Текст книги "Тайна Иеронима Босха"

IX

Лучи солнца, запах лаванды, варившейся пшенной каши и чисто вымытой посуды, монотонные удары каменотесов, доносившиеся из церкви Святого Иоанна, хлопанье тентов на рыночной площади, скрип колес по мостовой – все это означало, что Хертогенбос просыпался. Подавали голос осипшие петухи, лаяли собаки, доносилась утренняя брань хозяев на подмастерьев.

Петрониус стоял перед домом великого художника, мастера Иеронима Босха, и медлил. Потом все-таки поднялся на две ступеньки и постучал в темную дубовую дверь. Опустив голову, прислушался к звукам за дверью. Там было тихо. Петрониус шагнул назад на улицу, подождал еще немного, наблюдая за рыночной суматохой. Повозки уже спешили от городских ворот к центру, в кузнице надували мехи, площадь наполнялась запахом угля. Первые выкрики торговцев, зазывающих покупателей, становились все громче. От порта по улицам распространялся запах свежей рыбы и соленой воды. Мимо сновали работники с корзинами.

После короткой и неспокойной ночи, проведенной на чердаке, Длинный Цуидер в серых утренних сумерках привел Петрониуса к мастерской художника. Петрониус долго ходил туда-сюда, ловко уворачиваясь от содержимого ночных горшков, выплескиваемого с верхних этажей, ждал, прислонившись к стене дома, наблюдая за палатками на рыночной площади. Ноги художника едва не вросли в землю, пока он, наконец, не убедился, что жильцы дома проснулись.

Первый этаж был на две ступеньки выше мостовой. Петрониус еще раз поднялся по лестнице и сильно постучал в дверь. Теперь за ней ощущалось оживление.

Приглушенные шаги, шорох, шепот, скрип открывающегося запора. Петрониус едва не вскрикнул, увидев в дверной щели бесформенную голову с зелеными волосами и красными глазами на страшной роже. Прозвучал пронзительный голос:

– Что вам угодно, чужестранец?

Петрониус не сразу пришел в себя и вежливо произнес:

– Могу я узнать, кто прячется за этой ужасной маской, или я должен сам разгадать тайну? Прежде чем меня разорвут на части, прожуют и съедят, я хотел бы попасть к величайшему и ученейшему из живущих художников Брабанта, благочестивейшему доктору живописи Иерониму, сыну Антониса ван Акена, названному Босхом.

При этом Петрониус так низко поклонился, что голова его едва не коснулась верхней ступеньки.

– Ну, тогда мы приоткроем завесу над нашей тайной. – Человек снял маску, и открылось красное лицо от души смеющегося человека.

– Добро пожаловать. Мы готовимся к мистическому представлению для братства любимых женщин. Это моя маска. Чудесная, не правда ли? Меня зовут Питер. Я подмастерье и одновременно художник в школе Иеронима ван Акена. Рад приветствовать вас и готов заверить, что ваше дерзкое желание попасть на стол к самому великому человеку всех времен неосуществимо. Но смело заходите. Сегодня он уже позавтракал одним из своих учеников, и его жажда отведать человечины удовлетворена.

Дом был просторнее, чем казалось снаружи. Из мастерской справа доносились смех и шутки по меньшей мере троих мужчин. Петрониус предположил, что там находятся подмастерья. Крутая лестница слева вела на второй этаж, и оттуда раздался громкий крик:

– Быстро сюда с ним! Он уже несколько часов простоял под дверью.

Питер указал на лестницу.

– Не волнуйся, брат. Каждый из нас так начинал.

Петрониус кивнул и полез вверх по узкой крутой лестнице. Сверху распространялся аромат масла, спирта и воска, смешанный с запахами металла, пыли и мела. Только сейчас Петрониус понял, почему лестница была такой крутой: она вела не на второй этаж, а прямо на крышу. Чем выше поднимался Петрониус, тем светлее становилось вокруг. Крыша была полностью открыта солнечному свету. Петрониус прищурился от ярких лучей.

– Коротко и ясно! Я не беру учеников.

