Текст книги "Последнее сражение. Немецкая авиация в последние месяцы войны. 1944-1945"

Герман тяжело ступая направился к двери.

В его честь в столовой был устроен банкет. Геринг ел мало, и остальные также демонстрировали небольшой аппетит. Во время беседы Галланд сказал нашему командиру:

– Продолжайте сбрасывать свои подвесные баки при приближении к врагу, как делали это раньше. Но он (Геринг) прав в одном – вы должны сбивать большее число «ящиков». Наша статистика прискорбная. Обломков тех, кого вы собьете, всегда будет достаточно, чтобы сделать новые баки, если мы будет испытывать нехватку в них.

Пожав плечами, он больше ничего не сказал.

Час спустя «Юнкерс» улетел. Немедленно начался гвалт.

– Вы видели? Ни один из них не носит никаких наград. Герман без своего «пасьянса», Галланд без своих дубовых листьев с бриллиантами. Герман носит только старый кайзеровский Железный крест.[80]80
  Он был учрежден 10 марта 1813 г. королем Пруссии Фридрихом Вильгельмом III. Железный крест был боевой наградой, и награждение им проводилось только с началом боевых действий, при этом на нем был выбит год начала этой войны. Когда во время Второй мировой войны к награждению Железным крестом представлялись военнослужащие, уже получившие Железный крест в ходе Первой мировой войны, то они получали лишь специальный значок с указанием года начала новой войны, служивший дополнением к «старому» кресту.


[Закрыть] Какая речь, парни! Теперь я могу понять, почему Адольф велел ему носить награды.[81]81
  В 1943 г. на одном из совещаний Геринг обвинил Галланда и командиров истребительных эскадр в том, что они якобы совершенно необоснованно представляют своих пилотов к награждению Рыцарскими крестами и что это все сплошное надувательство. Галланд, не выдержав такого оскорбления, встал и громко заявил, что полностью верит своим людям, и, сорвав свой Рыцарский крест с бриллиантами, бросил его на стол прямо перед Герингом. Позднее Геринг принес личные извинения Галланду, но, несмотря на это, тот еще в течение полугода принципиально не надевал Рыцарский крест. В конце концов это заметил Гитлер и поинтересовался у своего адъютанта, почему Галланд не носит наград.


[Закрыть]

Шум был потрясающий.

Ясно, что тот «Москито» так и не был сбит. Но Герман никогда не узнал об этом.

Глава 5 ТУМАН НАД ДОЛИНОЙ ПО

Наша группа выполнила несколько вылетов на перехват соединений вражеских бомбардировщиков. Потери были не слишком многочисленными, но и число самолетов, сбитых нами, не увеличивалось. Речь Геринга приносила свои плоды. Никто не говорил об этом, но впечатление, которое она оставила, не могло так легко стереться из нашей памяти.

Ме-109 продолжали производиться максимально быстрыми темпами. Иногда нам казалось, что сбрасываемые бомбы никогда не смогут выстроить дамбу на пути потока новых машин, которые поступали из подземных сборочных цехов. Летные школы продолжали выпускать новые партии молодых пилотов и направлять их в группы. Как когда-то в 1940 г., в ходе Битвы за Англию, теперь в 1943 г. Германия снова участвовала в воздушном сражении. Хотя до кульминации было еще далеко, после возвращения из каждого вылета каждый говорил сам себе: «Это, конечно, был самый ожесточенный бой, в котором я когда-либо участвовал. Ничего более худшего уже никогда не сможет произойти».

Первоначально союзники посылали на Германию соединения всего из 500 самолетов. Теперь их численность достигала 1000 самолетов. Позднее появились эскадры, включавшие 2000 бомбардировщиков, сопровождаемых дальними истребителями.[82]82
  Имеется в виду общая численность всех самолетов, участвовавших в налете, – бомбардировщиков и прикрывавших их истребителей.


[Закрыть] День за днем, ночь за ночью, в течение целой недели они выбирали в качестве цели один и тот же город, одни и те же военные объекты: нефтеперегонные заводы, Берлин или Пенемюнде.[83]83
  Пенемюнде – городок в северной части Узедома, около входа в пролив Пене, отделяющий остров от побережья Германии. Около него располагался исследовательский центр, в котором велась разработка немецкой ракетной техники.


