Текст книги "Amor legendi, или Чудо русской литературы"

В главах 2 и 3 повести нарушение супружеской верности происходит внезапно и стремительно, оно потрясает Катерину и увлекает ее как будто даже против ее воли[390]390
  Уже в первой публикации появляется редкое наречие образа действий «мимовольно»: «Ох! ох! пусти, – тихо стонала Катерина Львовна, слабея под горячими поцалуями Сергея, а сама мимовольно так змейкою и прижималась к его могучей фигуре» (С. 45). Это сравнение со змеей в более поздних изданиях отсутствует.


[Закрыть]. Непосредственно вслед за этим преступный путь Катерины ведет ее в убыстряющемся темпе от простого отречения от нравственной нормы через отравление, убийство и удушение к удвоенной смерти в комбинации безумия, убийства и самоубийства. Этот финал градации (кульминацией которой становятся детоубийство и двойное убийство-самоубийство соперниц в любви) соответствует, так сказать, температурной кривой преступления на почве неудовлетворенного или угрожаемого стремления к наслаждению. Жуткие следствия такого положения вещей многократно описаны в трактате Шопенгауэра, и подобно всему тому, о чем идет речь в настоящей статье, эти описания присутствуют и в русском переводе, который, конечно же, вслед за Шопенгауэром, интерпретирует муки бешеной ревности как худшую из всех мыслимых пыток и представляет внезапный переход от любви к смертельной ненависти как ее неизбежным исход (С. 51 и след., 58 и след.).

Сознательное или бессознательное желание Катерины избавиться от своей скуки убыстряет развитие событий. Уже в первой публикации повести слово «скука» является самым частотным определением существования Катерины. Тем легче Сергею сыграть роль подстрекателя. Согласно Шопенгауэру, боль и скука являются главными врагами человеческого счастья. Наше бытие есть не что иное как «мерцание» («Oszillation») между этими двумя полюсами. Однако мучение скуки проистекает из «внутренней пустоты» («inneren Leerheit»), которая ищет себе компенсации в рассеянии и развлечениях, но при этом чревата впадением в жалкое состояние, поскольку «…может довести до величайшего распутства» («…zu den gröβten Zügellosigkeiten treiben kann»)[391]391
  Schopenhauer A. Sämtliche Werke. Bd. I. S. 427 и след. Bd. IV. S. 392 и след., 418 и след. См. также: Bd. V. S. 938 (s.v. Langeweile).


[Закрыть]. Особенно же подвержен скуке, по мнению Шопенгауэра, тот, кто живет в изобилии. У Лескова это положение выглядит следующим образом: «Скучною жизнью жилось Катерине Львовне в богатом свекровом доме»[392]392
  Лесков Н.С. Указ. соч. С. 41.


[Закрыть]. Скука Катерины имеет более экзистенциальное, нежели социальное происхождение.

Решающая роль переломного момента в повести Лескова принадлежит случайности, и притом, по утверждению Бодо Зелински, случайности банальнейшей[393]393
  Zelinski B. Op. cit. S. 105.


[Закрыть]. Случайный порыв страсти, спровоцированный отсутствием мужа Катерины, делает возможным нарушение супружеской верности, случайно подсмотренное убийство племянника приводит к уголовному суду. В обоих случаях совесть, так называемый внутренний судья, не играет никакой значительной роли. Однако же именно «издевательская власть случая», как мы имели возможность убедиться, является излюбленной темой Шопенгауэра.

Катерина – жена зажиточного купца, а ее возлюбленный, Сергей, – простой амбарный приказчик. Шопенгауэр придерживается того мнения, что побудительный инстинкт родового желания с легкостью преодолевает сословное неравенство и развеивает соответствующие предрассудки как ветер солому[394]394
  Schopenhauer A. Sämtliche Werke. Bd. II. S. 708.


[Закрыть]. Именно это положение вещей мы видим в повести Лескова.

