уроков.

Мистер Пирс что-то недовольно пробурчал. После того как учитель математики отнял несколько отличных чертежей для бурильного аппарата и разорвал их на мелкие клочки перед всем классом, Джонатан проникся к нему острой неприязнью. Ответ мисс Брунер на невнятное ворчание он расслышал хорошо.

– Да, вы правы, очень странный мальчик. Он всегда так непонятно улыбается на моих занятиях. Что из него вырастет? Иногда кажется, серийный убийца. А может, и гений, как его отец.

Джонатан похолодел, прижимая к груди сверток, а Пирс снова что-то забубнил. На сей раз учительница расхохоталась.

– Влюбился в меня? Надеюсь, что нет. Слава Богу, учебный год закончился, а в следующем Монро уже не будет в моем классе!

Послышался скрип отодвигаемых стульев, и последнее, что услышал юноша, были ее слова:

– Конечно, пойдемте. Не могу же я, в самом деле, торчать здесь весь вечер.

Джонатан шмыгнул за угол, подождал, пока они уйдут, и выбежал из школы. Отец ждал его в машине. Увидев сверток, он поинтересовался, что в нем. «Так, ерунда», – ответил сын.

Тем летом в Город пришла Чума. Первые симптомы заболевания появились у отца на работе, и коллеги отвезли его в больницу. Разговаривая с Джонатаном по телефону, безмерно усталый врач попытался успокоить мальчика:

– Мы делаем все возможное. Пожалуйста, не надо приезжать сюда. Ему ты помочь все равно не сможешь. Лучше держись, не подцепи заразу. Пока голос у тебя здоровый.

На следующий день, когда он попытался связаться с больницей, номер был постоянно занят. Поставив телефон на автодозвон, он слонялся по пустому дому, через каждые пять минут прислушиваясь к коротким гудкам. По телевизору шли только новости. Бледный корреспондент зачитывал списки больниц, где еще остались свободные койки. Линия была занята и на следующий день.

Новости вел уже другой корреспондент. Джонатан попробовал дозвониться куда-нибудь еще.

У доктора Уарда был включен автоответчик.

– Добрый день, сейчас, к сожалению, я не могу вам ответить. Оставьте ваше сообщение после звукового сигнала.

– Здравствуйте, это Джонатан Монро. – Мальчик заколебался, не зная, как продолжить. – Папа в больнице, а я… Я не знаю, что делать. Не могли бы вы перезвонить мне?

Доктор Уард так и не перезвонил.

Из новостей мальчик узнал, что президент объявил чрезвычайное положение в связи с эпидемией. Вскоре после этого он умер. Страну возглавил вице-президент, но его Чума тоже не пощадила.

«Полиция предупреждает граждан – не покидайте своих домов и соблюдайте спокойствие», – сообщали ему новости, и он не покидал дома и оставался спокойным. Джонатан смотрел спутниковые каналы, узнавая о забастовках и панике в Нью-Йорке, Вашингтоне, Токио, Париже. На шестой день, набрав номер больницы, он наконец-то услышал долгожданные длинные гудки. Но на другой стороне провода никто так и не снял трубку.

Месяц мальчик жил в пустом доме, питаясь консервами и замороженными продуктами. Картины уличных боев, увиденные в новостях, поселили в нем страх перед внешним миром. Он боялся людей и не доверял им. В эти сумасшедшие дни Джонатан научился полагаться только на машины. Домашний компьютер будил его каждое утро и каждый вечер сообщал, что пора ложиться спать. Свет во внутреннем дворике сам включался, когда становилось темно, машины стирали его вещи и мыли посуду. Маленький робот, взятый для испытаний из лаборатории в Стэнфорде, тихонько жужжа, перемещался по комнатам, всасывая пушистые хлопья пыли, крошки и прочий мусор. Иногда Джонатан играл с ним, как с котенком, разбрасывая по полу рваные бумажки. Компьютер с играми и обучающими программами стал его самым верным другом.

