Текст книги "Последнее сражение. Немецкая авиация в последние месяцы войны. 1944-1945"

«Хорошо, Петер, теперь ручку вперед, – сказал я сам себе. – Будь осторожней с рулем и держи его горизонтально. Под тобой девять метров пустоты и склон. Теперь малейшая ошибка станет фатальной. Сохраняй спокойствие».

Самолет подпрыгнул, приподнял нос и понесся подобно выпущенной стреле. Указатель скорости показывал 195 км/ч. Я непроизвольно погладил борт фюзеляжа и прошептал: «Отлично, старина. Ты сделал свою работу хорошо».

Я уменьшил газ до 2200 об/мин. «Мессершмитт», казалось, вздохнул с облегчением, и я – тоже. Альтиметр показывал 45 метров – идеальная высота для того, что я хотел сейчас сделать, то есть достичь Палермо на бреющей высоте. Поскольку я летел над дорогой с отступающими войсками, меня обстреляли зенитные батареи. Я смог пролететь мимо в нескольких метрах над землей и включил рацию. В ужасе я услышал следующее: «Посмотри назад, ты, проклятый дурак. У тебя на хвосте три „Лайтнинга“. Отворачивай. Почему ты не уходишь, ты ненормальный? Внимание, внимание. Снова сомкнуться. Отлично сделано. Ты сделал его. Поздравляю. Боже, в меня попали».

Отдельные слова и несвязные фразы, казалось, летели из эфира со всех сторон. Где-то на востоке Сицилии, над Этной или в окрестностях Сиракуз, последние истребители люфтваффе вели бой с множеством вражеских самолетов. Сначала я подумал, что предупреждали меня. Я выполнил левый вираж и осмотрелся вокруг. Нигде не было видно никаких «Лайтнингов».

«Я одинок на западе Сицилии, – подумал я. – Мой самолет здесь последний Ме-109, и американские пилоты полагают, что я бездельничаю, собирая цветочки. Теперь бои, должно быть, сосредоточились около Мессины. Это то место, где ловушка может захлопнуться. Я должен проскользнуть в „ящике“, который плетется со скоростью 370 км/ч с наполовину отсутствующим хвостовым оперением. Это отчасти лотерея, но я надеюсь, что смогу увидеть Палермо. Опустись пониже. Скользи прямо над крышами. Обходи колокольни как можно ниже».

Оставив белый город позади, я увидел море. Благодаря Богу мой двигатель выдержал и мягко урчал. Счастье, что на Сардинии его отрегулировали. Настоящая швейная машинка. В тот день это спасло мою жизнь.

Побережье Южной Италии находилось в поле зрения. Сверившись со своей картой, я взял курс на восток, мои глаза приклеились к компасу. Я медленно скользил над морем вдоль побережья, готовый, если будет необходимо, приземлиться на песок. Крылья моего самолета были окрашены в голубой цвет, поэтому сверху их трудно было различить на фоне воды. Я летел низко над волнами, настроение у меня было хорошее, и я начал напевать. Под крылом я видел рыбацкие лодки, плавно покачивавшиеся около берега.

Очевидно, итальянцы – фаталисты. В нескольких километрах отсюда янки перемалывали окружающую местность, а их танки готовились войти в Палермо, но рыбаки, казалось, не понимали, что идет война. Как ни в чем не бывало они продолжали ловить сетями сардин.

Внезапно впереди замаячили два черных пятна. Если это вражеские истребители, то со мной все будет кончено. Я никогда бы не смог уйти от них на этом «летающем гробу». К счастью, солнце светило в спину, и меня не смогут увидеть до самого последнего момента.

Вместо «Лайтнингов» я увидел два «Шторьха» с желтыми полосами – штабные машины. В их кабинах сидели какие-нибудь «шишки». Они также летели восточным курсом, выполняя запланированный отход по плану «Б». Эти господа, должно быть, прижимали к груди свои штабные бумажки – драгоценные документы, помеченные грифами «секретно», «совершенно секретно» и т. д.

Неожиданно мне пришла в голову идея. Я подумал, что могу поиграть с ними.

Если смотреть спереди, то Ме-109 довольно сильно походил на «Спитфайр». Я накренил самолет к поверхности моря, снял предохранитель и дал очередь по воде. Она прошла приблизительно в сотне метров позади последнего «Шторьха». Паника была неописуемой. Обе связные машины немедленно спикировали к пляжу и поспешно приземлились.

Если и было что-то, чего они не должны были делать, так это посадка. Если бы я захотел, то мог пригвоздить их к земле одной-единственной очередью.