Для Шопенгауэра несомненной истиной является то, «…что смысл половой любви составляет отнюдь не взаимная любовь, но обладание, т. е. физическое наслаждение» («…dass nicht etwas die Gegenliebe, sondern der Besitz, d.h. der physische Genuβ das Wesentliche ist»). Однако после того как объект становится предметом обладания, наступает странное разочарование, поскольку любая страсть угасает сразу же вслед за ее удовлетворением[395]395
  Ibid. S. 684, 691, 704. Ср. в рус. пер.: «Сущность любовных дел состоит не столько в достижении взаимности, сколько в обладании любимым предметом» (С. 14). Слово «обладание» неоднократно встречается и впоследствии.


[Закрыть]. И этот тематический мотив очевиден в повести Лескова. Взаимоотношения Катерины и Сергея описаны буквально как ситуация обладания, дающая право на объект, но имеющая тенденцию стать угрозой для обоих ее участников[396]396
  Ср. реплику Сергея в первой редакции: «Всем твоим белым телом како знаю, так орудую» (С. 50). Более поздний вариант гласит: «Всем твоим белым телом владею» (Лесков Н.С. Полн. собр. соч.: в 30 т. М., 1998. Т. 5. С. 18.). Слово «орудовать» является однокоренным со словом «орудие» и напоминает о том, что женщина есть «орудие дьявола». «Непомерные притязания и жажду обладания» («excessive demands and possessiveness»), свойственные также и Катерине, отмечает Маклин (McLean H. Nikolai Lescov. The Man and His Art. Cambridge/Mass, 1997. P. 150).


[Закрыть], и отвращение Сергея от Катерины, сопутствуемое увлечением другой женщиной, является выражением его физического охлаждения. Согласно Шопенгауэру, в половом удовлетворении один объект всегда может быть замещен другим, поскольку оно стремится лишь к наслаждению[397]397
  Schopenhauer A. Sämtliche Werke. Bd. II. S. 691, 704.


[Закрыть]. Продолжительное блаженство абсолютно исключено, и Катерина – вопреки своему значащему имени[398]398
  Имя «Екатерина» традиционно этимологизируется как восходящее к греческому слову αικατερίνη («айкатерине») – «вечно чистая», ср. также: καθαρή (в латинской транслитерации – katharon, «чистый»). – Примеч. пер.


[Закрыть] – обречена познать это на собственном горьком опыте.

В теории половой любви Шопенгауэра дети не являются естественным плодом любовного счастья, они суть не более чем механический результат воли рода. С этой точки зрения понятно, почему Катерина относится к своему прижитому от Сергея ребенку как к помехе и, как это было уже отмечено в тексте первой публикации (гл. 13; ср. также конец гл. 12), «весьма равнодушно» отдает его на воспитание. Напротив, в тексте первой публикации отсутствует добавленное позже замечание: «Любовь ее к отцу, как любовь многих слишком страстных женщин, не переходила никакою своею частию на ребенка» (гл. 13). Отданный ребенок обречен немедленному и совершенному забвению. Впрочем, Катерина холодно относилась к будущему ребенку уже и во время беременности.

По сравнению с первой редакцией особенно значительной переработке подверглась глава 15, к которой Лесков сделал обширное дополнение (со ссылкой на книгу Иова). Показав свою героиню в состоянии безмерного унижения, охваченную бешеной, злобной ревностью, Лесков заставляет повествователя задуматься о том, как, собственно, может повести себя человек в таком невыразимо бедственном положении, и предлагает два варианта: чтобы заглушить свои муки, мученик может сделать попытку отпустить на волю всю свою зверскую энергию мщения, и тогда он станет окончательным воплощением зла («становится зол сугубо»); или пред лицом ужаса он может пожелать себе небытия, т. е. смерти в качестве спасения. Этот второй вариант исхода представляет собой вариацию на тему «отрицания воли к жизни» («Verneinung des Willens zum Leben»), который, по мнению Шопенгауэра, является прямым путем избавления, и как раз о нем немецкий философ размышляет в заключительной части своего трактата о половой любви[399]399
  Русский перевод передает выражение Шопенгауэра «Verneinung des Willens zum Leben» следующим образом: «уничтожение жизненного желания» (С. 69). Далее, как и в немецком оригинале, в русском переводе возникает мотив нирваны.


