Текст книги "Каратели"

Трагедия в Ивановске

Шла вторая зима оккупации. Для брянского партизанского края она была особенно трудной. Осенью 1942 года, собрав мощный ударный кулак, оккупанты провели против партизан на Брянщине две крупные войсковые операции под кодовым названием «Треугольник» и «Четырехугольник» при поддержке танков и авиации. Немцам удалось вытеснить партизан в лес, за Десну. Накануне наступавшей зимы народные мстители ощущали острую нехватку продуктов, оружия и боеприпасов, лекарств и теплой одежды. В отрядах скопилось много раненых и больных, аэродромы работали с перебоями.

Фашисты разрушили партизанские лагеря в Рамасухском лесу, сожгли придеснянские села в Трубчевском, Почепском, Навлинском, Выгоничском районах. Укрепили высокий правый берег Десны, в каждом населенном пункте разместили гарнизоны. За малейшее подозрение в связях с «лесными бандитами» мирные жители карались смертной казнью.

Но связь с партизанским краем не прерывалась даже в самое трудное время. Фронту требовались сведения о передвижении фашистов, активизация «рельсовой войны». А этого можно было достигнуть только захватом и уничтожением служащих «нового порядка», активизацией работы среди населения.

Оккупанты это чувствовали на собственной шкуре – они несли большие потери. Встал вопрос – как выявить эту связь? Кто снабжает партизан сведениями? Подозрение пало на семьи Коростелевых и Сыромолотовых. Они жили в одной избе, их родные находились в партизанском отряде. А учительницы Анна и Настя общались с карателями из местной роты. Более того, Настя дружила с лейтенантом Шевцовым, командиром взвода. Деревенские такое поведение девушек осуждали, называли их «немецкими овчарками». Немцы, однако, подозревали, что дружба молодых людей лишь прикрытие для сбора информации. Но нужны были доказательства.

Комендант Хассе был человек с выдумкой. Он разработал коварный план, призванный вывести сестер на чистую воду. Шевцов был временно изолирован, его направили в другой гарнизон в командировку. В соседней деревне Аксеновск Хассе лично подготовил русского солдата, которого не знали жители Ивановска и привез его в деревню.

Поздний вечер 19 февраля 1943 г., метет поземка. В деревне тихо, даже собаки не лают: их уничтожили оккупанты. Нигде ни души, ни огонька. Крадучись, к избе, где жили девушки, подошли двое. Один притаился за углом, второй постучал в окошко. За занавеской мелькнула тень. «Откройте, я из леса», – прошептал он. Открыли быстро: в избе, видимо, ждали. Женщина вышла в сени и впустила ночного гостя.

Хозяева разглядывали незнакомца. Он был среднего роста, небритый, в грязной телогрейке и валенках. В руках винтовка: «Я разведчик из отряда имени Александра Невского. Штаб готовит операцию, нужны сведения». Девушки насторожились. Ведь связные в отряде были свои, деревенские. А тут новый, неизвестный, одет не так, без маскхалата. Но девчата так долго ждали весточек из леса, что пренебрегли правилами конспирации. Мало ли что могло произойти там, в лесу? Война. Достали из печи скудный ужин и принялись рассказывать об огневых точках, количестве солдат, интересовались и новостями из отряда. Но гость больше отмалчивался. «Девки, попридержите языки», – подал голос с печи старик. Разведчик поторопился. Попросил начертить схему обороны и подписать ее: «А то забуду». Спрятав бумажку в карман, тихо ушел. На улице присоединился к поджидавшему его немецкому фельдфебелю. «Гут?» – спросил тот. «Гут», – прозвучало в ответ. Оба быстро пошли к штабу.

О молодость, как ты неопытна и доверчива! А враги так коварны и жестоки. Нарушение азов конспирации стоило жизни двум семьям. Но кто осудит девушек за такую оплошность? Как говорили древние, погибшие в борьбе не знают позора.