Выскочив из своих машин, эти штабные чины помчались по песку, высоко подпрыгивая. Пролетая над группой беглецов, я увидел, как эти господа рухнули животами на песок, угрожающе махая мне руками в перчатках. Я летел так, чтобы они могли очень отчетливо рассмотреть черные кресты, нарисованные снизу на моих крыльях, и выпустил очередь в их честь. У летчиков-истребителей пулеметная очередь была эквивалентна команде «На караул!».

«Это проучит вас, – пробормотал я. – Штаб должен оставаться в контакте с подразделениями, а, господа? По крайней мере, вы получили представление о воздушном бое. В любом случае мой Ме-109 в три раза быстрее ваших улиток, а в Южной Италии такая неразбериха, что вы потратите время впустую, пытаясь найти „желтую двойку“, которая так сильно напугала вас. Хорошо, прощайте, пока вы не догнали меня».

После шутки, которую я только что сыграл с ними, я чувствовал себя счастливым, словно ребенок в песочнице.

Это произошло незадолго до того, как я достиг Мессинского пролива. В нем было такое оживленное движение, что он напоминал своего рода фабрику. Сцилла и Харибда,[43]43
  Сцилла и Харибда – два чудовища из древнегреческой мифологии, которые жили на скалах Мессинского пролива, отделяющего Южную Италию от Сицилии, и губили всех проплывавших мимо мореходов.


[Закрыть] должно быть, наслаждались зрелищем гордой армии великого германского рейха, жавшейся на паромах. В воздухе над ними господствовали американские самолеты.

Эти парни, конечно, не теряли времени. Бомбы дождем сыпались вниз, волна за волной. Едва фонтаны воды опадали вниз, как на их месте появлялись новые. Немецкие зенитные батареи стреляли словно сумасшедшие и иногда поражали свои цели. Пылающие обломки падали по нисходящей спирали подобно горящим бабочкам. Покинутые, кувыркающиеся самолеты тонули среди фонтанов воды, поднимаемых разрывами бомб, в то время как над этим бурлящим котлом колыхались парашюты.

Скверное дело для сбитых янки. Пилоты падали среди града собственных бомб. Была ли резиновая шлюпка или нет, результат был одним и тем же: reguiescant in pace.[44]44
  Да почиет в мире (лат.).


[Закрыть]

«Либерейтор» с полным бомбоотсеком, получив прямое попадание, взорвался, но его соединение продолжало полет как ни в чем не бывало. Оно следовало своим курсом, летя над паромами; была выпущена красная сигнальная ракета, и вниз дождем посыпались бомбы.

Время спасаться бегством. Никто не переживет этого. Воздух был полон железа и стали.

Я выполнил вираж над морем и скоро достиг Реджо-ди-Калабрия. Мессинский пролив позади меня напоминал громадный котел; под моими крыльями поднималось огромное грибовидное облако дыма. «Сделано в США». Затем вдали я увидел море огня в том месте, где должен был находиться аэродром Реджо. Последний аэродром, где я мог приземлиться, превратился в картофельное поле. Я снимаю шляпу перед вами, господа. Прекрасная работа. И это то, что они называют отходом согласно плану. Немецкие летчики на юге теперь должны ходить пешком, как и все остальные. Где мне приземлиться? Этот вопрос стал настоящим кошмаром, поскольку топливо кончалось. В Кротоне, проскользнув в одиночку над итальянским «сапогом»? Теоретически, но только теоретически, топлива для этого было достаточно. Если не хватит, то мне придется где-нибудь совершить аварийную посадку и проделать остальной путь пешком. У меня все еще было несколько дней в запасе, прежде чем американцы высадятся в Италии. Они сначала должны «переварить» Сицилию.

Я обдумывал свой план, но наступала ночь. Отовсюду, со всех частей горизонта в воздух поднимались столбы дыма. Того же самого происхождения, что и столбы дыма над Трапани и Реджо. «Сделано в США». Надо было быть сумасшедшим, чтобы полагать, что американцы остановятся. Та же самая картина над Кротоне. Я кружил над аэродромом и сильно ругался. Было невозможно приземлиться, не сломав себе шею.

Внизу я видел неясные бегающие силуэты. Снова на приборной панели зажглась красная лампочка. Тем хуже – я должен рискнуть и попробовать сесть. Я начал медленно снижаться к аэродрому, а затем увидел красные сигнальные ракеты, взлетающие с дальнего конца взлетно-посадочной полосы. Посадка запрещена.