[Закрыть]. Как представляется, в жутком финале своей повести Лесков объединяет эти варианты исхода: животную жажду убийства и самоистребительную страсть к самоубийству. Однако подобное толкование не лишено остаточной умозрительности.

Текст Лескова демонстрирует бросающиеся в глаза буквальные лексические соответствия с текстом русского перевода «Метафизики половой любви», о чем свидетельствует уже и многое из вышеизложенного. В качестве основания моего утверждения здесь можно указать лишь на некоторые случаи. Дословно или по смыслу между собой перекликаются целые семантические поля двух текстов: драма любви, страшная драма, страшное дело, трагическое, страсть, пылкость, прилив желания, сердце кипит как зверь, мимовольно, проснувшаяся натура, соблазн, обладание, несносная власть, высочайший восторг, удовольствие, страстное увлечение, ревность, измена, преступление, обезуметь, интрига и т. п. Еще более показательным фактом является то, что в обоих текстах возникает лексический мотив «Амура» (у Лескова «амуры»), а перифрастическое обозначение зла в русской «Метафизике любви» и в повести Лескова актуализирует лексему «демон» (соответственно: «злой ‹…› деспотический демон» и «демоны с цепи сорвались» в главе 10). Шопенгауэр говорит о «симпатии крови» («Sympathie des Blutes»), Лесков характеризует страсть Катерины: «Кровь ее кипела» (гл. 6). Далее, необходимо отметить, что описания внешности Сергея неизменно сопровождает эпитет «красивый», а Шопенгауэр в своей «Метафизике…» исходит из того, что именно наружная красота, чувство прекрасного («Schönheitssinn») является коррелятом полового влечения. Следует также упомянуть, что лейтмотивным в повести Лескова становится слово «зло» и все его производные (наряду со словами худо и худой): зло, злоба, злодей, злиться, зол, злой смех и т. д. Все эти лексические совпадения, безусловно, достойны более глубокого исследования; однако к ним необходимо относиться с известной осторожностью, поскольку лексикон описаний половой любви и понятийная структура драматизированного конфликта вообще имеют довольно стандартизированный состав.

Лесков неоднократно утверждал, что природой его творческой индивидуальности являются истина и анализ, что у него мало поэтического воображения, и что ему лучше всего удаются характеры, с которыми он чувствует определенное сродство[400]400
  Ср.: Шестидесятые годы. Материалы по истории литературы и общественному движению / под ред. Н.К. Пиксанова, О.В. Цехновицера. М.; Л., 1940. С. 344 и след.


[Закрыть]. В связи с этим представляется вполне уместной отсылка к биографическим обстоятельствам и личностным свойствам Лескова, которые способны были бы объяснить его интерес к Шопенгауэру, хотя бы это были и чисто умозрительные соображения.

Молодой Лесков очень хорошо знал немецкий язык и немного французский, был начитан и даже, можно сказать, имел страсть к чтению. Современники описывают его как человека в высшей степени эмоционального, способного к интенсивным переживаниям, в том числе и эротическим. Его отношения с Aphrodite pandemos (любовь земная) весьма насыщенны – в диапазоне от киевской казачки и петербургской проститутки до парижской гризетки из Латинского квартала. Кроме того, его опыт супружеской жизни изобиловал и страданиями, и страстью – именно в 1864 г., когда в его жизни появилась новая женщина, этот опыт вновь актуализировался. В эти годы Лесков говорит об «Амуре проклятом», который терзает людей, и для обозначения своих переживаний использует немецкое слово «Liebes-fieber» (любовная горячка)[401]401
  Ср.: Лесков А. Жизнь Николая Лескова. М., 1954. С. 107 и след.