[Закрыть] Истребительные группы, выделенные для противовоздушной обороны рейха, метались по небу во всех направлениях. На Южном фронте союзники постепенно захватили «носок» Италии. Другие десанты были высажены в Калабрии,[84]84
  Калабрия – название южной провинции Италии с административным центром в Катандзаро.


[Закрыть] Салерно…

В один из дней в Нойбиберг пришло следующее сообщение: «2-я группа должна возвратиться в Италию».

Командир послал за мной.

– Хенн, вы возглавите арьергард. Присоединитесь к нам позже.

Какой подарок фортуны! Я получил разрешение остаться в Мюнхене, в то время как большая часть группы с максимальной быстротой отправлялась в Италию. Мне приказали собрать пилотов, рассеянных по всей Германии, и ждать, пока их машины не отремонтируют. Когда это будет сделано, мы должны будем вылететь в Лавариано.[85]85
  Аэродром Лавариано расположен в 11 км южнее Удине.


[Закрыть] Это был декабрь 1943 г. Я предупредил отсутствующих пилотов по телефону и проводил досуг, наслаждаясь отсрочкой, которую Провидение подарило мне.

Остальные мои товарищи по группе – приблизительно двадцать человек – приземлились на аэродроме Лавариано, около Удине. Каждый день я получал телеграмму. Она неизменно была одного и того же содержания: «Когда вы прибудете?»

Моим неизменным ответом было: «Погодные условия неблагоприятные. Взлет невозможен».

Однажды, когда погода улучшилась, я послал следующую телеграмму: «Здесь прекрасная погода. Как у вас?»

Ответ гласил: «Погода отвратительная. Долина По закрыта туманом. Ждите».

Я ждал.

Каждый раз, когда мы были готовы вылететь из Мюнхена, из Лавариано сообщали нам, что приземление невозможно, и наоборот. Никто сильно не беспокоился, так как приближалось Рождество. Собрав свою группу, я обратился к ней со следующей речью:

– Послушайте, мои мальчики. Те из вас, кто живет в Мюнхене и поблизости от него, получают отпуск. Вы можете оставаться дома до тех пор, пока продолжается плохая погода. Но есть одно условие: вы не должны ничего говорить о том, что мы собираемся в Лавариано. Оставьте мне свои номера телефонов, чтобы я мог связаться с вами, когда будет необходимо. Если небо прояснится, вы должны прыгнуть в поезд и отправиться в Мюнхен. В этом случае мы вылетим приблизительно в полдень.

Была вспышка радости. Меня завалили обещаниями. Скоро я остался один. Странная вещь, даже жители Берлина внезапно обнаружили, что имеют баварских предков.

Я имел в своем распоряжении шофера, дюжину механиков, десяток самолетов, а в своей личной жизни – невесту, которая звонила мне каждый день. Мне все осточертело. Почему я должен был давать другим отпуск, а сам быть привязанным к своему посту? Мы уже не участвовали здесь в боевых вылетах, поскольку теоретически, как предполагалось, должны были быть в Италии.

Несмотря на все, день за днем один и тот же женский голос спрашивал меня по телефону:

– Что происходит, Петер? Ты приедешь на Рождество, или мне отправить твой подарок тебе по почте, чтобы ты мог взять его с собой?

– Чего ты ждешь, чтобы я ответил? Я не отвечаю за погоду. Кто знает, возможно, через час я буду пролетать над Альпами. Или еще проведу здесь две недели.

Я был словно птица в клетке. Моя последняя штатская рождественская елка была в 1938 г. Я только что сдал свои выпускные экзамены. С того времени уже миновал мой двадцать третий день рождения, и у меня появилась довольно привлекательная белокурая девушка. Еще раз небо продемонстрировало благосклонность ко мне. В сочельник я упаковал свой чемодан и тихо ускользнул. Единственный, кто имел номер моего телефона, был комендант аэродрома.

На следующий день я вернулся со своей невестой. Никто не заметил ни моего отсутствия, ни моего возвращения. По существу, я оказался прав. В тот же самый день моя группа поднялась в воздух. У меня хватило лишь времени, чтобы связаться с каждым и по тревоге вернуть их обратно. Я послал в Лавариано следующее сообщение: «Готовимся вылететь. Взлет приблизительно в 14.00. Посадка, вероятно, будет около 15.30. Небо облачное с ясными промежутками. Видимость – пять километров».