После ухода «разведчика» в избе наступила тревожная тишина. «Он какой-то странный, как не наш, – произнес старик. – Без маскхалата, ничего не рассказал о делах в отряде. Быть беде. Девки, бегите!» Но было поздно. В дверь уже ломились фашисты. Обе семьи из восьми человек были арестованы и заперты в сарай. Забегая вперед, скажем, что благодаря охраннику нам и стали известны детали этой провокации, о ней ему рассказали девушки.

Наутро арестованных увезли в Уты, в штаб для допроса. Отпираться не было смысла, перед командиром полка Вайзе лежала злополучная схема с подписями. Рядом стоял и провокатор.

Через день к клубу в Ивановске согнали народ. На крыльце была подготовлена виселица. Место казни охраняли каратели. Переводчик Меух объявил, что по приказу коменданта партизанки будут повешены, а семьи их, как сообщники, расстреляны. Типичная для фашистов акция устрашения непокорных. Вспомним очерк военного корреспондента П. Лидова «Таня» о казни Зои Космодемьянской в д. Петрищеве. В Ивановске все происходило по тому же сценарию. О «Тане» узнала вся страна, а о подвиге наших девушек даже в их родной деревне знают немногие.

Патриотки, стоя на эшафоте, обращаясь к сельчанам, прокричали: «Прощайте, товарищи. Умираем за Родину. Скоро придет Красная Армия и отомстит за нас. Бейте фашистов!»

Совершить казнь вызвался каратель Жорж. Когда он подошел в Анне Коростелевой, она его оттолкнула. Сама встала на табурет и надела петлю. Анастасия сопротивлялась, отбивалась. Палач заломил ей руки, набросил петлю и выбил табурет из-под ног. Так погибли комсомолки-партизанки. Их тела висели двое суток с прикрепленными на груди щитами: «Тех, кто помогает партизанам, ждет такая же участь».

Родители девушек и их младшие братья были расстреляны в селе Уты, недалеко от бывшей барской усадьбы. Сергею Коростелеву было 16 лет, а Фролу Сыромолотову – 14. Свидетели рассказывали, что его не смогли убить – он был только ранен. Очнувшись, ночью дополз до ближайшего дома, попросил о помощи. На свою беду, он попал к настоящей «немецкой овчарке» – сожительнице карателя. Она сообщила в штаб, мальчика поставили к стенке вторично.

На берегу Десны, откуда хорошо виден лес, установлен обелиск. На нем надпись: «Коростелева Анна Федоровна. 20.10.23–22.2.43. Сыромолотова Анастасия Фроловна. 15.2.23–22.2.43. Замучены немецкими оккупантами. Вечная слава!

Пора собирать камни. В защиту невинного человека
Документальный очерк

Разбирая домашний архив, я обнаружил старую пожелтевшую тетрадку. И мне вспомнилась давнишняя встреча с интересным человеком.

Я возвращался из командировки. Соседом по купе оказался мужчина с орденскими колодками на груди. Мы познакомились, он сообщил, что навещал родных и знакомых.

Где-то под Выгоничами он, глянув в окно, сказал: «Проезжаем мои родные места. Здесь я родился, вырос, партизанил. Вот и мостик, для всех он просто труба, а для меня – воспоминания о прожитой жизни. Земля здесь полита кровью».

В голосе его слышалась какая-то затаенная грусть и как бы обида. Это меня заинтриговало. Я только недавно перебрался на Брянщину, мне было все интересно, особенно то, что касалось партизанского движения. Мы договорились встретиться еще раз, в более удобной обстановке.

Вторично мы встретились уже в Брянске, куда он приезжал из Навли по служебным делам. Говорили долго. Тогда-то он и подарил мне эту самую тетрадку. Текст был изложен в форме автобиографических заметок на 16 листах.

Прошло более 50 лет, нет уже старого знакомого. Жизнь в стране изменилась круто, сейчас уже другие приоритеты. Сейчас имею полное право опубликовать эту исповедь, услышанную от старого партизана. В тексте сохранены стиль и обороты речи, даже ошибки. Автор ничего не стал менять, просто хотел показать, как воспринимались партизанские будни глазами рядового партизана. Сделаны лишь некоторые уточнения после нашей беседы в Брянске.

