Текст книги "Тайна Иеронима Босха"

XVII

Петрониус смотрел на стены города. Это была крепость. Хертогенбос величественно заявлял о гордости и богатстве Брабанта. Молодой художник решил прервать путешествие в Оиршот. Слишком велика опасность попасть в руки инквизиции. Теперь нужно найти способ проникнуть в город. Через южные ворота пройти невозможно: там стоит стражник, который еще на выезде косо смотрел на Майнхарда. Кроме того, он явно связан с патером Берле. Не оставалось ничего другого, как обойти город с севера.

В сумерках, совсем выбившись из сил, Петрониус добрался до моста перед северным въездом в город. Стража недоверчиво посмотрела на него, но, после того как художник предъявил удостоверение гильдии живописцев, пропустила.

Петрониус осторожно приближался к дому на площади, однако в обычной рыночной суете не было ничего настораживающего. Люди делали покупки, тащили мешки с просом и, толкая тачки, везли молоко. Кто-то шел в церковь. Петрониус быстро проследовал мимо соседних домов к жилищу Босха и решительно постучал в дверь.

Тишина. Мастерская, казалось, вымерла.

Петрониус оглянулся, не наблюдает ли кто за ним, но прохожих не интересовал оборванный парень. Через мгновение юноша открыл форточку пожарного люка и нажал на оконную раму. Сам не зная почему, художник, уходя, оставил окно открытым. Петрониус забросил сумку внутрь и с трудом протиснулся в дом. Потом рухнул на кровать и закрыл глаза.

Какой-то шорох пробудил его. Петрониус очнулся в поту после короткого кошмарного сна, полного страшных чудовищ и черепов животных. В комнате было так темно, что он не видел даже своих рук. Кто-то проскользнул мимо пожарного люка. Петрониус знал, что не закрыл окно. Оконный проем зиял серым пятном во мраке ночи. Кто-то прошел мимо его каморки, щелкнула дверная ручка, и все стихло.

Петрониус всматривался в темноту. Куда пропал неизвестный? Запах, оставшийся после посетителя, показался художнику знакомым. От напряжения он был как натянутая струна и почувствовал легкое сотрясение – кто-то поднимался по лестнице вверх. Подмастерье понял, куда спешит ночной посетитель: в мастерскую Босха. Неизвестный знал тайный путь.

После того как смолкли все звуки, Петрониус встал с кровати, закрыл створки окна и нашарил в сумке трут. С трудом зажег свечу и начал размышлять, что делать дальше. Искать потайной ход или просто подняться по лестнице? Он выбрал последнее. В конце концов, посетитель не знает, что в доме кто-то есть. Петрониус снял сапоги и сунул под кровать. Встал и, когда собрался открыть дверь комнаты, увидел записку. Быстро схватил ее, осмотрел. На обратной стороне четким почерком Питера было написано: «Постоялый двор „У орла“». Петрониус покачал головой. Обращено ли послание к нему? Питер ждал Петрониуса только через три дня. Значит, встреча назначена на субботу. Петрониус поднес записку к огню, она вспыхнула и сгорела. Пепел подмастерье растоптал на полу, тщательно загасив все искры.

Бесшумно открыв дверь, Петрониус скользнул к лестнице. Сверху пробивался тусклый свет. Подмастерье стал осторожно подниматься вверх.

– Вы совершаете преступление! Поднимайтесь и покажитесь!

Петрониус испугался. Очевидно, острый слух посетителя уловил шаги на лестнице. Дрожа, художник ступил на последнюю ступеньку. Перед его глазами лежали веревки и ткань, в которую заворачивали свежие доски, чтобы поднять в мастерскую. Художник повернулся к стене и осмотрел помещение. На одном из мольбертов стоял портрет, над которым работал Петрониус, а рядом, на большом мольберте, – другая картина. Ее освещал мерцающий огонек свечи, но издалека подмастерье некоторое время ничего не мог разглядеть. Справа от картины стоял Якоб ван Алмагин.

– Вы? Что вы здесь делаете?!

– Тот же вопрос я могу задать и вам. Если не ошибаюсь, вы должны направляться сейчас в Оиршот, в имение вашего мастера.

Петрониус кивнул и тут же уловил движение в дальнем углу мастерской и услышал тихий стон. Здесь был кто-то еще.