Петрониус обернулся. За его спиной стоял мужчина. Небольшая голова с покатым лбом и тонкими губами сразу привлекала внимание. Глаза светились мягким светом, редкие волосы уже подернула седина. Борода торчала во все стороны, будто мужчина неделю не был у цирюльника. Весь облик мастера был каким-то изящно-нежным, особенно руки с необычайно длинными пальцами. Одетый в грубую серую льняную рубаху и штаны из той же ткани, на крыше под открытым небом стоял не кто иной, как сам Иероним Босх. В левой руке он держал палитру и мольберт, в правой – кисть. Полотно, над которым работал художник, было аккуратно закрыто тканью.

– Продовольствие и деньги на дорожные расходы, как предписывают правила цеха, вы получите. Но работы у меня нет. На средства гильдии я могу приютить вас на три дня, братство дает еще три. Через неделю вы должны покинуть город. Чувствуйте себя как дома и не мешайте мне в работе. Питер проводит вас на кухню.

– У меня есть рекомендации, – быстро сказал Петрониус и полез под полы куртки, где во внутреннем кармане лежали два письма.

– Спрячьте, я же говорил: заказов стало мало и работы в последнее время нет.

Петрониус опустил голову. Он не так себе все представлял. Это был полный крах.

На крыше появился Питер, вслед за ним еще один художник.

– Два письма, одно от Дюрера из Нюрнберга… – пробормотал Петрониус.

– Оставьте это, я уже сказал.

– …другое от Йорга Бройе. Он…

Босх насторожился и неожиданно резко повернулся к художнику:

– От Бройе, говорите? Йорга Бройе? Давайте же его сюда.

Босх нетерпеливо кивнул, и Петрониус торопливо достал из кармана нужное письмо и с поклоном протянул его мастеру. Тот разорвал конверт и начал читать послание. Время от времени он кивал, бросал взгляды на Петрониуса и читал дальше.

– Он рекомендует вас как портретиста… интересно. В вашем возрасте. Смело, но у Йорга наметанный глаз.

Босх несколько раз облизнул губы и, продолжая читать, бросал внимательные взгляды на новичка.

– Мы с Йоргом хорошо понимаем друг друга. Я окажу ему любезность. Возьму вас на полгода, но только потому, что Йорг тоже берет моих учеников, даже в самое трудное время.

Босх вернул Петрониусу письмо, отвернулся и стал смешивать на палитре краски. Не обращая никакого внимания на прибывшего, он громким, пронзительным голосом провозгласил условия:

– Покажите ему переднюю комнату, для начала этого будет достаточно. Полтора гульдена в месяц, бесплатная еда и жилье, за это работа по заказам или помощь мастеру. Воскресенье – выходной. Раз в месяц можно напиться, но не чаще. В мастерскую приходить с восходом солнца. После обеда и в сумерках смешиваем краски и толчем пигмент. И никаких ссор с другими подмастерьями. Для начала хватит.

Петрониус кивнул и последовал вниз за другими подмастерьями. Только сейчас он заметил отверстие на уровне пола, откуда хорошо просматривалась улица. Insignis pictor55
  Выдающийся художник (лат.).


[Закрыть], похоже, человек подозрительный. Прежде чем голова Петрониуса исчезла за порогом, мастер снова повернулся к нему. С лица его исчезло спокойное, задумчивое выражение, и оно стало похоже на маску, что была на открывшем дверь человеке.

– И никаких контактов с доминиканцами! Кто скажет им лишнее слово, может сразу же идти зарабатывать хлеб в церковь! Это закон!

X

Кто-то бесшумно спускался по лестнице, будто хотел скрыть, что находился вверху, в мастерской. Шаги были странные – неизвестный или хромал, или сильнее наступал на одну ногу. Петрониус прислушивался к ритму шагов, пока они не затихли. Мимо его комнаты прошмыгнули, и через некоторое время почти беззвучно щелкнул дверной замок. Петрониус улыбнулся. Если его не подвела интуиция, шаги принадлежали женщине.

Его комната оказалась чуланом под лестницей, таким маленьким, что там едва помещался мольберт. На обшивке лестницы он нашел крючок для одежды и других вещей, а на уровне колен – полку для бумаги. Небольшое окно над кроватью выходило на пожарный люк между домом Босха и соседним зданием. Окно было таким узким, что Петрониусу пришло в голову протиснуться на улицу, чтобы узнать, возможно ли это. Оказалось – возможно, но с большим трудом.