«Я, Захарченко Леонид Мартынович, родился в поселке Ивановский Брянской области. Отец служил в Красной Армии. До 1939 года я учился в школе, после чего работал в колхозе. Началась война. Летом меня послали эвакуировать скот в город Задонск, где попал в окружение. Вернулся с большим трудом домой. Немцев в поселке еще не было, хотя в Выгоничах уже действовала полиция.

3 марта 1942 года в поселке был организован партизанский отряд. Я вступил в него и находился там до сентября 1943 г.

После соединения с Красной Армией до 1945 г. был на фронте. В настоящее время нахожусь в военном училище.

Первые дни в партизанском отряде мы обороняли занятые партизанами поселки Ивановский, Гукалинский, д. Богдановка, Сосновое болото. В эти села немцы не ездили, боялись как огня. Мы ходили в засады, но немцев не встречали, собирали оружие. Командованием была поставлена задача – всем партизанам иметь оружие. В с. Уты мы приняли присягу партизан.

Помню первую операцию, как сейчас говорят, боевое крещение. В середине мая нам дали приказ – достать живого немца на железной дороге. На первое задание пошли 12 человек, все добровольно. Языка надо было взять с моста на железнодорожной станции «Речица». Старшим у нас был Байзеров, отчаянный парень, пулеметчик.

Подошли мы к железной дороге. Залегли и долго прислушивались. Затем поползли на полотно. Тихо вокруг, нервы напряжены. Ни звука, только свистели соловьи да кричали совы. Даже не верилось, что вот-вот раздастся пулеметная очередь и кого-то из нас не станет. И вдруг видим – 6 немцев, сменившись с поста, идут в будку. «Хольт, хенде хох», – крикнул Байзеров. Он дал очередь из пулемета, сразу убил трех фрицев и троих ранил. Я подбегаю, беру раненого фрица и веду в лес, он был ранен в живот. Провел метров сто, он упал и умер. Я пошел с товарищем Смоленковым Василием за вторым. Вели его, он кричал: «Рус партизан, я свой, пойду, только не бейте (т. е. не убивайте)».

Вдруг слышим – шум дрезины. Она за 200 метров остановилась, с нее начли бросать в нашу сторону ракеты и стрелять. Немец упал и не хотел идти дальше. Мы тащили его по болоту, выбились из сил. Сняли с него часы, сапоги, фрица пристрелили, а сами еле ушли. Живого немца мы так и не привели.

После этого у меня целую неделю пахли руки фрицем. Что это было, не знаю. То ли мазь от комаров, то ли запах давно не мытого тела, или еще что. После этого мы узнали, что такое немец, что их тоже можно бить.

Потом были другие операции. Мы взорвали ж/д полотно на 24–25 км. Местные жители помогали стягивать шпалы с рельсами в болото. Мы резали связь на дороге, разрушили водокачку на ст. Хмелево. Первым в здание вскочил украинец, как мы его звали, Тарас Бульба. Он забрал у убитого офицера наган. Как мы ему завидовали!

Наши диверсионные группы пускали эшелоны под откос. Помню свое первое участие в подрыве эшелона.

Весной 1943 г. под командованием командира отряда им. Чапаева Котомина, он был летчик, окруженец, москвич, мы снова выехали на станцию Хмелево на лошадях. Не доезжая двух километров, пошли пешком, осторожно, так как дорогу стали сильно охранять. Залегли в 50-100 метрах от насыпи. Охраны не слышно. Подрывники поставили мину. Пропустили один пустой товарняк. Примерно через час за ним шел другой, с горючим.

Мина почему-то не взорвалась. Мы открыли по цистернам огонь, они загорелись. Мы благополучно уехали на базу.

На другой день немцы при поддержке бронепоезда, провели операцию против мирных сел. Мы вынуждены были отступить. Но разведку немцев в количестве 21 человека уничтожили. Немцы зажгли поселки, угнали скот, жители очень плакали. Несколько коров мы все-таки отбили.

Весной меня, в числе других молодых партизан, направили в головной отряд, его называли «Лихой ельник», на трехдневные сборы. Перед нами выступали партизанские руководители, многих мы знали еще по довоенной жизни. Это были опытные подрывники и простые партизаны.