Когда запасы продовольствия иссякли, ему пришлось выбраться наружу и совершить набег на соседний дом. Юноша совсем не удивился, когда обнаружил его пустым. Быстро собрав запасы консервов на кухне, он вернулся в свое убежище. Со временем Джонатан обошел все соседские дома. Впервые наткнувшись на разлагающийся труп, он не смог сдержать рвоты, но вскоре подобная тошнотворная картина стала обыденной, и он научился сдерживать отвращение.

Гниющие тела помогли Джонатану осознать правду. Почему его тело здоровое и крепкое, а все знакомые, ненавистные одноклассники и учителя мертвы? Все люди умерли и разложились, живут лишь машины. Значит, он не человек.

Поразмыслив, Джонатан пришел к выводу, что родители разработали, начертили и собрали его. Все встало на свои места, нашлись ответы на прежде неразрешимые вопросы. Почему ему так трудно найти общий язык с ровесниками? Он ведь машина, он совсем другой. Почему мать не любит и избегает его? Логично предположить, что его характеристики не соответствуют ее высоким требованиям – она надеялась на большее.

Юноша решил, что нечестно и бессмысленно продолжать называть себя Джонатаном Монро, и дал себе новое имя – Робот. Теперь он знал свое предназначение – создавать новые машины – и удивлялся, почему так долго не мог этого понять. Жизнь обрела смысл.

Когда дочери Мэри Лоренсон было шестнадцать, ее жизнь резко изменилась. Ей казалось, что все началось с поездки в Вудлэнд на рынок.

В то утро они с матерью встали затемно, когда лишь слабая светлая линия на горизонте предвещала рождение нового дня. Мэри собрала в седельные мешки товары, приготовленные на продажу: миндаль из сада, заячьи шкурки и домашнее абрикосовое бренди. Девушка тоже приготовила сокровища, найденные во время вылазок в соседние дома: два перочинных ножика и острый охотничий нож, связку ключей, карманные часы, все еще показывающие точное время, музыкальную шкатулку, играющую «Джингл Беллз», и кучу всяких побрякушек.

Ей нравились украшения, она сама носила тонкие золотые и серебряные браслеты на запястьях, дешевенькое колечко с кровавым гранатом на одной руке и обручальное кольцо с искрящимся бриллиантом – на другой. В сером свете утра они двинулись в путь – впереди мать на своей навьюченной кобыле, за ней дочь, без седла, на молоденькой лошадке, которую звали Малышка. Друг, их золотой ретривер, остался охранять дом.

Дорога в Вудлэнд занимала не меньше двух часов и вилась через луга, которые вновь, после стольких лет, начинали возделывать. Заборы из колючей проволоки, охранявшие когда-то границы неприкосновенной частной собственности, давно проржавели. Сохранились лишь некогда грозные предупредительные знаки, торчащие гнилыми пеньками из высокой, сочной травы. Одичавшие коровы, пасшиеся в лугах, поднимали головы и провожали наездниц долгими взглядами печальных глаз.

На полпути к рынку мать и дочь наткнулись на большой трехколесный велосипед, прислоненный к развесистому ореховому дереву. Между задними колесами помещалась большая металлическая корзина, забитая какими-то свертками. Об их содержимом сообщала табличка на корзине: «КНИГИ НА ПРОДАЖУ».

Молодой человек, отдыхающий в тени дерева, окликнул женщин:

– Привет! Не скажете, далеко еще до Вудлэндского рынка?

Мэри натянула поводья, сдерживая кобылу.

– Не очень, около часа верхом.

– Впереди еще будут холмы?

– Не припомню, вроде нет.

Молодой человек, худощавый и сильно загорелый, улыбнулся им и потянулся, заложив руки за голову. Но женщина не ответила на улыбку, она выглядела задумчивой.

– Какие книги вы везете? – наконец спросила она.

– О, много разных, – с готовностью отозвался торговец. – История, политика, религия, философия. Несколько легких романов, чтобы не впасть в меланхолию. И конечно, книги по домашнему хозяйству – как построить дистиллятор или ветряную мельницу, кулинарные рецепты, медицина. С миру по нитке, как говорится.

Девушка наблюдала за хмурым лицом матери. Несколько минут тишину нарушали лишь пение птиц на деревьях и гудение пчел.