Из Лавариано от командира группы пришел ответ: «Взлетайте!»

Мы пошли к своим самолетам. Я отдал парням распоряжения относительно боевого порядка и направился к своей машине.

Моя невеста провожала меня на аэродроме, кутаясь в меховое пальто. Она в первый раз видела истребитель так близко и выглядела очень бледной. Она дрожала от холода, или, по крайней мере, так говорила. Механики запустили двигатель. Я опробовал управление и снизил обороты. У меня было еще несколько минут, пока двигатель прогревался.

Настал момент прощания.

– Поцелуй за меня мою старую матушку.

– Конечно, я сделаю это.

– И пиши почаще.

– Да.

– И не засматривайся на других мужчин.

На сей раз «да» не последовало, а лишь пожатие плечами.

– И не волнуйся за меня. Со мной все будет в порядке. Я всегда берегу себя.

– Да.

– Держи свое обручальное кольцо на правом пальце. – Я улыбнулся, говоря эти слова.

– Да.

– И будь хорошей девочкой.

– Я буду.

– Хорошо, до свидания. Теперь я должен взлететь.

– И возвращайся ко мне целым, Петер. Я буду ждать тебя.

Это была самая длинная фраза, которую моя невеста произнесла за последние минуты. Я обнял ее. Моему механику не было никакой необходимости наблюдать за нашим прощанием. И все же в тот момент, когда поднимался в машину, я увидел, что этот негодник нахально смотрел на нас. Я закрыл фонарь кабины, затянул привязные ремни, толкнул рычаг дросселя вперед и начал рулежку. Позади маленькая девушка махала мне на прощание красным шарфом. Она не проронила ни слезинки, но два или три раза шмыгнула носом.

Группа легла на курс. Впереди мы видели огромную груду облаков, дальше – Альпы, а внизу под собой большой город, полностью окрашенный в серый цвет.

Я начал размышлять: «Сейчас она идет домой, а я должен вернуться на войну. Хорошая перспектива. Если ты хочешь когда-нибудь увидеть ее снова, то должен нажимать на эти кнопки и переключатели быстрее и точнее, чем твой враг, когда он ловит тебя в прицел своих пушек и пулеметов. Именно тот, кто стреляет первым, и увидит свою родную деревню снова. Что бы ты ни говорил, но твоя жизнь зависит от этой конкретной секунды».

Я предавался этим мрачным мыслям, но все пока шло гладко. Двигатель мягко урчал, мы летели своим курсом. Поскольку я чрезвычайно хорошо знал Альпы, то каждая долина была мне знакома. Все мои товарищи тщательно держали дистанцию. Оглядываясь, я не смог удержаться от мысли: «Все в твоих руках, Петер. Сегодня впервые ты – лидер. Ты ответственный. Десять „стодевятых“ должны через час приземлиться невредимыми, иначе ты должен будешь заплатить за это».

Мы летели над Альпами: снежные сугробы, ледники, долины, заполненные синеватыми тенями, сосновые леса и деревни, приветствующие нас облачками дыма, когда мы пролетали над ними. Под нашими крыльями царил мир. Люди ожидали от нас, обманывая друг друга, что война закончится в конце этой зимы или самое позднее следующей весной. Над Швейцарией была облачность; небо все еще имело бледно-синий оттенок, но на горизонте собирались большие кучевые облака. Чем дальше мы продвигались на юг, тем сильнее ухудшалась погода.

Пики и горные хребты были покрыты дымкой, завитки тумана дрейфовали в долинах, мы видели, что долина реки По утопала в плотной мгле. Наконец горы исчезли, но туман превратился в «гороховый суп», и я начал нервничать. Мне надо было обязательно найти промежуток в облачности, через который группа могла бы проскользнуть. Ничего. Наоборот, чем ниже мы опускались, тем плотнее становился туман. Было невозможно спикировать сквозь эту «вату», потому что я не знал наверняка, миновали мы Альпы или нет. Теоретически, согласно нашему расчетному времени прибытия, мы могли рискнуть и спикировать. Мы должны были находиться над равниной, но я не был уверен в этом. Туман мог висеть над самой землей. Кроме того, во время снижения мы могли столкнуться с каким-нибудь нелепым холмиком, достаточно высоким, чтобы принести нам гибель. Запрещалась одна вещь: повернуть назад. Позади нас были горы: камни, ледники и горные хребты… Вернуться на ближайший аэродром в Мюнхен или даже в Инсбрук теперь было невозможно. Для этого в наших баках не осталось топлива. Во что бы то ни стало мы должны были приземлиться в долине По.