Представитель НКВД Емлютин учил нас, неопытных парней, колхозников и лесорубов, как действовать в той или иной обстановке, как пользоваться оружием, в том числе и немецким. Емлютин составил «Памятку партизану». Там в доступной форме рассказывалось, как действовать в засаде, разведке, при подрыве рельсов, как распознавать агентуру врага и предателей. При нем же была разоблачена молодая девушка-еврейка, которую забросили в отряд немцы.

Нас ознакомили с общей обстановкой на фронте, рассказали, что в Брянских лесах действует много партизанских отрядов, о бесчинстве оккупантов. Была поставлена задача на летний период – оседлать железные дороги и «большаки», по которым немцы подвозят снабжение для фронта.

В марте 1943 года, когда готовили взрыв «Синего моста», мне довелось встретиться с Емлютиным и командиром бригады еще раз. Вместе с Ромашиным и другими командирами он разрабатывал план подрыва моста в нашем головном отряде бригады им. Щорса. Наша группа из трех человек должна была, находясь в секрете, вести наблюдение за мостом, фиксировать все передвижения, особенно смену постов. Инструктаж проводили начштаба Власов, комбриг Ромашин и Емлютин. Непосредственно в операции по взрыву я не принимал участия, взрыв проводили специально выделенные группы. У нас была другая задача – не допускать подходы немецких войск и полиции по шоссе в сторону моста и на Почеп.

В мае 1943 года немцы, в блокаду, пустили на нас 7 дивизий и выбили за р. Десну. 15 самолетов летали над нами, бомбили. Но мы дрались очень устойчиво. У нас было три орудия и минометы. Снаряды и патроны, продовольствие привозили самолетами и сбрасывали на парашютах, но было мало.

При наступлении на д. Рясное ранило командующего отряда Тарасова в левую руку, меня – в шею, легко. Но эта операция прошла хорошо, мы захватили винтовки, одеяла и другие трофеи, били фрицев и полицаев.

Но силы были неравны. Нас они разбили, много партизан погибло в блокаду. Два бронепоезда загородили нам проход. Здесь у р. Навля нас зажали крепко. Кончились боеприпасы, еда. Он держал нас 9 суток в болотах, мы кушали только липовые листья и крапиву. Не было курева, а главное – патронов. Всех лошадей съели, даже кожу смолили на кострах. Много умерло от голода. Я остался живой, но еле-еле таскал ноги, сильно опух.

Еще в блокаду был приказ командования – выходить из окружения небольшими группами и сосредотачиваться на старых базах.

Я с тремя партизанами пришел в свой поселок, чтобы немного отойти, подлечиться. Но у них у самих нечего было есть. Пришлось отбирать у полицейских овец и хлеб на Коломенском большаке.

Наши уже были недалеко, подходили к Севску, даже была слышна артстрельба. Победа была близко. Советские войска подошли к границам Брянской области, к Севску, уже были во Льгове и Хутор-Михайловском.

Партизаны не прекращали боевые операции. Они уничтожали мелкие группы фрицев, обозников, нападали на немцев, идущих по Коломенскому большаку.

Наша группа действовала на шоссе Брянск – Почеп. Взорвали мост у Киселевки, уничтожили пост, отбили у карателей обоз с продуктами и овцу. Полиция преследовала нас, кричали: «Партизаны, мы отбили ваш обоз!». А мы в ответ: «А мы подорвали ваш новый мост!»

Где-то в августе нас, пять местных партизан направили в тыл, за Десну. Днем мы скрывались в лесу и на чердаках, ночью ходили по землянкам, организовывали население уходить лес, чтобы их не угнали в Германию, советовали укрывать скот и ждать прихода Советских войск. Нас прикрывал староста.

После соединения мы вместе с солдатами прочесывали лес. Возле станции Красный Рог мы взяли в плен группу полицейских. Среди них я опознал поджигателя моего дома, по имени Стефан. Хотел с ним расправиться, но капитан-особист запретил, сказал, что его будет судить трибунал.