– Что вы тут делаете? Я живу в этом доме, и даже если мне пришлось вернуться, я имею право на это жилище. Вы же…

– …проникли сюда тайно. Вы это хотели сказать, Петрониус Орис? Ему нужна моя помощь, и я не могу отказать в ней.

Якоб ван Алмагин кивком указал в сторону лежащего на досках человека, который беспокойно метался из стороны в сторону.

– Кто это? – спросил Петронис, но, задавая вопрос, он уже знал ответ.

Якоб жестом подозвал его ближе. На низком деревянном столе, полуголый, лежал мастер Иероним Босх. Ноги и руки его были привязаны ремнями к столу. Тело блестело, будто натертое маслом. Голова обвязана платком, чтобы он не разбил ее. Изо рта шла пена. Мастер корчился в судорогах.

– Что с ним? – Ужас охватил Петрониуса. – Он болен?

Якоб ван Алмагин покачал головой:

– Нет, он совершенно здоров. Но сейчас находится не в этом мире, а между небом и адом. Дай Бог, чтобы он попал в рай!

Петрониус повернулся к посетителю и посмотрел ему в глаза. Хотя подмастерье не понимал, что здесь происходит, вид мастера его обеспокоил и по спине побежали мурашки.

– Он умрет?

Тонкие губы гостя тронула улыбка.

– Пока я с ним – нет.

Только теперь Петрониус заметил, что руки Якоба ван Алмагина такие же жирные, как и тело мастера Босха.

– Что вы с ним сделали?

– Только то, что он сам приказал мне.

XVIII

Петрониус лежал на койке, подложив руки под голову, и думал. Не выходила у него из головы та картина, что стояла рядом с деревянным столом, – центральная часть триптиха. Боковые створки юноша уже видел раньше. Не тот искусственный мир, яйцо, из которого на шестой день мироздания должен выскользнуть рай, а сам рай. Но что за рай предлагал художник вниманию зрителя!

Петрониус не знал, что внушает ему больший страх – сам мастер или манера, в которой написана картина. Якоб ван Алмагин увлек его разговором, и Петрониус не мог понять, чего этот человек хотел больше: отвлечь его от созерцания мук мастера или раскрыть тайну картины.

– Что вы видите, Петрониус Орис?

– Мастера Босха, корчащегося в судорогах, господин!

Алмагин указал на картину:

– Посмотрите сюда и забудьте о художнике. С ним ничего не случится. Он ищет путь в лабиринтах познания. Вы должны посмотреть на райский сад. Ну?

Петрониус подошел ближе. Иероним Босх стонал и метался из стороны в сторону. Тяжелое дыхание мастера преследовало ученика, пока он изучал картину. Неожиданно юноша понял, что пугает его в полотне. Картина была разделена на три различные по цвету плоскости, и каждая имела свой сюжет. Внизу на нежно-зеленом фоне Иисус подводил Еву к Адаму. Посередине на зеленовато-желтом господствовал источник, выдержанный в красном цвете, как и одеяние Христа Спасителя, и на небесно-голубом заднем плане был изображен искусственный мир.

– Это действительно рай? – переспросил Петрониус. Якоб ван Алмагин снова подошел к нему. Юноша вновь почувствовал едва уловимый запах, так смущавший его. Голос Алмагина тоже изменился, став мягким и певучим.

– Это рай особый! Ложный путь наших чувств, если вы понимаете, о чем я говорю. Вы должны пройти по нему, если хотите понять самого себя.

Петрониусу казалось, будто он только что пробудился от сна. А когда утро медленно проникло в окно его комнаты, он отправился внутрь картины. Все было как прежде: стоны и метания мастера, голос Якоба ван Алмагина и картина рая.

В этом раю поселилась смерть. В то время как Адам рассматривал Еву, кошка ловила мышей, птица пожирала лягушку, пойманную в пруду. А из болота рождались существа, принадлежавшие совсем другому миру: трехголовые птицы, читающие утконосы, лошади, похожие на белок, летающие рыбы. Никто ничего подобного раньше не видел и не слышал. Петрониус знал: красный цвет туники Христа означает любовь. Он догадывался, что эта любовь распространяется только на людей, а не на весь живой мир. Петрониус удивлялся лишь тому, как любовь и смерть сосуществуют в раю. И все же в настроении картины было что-то не так. Адам и Ева не выглядели виноватыми. Адам смотрел вверх, а Ева – вниз, на землю, будто стыдилась.

– Не стыд заставляет ее смотреть на землю. – Якоб ван Алмагин прочитал его мысли.