Я еще раз посмотрел вокруг. Все были на месте. Конечно, если мы будем продолжать следовать нашим курсом, то через четверть часа должны быть над Лавариано. Возможно, там мы найдем промежуток в облаках или нижняя облачная кромка там будет повыше.

Я включил передатчик.

– У всех все в порядке?

– Все идет нормально.

Затем я вызвал контрольно-диспетчерский пункт в Лавариано, один раз, второй, но ответа так и не получил. Парни слышали это, и я почувствовал, что они начинают нервничать. Чтобы придать им уверенность, я передал: «Сохраняйте спокойствие. Мы снизимся, как только найдем промежуток».

Они успокоились, чего я не мог сказать сам про себя.

Какого черта Лавариано не отвечает? Прошло пять минут с тех пор, как я настроился на их длину волны. В наушниках не было слышно никакого потрескивания. Ленивые ублюдки, должно быть, спали, в то время как мы кувыркались в плотном тумане на высоте около 1800 метров.

Я попробовал еще раз. «Говорит „желтая двойка“… говорит „желтая двойка“. Ответьте мне. Ответьте мне. Готовлюсь к снижению через облака. Вынужден приземляться при плохой видимости. Вынужден приземляться. Отвечайте немедленно».

Я орал в микрофон.

Это был не лучший момент, чтобы терять голову. Если мы будем летать вокруг и ничего не обнаружим, то это будет почти что верная смерть.

«Сохраняй спокойствие… сохраняй спокойствие…»

Я говорил сам с собой, но парни услышали меня и сомкнулись вокруг. Минутная стрелка часов миновала расчетное время. Я снова вышел в эфир: «Мы должны быть над Лавариано. Займите свои позиции в колонне с интервалами в 300 метров».

Мы начали снижаться. Десять «стодевятых» скользили сквозь слой облаков, которые были столь же плотны и белы, как сливочный крем. Между нами и землей было 250 метров тумана. Группа выполнила медленный разворот, готовясь пройти сквозь него. Я добросовестно считал самолеты. Все были на месте. Если мы действительно были над аэродромом, то внизу должны были услышать шум наших двигателей и попытаться установить с нами радиосвязь. Я продолжал повторять в микрофон: «Говорит „желтая двойка“… говорит „желтая двойка“. Вызываю Лаву…[86]86
  Лава – сокращенное название аэродрома Лавариано.


[Закрыть] вызываю Лаву… Ответьте мне. Как поняли?»

Никакого ответа. Ничего.

«Что бы ни случилось, – сказал я сам себе сквозь сжатые зубы, – ты должен оставаться со своими людьми, даже если мы вынуждены будем выпрыгнуть с парашютами. В любом случае, если мои расчеты верны, мы должны быть над Лавариано».

Я начал снова. «Говорит „желтая двойка“. Вызываю Лаву… Ответьте мне».

У меня в ушах эхом звучали слова моей невесты: «Возвращайся ко мне целым, Петер. Я буду ждать тебя».

Внезапно я услышал в своих наушниках потрескивание.

– Говорит Лава. Говорит Лава. Кто вы?

– Здесь «желтая двойка» с десятью самолетами. Видимость нулевая. Через пятнадцать минут наши баки опустеют. Пускайте сигнальные ракеты.

Неожиданно я почувствовал, что успокоился. Мы, наконец, получили ответ.

Мы все слышали сообщение, которое только что пробилось к нам сквозь туман, нетерпеливо вслушиваясь в немногие слова. Однако я знал, что мы еще не были в безопасности. По-прежнему был туман, и он был все таким же непроницаемым. Мы знали, что находились около аэродрома, и были уверены в том, что будем найдены нашими товарищами, если по какому-то роковому стечению обстоятельств будем вынуждены выпрыгнуть с парашютами.