Командир полка Красовский взял меня в полковую разведку. Полковник сказал: «Мы тебя откормим и семью не оставим в беде».

Леонид Мартынович служил достойно. Воевал в Белоруссии, Польше, дошел до Германии. Был награжден Орденом Красной звезды, Орденом Польши «За заслуги», многими медалями. В 1944 году его по линии командования направили в Оренбургское ВПУ, на учебу.

Еще при первой встрече мне показалось, что Захарченко чем-то обижен, не все договаривает. Я навел справки. В архивах на него было прекращенное уголовное дело. Захарченко обвиняли в том, что он в 1943 г. в группе из пяти человек самовольно ушел из отряда и служил у старосты помощником. Хотя Захарченко утверждал, что они выполняли приказ – выходить из блокады малыми группами добывать продукты для отряда, не допускать угона населения в Германию. Бывшие пособники, муж и жена, оговорили его, пытаясь скрыть свою связь с оккупантами.

После ознакомления с делом у автора возник вопрос – что же толкнуло боевого партизана на такое предательство накануне освобождения? Когда даже матерые ставленники фашистов, чувствуя близкую расплату, стремились как-то «самортизировать» грядущее будущее. Дело несколько раз «футболилось» из одного органа в другой, передопрашивались свидетели.

Но следствие шло туго. Наконец дело переслали в Брянск.

Здесь, на месте, все стало ясно. Захарченко и Смоленков (помните, как они тащили раненного «языка») и еще трое, истощенные, больные скрывались в лесу. А староста поселка, чтобы как-то смягчить свою вину, фактически укрывал их от немцев. Из показаний старосты (кстати, его не судили): «Мне стало известно, что в поселке скрываются партизаны. Это было перед приходом Красной Армии. По просьбе матери я зачислил его в свои помощники, чтобы к нему не цеплялись полиция и немцы. Он ничего не делал, а лишь числился в должности и занимался своими делами». Показания других свидетелей также не подтверждались.

Вот выписка из Определения Военного трибунала Брянского гарнизона от 18.10.46: «…дело прекратить производством. Л.М. Захарченко с конца июля состоял в должности помощника старосты формально, никакой активности в пользу врага не проявлял. После соединения с частями Советской Армии помогал вылавливать и разоружать полицейских. В сентябре 1943 г. перешел на службу в 197 Брянскую Краснознаменную СД. Награжден Орденом Красной звезды, медалью «За отвагу», имеет благодарности командования».

Итак, стало ясно, почему Леонид Мартынович ничего не рассказал об этой трагической стороне в его жизни. Справедливость вроде бы восторжествовала. Но жизнь исковеркана. Из ОВПУ исключили как предателя, слухи об аресте дошли до многих. Косые взгляды знакомых остались. Не будешь же всем показывать Определение Военного трибунала. Горечь обиды в душе осталась.

За долгие годы давняя встреча подзабылась, следы партизана затерялись. Пришло время «собирать камни».

Мы установили сестру Захарченко – Анну Мартыновну. Вот, что она нам рассказала: «Во время оккупации наша семья проживала в поселке Ивановская дача. Отец был на фронте, брат Леонид – в партизанском отряде. Мама Мария Прокофьевна помогала партизанам. Ремонтировала конскую упряжь, седла, хомуты, собирала продукты, пекла хлеб. Мы, дети, собирали летом ягоды, сушили их для партизан. В нашем доме часто бывал командир отряда Катомин. В 1942 или 1943 г. каратели из другой деревни сожгли поселок.

Арест Леонида обрушился на нас, как гром с ясного неба. Это произошло по доносу двух местных жителей-супругов, за то, что брат забрал у них в 1941 г. винтовку. Эта пара была связана с полицией. Они затаили зло.

Из училища брата исключили. Он долго не мог устроиться на работ. В 1993 году умер, похоронен в Навле. Пятно легло даже на мертвого. Он был похоронен тихо, без воинских почестей, семейно, хотя он воевал и в партизанах, и в армии, был ранен. Мы знаем, что его оправдали, но ведь этого не знают односельчане».