Петрониус с любопытством обследовал чулан. На подоконнике он нашел огрызок свечи и задумался о предостережении мастера. Питер, отвечая на его вопрос о серьезности замечания, предупредил:

– Послушай, новичок, если во всем сказанном и было что-то серьезное, так это последнее предложение. Наш хозяин не любит доминиканцев. И они его тоже. Мастер Босх заседает в городском совете, а совет выступает против зарвавшихся священников. Тебе придется принять решение, и очень скоро.

Вслед за этим Питер пожелал новичку хорошего дня и на прощание добавил:

– Последний, кто здесь жил, бежал сломя голову, и черт его знает почему. Во всяком случае, Ян связался с этой собачьей сворой церковников. Никакого вреда от него не было, мы над ним не насмехались. Ну, так или иначе – его нет, а ты прекрасно заполнишь пустоту. С рекомендациями от Дюрера и Бройе. Мое почтение!

Петрониус сел на кровать и осмотрелся в своей комнате. Кроме кровати и полки, на которую он положил свои наброски и карандаши, в помещении ничего не было. Неудивительно, что предыдущий подмастерье бежал отсюда, не оставив и намека куда. Из страха? Может, он совершил какое-нибудь преступление? Драки, дуэли и небольшие кражи случались повсюду. И тот, кто не хотел очутиться в тюрьме или долговой яме, чтобы кормить там крыс, должен был уносить ноги.

Петрониус окинул комнату внимательным взглядом. Он обратил внимание на дверную обшивку. Краска в нижней части верхнего квадрата была содрана, будто кто-то острым предметом пытался забраться за обивку и приподнять ее. Петрониус достал нож и просунул в щель. Оттуда выпал листок величиной с ладонь. Листок был треугольной формы, на нем ничего не было написано. Зачем кому-то нужно было прятать этот обрывок бумаги? Или его оставил Ян де Грот? Может, это намек, послание?

Петрониус вздрогнул от стука. Он едва успел спрятать листок среди разбросанных по кровати вещей, как дверь распахнулась и быстро вошел Босх.

– Устроились? Места не много, но спать есть где. Визиты дам запрещены.

Говоря это, мастер улыбался, понимая, что последнее требование – чистая формальность, и многозначительно посмотрел на открытое окно.

– Бумагу, краски и угли вам покупать не нужно. Получите у меня. В достаточном количестве. Требуйте все. А теперь послушайте. Сделайте мне наброски сцены в раю. Адам, Ева и Господь Бог. Постарайтесь разместить их необычно. Под моей крышей сначала думают, а потом берут в руки кисть и уголь. Нарисуйте что-то свое, что приходит вам на ум, когда вы думаете о рае, о том, что мы все потеряли, что питало нашу фантазию. Даю три дня! Можете работать в дальней мастерской вместе с остальными подмастерьями. Ко мне на крышу никто не приходит. Только Питер может вас туда проводить. А сейчас идем завтракать! Вы наверняка голодны!

Петрониус не мог разглядеть выражения лица мастера, так как на него падала тень, но ему показалось, что глаза Босха светятся, как у кошки, в пламени свечи. Наверное, он способен видеть во мраке ночи.

Петрониус встал и последовал за мастером в столовую. Вставая, незаметно взял пустой листок и с удивлением подумал, что не слышал шагов Босха на лестнице. Вероятно, мастер прошел другим путем. Следуя за Босхом, Петрониус поклялся держать ухо востро и постараться найти потайную лестницу.

XI

– Это не понравится мастеру. А что не нравится мастеру, вызывает его гнев.

Питер через плечо смотрел на сцену рая, которую Петрониус рисовал углем. Они находились в дальней мастерской, выходившей в яблоневый сад. В помещении рядом работали над заказами другие ученики: Энрик, Якоб и Герд. Оттуда доносилась их болтовня.

– Но здесь есть все, что делает сцену рая привлекательной, – ворчал Петрониус.

Питер отвел взгляд, взял со стола, который стоял рядом с табуреткой и мольбертом и был единственной мебелью, ступу и смешал в ней желтоватый пигмент. Рядом забубнил Энрик:

– У мастера другие представления о привлекательности. Не похожие на те, что можно увидеть в каждой церкви. Он называет их незавершенными и недостаточно продуманными. Заурядный халтурой! Слишком приукрашенной ложью.