Я еще раз вызвал контрольно-диспетчерский пункт.

– Сообщите наше точное местоположение.

– Два километра к западу от взлетно-посадочной полосы.

Идиот! Я заходил слишком низко. Изменив курс, я повернул в восточном направлении. Туман начал рассеиваться, и я смог различить какие-то тени. Затем я внезапно увидел колокольню с крестом, показавшуюся из полосы тумана.

– Вот это место, парни. Есть наземный ориентир для вас. Дальше влево. Крест на колокольне.

Надежда возродилась. Спустя несколько мгновений взлетела серия сигнальных ракет. Уже темнело. На моих часах было 17.45.

Снова раздался голос с контрольно-диспетчерского пункта.

– Говорит Лава. Направляйтесь к колокольне. Держите курс на сигнальные ракеты. Никаких помех, кроме церкви. «Желтая двойка», переходите на частоту пеленгатора.

– «Виктор»… перехожу… конец.

Я передавал инструкции остальным, когда перед нами взлетела новая серия сигнальных ракет.

– Медленно следуйте за мной вниз. Не беспокойтесь о тумане. Держите свои глаза открытыми и снижайтесь. Как только пройдете над колокольней, переключайтесь на частоту контрольной вышки. Переведите тумблер в позицию «два». Если не сможете увидеть сигнал на своем приборе,[87]87
  Имеется в виду система радионавигации AFN2, обеспечивавшая посадку по приборам в условиях плохой видимости. Ее индикатор находился в правой верхней части приборной панели Bf-109G.


[Закрыть] продолжайте следовать своим курсом и ждите, пока не покажется земля. Понятно?

В ответ послышалась серия подтверждений: «Виктор».

Держа колокольню под своим левым крылом, я развернулся точно на восток. На высоте 75 метров я выпустил шасси, закрылки и скользнул в туман. Я не мог ничего разглядеть. Мимо ветрового стекла проносились какие-то тени и клочки тумана.

Я продолжал шептать сам себе: «Давай… давай…» Или я приземлюсь, или разобьюсь. Система радионавигации работала хорошо. Стрелка постепенно приблизилась к центральной линии. Это означало, что я был на правильном курсе.

Туман цеплялся за кабину. Он, казалось, имел лицо, пальцы, щупальца – осьминог… А немного спустя он превратился в лебединый пух. Внезапно через разрыв я смог увидеть тени, траву и стелющийся туман. Затем все снова скрылось за пеленой.

Это было похоже на кинофильм. Игра теней и света, которая промелькнула внизу перед моими глазами за доли секунды. Стрелка продолжала колебаться, а я не мог удержаться от воспоминания о том, что велел невесте носить обручальное кольцо на пальце. Она ответила, что будет ждать. Момент приближался. Времени дурачиться не было.

В отдельных местах туман был черный как смоль. Машина медленно снижалась, и я должен был держать себя в руках, чтобы не пропустить ни малейшей детали. Я заставил себя не закрывать глаза. Неожиданно в 9 метрах под собой я увидел взлетно-посадочную полосу, контрольную вышку, силуэты «Мессершмиттов» и посадочный знак, расположенный под прямым углом ко мне. Я потянул ручку управления на себя и зарулил по земле.

Я торжествующе передал по двухсторонней связи: «Я внизу. Следуйте за мной…»

Я остановил двигатель, выпрыгнул из машины и ждал. Они все приземлятся? Если бы только они смогли…

Я считал… первый, второй, третий, четвертый…

Машины одна за другой появлялись между колокольней и контрольной вышкой. Взлетели новые красные сигнальные ракеты, выпущенные офицером, отвечавшим за взлетно-посадочную полосу. Пятый, шестой, седьмой, восьмой. Еще один. Последний пилот кружил над слоем тумана, отыскивая правильное направление. Я слышал спокойную работу его двигателя.

«Чего он ждет? Почему не снижается?»

Рядом появился мой старый механик:

– Быстрее в автомобиль.

Я ворвался в радиофургон, стоявший на краю взлетно-посадочной полосы.

– Что происходит?

– Его рация не работает.

– Пока с ним ничего не случилось… Он видел, что мы приземлились. Какого черта он не следует за нами? Он же видит сигнальные ракеты.