Сестра просила хотя бы спустя многие годы восстановить истину. Эта книга – лишь толика в защиту чести и достоинства партизана.

Руководство Управления ФСБ по Брянской области с ветеранами-чекистами

Д. В. Емлютин

Брянск, ул. Емлютина

Д. В. Емлютин проводит совещание с командирами партизанских отрядов

Командиры партизанских отрядов с М. И. Калининым в Кремле после вручения наград. Сентябрь, 1942 года. Третий справа сидит Д. В. Емлютин

На митинге в селе Чернь. Говорит Д. В. Емлютин, 1 мая 1942 года

Пока мужчины на задании

Партизаны Дятьковского района, февраль 1942 года

На марше: комиссар отряда им. Ф. Стрельца Бойков, командир отряда Чапов, зам. командира объединенных отрядов Миршин.

Агитационная листовка гитлеровцев

Брянский лес, 1942 год, партизанский наблюдатель

Часть вторая

«Серые волки»
Документальная повесть о карательном полку «Десна»

В 1957 году из Заполярья я был переведен на работу в Брянское управление КГБ. Мне определили участок работы – оперативный розыск. Дело для меня было новое. До этого я занимался контрразведывательной работой в авиации – обеспечение безопасности полетов. Теперь мне предстояло заниматься розыском бывших полицейских и других лиц, сотрудничавших с немецкими оккупантами. В те годы это была чуть ли не главная линия работы.

Мой предшественник Иван Степанович Тигин, опытный чекист, передал мне ряд оперативных наработок по Трубчевскому, Навлинскому, Погарскому и другим районам. Это были оперативно задокументированные факты преступной деятельности, совершенные русскими карателями под командованием немецких военнослужащих. Преступники – не местные. Кто они, откуда, их установочные данные – не было известно. «Володька», «Смутька», «Москва» – одни клички, ни имен, ни фамилий. Никаких упоминаний о формированиях, где они служили. Очевидцы называли их просто – «немцы» или «русские» в немецкой форме. И все. Никаких упоминаний об этих карательных русско-немецких формированиях не было и в архивах.

Фактически работа началась с нуля. Прежде всего, я вновь опросил заявителей, нашлись и новые свидетели. Это были старики, в том числе сотрудничавшие с оккупантами – старосты, писари и т. п. Выступали свидетелями и женщины, кое-кто из них сожительствовал с карателями. И те, и другие старались меньше афишировать свое прошлое. Одновременно я смотрел уголовные дела на осужденных. Так постепенно появились материалы, необходимые для дальнейшей работы.

С большим трудом были получены трофейные немецкие документы, купленные за валюту. Их перевод с немецкого делал начальник отделения В.И. Логинов. «Прямо с колес» мы включали их в работу. Это были неполные, иногда отрывочные дневники 184-й полевой немецкой комендатуры 2-й немецкой танковой армии. Но они очень помогли нам на первых порах.

Конечно, в дневниках не было данных о карателях, записывались лишь общая обстановка в тылу армии. Ежедневно фиксировались действия партизан, потери, сведения об операциях против партизан и другие события.

Анализируя эти данные, сопоставляя их с уже имеющимися у нас фактами, параллельно используя уголовные дела, мы выходили на конкретных лиц, объявляли их в розыск. К тому времени они рассеялись по всей нашей необъятной стране, розыск их был затруднен. Особое внимание уделялось Красноярскому краю, Магаданской, Свердловской, Донецкой и другим областям. Там, где были спецпоселения. Работая в лесной, угольной промышленности, спецпоселенцы дополнительно проверялись. Многие из них были осуждены. Розыск их уголовных дел также требовал средств и времени.

Через год у нас появились первые подозреваемые. Образно говоря, ухватившись за одно звено, мы постепенно вытаскивали всю цепь. Примерно через два года следователь Чистихин возбудил первое уголовное дело.

Но вернемся несколько назад, в гущу событий.

К весне 1942 года партизаны, как говорится, «достали» оккупантов. Откроем журнал боевых действий. Вот какие записи сделал дежурный офицер лейтенант Шварц только за один день 2 апреля 1942 г.:

«Со стороны Бороденки совершен обстрел Трубчевска в течение часа из минометов и артиллерии».