Петрониус застонал и снова посмотрел на свою работу. Ему нравилась фигура Господа Бога – тот склонился к Адаму и доставал из его груди ребро, которое превращалось в Еву.

– Чего же он хочет?

Питер листал книгу с золоченым обрезом, читая соотношение смесей, которые находил там. Затем отсыпал порошкообразный пигмент в ступку, отмерил масло, добавил белка и стал смешивать все костяной лопаткой. Подмастерье углубился в работу и, казалось, забыл о вопросе Петрониуса. Благодаря его терпению и нескольким каплям лака получилась бледно-желтая масляная краска. Он несколько раз перепроверил ее качество.

– Довольно быстро справился! – гордо возвестил Питер о своем успехе в изготовлении желтой краски. – И все прошло легко. Последний раз мастер так кричал на меня, что чуть не лопнули перепонки. А теперь краска получилась на славу. Она не растекается, хорошо ложится на холст.

Питер взял краску на лопатку и переложил в какой-то горшок, который тут же закрыл пробкой.

– Теперь вернемся к нашим баранам. Ты хочешь знать, какой фантазии ожидает от тебя мастер. Пошли, я покажу тебе кое-что.

Питер слегка прикоснулся к плечу Петрониуса и пригласил следовать за ним.

– Почему Босх не может объяснить мне сам, чего хочет?

– Ты слишком любопытный. Радуйся, что тебя вообще взяли в ученики. Работай кистью и не задавай лишних вопросов. Ты еще не начал рисовать, а хочешь знать, что будет дальше. Возьми лучину.

Словно два заговорщика, они шмыгнули в проход к двери, которую Петрониус заметил еще по пути на кухню. Питер приложил палец к губам и очень осторожно нажал на ручку, а потом с таким шумом рванул дверь, что у Петрониуса от страха сердце ушло в пятки и он уронил лучину. Питер прислонился к дверному косяку и затрясся от смеха.

– Невероятно! Почему ты крадешься за мной, как преступник? Мы не совершаем ничего противозаконного, и к тому же в доме никто нам ничего не запретит. Трое работающих рядом не выдадут нас, даю на отсечение руку. Мастер выполняет заказ братства вне дома, а хозяйка находится в имении Босхов в Оиршоте. Натурщики придут только после обеда. Понимаешь?

Петрониус почувствовал, что угодил в ловушку. В этом доме надо быть осторожным.

– Что ты хочешь показать мне?

Петрониус попытался отвлечься и поднял почти потухшую лучину. Питер взял с висевшей рядом с дверью полки свечу и зажег от лучины. Затем подошел к стоящей на мольберте завешенной полотном картине.

– Возьми. – Питер протянул свечу Петрониусу. Потом он приподнял полотно с левого края картины и приказал товарищу посветить на нее. От увиденного у Петрониуса перехватило дыхание. Его взору открылся необычный пейзаж с высоким, уходящим вдаль горизонтом. Он был разделен на четыре плоскости. Вверху, на небесах, на троне восседал Иисус Вседержитель с земным шаром в левой руке. С небес на землю устремились ангелы, голубоватые сатанинские создания. На следующей плоскости доминировала не сцена создания Евы, которая вырастала из Адама, а бьющий из скал источник бледно-желтого цвета, такую краску только что приготовил Питер. Желтый сильно контрастировал с красным одеянием Христа. Следующая сцена, где внимание зрителя было привлечено к разделению леса и луга, являла собой картину грехопадения. Но в облике змея не было ничего ужасного или соблазнительного, а Адам и Ева, казалось, беседовали о вкусе плода, не понимая, что нарушают запрет. Вся нижняя плоскость представляла собой сцену изгнания из рая: архангел Михаил с помощью своего меча выбрасывал грешников вон, однако они не казались подавленными оттого, что должны покинуть небеса. Адам втолковывал архангелу, что нет ничего особенного в том, чтобы вкусить плод с древа познания. А Ева и вовсе отвернулась и не замечала архангела. Картина было просто невероятная по композиции.