– Кто это? – спросил радист-фельдфебель.

– Унтер-офицер Мирц. Он прибыл к нам из летной школы лишь три недели назад. Это его первый вылет.

– Какой чертовский шанс показать себя.

Радист снова надел шлем, повернул переключатели, все еще пытаясь вызвать машину Мирца. Никакого ответа. Я выбежал на взлетно-посадочную полосу. Мирц должен был рискнуть. Видя сигнальные ракеты и направление, которое выбирали те, кто был перед ним, он должен был сесть.

Внезапно я увидел машину, которая снижалась, раскачиваясь, словно детский воздушный шарик.

– Он сломает свою чертову шею! – закричал я.

– Не волнуйтесь, – раздался голос позади. – Новички никогда не ломают свои шеи. Все знают это.

Я оглянулся и увидел Старика, стоявшего позади меня.

– Герр майор, арьергардная группа из десяти самолетов только приземлилась.

– Не швыряйтесь словами. Взгляните! Он счастливо отделался. Теперь ваш доклад правильный. Вы, кажется, все исполнили.

Я облегченно вздохнул.

– Полагаю, что вы никого не забыли в Нойбиберге?

– Никого, герр майор.

На мгновение я увидел белокурую женщину, махавшую своим красным шарфом, и продолжил:

– Я думал, что здесь прекрасная погода.

– Так оно и было, более или менее. Туман опустился внезапно. Теперь, Хенн, позаботьтесь о своих товарищах и покажите им их бараки.

Я отправился к ним, и первым, кого я увидел, был Мирц.

– Почему вы отстали?

– Моя рация вышла из строя. Я не слышал ни одного слова с самого начала полета. В самом деле, когда я увидел, что вы спикировали в туман, то задался вопросом, почему вы это сделали.

– Разве вы не видели сигнальные ракеты?

– Нет.

– У вас что, на голове нет глаз?

– Я неотрывно следил за машиной впереди себя, чтобы не потерять ее из виду. Когда я увидел, что она снизилась в туман, то не посмел последовать за ней.

Остальные, возбужденные из-за пережитых эмоций, начали смеяться.

– Парни, замолчите. Хорошо, что вы сделали затем?

– Я заметил место, где исчез самолет впереди меня. – Мирц запнулся. – В тумане был промежуток, и я не отрывал глаз от своего указателя скорости.

Он замолк. Вероятно, онемел от страха.

– Хорошо, но в следующий раз постарайтесь держать себя в руках. Командир группы видел, как вы приземлялись, а я не дал бы и пары пфеннигов за вашу шкуру.

– Да, герр лейтенант.

Немного позже, осматривая машины, я заметил, что Мирц просто забыл включить свою рацию.

Когда я затем зашел в столовую, мне встретился Зиги.

– А, это ты, наконец. Пойдем выпьем.

– Ты, кажется, не ждал меня, как и другие.

– Признайся, зрелище было впечатляющее. Вот, держи. – Он сунул мне в руки стакан.

Я отхлебнул пива и спросил:

– Где моя кровать?

– Идем, покажу. В комнате мой спальный мешок и твой тоже. Но что с тобой? Ты, кажется, сердит?

– В то время как я с десятью парнями блуждаю наверху, вы все сидите здесь, спокойно напиваясь. Ты должен признать, что это может взбесить любого. Вы – кучка алкоголиков, а я только что думал, что мое лицо могло стать пищей для корней одуванчиков!

Зиги хриплым голосом твердо произнес:

– Ну и что? Послушай, ты, болван: если у тебя есть какие-то тревоги, топи их в алкоголе, а если их у тебя нет, то делай то же самое.

– Убирайся и оставь меня в покое. Я хочу спать.

– Это великолепно. У тебя был чертовски хороший отдых в Мюнхене, в то время как мы здесь дрались, а теперь ты начинаешь ворчать. Петер, здесь редко бывает туман. Мы воспользовались им. Ты понимаешь?

– Нет, не понимаю.

Я выставил Зиги за дверь и закрыл ее. Заснуть было невозможно.

Я не хотел ни есть, ни кого-нибудь видеть. Я хотел побыть один. Внизу, на первом этаже, парни кричали, пели и веселились. Чертовски странный мир, в котором мы жили!