Книга: Страх вратаря перед одиннадцатиметровым. Короткое письмо к долгому прощанию - Петер Хандке

Короткое письмо к долгому прощанию.

Что такое разрыв? Это не только грусть. А что такое грусть? Это не только чувство. А что такое…? Поездка как прощание, финал как старт.

Буду знакомиться с творчеством автора дальше. 

Официантка пошла за стойку. Блох положил руки на стол. Официантка пригнулась и откупорила бутылку. Блох отодвинул от себя пепельницу. Официантка, проходя мимо, взяла с другого стола картонную подставку для пива. Блох отодвинулся назад вместе со стулом. Официантка сняла с бутылки стакан, который на нее нахлобучила, положила на стол картонный кружок, поставила на кружок стакан, опрокинула бутылку горлышком в стакан, поставила бутылку на стол и ушла. Опять начинается! Блох уже и не знал, что ему делать.

Вот как-то так всю книгу) Ну не уморительно ли? Причем сюжетно важным вещам уделяется раза в два больше места, чем подобным вставкам про бутылки и подставки. Во время прочтения возникает стойкое ощущение, что автор пришел к издателю с эссе, а издатель, в свою очередь, сказал расширить эссе до повести. И автор в лице Питера Хандке решил просто налить воды. И воды налил так много, что как такового произведения не осталось, это всё воспринимается как школьное сочинение двоечника из 7"г". В общем по сюжету: персонаж чистой воды (каламбур) картон, второстепенные вообще как туман без лица и имени, подсюжеты уходят в никуда, а основной прерывается на какой-то неумелой метафоре. 1 балл за чистый смех 1 балл за то, что не расписал ещё больше 1 балл за умелую замануху в виде Нобелевской медали на обложке, к повести не имеющей никакого отношения.

Конечно же, я немного смалодушничал и свое знакомство с австрийским автором решил ограничить совсем небольшим произведением – повестью с замысловатым названием «Страх вратаря перед одиннадцатиметровым». Но если посмотреть на этот вопрос с другой стороны, то согласитесь – чтобы оценить все великолепие прекрасного тосканского вина, вовсе необязательно выпивать целую бутылку. Вооружившись этим оправданием, я открыл книгу и приготовился погрузиться в мир высокой литературы и, как считают шведские академики, в «исследование периферии и специфики человеческого опыта». И сразу же столкнулся с первой «спецификой», которая невероятно сильно бьет по глазам адреналин переживем ну и черт с ним. Это язык, которым написано произведение. Пенять на переводчика тут бесполезно. Даже мой учитель по художественному переводу из школьных времен Алексей Викторович Таранник тут бы спасовал. Текст разбит на коротенькие предложения, до того необязательно коротенькие, что возникает мысль, что Хандке в детстве били родители за сложноподчиненные и сложносочиненные предложения. Во-вторых, эти короткие предложения не образуют складного нарратива – такое ощущение, что автор просто написал 100 разных предложений и в случайном порядке раскидал их по абзацам. Герой встал. Герой умылся. Пыльная дорога. Кончаются деньги. Неприятный смех. Герой подрался. Свежая газета лежала на столе. Герой курит и хочет вернутся. Тревога запала в душу. Смысл за этим роботическим ритмом все равно, конечно, угадывается, но восприятию мешает прилично. Еще больше он мешает удовольствию от чтения.

Специфичной форме вторит и содержание, то бишь сюжет. Главный герой, бывший вратарь Йозеф Блох, просто так, абсолютно на пустом месте превращается в убийцу. Почему, зачем, за что? Хандке удивительным образом обходит все сколько-нибудь интересные проблематики, которые влечет за собой сие криминальное действо, сосредотачиваясь на душной, неприятной атмосфере, которая возникает вокруг героя. Однако какого-то напряженного психологизма в лучших традициях Достоевского не возникает. Состояние главного героя больше смахивает на болезненное похмелье после бурной пьянки. В общем то, даже на этой почве можно создать достойную и увлекательную историю, вспомните того же Тарковского (которым, кстати, восхищается Вим Вендерс), который умел наполнить эмоциями и напряжением даже полный вакуум, в прямом смысле этого слова. Но у Хандке совсем не получается. Прием, мне кажется, что он и не может и не хочет. Вот такое вот печальное комбо. Этот самый Блох - невероятно неприятен, а можно даже сказать противен, его мотивации сверхнепонятны, проскользнувшая интрига «убьет ли он еще раз» - вторична и не интересна. Для меня, правда, стало откровением, насколько неталантливо и отрешенно можно передать человеческие чувства и идеи. «Исследование периферии и специфики человеческого опыта» происходит, пожалуй, только в последней сцене этого странного и инородного произведения – когда Блох пытается предугадать поведение своего коллеги при пробитии пенальти. И да, это единственная сцена, которая может доставить удовольствие (Хандке даже отказывается от своих дурацких кастрированных предложений). Но длится она всего пару абзацев, а потом заканчивается. Вместе с книгой. Оставляя в недоумении – сюжетная арка не закрыта, смыслы не раскрыты, worum ging es denn da?