Я попытался определить причину этого: возможно, дело было в том, что мое шасси не вышло. Однако это не важно. Я должен совершить аварийную посадку и сделать это без шасси. Учитывая состояние фюзеляжа, это[45]45
  Имеется в виду обычная посадка с выпущенным шасси.


[Закрыть] было бы так, если бы я рулил в темноте и наверняка опрокинулся бы в какую-нибудь воронку от бомбы. Я все еще стремился спасти свою шкуру. Кроме того, я думал о том, в каком состоянии мои шины после взлета с полосы «Дора» в Салеми. Если случилось так, что одна из них пробита, то без аварии не обойтись. В таких условиях лучше было не выпускать шасси.

Я медленно приближался к земле. Красные сигнальные ракеты стали взлетать все чаще: категорическое запрещение посадки. Мне уже было не до осторожности…

Я выровнял машину, убрал газ и выключил зажигание. Неожиданный удар… Хвост ударился о землю. Машина заскользила по земле, накренившись в одну сторону, и остановилась. Я весь взмок, но все же сделал это.

Открыв фонарь кабины, я расстегнул привязные ремни, поднялся и огляделся вокруг. Винт, зарывшийся в землю, был похож на стрелку компаса, но кроме этого машина, казалось, не получила повреждений. Вал винта разрушился, но я был уверен, что двигатель еще можно использовать. Я отстегнул ремни парашюта, вылез на крыло и увидел спешившую ко мне фигуру.

– Ваше имя? – прокричала быстро увеличивавшаяся тень.

– Спокойнее, мой друг. Спокойнее. Вежливее было бы сказать «добрый вечер».

– Вы что, сумасшедший? Этот аэродром закрыт для использования. Разве вы не видели, что бомбы превратили его в перепаханное поле. Я продолжал выпускать сигнальные ракеты, чтобы предупредить вас. Я запретил вам приземляться.

Я разразился смехом. Я не помню, чтобы когда-то в своей жизни так сильно смеялся.

– Ха-ха-ха! Как вы кричите. Почему вы не протрете глаза? Вы видите, что я благополучно приземлился. И кроме того, кто отдал приказ, что аэродром не пригоден для использования?

– Командир корпуса… Да какая разница – кто?! Вы не видели красных сигнальных ракет? Вопиющее неподчинение приказу! Я доложу о вас. Как вас зовут?

Очень медленно, подчеркивая каждое слово, я ответил:

– Идите к черту.

Лицо человека побагровело, и он стал подпрыгивать на месте, размахивая пистолетом «Вери».

– Юный мерзавец! Что вы о себе думаете? Я здесь командую.

– Наплевать мне на всяких… Я не у вас в подчинении, но я знаю одно: я последний летчик-истребитель, вернувшийся с запада Сицилии, и если вы хотите знать, то я совершенно измотан. И всякому, кто будет приставать ко мне, я оторву уши. Вы поняли?

– Я запрещаю вам разговаривать со мной таким дерзким тоном! Я – комендант аэродрома.

– Ну и что! Что вы хотите сделать?

– Вы находитесь под арестом. Немедленно следуйте за мной в канцелярию.

– Отлично, это замечательно. У вас все еще есть канцелярия, а? Вы не понимаете, как вам повезло. В Трапани бомбы превратили все задания на аэродроме в клубничный джем.

Я снова разразился смехом. Человек подошел ко мне и, заметив мою лейтенантскую нашивку,[46]46
  Поскольку ношение погон на комбинезонах летного персонала люфтваффе не предусматривалось, звания пилотов обозначались специальными нарукавными нашивками. Одна узкая полоска указывала на звание лейтенанта.


[Закрыть] внезапно успокоился:

– Мне жаль, товарищ.

– Бросьте, «товарищ». Все, чего я хочу, так это чтобы меня оставили в покое.

Вытащив из кабины свое имущество, я зашагал в темноту. Пересекая взлетно-посадочную полосу, я бормотал сам себе: «Проклятый аэродромный кретин!»

Пройдя лишь несколько метров, я вернулся к своему «ящику» и в качестве сувенира снял с приборной панели ключ зажигания. Мой добрый старый «стодевятый» имел жалкий вид. Теперь я был рыцарем без коня. Не думайте, что только люди имеют душу. Самолеты тоже имеют ее. Вы испытываете настоящую привязанность к своему самолету, и он благодарен вам за внимание, которое вы оказываете ему. Он радуется вместе с вами, реагирует на малейшее ваше движение, пикирует, когда необходимо, летит сквозь облака, набирает высоту, изрыгает огонь и пламя в воздушном бою, энергично разворачивается, чтобы уберечь своего пилота от вражеских очередей, и спасает его жизнь по несколько раз в день. Но теперь он мертв и стал лишь кучей замысловатых железок, гнутых панелей и отдельных узлов.