– Понимаешь, что я имел в виду? – прошептал Питер. – Даже сошествие с небес ангела и изгнание из рая выполнены своеобразно. Никто не ожидал от мастера такого.

Петрониус не сводил с полотна глаз. В мерцающем свете огня луга, казалось, ожили. Небо, выплевывая адские существа, рассыпало порчу и разврат на мирный пейзаж. Петрониусу стало не по себе. Насколько он понял, не грехопадение было ключевой темой. Здесь буквально царило Зло…

– Ну, понял? Вот что мастер называет фантазией!

– Думаю, теперь понимаю. Зло завладело миром до того, как Адам и Ева попробовали яблоко. В самом Зле нет ничего ужасного. Поэтому они не боятся изгнания из рая в другой мир. Он им уже знаком.

Питер опустил ткань и дал понять, что пора уходить.

– Необычная трактовка. Думаю, мастер именно поэтому еще не продал картину. Иногда он рисует такие… такие необычные вещи, чтобы набить руку. Даже братство не любит подобные картины.

Петрониус кивнул. Понемногу он стал понимать, почему мастер запретил ему общаться с доминиканцами. За этим запретом скрывалось нечто большее, чем простые споры городского совета и монахов инквизиции.

– И все же, Питер, могу я просить тебя еще кое о чем? Подмастерье закрыл дверь и прислонился к стене.

– Конечно, именно для этого я здесь.

– Ты только что упомянул о братстве. Что это за братство?

Питер закашлялся, отодвинулся от стены и пошел назад в мастерскую. Петрониус почувствовал, что перешагнул черту, которую не должен был переступать. И все же он настойчиво переспросил:

– Братство! Он дважды упоминал о нем. Что это…

– Не сейчас! – резко оборвал его Питер – Я расскажу тебе, когда придет время. Иди работать. Ты получил достаточно пищи для размышления. Завтра вечером мастер захочет посмотреть твою работу, и если она ему понравится, ты останешься. В противном случае мы видимся в последний раз. Мне нужно смешивать краски.

Петрониус подошел к мольберту, ошеломленный впечатлением от картины Босха. И полученным от Питера отказом. И то и другое было как-то связано, Петрониус ощущал это почти физически. Что-то в этой мастерской скрывали от посторонних глаз.

XII

– Какие же мысли возникают у вас, когда вы смотрите на картину?

Петрониус не мог сосредоточиться на вопросе Босха. Он не сводил глаз с двустворчатой картины, на которую мастер осторожно наносил лак. Гризайль, техника, при которой один и тот же цвет наносят вновь и вновь, например, серый на серый, для достижения эффекта рельефности. В мастерской пахло мастикой и спиртом.

– О чем вы спрашивали, мастер?

Босх повернулся к подмастерью и внимательно осмотрел его с ног до головы.

– Что такое? Вы разве никогда не видели картину, которую покрывают лаком?

– Видел, – пролепетал живописец из Аугсбурга. – Но не столь необычную.

Босх ухмыльнулся, взял чашу и обмакнул ткань в жидкость. Затем легкими круговыми движениями стал втирать ее в картину, пока вся поверхность не пропиталась и не заблестела.

– Я спрашивал вас, о чем вы думали во время работы над своей картиной.

Петрониус отвел взгляд от картины мастера. Его собственная работа была прикреплена к стропилам крыши.

– Вам не нравится?

Босх начал раздражаться.

– Ответьте на вопрос!

Петрониус встрепенулся. От запаха спирта у него пересохло горло.

– Как вы пожелали, я нарисовал картину, не руководствуясь общепринятыми критериями. Бог создал Еву, но Адам отвернулся от Господа, потому что ему не нужна была женщина. Господь навязал ее Адаму. И сначала Адам не знал, что с ней делать. Ева не появляется из ребра Адама, как описано в Библии. Она появляется из головы Господа. Я связываю это с сюжетами греческой мифологии…

– И это приведет вас на костер инквизиции. Вы глупец. Если бы я не был Босхом, то велел бы сжечь вас вместе с вашими еретическими мыслями. Позволить Еве выйти из головы Господа, как богиня Афина вышла из головы Зевса! Единственная греческая богиня, с которой считались и к мнению которой прислушивались боги-олимпийцы. Глупец! Будто у мужчин и женщин одинаковые права. Какая дерзость! Я повторяю еще раз: возьмите картину, разорвите ее в клочья и сожгите здесь же и немедленно!