По прошествии пары дней, я был уверен, что смогу переосмыслить, переоценить, открыть для себя те дверки, которые с первого раза не открылись. Я взял эту повесть и открыв в двух случайных местах, попытался вобрать в себя силу мастерства нобелевского лауреата. И знаете, что? Ее там нет. Вообще. Я не хочу искать смысл в действиях шведских академиков, почему они дали Нобеля именно Хандке, но не нужно быть профессиональным критиком, чтобы понять две вещи: 1) есть гораздо более достойные лауреаты (причем во всех смыслах: Хандке же тот еще мухомор – всю свою жизнь горячо поддерживал и чуть ли не дружил со Слободаном Милошевичем, югославским диктатором и редиской) 2) если все творчество Хандке напоминает «Страх вратаря перед одиннадцатиметровым», то извините, это очень плохо и зачем за это премировать? Точнее, за что? За этот текстовый ритм в стиле немецкой электроники 1980-х, который отстукивается этими отрешенными, короткими и плохо увязанными предложениями? Это вся заслуга? Не понимаю совсем.

А еще спустя два дня я еще как следует зачем-то разглядел обложку, мамочка дорогая, что это за офисный работник ищет пенек, чтобы выпить свой латте? Але, издатели, ну вы совсем что ли? Такого не заслуживает ни один, даже самый плохой писатель на свете. Как кстати хорошо бы встала на место этого заблудившегося клерка картина великого Александра Александровича Дейнеки «Вратарь» (она висит в Новой Третьякове, и если вы москвич, то вы просто обязаны пойти и посмотреть на нее, а также на висящую по диагонали от нее напротив «Эстафета по кольцу Б» - это главные, преступно недооцененные шедевры советской живописи). К слову, новый сборник Хандке «Уроки горы Сен-Виктуар», который выходит в каком-то новом импринте Inspiria (суспирия!), и вовсе получил простую, монохромную, драматически темно-фиолетовую обложку. Как страшно оформлять книги, да? Каждый раз одно и то же.

Ну и последнее, абсолютно спонтанное, что родилось уже сегодня. Есть такая знаменитая электронная группа Boards of Canada. Слушать ее достаточно непросто, они играют достаточно сложную электронику, которая доступна далеко не всем слушателям (без обид, но это правда). Так вот сидел я сегодня и слушал их, пока вбивал по циферкам в договор новые реквизиты клиента. Ну знаете, все вот эти вот оквэд, инн, кгб, фбр и так далее. Слушал-слушал, и вдруг подумал – как же важно, чтобы искусство открывало перед тобой те двери, которые ты хочешь открыть. Ведь, я тоже могу на компьютере написать музыку в жанре IDM. Там тоже что-то будет гудеть, что-то будет пищать, покрякивать и поскуливать. Но любой человек, кто слушает такую музыку сразу же распознает обман. Он услышит, что это всего лишь имитация, плоская подделка. Все равно что вместо сахара накапать этими белыми крохотулями сахарозаменителя. Я чувствую Хандке точно также – он очень инороден, он как будто пытается играть в эти вот все контемпорари и постмодерн, но получается безжизненно и плоско. Там нет глубины, это дороги вникуда. Закрытые, заколоченные корявыми досками двери. Я не вижу за этим никакого мастерства, хотя не отрицаю, что в каком-то мире Петер Хандке мог бы быть более состоятелен как писатель и как рассказчик историй. Ну либо мог бы быть мэром маленького городка в Югославии 1990-х, на танке мог бы гонять, кричать Косово je срце Србиjе. Возможно, чувствовал бы себя получше, как, впрочем, и его читатели.

Так вот, а знаете, почему я слушал Boards of Canada и мне пришла в голову такая мысль? У них есть одна композиция, она называется «84’Pontiac Dream», что не сложно перевести как «Мечта Понтиака 1984 года». Это лирическая и нежная композиция, которая заставляет тебя представить о том, о чем бы думали предметы, будь они одушевленными, в частности автомобиль. Так вот, это не просто красивая музыка. Это еще и красивая история, потому что главным рефреном в свою композицию музыканты включили старый рекламный джингл производителя этих автомобилей, который ритмически превращается в некое условное биение сердце. Почему-то так правда получается, что этот автомобиль одушевлен и может мечтать о чем-то. Всего лишь один рекламный джингл с радио. Пара синтезаторов. А получается искусство. Получается красота.

Слушайте хорошую музыку! Читайте хорошие книги! Хандке – редис!

Ваш CoffeeT