– Тогда что же?

Петрониус знал, что первые часы, проведенные в раю, были полны нежности и невинности. Никто еще не отведал запретного плода с древа познания.

Петрониус посмотрел Еве в лицо, вплотную приблизился к ней и понял, что беспокоило ее. Она не хотела склоняться перед Адамом. Она сопротивлялась, но сдалась под давлением силы Иисуса и Нового Завета. Ева стала женой первого жителя рая не добровольно. Возможно, это нарушило идиллию и побудило мастера Босха наполнить игры животных насилием?

Петрониус указал на фонтан в центре картины и спросил:

– Это источник живительной влаги, господин?

Якоб ван Алмагин повернулся к мастеру, который снова застонал, изогнулся и прерывисто задышал. Он подошел к Босху и смазал его еще раз с ног до головы. Тело мастера медленно расслабилось, на лице вновь появилась умиротворенная улыбка.

– Он прибыл на место! Сейчас он в раю! – прошептал Алмагин и опустился перед художником на колени.

Фонтан поднимался над серо-голубым островом, состоявшим из камней и колб.

– Этот мир будто раздвоен, – рассуждал Петрониус. – С одной стороны, звери мирно уживаются друг с другом, а с другой – из озера, которое питает вода источника жизни, рождаются адские создания, к примеру, трехголовая амфибия.

Он указал на животное, вылезающее из воды на правом берегу озера и изучающее окрестности тремя головами на тонких шеях.

И тут будто туман рассеялся перед глазами Петрониуса. Он выпрямился на кушетке. Картина стала оживать на глазах.

В отверстии фонтана сидела сова и наблюдала за внешним миром. Эта птица была символом мудрости и фальши одновременно, атрибутом сатаны и знаком ереси. Это могло означать: будь бдителен, не дай себя обмануть! Голубизна острова предостерегала. Голубой цвет – цвет обмана. Здесь были собраны камни мудрости и колбы, с помощью которых ученые пробовали найти Quinta essential88
  Пятая сущность (пятое тело) (лат.). У средневековых философов так назывался эфир, который в пифагорейской школе был присоединен в качестве пятой стихии к четырем стихиям Эмпидокла: земля, вода, огонь и воздух. – Примеч. ред.


[Закрыть].

– Зло всегда существовало в этом мире, – коротко подытожил Петрониус.

– Зло и обман! Лишь тот, кто внимательно взглянет на картину, заметит послание, вплетенное в полотно вашим мастером.

Якоб ван Алмагин вымыл руки в тазике с водой, которого Петрониус раньше не заметил. Он добавлял какое-то вещество, заставлявшее воду пениться. Кивнув в сторону мастера, Алмагин сказал:

– Мы должны укрыть его. Через час он снова проснется. И тогда я рекомендую вам исчезнуть отсюда. Никто и никогда не видел его в таком состоянии, и он точно не пожелает, чтобы кто-нибудь об этом узнал.

Петрониус украдкой наблюдал за пенящимся веществом, которое легко удаляло жир с рук Якоба.

– Только один вопрос, господин! – произнес Петрониус. – Птицы на заднем плане… они появляются на свет, облетают мир и возвращаются к исходной точке. И тут разделяются на темных, уходящих в яйцо, и светлых, которые уходят в рай и могут развлекаться там. Я понимаю, это всеобщий круговорот природы от жизни до смерти. Но почему птиц разделяют?

Якоб ван Алмагин укрыл дрожащего мастера одеялом. Провел рукой по лицу художника, и снова на нем появилась странная улыбка. Затем Алмагин пояснил:

– Ответ даст понимание, Петрониус Орис. Подумайте. А теперь оставьте нас. Я буду здесь и дождусь его пробуждения. Идите спать!

Петрониус спустился вниз по лестнице и лег на свою койку. Но сон не приходил, воспоминания не давали заснуть. Пережитое бродило внутри, как плохо переварившаяся пища. Он что-то упустил на этой картине. Если Иероним Босх упрекнул его за сцену рая, где Ева выходит из головы Господа Бога, и сказал, что это прямой путь на костер, то сам он – первейший кандидат для псов инквизиции.

Внезапно Петрониус вспомнил, что у него спрятана картина, ставшая причиной гибели Майнхарда. В голове все смешалось. Он должен найти Длинного Цуидера и спрятать картину!