«На участке южнее Брянска два взрыва железнодорожного полотна» (6 апреля там же снова два взрыва).

«В 11 час 20 минут санитарная машина наскочила на мину».

«3 км от станции Клюковники – взрыв на ж/д полотне. Пострадал паровоз».

«Команда из кавалерийской части фон Вининга, выехав за сеном, подверглась нападению партизан. Потери – четверо раненых, потери противника неизвестны».

«При столкновении с партизанами в «Рассвете» (27 км от Брянска) дозор 35-го танкового полка понес потери – пять убитых, 1 раненый. Потери противника неизвестны».

«Сегодня в час ночи взорвана станция южнее Красного Рога».

И так почти каждый день. И еще одна запись: «Положение партизан в марте значительно упрочилось». Доносил сотрудник разведотдела 184-й полевой комендатуры лейтенант Биршенк».

В штаб 2-й танковой армии в Орел им был направлен доклад и отчет о потерях за период с 1 по 29 марта 1942 года. Общие потери за месяц составили 345 солдат и 6 офицеров. В том числе убитых 282, раненых – 69 человек.

Немцы не на шутку забеспокоились. 18 апреля в Брянск из штаба 2-й танковой армии, взамен прежнего командира комендатуры генерала Бранда, прибыл новый командующий – генерал-майор Фридрих Бернгард. Теперь охрана тыла армии возлагалась на новое ведомство – штаб тыловой области (условное обозначение – «Корюк-532»).

Приезд генерала совпал с днем рождения фюрера. Как полагается, был и фейерверк. Вечером на Брянск был совершен большой налет советской авиации. Сброшено более сотни бомб большого калибра и много зажигательных. Двое суток не стихали пожары в городе.

Особенно пострадали вокзалы Брянск-Главный и Брянск-Южный, железнодорожные пути, пристанционное хозяйство. Полностью уничтожены два воинских эшелона с горючим, техникой и боеприпасами. Убито более 40 и ранено 214 солдат и офицеров.

Генерал привез секретный приказ штаба 2-й танковой армии № 224-42 о начале формирования добровольческого полка из числа советских граждан. Фактически же формирование началось еще зимой. Полк создавался в основном из числа военнопленных. Перед ними ставилась задача – охрана коммуникаций, проходящих по лесным районам партизанской зоны, борьба с «бандитами», то бишь, с партизанами.

Немцы полагали, что перешедшие на службу к ним отщепенцы-добровольцы, хорошо знающие местные условия, язык, характер «русской души», смогут активно противостоять партизанам.

Командиром полка назначался комендант брянского лагеря военнопленных в поселке Урицкий «Дулаг-142» подполковник Вайзе. По штату полк состоял из трех батальонов по 600 человек. Полку передавалось 50–60 немцев для генерального руководства и присмотра. Первоначально полк именовался «полк Вайзе» по имени его командира, а с конца 1942 года – «Десна». Добровольцы получали довольствие и обмундирование (б/у) немецких солдат, а оружие – советской армии. Командиры батальонов (немецкие офицеры) получали право наказывать добровольцев без суда и следствия, вплоть до расстрела.

Первым реальным результатом разработки этого формирования был арест (по вновь открывшимся обстоятельствам) двух первых преступников Мирошникова и уже упоминавшегося ранее Меуха. Розыск их не представлял особых трудностей. Но для оперативного опознания мне пришлось выезжать в Воронеж и Рязань.

При проведении этих мероприятий возникло несколько непредвиденных обстоятельств. Но, как говаривал Аркадий Райкин, «об этом потом». Все окончилось хорошо.

Выяснилось, что в Белоруссии осенью 1943 г. они перешли в партизанский отряд Маркова. Материалы хранились в Центральном партизанском штабе в Минске. Пришлось выехать туда для личного ознакомления с документами. Мне повезло. Было выявлено более 30 человек, служивших в данном формировании. Добровольцы, когда почувствовали, что наказание – вот оно, не за горами, сдавались партизанам целыми взводами и ротами. Даже успели 10–15 дней повоевать на стороне партизан, стараясь показать себя с наилучшей стороны. Вдруг зачтется?