Возможно, завтра ковровая бомбардировка уничтожит его. И от самолета не останется ничего, кроме нескольких кусков алюминия, обрывков проводов, двух или трех головок цилиндров, сломанного винта и остатков краски, которой был окрашен его фюзеляж.

«Мессершмитт-109». Некогда самый скоростной истребитель в мире, ныне ты лишь цель для противников. Из-за серии последовательных модификаций, нарушивших твой внешний вид, пилоты окрестили тебя «сковородой с ручкой». Тебя постоянно усовершенствовали, добавляя все новые приспособления, но твой «живот» был слишком мал, чтобы «переварить» их. Новые устройства вызвали появление первых «шишек»,[47]47
  Имеются в виду выпуклые обтекатели в верхней части фюзеляжа перед кабиной, отличавшие Bf-109G от предыдущих модификаций. Благодаря им этот истребитель в люфтваффе прозвали «Beule», то есть «шишка».


[Закрыть] которые уничтожили твои обтекаемые линии. Теперь ты напоминаешь шестнадцатилетнюю девушку, съевшую слишком много взбитых сливок, а каждый знает, что объевшийся человек не может быстро бегать. Это именно то, что произошло с тобой. «Шишки» вызывают слишком большое сопротивление воздуха, и именно поэтому ты так легко «задыхаешься», но все еще можешь лететь со скоростью 500 км/ч. Правда, ты еще в 1939 г. достиг этой скорости. С тех пор ты не стал быстрее, а только тяжелее, и если ты все еще преодолеваешь 500 км/ч, то лишь потому, что любишь своего пилота.

Такой мысленный монолог я произносил, пока зигзагом от одной бомбовой воронки к другой шел к зданию, чьи неясные контуры были видны впереди. Тот аэродромный малый пропал. Арест отменяется. Больше всего я хотел найти какой-нибудь кров над головой и узнать, что случилось с моими товарищами. Добравшись до канцелярии, я увидел нескольких пехотинцев и спросил первого же из них, не знает ли он чего-нибудь о моей группе.

– Мне сказали, что здесь должны были перегруппировываться истребители. Именно поэтому я здесь приземлился, – сказал я.

– Кто вам сказал это?

– О, какой-то штабной тип на западе Сицилии.

– Мы ничего не знаем об этом.

– Хорошо, но где же мне искать свою группу?

– Я знаю не больше вас. Во всяком случае, ясно одно: это не здесь. Завтра утром в Неаполь вылетит «Юнкерс-52». Почему бы вам не отправиться на нем и не узнать о своей главной базе в штабе?

– Неплохая идея. Приберегите для меня место; но сейчас скажите, где я могу провести ночь?

– До вчерашнего дня в секторе номер шесть был барак, предназначавшийся для пилотов, но я не знаю, существует ли он еще. Приблизительно два с половиной часа назад на аэродром был налет. С тех пор я не высовывал свой нос наружу. Если барак все еще стоит, вы там найдете пилота «Юнкерса». Взлетно-посадочная полоса будет восстановлена к завтрашнему утру. Мы будем работать всю ночь.

Я шел по аэродрому, осматриваясь вокруг в поисках славного сектора номер 6. Каждый солдат, которого я встречал, указывал мне противоположное направление. Один из складов был в огне. Несколько итальянских солдат рылись в его развалинах, наполовину уничтоженных огнем, в поисках консервных банок с продовольствием. Наконец, измученный поисками, я направился к дому, у которого была даже дверь, вошел и представился:

– Добрый вечер. Я хотел бы где-нибудь поспать.

Я оказался лицом к лицу с майором, с которым перед этим поругался, смотревшим на меня с ненавистью. Бросив парашют на стул, я сел на табуретку, зажег свою трубку и начал курить.

Несколько мгновений спустя я обратился к майору:

– Тридцать минут назад вы несколько раз спрашивали о моем имени. Хорошо, я – лейтенант Хенн, 6-я эскадрилья 51-й истребительной эскадры.

Человек, казалось, смягчился и сказал мне:

– Нервы у вас были на пределе, и боюсь, что и я потерял контроль над собой. Ну а теперь, только между нами, почему вы приземлились?