[Закрыть]. Благодаря своей более ранней деятельности в уголовном суде он хорошо знал бездны преступной психики (о которых идет речь и в романе «Некуда» – см. главу «Что на русской земле бывает»), а Шопенгауэр в своем трактате указывает на судебные протоколы как на особенно убедительное доказательство своей теории[402]402
  Schopenhauer A. Sämtliche Werke. Bd. II. S. 680. (В рус. пер.: С. 4.)


[Закрыть]. Можно предположить также и то, что Лесков, создавая свой роман «Некуда» (опубликован в 1864 г.), мог иметь в виду нападки русских левых (нигилистов) на философию Шопенгауэра. Свойственный Шопенгауэру критицизм в восприятии современности, его неверие в исторический прогресс, его отрицание вульгарно-материалистических и революционных теорий и враждебное отношение к толпе, безусловно, могли привлечь внимание Лескова. Однако и этот аспект, насколько я могу судить, до сих пор является совершенно непроясненным.

В октябре 1893 г. Лесков пишет Толстому, что второй том главного труда Шопенгауэра «Мир как воля и представление» кажется ему гораздо интереснее первого, а главы об отказе от воли к жизни «…просто упоительны по своей силе, глубине, ясности и неотразимой серьезности»[403]403
  Лесков Н.С. Собр. соч.: в 6 т. М., 1993. Т. 3. С. 383.


[Закрыть] (имеются в виду главы 46–48; в главе 44 изложено учение о половой любви). Поскольку многие архивные материалы письменного наследия Лескова остаются неопубликованными, а письма частично утеряны, интерес Лескова к Шопенгауэру до сих пор не может быть основательно документирован[404]404
  В более позднем рассказе Лескова «Пумперлей» прямо упомянут Шопенгауэр и его теория «половой любви», равно как и «гений рода», ср.: Неизданный Лесков. Кн. 1. Сер. Литературное наследство. Т. 101. М., 1997. С. 544, 574. В публицистике Лескова имя Шопенгауэра также периодически упоминается, см.: Там же. Кн. 2. М., 2000. С. 89–104. См. также: Muller de Morogues I. L’œuvre journalistique et littéraire de N.S. Leskov. Bibliographie. Bern; Frankfurt/M., 1984. (Slavica Helvetica. Bd. 23), указатель имен, и Muller de Morogues I. «Le problème féminin» et les portraits de femmes dans l’œuvre de Nikolaj Leskov. Bern; Berlin; Frankfurt/M., 1991. (Slavica Helvetika. Bd. 38). По мнению Лескова, Шопенгауэр, наряду с Сократом, Платоном, Сенекой, Христом, Оригеном и Толстым, принадлежит к числу «очень дальнозорких людей» (письмо к Суворину от 12 апреля 1888 г.).


[Закрыть]. Тем более сложным представляется вопрос неявной рецепции. Во многих старых изданиях Лескова советского периода отсутствуют именно те письма, которыми документирован интерес Лескова к философии Шопенгауэра. Однако тот факт, что с начала 1860-х годов Шопенгауэр хорошо известен в России, в любом случае неоспорим. О. Лебедева и А. Янушкевич совершенно правы, утверждая, что духовную жизнь России невозможно представить себе «…без наследия немецкой классической философии, имен Фейербаха, Шопенгауэра, Ницше»[405]405
  Лебедева О., Янушкевич А. Германия в зеркале русской словесной культуры XIX – начала XX века. Köln; Weimar; Wien, 2000. С. 7.


[Закрыть].