– Вы здесь впервые, – промолвила женщина.

– Точно, я приехал с юга, из Сиэтла. По дороге заехал уже в несколько поселений, кое-что продал.

– Ваши политические книги…

– Так вы интересуетесь политикой? – оживился юноша. – У меня довольно богатый выбор, от Маркса до…

– Нет, – резко прервала его Мэри. – Я лишь хочу предупредить вас – люди генерала Майлза наверняка сочтут некоторые из ваших книг сомнительными и вредными. В наших краях не стоит слишком увлекаться политикой.

– Генерал Майлз? Четырехзвездный генерал? Тот самый парень, которого у нас зовут Звездуном?

Мать печально покачала головой.

– Послушайте моего совета, здесь называйте его генералом Майлзом, ему не очень-то нравится это прозвище. Политическая ситуация у нас такова… – Она замялась. – В общем, все очень консервативно. Поэтому лучше спрячьте подальше либеральные книги.

– Но у меня нет ничего сомнительного. Везде, где я до сих пор был, люди принимали меня с распростертыми объятиями, – растерянно пробормотал торговец.

– О, вы просто не представляете, какие книги военные могут счесть вредными.

Молодой человек беззаботно ухмыльнулся, прогоняя тревогу.

– И все же я попробую!

Мэри открыла было рот, чтобы сказать что-то еще, но, видно, передумала. Пожав плечами, она лишь пожелала незнакомцу удачи и пришпорила лошадь. Девушка же помахала симпатичному торговцу на прощание.

– Надеюсь, встретимся в Вудлэнде!

На въезде в город женщин окликнул человек в военной форме цвета хаки, приказывая остановиться. К ним подошли два вооруженных солдата, третий держал в руке листок бумаги.

– Едете на рынок? – отрывисто бросил офицер с опросником, и мать коротко кивнула. – Вам придется спешиться, мэм, чтобы ответить на наши вопросы. Это распоряжение генерала Майлза. Мы пытаемся отследить товаропоток и выявить причину дефицита.

– Ясно.

На застывшем лице Мэри девушка не смогла прочитать никаких эмоций. Женщина соскочила с лошади и дочь нехотя последовала ее примеру. Она ненавидела пропускной пункт и сейчас стояла, прижавшись к теплому боку Малышки, настороженно глядя на военных.

Как град по крыше, забарабанили отрывистые вопросы:

– Имя? Адрес постоянного местожительства? Какие товары везете на продажу? Количество каждого товара? Сколько человек в вашей семье?

– А как тебя зовут? – спросил шепотом у девушки один из солдат, прыщавый и стриженный так коротко, что через волосы просвечивала розовая кожа.

Он держал Малышку под уздцы и поглаживал по носу. Девушка промолчала. Ее настораживали эти люди, их форма и оружие. Но молодец не отставал:

– Ты останешься в Вудлэнде? Сегодня вечером будут танцы, хочешь пойти со мной?

Она покачала головой, изо всех сил стараясь выглядеть такой же отчужденной и холодно-спокойной, как ее мать.

– Ты любишь танцевать? – Видно, солдата обескуражило ее молчание. – Что-то ты не очень дружелюбна.

Девушка рассматривала горизонт вдали, не обращая внимания на его липкий взгляд.

– Оружие? – сыпались монотонные вопросы. Девушка показала свой арбалет, мать – старое ружье.

Военный что-то пометил в опроснике.

– Сейчас мы быстро осмотрим содержимое ваших мешков, и можете быть свободны.

Офицер начал быстро рыться в миндале, обнюхал бренди и, наконец, добрался до ножа. Вытащив его из кожаных ножен, полюбовался блестящим лезвием.

– Отличная вещица, – пробормотал он, и прыщавый солдат, все еще стоящий рядом с Малышкой, отозвался:

– Армии не хватает острых ножей, не так ли, сержант?

– Именно так, рядовой. Холодное оружие для нас на вес золота, но я уверен, милые дамы – настоящие патриотки и… – он поднял голову от лезвия, – наверняка не откажутся пожертвовать свое сокровище для правого дела.