– Потому что у меня не осталось топлива, и я не мог лететь никуда дальше.

– Почему вы не сказали об этом прежде?

– Я думал, что вы поймете мой намек. Тот факт, что я сел с убранным шасси, должен был послужить достаточным объяснением.

– Хорошо, тогда все в порядке. Давайте больше не будем вспоминать об этом. Вы отобедаете со мной?

– Это первое разумное предложение, которое я услышал с момента посадки. Что мы будем есть?

– Все, что нам оставили бомбы.

Проглотив последний кусок, я отыскал раскладушку, улегся и попытался заснуть. Несмотря на все усилия, я продолжал бодрствовать, терзаемый мыслями.

У нас оставались еще четыре машины, когда «Крепости» бомбили аэродром Трапани. Где они теперь? Разнесены на части. Выведены из строя. Где Герберт, командир группы и его ведомый? В Кротоне, где мы должны были встретиться, я был один. Возможно, остальные не смогли приземлиться в Реджо из-за состояния летного поля. Я был последним взлетевшим, но стал первым прибывшим сюда. Хватило нескольких дней, чтобы истребительная группа, включавшая тридцать четыре машины, была уничтожена, разнесена на части бомбами и пулеметными очередями. И все же мы практически не понесли потерь в воздухе; потери были вызваны бомбежками. «Ящики» были уничтожены на земле, а пилоты рассеяны. Немецкие истребители были разбиты на земле, а не в воздухе.

На следующее утро я забрался в «Юнкерс», который доставил меня в Неаполь. Как только мы прибыли, я стал ходить из канцелярии в канцелярию, задавая каждому один и тот же вопрос. Каждый раз мне давали один и тот же ответ: «51-я эскадра? Ничего не знаем о ней. Никто не сообщал нам о ней».

Запрыгнув в транспортный самолет, я полетел в Фоджу. Мне сказали: «Летите и поищите там. Возможно, они знают, что случилось с вашей группой».

Я достаточно уже наигрался в эту игру в прятки, перелетая с аэродрома на аэродром, со стационарного аэродрома на запасную взлетно-посадочную полосу. Зная, что «Лайтнинги» имеют огромный радиус действия, я предпочитал сидеть в задней части фюзеляжа, чтобы следить за возможным появлением вражеских самолетов. Для них было бы детской забавой сбить «Юнкерс». Я не знаю ничего более неприятного для пилота, чем встретиться с ними. «Юнкерсом» управлял молодой фельдфебель, который, прежде чем мы взлетели, спросил меня:

– Сколько у «Лайтнинга» пушек?

– Четыре или шесть, в зависимости от модификации, все они спаренные.[48]48
  Фактически вооружение истребителя Р-38 включало одну 20-мм пушку и четыре 12,7-мм пулемета.


[Закрыть] Первой же короткой очередью вас может обдать великолепным «дождем».

Теперь он скользил над гребнем Апеннин, прижимаясь к каждой впадине. Я не мог не подумать, что он, должно быть, чертовски напуган. Для безопасности он снижался в каждую долину, летя зигзагами из страха быть замеченным вражеским истребителем. На наше счастье, у «Лайтнингов» на Сицилии, кажется, был полуденный отдых.

Американцы имели огромное преимущество над нами. В течение нескольких недель они бомбили окружающую местность, оставляя после себя одни развалины, а затем повсюду внезапно установилось спокойствие. В любом случае люфтваффе утратили инициативу в воздухе. Начиная с Туниса союзники достигли ужасающего численного превосходства в воздухе, с которым мы не могли бороться.

Я вздохнул с облегчением, когда мы приземлились в Фодже. Удача была на моей стороне, поскольку первая же группа солдат, с которой я столкнулся, принадлежала к одному из подразделений наземного персонала 51-й эскадры. Они были уже несколько месяцев в Фодже и проводили время, напиваясь красным вином. Старина Закс, командовавший подразделением, встретил меня с распростертыми объятиями. На мой первый же вопрос он пожал плечами.

– Я понятия не имею, где могут быть наши «птички», – ответил он. – Они должны быть или в Лечче, или еще где-нибудь на «пятке сапога».[49]49
  «Сапог» – прозвище Апеннинского полуострова, который действительно своей формой напоминает сапог на высоком каблуке. Соответственно «пяткой сапога» называют часть провинции Апулия в районе Таранто – Отранто – Бриндизи.


[Закрыть] Для вас было бы лучше самому полететь и посмотреть.

– На чем?