Петрониус решительно поднялся с постели и надел сапоги. День обещал быть трудным, и начать его нужно было пораньше.

XIX

На несколько дней солнце и жара накрыли город бархатным покрывалом. Горожане были измучены душными летними днями. Женщины в легких платьях привлекали восхищенные взгляды мужчин, которые, собравшись в группы, обсуждали, как идут торговые дела в Брюгге и Антверпене, подшучивали над причудами политики Максимилиана и удивлялись быстрым темпам строительства собора Святого Иоанна.

Свежий дневной ветер с необычайной легкостью нес Петрониуса сквозь уличную толпу к собору.

Длинного Цуидера он увидел перед храмом. Нищий сидел на корточках с вытянутой вперед ногой, спрятав голову под капюшоном и протянув для подаяния костлявую руку.

– Подайте, пожалуйста, самую малость, самую малость!

Петрониус узнал Цуидера по палке с характерным набалдашником, сунул нищему медную монетку и прошептал, чтобы тот следовал за ним. Длинный Цуидер кивнул. Вскоре Петрониус открыл тяжелую дубовую дверь собора и скользнул внутрь. Он прошел по еще строящемуся храму, в котором разносился стук топоров каменотесов и гул многочисленных голосов, улетающих в небо, – крыша до сих пор не была завершена. Через северные ворота Петрониус снова вышел на улицу. Величественные своды храма бросали мрачную тень на переулок, и молодому человеку на мгновение стало холодно. К большому удивлению, нищий уже ждал его там.

– Художники в этом городе становятся все щедрее, – съязвил Цуидер и повертел медной монеткой. – Мне отложить ее на черный день? Ну не смущайся, Петрониус, что тебе нужно?

Петрониус рассказал о нападении на возницу и о разбойниках.

– Я уверен, это были доминиканцы. Монахи, переодетые в разбойников!

Длинный Цуидер кивнул:

– Я знаю. Босх выехал из своего имения навстречу. Он нашел сожженную повозку и костюмы, сразу же отправился в Ден-Бос и рассказал о нападении в ратуше. Однако вряд ли он чего-нибудь добился бы, даже если бы схватил патера Берле за руку.

Петрониус укутался в куртку. От собора веяло холодом. Он собирался задать следующий вопрос, когда из-за угла показалась процессия.

– Кающиеся! – прошептал нищий и увлек приятеля в тень собора.

Процессия проследовала на рыночную площадь. Звон цепей на ладанках, монотонное пение в такт шагов и удары плетки сопровождали шествие. Лица кающихся были скрыты черными шапками, грудь обнажена, черные штаны едва прикрывали ноги. Они стегали себя по спинам плетками-семихвостками, пропитанными потом и кровью.

Пока процессия приближалась, нищий ворчал:

– С тех пор как монахи стали платить кающимся супом и медными монетами, появилось много желающих. Почти каждую неделю такая процессия проходит по городу. Нельзя допускать, чтобы кровавые следы последнего бичевания были видны на спине. Поэтому умельцы заменяют металлические шарики на концах плетки узелками из ткани. Кожа остается целой, и кающиеся могут через неделю снова выходить на улицу зарабатывать деньги. А спрос на бычью кровь растет.

Процессию в черных капюшонах сопровождали несколько доминиканцев; те размахивали ладанками и держали в руках свечи.

– Если попадешься им на пути, они заставят и тебя взять в руки плетку. Таким образом они хотят очистить тебя и весь мир. Тупые болваны! – добавил он. – Что еще ты хотел узнать?

Петрониус оторвал взор от кающихся.

– Что говорят о Якобе ван Алмагине? Тебе удалось что-нибудь выяснить?

Нищий ухмыльнулся, подождал, пока бичующие себя грешники не прошли мимо и не свернули к соборной площади.

– Я могу выяснить все, мой друг! Якоб ван Алмагин – еврей. Добрых сорок лет назад – это было еще до моего прихода в Ден-Бос – он сменил веру. Но не так, как все. Влиятельный человек. Если бы ты назвал мне настоящее имя, под которым он живет здесь, я бы сразу сказал тебе, кого ты имеешь в виду. Его имя магистр Филипп ван Синтиан. Большой ученый с непререкаемым авторитетом и высоким положением. Весь мир стекается к нему, если речь идет о церковных и научных делах. Он академик и профессор в университете.

Петрониус присвистнул.