С самого начала своей творческой деятельности Лесков подчеркивал свое стремление придерживаться правды жизни в своем вбидении ее глубинных психолого-антропологических аспектов. И в этом он вполне согласуется и с Толстым, и с Шопенгауэром. Что же касается Толстого, то он не терял интереса к философии Шопенгауэра на протяжении десятилетий. Предисловие к русскому переводу трактата о половой любви характеризует немецкого философа как писателя, который «…никогда не страшится говорить о деле прямо, без всяких обходов» и высказывает много «…смелых, оригинальных, простых, но вместе с тем еще мало сознанных истин». Несмотря на некоторую толику «желчного пессимизма» он завоевал всемирное признание и славу (С. IV). И если вплоть до настоящего момента буквально все исследователи повести «Леди Макбет Мценского уезда» говорят о ее доходящем до степени грубости натурализме, который обеспечивает ей особенное положение в письменном наследии Лескова, то это утверждение хорошо согласуется с аналогичной, единственной в своем роде, откровенностью некоторых тезисов Шопенгауэра. Двенадцать пунктов сближения Лескова с Шопенгауэром, о которых шла речь в статье, могут не обладать достаточной силой убедительности – если рассматривать каждый из них в отдельности; однако все вместе они являются чем-то бóльшим, нежели простая механическая сумма фактов, в них изложенных. Где та критическая точка, за которой нарастание числа соответствий и перекличек перестает быть случайностью и переходит в закономерность? Было бы в высшей степени интересно рассмотреть изначально угрюмый и неприкрашенный мирообраз Лескова на фоне шопенгауэровской философии обессилевшего разума и утраченной первобытной веры («Philosophie der Vernunftohnmacht und des verlorenen Urvertrauens»), тем более что первые шаги становления русского писателя хронологически точно совпали с началом победного шествия философии Шопенгауэра. Вальтер Беньямин пишет о Лескове: «Удивительно, каким мрачным и страшным представляется мир этому писателю, с каким величием зло может вознести в этом мире свой скипетр»[406]406
  Benjamin W. Op. cit. S. 462.


[Закрыть]. Почти то же самое говорит о Шопенгауэре Рюдигер Сафрански: «Мир воли и мир зла для Шопенгауэра практически неотличимы друг от друга». Разум изначально и безусловно подчинен воле, в результате чего «…зло становится всеобщим»[407]407
  Safranski 1997. S. 80 и след., 98.


[Закрыть]. Шопенгауэр и Лесков равно убеждены: бытие определяет сознание, но не в том социологическом смысле, который вкладывал в этот тезис Карл Маркс. Для Лескова и Шопенгауэра эта формула наполнена представлением о смутном плотском влечении человеческого тела[408]408
  См. об этом: Safranski 1987. S. 509 и след.


[Закрыть]. Это par excellence экзистенциальное предрасположение, и Лесков развивает свою идею, без сомнения, независимо от Шопенгауэра. Речь идет, как это довольно часто бывает, о комбинированном эффекте одновременных рецепции и антиципации. Во всяком случае, многократно цитированное утверждение Горького о том, что Лесков якобы абсолютно «чужд влияний со стороны»[409]409
  Цит. по: Пустовойт П.Г. Созвездие неповторимых. Мастерство русских классиков. М., 1997. С. 64.


[Закрыть], представляется сильно преувеличенным. Чем значительнее автор, тем больше существует «ключей» к его творчеству. Нужно только искать и испытывать их.

Шопенгауэр в России (постановка проблемы)[410]410
  Пер. д-ра А.Р. Исаакяна.


[Закрыть]

Говорят, что на вопрос о том, где он хотел бы быть похоронен, Артур Шопенгауэр (1788–1860) ответил: «Это безразлично: где бы я ни лежал, меня везде найдут». Это пророчество оказалось верным: среди его приверженцев и поклонников можно найти имена таких выдающихся людей как Рихард Вагнер, Фридрих Ницше, Теодор Фонтане, Томас Манн и Лев Толстой. Из сегодняшних авторов, признающих большое влияние Шопенгауэра на свое творчество или по меньшей мере знакомых с его учением, упомянем Вольфганга Хильдесхаймера, Сэмюэля Беккета, Станислава Лема и Владимира Дудинцева.