Босх указал рукой на таз с углем, стоявший в углу. Его наверняка использовали для обогрева в прохладные вечера или для приготовления черной краски. Петрониус снял картину со стропил и стал медленно отрывать полосу за полосой и бросать в таз.

Босх добавил туда немного спирта и поджег с помощью лучины. Голубоватые языки пламени быстро набросились на бумагу, края почернели, бумага вспыхнула от жара и тут же превратилась в черный пепел. От райского сада ничего не осталось.

Лишь теперь Петрониус отважился спросить:

– Я выдержал экзамен?

– Я еще не прочел, что написал о вас Дюрер. Но и сейчас ясно, что у вас есть воображение, Петрониус Орис. Одобряю. Никто в этом городе не отважился бы показать такой рисунок. Что я говорю: никто в Брабанте и за его пределами! Одни – потому что не могут, другие – потому что боятся инквизиции и рисуют дерьмовые картины при одной только мысли об инквизиторах.

Мастер, глядя в пол, обошел вокруг подмастерья.

– Я оставляю вас. В борьбе против доминиканцев мне способны помочь только бесстрашные люди. У кого вы научились так мыслить?

Петрониус нахмурился. Он не хотел обманывать Босха и боялся признаться ему в своем с Питером проступке, но все же решился сказать правду:

– У вас, мастер Босх. Питер показал мне одну из сцен вашей картины. Позавчера. Она стоит внизу, в темной комнате.

Петрониус почувствовал, что Босх остановился, однако не отважился повернуться к нему.

Подмастерье снова обратил взгляд на стоявшую перед ним картину, две боковые створки триптиха. Центр картины заполняла земная сфера – огромных размеров мыльный пузырь, хрустальный шар. Внутри был заключен и спрятан окруженный морем пустынный диск Земли, парящий над преисподней. Шел третий день сотворения мира. Земля только что отделилась от воды, растительность бурно цвела.

Сквозь тяжелые облака на Землю падали слабые лучи солнца. Слово создало цвета и формы. Но Петрониуса не оставляло ощущение, что слово Творца было понято неверно. Поросль казалась странной, горы необычными, образы будто вышли из лаборатории алхимиков. Колбы, трубки, дистилляторы.

Босх словно угадал мысли Петрониуса, так как подмастерье неожиданно услышал тихий шепот мастера у своего уха:

– И над всем этим восседает на троне Господь Бог! Он создал мир в химической реторте. Rotornar al segno – назад к первобытному. Но пар поднимался с земли, и орошал лицо земли, сказано у Моисея. Созидательная влага, рождающая жизнь. Лишь по этой причине мир должен быть серым. Я знаю, Питер показал вам картину. Он сделал так по моему пожеланию. Хорошо, что вы оказались честны. Никакой Дюрер не мог привить вам эту честность. Та картина – копия моего триптиха «Воз сена». Копия. Оригинал продан!

Босх засмеялся. Лишь теперь Петрониус решился повернуться к нему:

– А что бы вы сделали, если бы я скрыл нашу вылазку с Питером?

Мастер подошел к своей картине, взял чашу с лаком, обмакнул тряпку, вновь оросил земной шар и натер до блеска.

– Вам бы пришлось искать себе новое пристанище. Ipse dixit et facta sunt. Ipse mandavit et create sunt66
  Сказал Он – и сделано, повелел – и создано (лат.).


[Закрыть].

Петрониус, хорошо знавший как латынь, так и Библию, сразу же вспомнил нужное место и связал его с надписью в верхнем краю триптиха.

– Псалмы: Хвалите Его, небеса небес и воды, которые превыше небес. Да хвалят имя Господа, ибо Он повелел, и сотворились… сказано в последних псалмах, из которых вы взяли это предложение.

Босх медленно повернулся к подмастерью. Его глаза расширились и светились особым флюоресцирующим светом, который поразил Петрониуса при первой встрече. Казалось, мастер смотрел сквозь него. Едва шевеля губами, он произнес:

– У меня есть для вас заказ, Петрониус Орис из Аугсбурга.