– Что за вопрос. У нас в Фодже «Мессершмиттов-109» больше, чем нужно. Пойдите посмотрите на стоянке и выберите один для себя. Я притворюсь, что ничего не вижу.

И действительно, я обнаружил массу «Мессершмиттов» в хорошем состоянии, выстроенных в линию, которые совершенно спокойно ожидали следующей ковровой бомбардировки. В Трапани мы были бы на седьмом небе, имея все эти «ящики». И все это время ангары в Фодже не вмещали новые машины, прибывавшие из Германии!

– Хорошо, Закс, но когда я думаю, что мы с Гербертом вдвоем атаковали 120 «Крепостей», а у вас тут пылятся 150 самолетов, ожидающих отправки, возникает вопрос: почему вы не направили их нам, когда еще было время?

– Послушайте, Хенн. Мне теперь все до лампочки. Я еще в Первую мировую научился не думать. То, что происходит сейчас, превосходит все пределы идиотизма. Бюрократизм одержал победу. Таким образом, я просто выполняю распоряжения. Если бы вы знали, сколько штабных офицеров в Фодже приходится на одну вашу задницу. Судя по количеству кабинетов, война здесь должна уже была закончиться.

Я проворчал что-то невразумительное и забрался в «стодевятый». Спустя четверть часа я был в Лечче. Я обнаружил там истребительную группу, но, наученный опытом, воздержался от каких-либо вопросов и отправился с рапортом к ее командиру.

– Подождите немного. Я попытаюсь выяснить, где находится ваша группа. Мне кажется, что она должна быть около Бриндизи. Я думаю, что встречал вашего командира группы и командира 6-й эскадрильи. Я не могу вспомнить, было ли это вчера или позавчера. Летите и посмотрите сами, и, между прочим, передайте им от меня привет.

– Спасибо. Я сразу же отправлюсь. Как называется аэродром?

– Сан-Вито-деи-Норманни.[50]50
  Сан-Вито-деи-Норманни – городок в 19 км западнее Бриндизи.


[Закрыть]

– Несомненно, исторический памятник.

Я взлетел. Как только я сел на новом аэродроме, один из механиков сказал мне:

– Ваш командир здесь. Он разговаривает с нашими на другом конце аэродрома.

Не выходя из самолета, я порулил к другому концу взлетно-посадочной полосы, выключил двигатель и выбрался наружу. Откинув полог палатки, я встал по стойке «смирно» и доложил:

– Лейтенант Хенн прибыл из Салеми.

Старик и Герберт были изумлены.

– Откуда вы, Петер?

– Я весьма ясно сказал вам. Из Салеми.

– Это невозможно.

– Однако это правда.

– Но ваш «ящик» был разбит.

– Как бы там ни было, я взлетел и с тех пор искал вас по всей Италии.

– Отлично, я…

Старик вскочил и так сильно хлопнул меня по спине, что едва не свалил с ног.

– Все, хватит. Мы втроем отправляемся в Германию. Я пресытился Италией. Мы должны пройти переформирование в Нойбиберге,[51]51
  Нойбиберг – городок, ранее располагавшийся около юго-восточной окраины Мюнхена. Ныне находится в городской черте.


[Закрыть] около Мюнхена. Мой ведомый уже выехал туда. В настоящее время наземный персонал из Каза-Цеппера плывет по морю где-то между Сардинией и Ливорно. Они прибудут домой через Бреннер.[52]52
  Бреннер – название перевала в Тирольских Альпах на границе между Италией и Австрией.


[Закрыть] В нашей группе трое офицеров, и это больше, чем ей требуется сейчас. Что касается остальных, то они где-то в Италии, но я не имею представления где. Центры перегруппировки предупреждены, и они будут направлять пилотов в Нойбиберг. Поднимайтесь, парни, сворачиваем лагерь; эта штука продолжалась достаточно долго. Все наши машины уничтожены в Реджо. Едва мы приземлились, как вниз дождем посыпались бомбы. С тех пор мы скитались по каменистым дорогам, словно апостолы. А где ваша «желтая двойка», Хенн? На летном поле?

– Нет, в Кротоне. Это все, что осталось от нее, – сказал я со смехом, достав из кармана ключ зажигания.

– Разумно, Хенн. Как бы там ни было, в Мюнхене не будет так жарко. У нас найдется время побездельничать, пока мы будем ждать переформирования группы. Знаете, что это означает? Отпуск, парни. Хорошая кровать, чтобы выспаться, и девица, чтобы подоткнуть одеяльце. Восхитительная жизнь!