– Подожди, друг, самое интересное впереди. Представь себе, на его крещении присутствовал Филипп Прекрасный со свитой. Правитель Брабанта. С Босхом он познакомился в братстве любимых женщин. Ладно, для начала хватит, мой друг. Надеюсь, это удовлетворит тебя. Ты рисуешь одного из самых известнейших людей мира. Не много и не мало. Он переписывается с величайшими умами.

Длинный Цуидер подошел ближе. С соборной площади к ним приближалась еще одна группа доминиканцев.

– Ну а теперь – самое интересное. Про него говорят, что он тайно занимается алхимией. Хотя никто до сих пор не мог доказать это. Филипп Прекрасный запретил проверять ученого, но четыре года назад он умер. Господь Бог на стороне Алмагина. С тех пор ничего не слышно про эксперименты этого ученого. Одно время он путешествовал по Европе. И вот полтора года назад снова появился в городе.

Монахи подошли совсем близко. Нищий увлек Петрониуса к боковой двери собора.

– Уйдем отсюда. Здесь пахнет паленым! – проворчал он, когда закрылась дверь.

Вслед за ними дверь снова скрипнула, но они не обратили на это внимания.

XX

Петрониус не видел монахов, однако почувствовал их присутствие. Когда он вошел в трактир, в нос ударил запах пива и вина, да еще аромат ладана. И действительно, в дальнем углу рядом со стойкой, перед выходом во двор он нашел святош. Один из жестянщиков, сидевших вокруг старой бочки, поймав взгляд Петрониуса, шумно потянул носом и плюнул на пол.

– Сброд! – проревел он.

Петрониус кивнул. Если псы Господни сидят в трактире, это означает только одно. Они готовятся к проповеди прямо здесь. Художник уже слышал, что в своем миссионерском усердии монахи сами шли к тем, кто не хотел по доброй воле посещать храмы. Они проникали во все трактиры и проповедовали там, служили мессы и вечерни и провозглашали, что Бог среди них. А в конце посылали по кругу шапку.

После нападения на Майнхарда Питер не появлялся в доме мастера Босха. Петрониус стал всерьез подозревать товарища в том, что тот предал его, но выяснить это можно было только при встрече. К тому же его удивляла странная манера назначить свидание: зачем понадобилось прибегать к записке?

В трактире было необычно тихо, и виной тому являлись монахи. Своим присутствием они убивали свободу и веселье.

Петрониус протискивался сквозь толпу, мимо широких спин и потных кожаных кафтанов. Раздался свист. Петрониус прислушался. На другом конце пивной он увидел странный головной убор Питера, незаметный от дверей. Петрониус помахал рукой. Пробираясь к приятелю, он получал пинки и удары, слышал брань, но добрался до места целым и невредимым.

– Где ты был? – спросил Питер и снова опустил голову.

– Мне помешали. Но что случилось? Почему ты прячешься?

Питер взглянул на Петрониуса, и тот обратил внимание на странный блеск в его глазах.

– У тебя неприятности? Тебе нужны деньги? Я могу тебе чем-нибудь помочь?

Питер покачал головой. В этот момент Зита поставила перед Петрониусом кружку пива, кокетливо прижалась к нему, игриво щелкнула по лбу и исчезла.

– О чем ты хотел поговорить со мной? – нетерпеливо спросил Петрониус.

Увидев Зиту, он вспомнил, что едва не погиб во время последнего путешествия.

Питер опасливо огляделся. Сидевшие вокруг пили пиво, болтали с соседями или остекленевшим взглядом смотрели на кружки. Питер перешел на шепот, и Петрониус наклонился к нему, чтобы лучше слышать слова.

– Ты хотел узнать о братстве!

Петрониус кивнул и весь обратился в слух.

– «Братья лебедя», или братство любимых женщин, как эти люди себя называют, много делает для города. К братству принадлежат влиятельные мужи. Они собирают своих членов на проповеди, провожают умерших горожан в последний путь, раздают бедным хлеб и предоставляют собору Ден-Боса музыкантов. Кроме того, они поставляют украшения и картины для алтаря. Несколько заказов от братства получил и мастер Босх.

– Послушай, Питер. Ты не открываешь никому никакой тайны. Я узнал все сам. По этой причине тебе не нужно скрываться. Примерно тем же занимаются в других городах похожие братства, – прервал его Петрониус.

Он был раздражен, но, увидев красные, опухшие от бессонницы глаза Питера, смягчился:

– Где ты провел последние ночи?