В 1960 г. отмечалось 100-летие со дня смерти и в 1988 г. – 200-летие со дня рождения Шопенгауэра. Юбилеи подтвердили наличие неослабевающего внимания – в первую очередь на Западе – к творчеству Шопенгауэра, его значительное влияние на развитие философской мысли. Макс Хоркхаймер еще в 1960 г. говорил об «актуальности Шопенгауэра» и его «пророческом пессимизме». Шопенгауэр утверждал, что мы живем «в самом худшем из миров». Экологический кризис, грозящая человечеству климатическая катастрофа, опасность ядерной войны и издержки ядерных исследований, растущее перенаселение нашей планеты – все это подтверждает, что пессимизм Шопенгауэра отнюдь не был безосновательным. В работах и выступлениях некоторых современных сторонников его учения встречается мысль о том, что мы живем в эпоху «предапокалипсиса».

Не следует забывать о том, что уже в XIX в. Шопенгауэр был достаточно известен в России. Шопенгауэр – не только философ актуального кризисного момента, он одновременно специалист по общечеловеческой психологии и философии, знающий пути достижения житейской мудрости и созерцательного спокойствия. В истории русской духовной культуры этот философ сыграл значительную роль и в качестве представителя философии пессимизма, и в качестве мудрого исследователя человеческой природы.

Утверждение Хельмута Глокнера о том, что в конце XIX в. Шопенгауэр был «наиболее читаемым философом в мире»[411]411
  Schopenhauer / Hg. J. Salaquarda. Darmsladt, 1985. (Wege der Forschung. Bd. 602). S. 79.


[Закрыть], подтверждается и историей развития русской духовной мысли. Доказательства этому можно найти в статьях, комментариях, главах отдельных книг, а также в монографических исследованиях Йоахима Т. Баера[412]412
  Baer J. T. Arthur Schopenhauer und die russische Literatur des späten 19. und frühen 20. Jahrhunderts. München: Verlag Otto Sagner, 2012.


[Закрыть] и Сигрид МакЛафлин[413]413
  McLaughlin S. Schopenhauer in Rußland. Zur literarischen Rezeption bei Turgenev // Opera Slavica. Neue Folge. Wiesbaden: Otto Harrassowitz, 1984. Nr. 3.


[Закрыть].

Изучение длительного и достаточно эффективного воздействия какого-либо явления зависит в основном от трех факторов: это востребованность автора, характерные особенности исторического периода и предиспозиция читателя (интерпретатора).

Идеи Шопенгауэра нашли своих сторонников с некоторым опозданием, лишь в середине XIX в. В 1851 г. были опубликованы «Parerga und Paralipomena» с известными «Афоризмами житейской мудрости», в 1859 г. последовало третье издание его сочинения «Welt als Wille und Vorstellung» («Мир как воля и представление», первое и второе издания соответственно в 1819 и 1844 гг.). После этого началось победное шествие его учения в публицистике, художественной литературе и культурно-исторической критике. Пропагандисты идей Шопенгауэра, например Юлиус Фрауенштедт, развернули поистине миссионерскую деятельность. Одни лишь академические катедер-философы проявляли сдержанность. И уже в 1870-е годы немецкие публицисты жаловались, что «пессимизм à la Шопенгауэр» стал «модным безумием наших дней».

В немецкоязычных странах имя Шопенгауэра постоянно упоминалось в различного рода изданиях, антологиях, рецензиях, в газетных статьях и в устных выступлениях. Сюда можно добавить и переводы на другие европейские языки, а также отклики в публицистической литературе Англии и Франции. Все это не могло оставаться незамеченным в России, тем более что русские авторы с бóльшим интересом, чем когда-либо, следили за развитием духовной мысли в Европе. Если в 1840-е годы имя Шопенгауэра можно было встретить лишь эпизодически (например, у В.Ф. Одоевского), то начиная приблизительно с 1855 г. его учение находит в России все бóльший резонанс. В конце 1862 г. И.С. Тургенев пишет А.И. Герцену: «Шопенгауэра, брат, надо читать поприлежнее, Шопенгауэра». В письме, написанном в августе 1869 г. А.А. Фету, Л.Н. Толстой признавался:

Знаете ли, что было для меня нынешнее лето? Неперестающий восторг перед Шопенгауэром и ряд духовных наслаждений, которых я никогда не испытывал. Я выписал все его сочинения и читал и читаю. Не знаю, переменю ли я когда мнение, но теперь я уверен, что Шопенгауэр гениальнейший из людей.