Девушка уставилась на офицера бешеными глазами, но мать, не повышая голоса, ответила:

– Безусловно, сержант, учитывая сложившиеся обстоятельства, мы будем рады внести свой посильный вклад в общее дело.

Военный удовлетворенно кивнул, засунул клинок в ножны и протянул женщине опись.

– Распишитесь и проезжайте.

Мать расписалась и вскочила в седло. Девушка вырвала поводья у ухмыляющегося солдата и последовала за ней.

– Прости, доченька, – произнесла Мэри, когда они отъехали на приличное расстояние от поста.

– Все в порядке, – зло пробурчала дочь.

Рынок раскинулся на парковке одного из супермаркетов. Чтобы спрятаться от палящих лучей солнца, каждый торговец натягивал над своим прилавком тент на высоких подпорках, поэтому вся огромная площадь была накрыта разноцветным полотном, натягивавшимся от ветра.

Мать и дочь привязали лошадей с краю и зашли на рынок. Мэри сразу же остановилась возле торговца керосином, а девушка проскользнула вперед. Она ходила между прилавками, разглядывая людей и товары, прислушиваясь к разговорам. Солнце, просачиваясь через натянутые полотна, разукрашивало торговые ряды цветными квадратами. Было жарко, и над рынком витали запахи – смесь гнилых овощей, жарящегося мяса, лошадиного и людского пота.

Уши закладывало от разноголосого гомона, в котором переплетались блеяние козлов, кудахтанье кур, крики продавцов: «Соль, качественная и недорогая морская соль!», «Дыни, сочные дыни!» и монотонный речитатив проповедника, читающего Библию. Надо всем этим колыхалось цветное лоскутное полотно, словно громадный воздушный змей, рвущийся из рук в небо. Волнующая атмосфера карнавала, возбуждение и радость наполнили девушку, и ей захотелось тоже взмыть в воздух, паря над долиной. Хотя на земле было не менее интересно, так много новых людей и разных вещей.

Она загляделась на чернокожую женщину с ребенком – никогда еще девушка не видела такой лоснящейся и темной кожи. Затем ее внимание привлек проповедник – его борода так забавно дергалась, пока он мрачно бубнил что-то себе под нос. В следующем ряду группа людей в темных одеждах пела песни о Боге под аккомпанемент гитары. Она хотела послушать, но один из них окликнул ее и, испуганная, девушка поспешила смешаться с толпой.

Прилавки ломились от сокровищ. Здесь были блестящие алюминиевые ведра, кастрюли и сковородки, острейшие ножи и сверкающие кольца, колье и браслеты. Народ стекался со всей округи, даже из Фресно и Модесто, чтобы выменять или купить необходимые товары.

Запах мяса привел ее к палатке, где чумазый малыш старательно поджаривал на вертеле тушку поросенка. Колечко с гранатом девушка отдала его матери, черноглазой испанке, в обмен на сочный буррито.

Из дальнего угла рынка послышались скрипучие звуки военного марша, грохочущего из старенького репродуктора, и девушка направилась в ту сторону. Проходя мимо прилавка с виски и крепким сидром, она услышала, как пьяный человек разглагольствует перед небольшой толпой:

– Чертовы предатели, вот кто они! Мы имеем полное право прийти в Сан-Франциско и взять то, что нам надо! Полное право!

Дойдя до края прилавка, девушка увидела возведенную из досок трибуну. С каждого ее края стоял навытяжку молодой солдат. Народ толпился вокруг, и девушка, пробравшись поближе, спросила у мужчины, продающего травы, амулеты, витамины и лекарства:

– Что здесь происходит? Так много народу, не меньше сотни человек!

– Генерал Майлз будет выступать.

Внезапно музыка смолкла. На трибуну поднялся высокий человек с нездоровым одутловатым лицом. Подойдя к микрофону, он заговорил, но треск помех искажал его голос, мешая слушать. Девушка различала обрывки фраз: «Я имею честь представить вам», – хлопки, как оружейные залпы, – «объединить некогда великую нацию, сохранить наш образ жизни, защитить наш…», – пронзительный звук, похожий на поросячий визг, – «итак, генерал Александр Майлз, человек, который…» Остаток речи потонул в овациях и приветственных выкриках.