Питер усмехнулся, глаза его блестели:

– В разных местах.

Сделав глоток из кружки, Петрониус перехватил жадный взгляд Питера.

– Выпей, пока тебе принесут пива, – предложил он. Приятель с благодарностью отпил из кружки и продолжил:

– Это еще не все. Каждый год братство выделяет деньги на мистические представления, сатанинские танцы, проделки и прочие развлечения. На эти деньги покупают дорогие ткани и костюмы.

Петрониус снова прервал его:

– Зачем ты мне это рассказываешь? Переходи к главному.

Прежде чем Питер смог продолжить рассказ, по трактиру пронесся голос монаха:

– Будь благословен, Иисус Христос!

В ответ медленно прозвучало:

– Во веки веков, аминь!

– Братья и сестры!

Недовольный тем, что им помешали, Петрониус повернулся и стал наблюдать за происходящим в трактире. Одетый в черно-белые одежды монах был преисполнен чувством ответственности. Петрониус обвел взглядом присутствующих: каким разным было выражение их лиц! Отсутствие интереса и скука на одних, фанатизм – на других.

Священник оказался опытным проповедником. Он быстро протиснулся в середину толпы, работая руками и ногами, чтобы освободить для себя место. Одну руку поднял над собой ладонью вверх и начал проповедь. Худой аскет с впалыми щеками и беззубым ртом – он стоял и вещал в толпу громовым голосом, пока все кругом не смолкло. Доминиканец наслаждался наступившей тишиной, все взгляды были прикованы к нему.

Питер потянул Петрониуса за рукав и прошептал:

– Ты собираешься это слушать?

Петрониус покачал головой и снова повернулся к товарищу:

– Какая наглость! Я думал, доминиканцы не читают проповедей.

Питер закатил глаза и крепче вцепился в рукав товарища:

– Послушай, пожалуйста! «Братья лебедя» – очень почтенное и достойное общество!

Тут снова раздался громовой голос доминиканца. Его глотка-труба провозгласила волю Господа. Монах шепелявил. С шипением змеи, которая, казалось, опутывает всех присутствующих, он обрушился на обжор и развратников тоном, не терпящим возражений:

– …и сытые, у которых все есть и которые наслаждаются жизнью, должны бояться адского пламени, так как они хотят сохранить все для себя. Их ждет вечный огонь, сжигающий не только плоть. Дьявол и его душа и души тех, кого он увлекает своими когтями в это пламя, потому черны, что огонь этот прожигает все в человеке до бессмертной души, плавит ее и варит, пока она не превратится в дым, подобно маслу на сковороде.

Питер снова потянул Петрониуса за рукав.

– А теперь ты наконец послушаешь меня! Братство – только вершина, красивый фасад. За ним скрывается другое…

Петрониус сразу забыл про монаха.

– Что же не так с этим братством?

Питер схватил его за руку и приложил палец к губам. Упорный монах продолжал шипеть:

– Если он перечит и топчет законы любви к ближнему и к Господу Богу и если при этом верит, что заслужит милосердие церкви и будет принят в ее лоно, как она принимает нас, то он ошибается и его настигнет гнев Божий.

Питер почти лег на стол, чтобы говорить Петрониусу в самое ухо. В этот момент к столу подошла Зита. Она принесла пиво для Питера. Было видно, что девушку злит проповедь монаха. Заказов стало меньше, многие покидали трактир.

Петрониус поднял кружку и предложил Питеру составить ему компанию. Они сделали по большому глотку, поставили кружки и продолжили разговор. Петрониус наклонился к Питеру, чтобы узнать, что еще тот может рассказать о братстве.

– Оно… оно лишь видимая часть.

Питер смотрел на него с невыразимым ужасом. Петрониус оторопел.

– …его поразит молния, и тот, кто думает, что может отвернуться от лика церкви и не воздать ей должное… – кричал монах.

В это мгновение Питер сполз со стула, ударился подбородком о стол и упал, закатив глаза, на пол. Окружающие начали оборачиваться на шум. Даже монах замолчал. Петрониус услышал хрип приятеля.

Возгласы удивления прорезали тишину трактира. Петрониус замер.

– Дьявол соберет урожай среди предателей и призовет их к себе в любой час, отравив их ядом, опьянив и развратив! – с пеной у рта прокричал монах и указал пальцем в сторону Петрониуса и лежавшего под столом Питера.