В октябре 1887 г. уже сам Фет пишет биографу Шопенгауэра В.И. Штейну:

Шопенгауэр для меня не только последняя крупная философская ступень, это для меня откровение, возможный человеческий ответ на те умственные вопросы, которые сами собою возникают в душе каждого.

Вскоре после этого А.П. Чехов скажет устами одного из своих героев в «Дяде Ване»: «Если бы я жил нормально, то из меня мог бы выйти Шопенгауэр, Достоевский». И Андрей Белый напишет в своих воспоминаниях, что еще мальчиком он был «шопенгауэрианцем».

В 1860-е годы появились первые переводы Шопенгауэра на русский язык. Как и в Германии, увлечение Шопенгауэром обнаруживается преимущественно в беллетристических и публицистических произведениях, в то время как русские ученые-философы занимали выжидательную позицию[414]414
  Только к 100-летию со дня рождения Шопенгауэра вышел в свет сборник трудов под названием: Артур Шопенгауэр. Очерки его жизни и учения / Труды Московского психологического общества. М., 1888. Вып. 1.


[Закрыть].

Возрастанию популярности Шопенгауэра благоприятствовало не только частое упоминание имени философа в различных изданиях и рецензиях, но и ряд других факторов. Метафизика Шопенгауэра была не столько умозрительно-герметичной системой, сколько вполне доступным учением о человеке и окружающем его мире. Его этика, в отличие от этики Канта, описательная, а не предписывающая. Отказ от категорического императива делает учение Шопенгауэра более понятным для читателя, проявляющего к нему практический рациональный интерес. Русский читатель мог также найти у Шопенгауэра доступное изложение путей познания жизни и преодоления бытия.

Восприятие Шопенгауэра облегчалось тем, что язык мыслителя – понятный и ясный – отличается наглядностью и стилистической простотой. Он сознательно хотел быть не «архитектором понятий», а представителем наглядной и доступной «практической философии». Русский читатель, в достаточной степени владеющий немецким языком, мог позволить себе читать Шопенгауэра в оригинале. Упреки, предъявляемые в России к «туману» немецкого идеализма, в первую очередь к «тернистому языку» Гегеля[415]415
  Ср.: Боткин В.П. Литературная критика. Публицистика. Письма. М., 1984. С. 87.


[Закрыть], не относились к Шопенгауэру. Зачастую афористическая точность мысли делала его скорее творцом крылатых слов и выражений.

Чтение облегчало и внешнее разделение произведений Шопенгауэра на главы с четкими, запоминающимися заголовками, выделяющими существенное. Такие главы, как «Об истории», «О смерти…», «Метафизика половой любви», «О ничтожности и страданиях жизни», «Об этике», «О женщинах», «О писательстве», возбуждали любопытство читателя и были доступны вне общего контекста; для их понимания не надо было быть знакомым со всем творчеством Шопенгауэра. Образованный человек мог читать эти главы, не прилагая особых усилий, без каких-либо предварительных знаний. То, что отдельный индивид уже когда-либо эмпирически наблюдал, или о чем он думал, все это он мог найти в системном изложении в трудах Шопенгауэра, но при этом в форме редкого сочетания концентрации мысли, наглядности и точности языка. «Tua res agitur»[416]416
  Букв.: «Речь идет о тебе, дело касается тебя, твое дело». Цит. из послания Горация («Nam tua res agitur, paries cum proximus ardet» – «Твой в опасности дом, стена коль горит у соседа». Гораций. «Послания», I, 18, 84. Пер. Н. Гинцбурга). – Примеч. ред.


[Закрыть] является именно в России одним из наиболее важных связующих звеньев между Шопенгауэром и его читателями.