Девушка вытянула шею, чтобы увидеть, кого так горячо приветствует толпа. На возвышении стоял человек плотного телосложения, с квадратным лицом и седыми волосами, остриженными «ежиком». Несмотря на жару, он был одет в форму цвета хаки. На рукавах тускло поблескивали золотые звезды; на лице сверкали очень яркие голубые глаза.

Генерал Майлз жестом отказался от предложенного микрофона. Над толпой зазвучал его чистый, звучный голос, заставляя всех умолкнуть и внимательно вслушиваться.

– Друзья! Я рад приветствовать вас здесь, рад, что все мы собрались, чтобы устроить праздник. Для меня честь, что я могу присоединиться к вам в такой чудесный день.

Ветер рванул тент, но никто даже не пошевелился, вслушиваясь в слова генерала.

– Люди должны иметь возможность собраться вместе. В дни одиночества и отчаяния значение таких собраний сложно переоценить, это самое ценное, что нам осталось. – Его голос зазвенел. – Поодиночке мы слабы, вместе – мы сила, каждый из нас беден, но вместе мы богаты. Поодиночке мы беззащитны и уязвимы, вместе мы Американцы! Я мечтаю о том дне, когда нация воссоединится и достигнет былого величия. Я верю в единый народ, хранимый Богом. Гордый народ, с множеством голосов, с миллионом рук, но тем не менее единый. Я мечтаю о стране, где будут расти наши дети в мире и благополучии.

Девушка стерла пот со лба. Название «Америка» она слышала от матери, но никак не могла взять в толк, почему голос взрослого мужчины начинает дрожать при его упоминании. Его поведение напомнило ей проповедника на рынке. Генерал говорил об этой неизвестной Америке с таким же благоговением и священным трепетом, как священник – об Иисусе. Его глаза шарили по толпе, как будто пытаясь заглянуть в душу каждого слушателя. Перехватив этот лихорадочный взгляд, девушка вздрогнула.

– Нельзя забывать, что мы американцы. Каждый из нас – лишь частица огромной силы. Грядет великое объединение, к нам уже примкнули Фресно, Модесто, Стоктон. Все поселения до Чикаго уже с нами. – Генерал повысил голос, его рука, поднятая в воздух, сжалась в кулак. – Но есть те, кто забыл о нашем наследии, отбросил традиции, как ненужный хлам. Я говорю о кучке изменников, осевших в Сан-Франциско. Они подрывают наше единство, сеют раздор и ненависть, пренебрегают нашими призывами к объединению. – Теперь он говорил как разгневанный отец, возмущенный поведением родного чада, переполнившим чашу терпения. – В некогда великом городе царит анархия, мародеры расхищают сокровища наших предков. Их действия не имеют оправдания перед людьми и Богом.

Майлз продолжал перечислять бесчинства обитателей Сан-Франциско, обвинив их в дефиците керосина и инструментов, намекнув на то, что именно их безответственное поведение привело к эпидемии Чумы, предостерегая, что ничто не остановит их, если они решат напасть на долину.

– Мы должны действовать, если хотим защитить себя, свою землю и будущее наших детей. Мы не хотим войны, но если она наступит, мы будем сражаться плечом к плечу.

У солдат, вытянувшихся на карауле, возбужденно горели глаза, толпа ликовала.

Но девушка уже не слушала. Она оцепенела, представив себе Майлза и его солдат, марширующих грубыми ботинками по улицам города, того, которым она каждый вечер любовалась в стеклянном шаре. Мать нашла ее бледную и молчаливую, окруженную шумными, воодушевленными людьми.

Они покидали город через тот же пропускной пункт. Солдаты были все еще там, разжигая маленький костер. Симпатичный велосипедист из Сиэтла с лицом, измазанным в грязи, с фиолетовым кровоподтеком под глазом, стоял там же, потерянно глядя куда-то вдаль. Он больше не улыбался. Проезжая, женщины увидели, как прыщавый солдат кидает в огонь очередную книгу.