Дальнейшее было делом техники. Считая, что после осуждения за службу у врага все забылось, Мирошников и Меух проживали каждый у себя дома. Они были арестованы.

Их групповое уголовное дело было рассмотрено Брянским областным судом. Оба они служили в 3-м (617) батальоне. Первый – командиром особого взвода, второй – переводчиком. В качестве свидетеля выступил представительный мужчина с орденом Красной Звезды и шестью медалями на груди, участник штурма Берлина Сидорин. Вот что он рассказал.

«Я уроженец Навлинского района. В сентябре 1942 г., утром, наше село окружили каратели, в большинстве русские, которые пришли со стороны Десны. Они выгнали из домов всех жителей – стариков, женщин, детей и инвалидов и погнали в село Вздружное. Там уже были собраны жители окружающих поселков. Каратели подожгли Вздружное, поселки Жданово и Ворошиловский, а жителей погнали к реке, в сторону Трубчевского района. Нашу группу, где находился и я с отцом (тогда мне было 16 лет), подогнали к Десне, напротив деревни Голубчи и на пароме переправили на другой берег. Там уже находились ранее доставленные туда жители и несколько партизан.

Как только мы сошли на берег, пьяные каратели набросились на нас и стали избивать. Я помню, как каратель Мирошников (фамилию его и других я узнал позже) прикладом ударил в позвоночник Шевелева Степана. Избивали и других, кого, я сейчас уже и не помню.

Потом всех мужчин, в том числе и меня с отцом, согнали в кучу, и Мирошников открыл огонь из автомата. Вместе с ним стреляли еще два или три человека (они известны, но привлечь их к ответственности не успели – прим. автора). После первых очередей мой отец был убит в грудь и упал, падали и другие. Испугавшись, я тоже упал в небольшую промоину, отец – на меня, что меня и спасло.

Постреляв, каратели ушли. Но вскоре вернулись и начали добивать тех, кто еще был жив. Все это время я лежал, притворившись мертвым, под телом отца. Женщины находились здесь же, метрах в 10–15, и хорошо видели весь этот кошмар. Мой дядя Голяков был ранен в руку.

Так я лежал долго. Уже во второй половине дня со стороны Голубчи появился немец с переводчиком по имени Вольдемар. Они о чем-то говорили по-немецки и осматривали расстрелянных. Обнаружив, что я жив, они сняли с меня куртку и повели в деревню. Когда поравнялись с Голяковым, он попросил воды, но Вольдемар вытащил пистолет и пристрелил его. В живых остался только я. Оставшихся на лугу женщин спас от расстрела командир роты Майоров. Он запретил расстрел женщин (Майоров, в числе других, сдался партизанам в Белоруссии и был призван в Советскую армию, воевал, судим не был – прим. автора).

После допроса в штабе меня отпустили. В этой деревне я жил и работал сапожником. Отступая с Брянщины, каратели забрали меня с собой. В 1943 году я был призван в Советскую армию, воевал, был награжден».

В заключение добавим, что оба карателя были осуждены. Мирошников приговорен к высшей мере наказания, Меух – к 15 годам. Третьим из этой преступной плеяды был Панкратов, он же «Москва». О его розыске и разоблачении читайте чуть дальше.

По различным причинам не удалось привлечь к ответственности ряд карателей, которые были разысканы. Жиров, сослуживец «Москвы», к тому времени умер. Избежал наказания Белостоцкий, участник расстрела мирных жителей на берегу Десны (о чем рассказывал Сидорин): не смогли его вовремя «упаковать» документально, для ареста не хватило свидетельств. Суровенков, будучи вызван следственным отделом как свидетель, покончил с жизнью, бросившись под поезд. У нас на него материалов, кроме доказательств о службе карателем, не было. Но, видимо, кошка знала, чье мясо съела. Он был важным свидетелем, и, уйдя из жизни, затруднил дальнейшее комплексное расследование.