Текст книги "Охота на медведя"

Глава 19

Очнулся Олег в салоне того же джипа, скованный спереди наручниками, между двумя молчаливыми парнями. Тряхнул головой, спросил:

– Далеко едем, пацаны?

– На кладбище, – ответил тот, что сидел слева.

Джип и вправду через некоторое время выехал за кольцевую, прокатил с десяток километров, и вскоре Олег увидел ровные ряды могил и крестов подмосковного кладбища, выросшего на месте некогда деревенского погоста.

Свернули на грунтовку. Тяжелый джип шел, переваливаясь на разбитой дороге.

– Дали б сигаретку, что ли.

– Нервничаешь?

– Курить хочу.

Тот, что слева, скривился в ухмылке:

– Сашок, дай ему. Здоровью это уже не повредит.

Сидевший справа жилистый вставил Олегу в рот сигарету, поднес огонь, Олег жадно затянулся.

Кладбище обогнули по периметру, остановились у крепкой избы.

– Приехали.

Гринева провели в дом. У стены в ряд стояло несколько свежеструганых гробов, вкусно пахло свежей сосновой доской.

– Наверх, – скомандовал провожатый.

На чердак вела крепкая тесаная лестница.

Чердак был просторный, ухоженный, светлый. Несколько стульев, стол и двое мужчин за ним: молодой очкарик из породы вечных отличников в модном галстуке и дорогом костюме и кряжистый мужик лет шестидесяти, с бурого цвета морщинистым лицом и блекло‑серыми глазками, одетый в дорогой, из хорошего бутика, свитер и свободные брюки.

– Усаживать, что ли? – спросил сопровождавший Олега здоровяк у старшего. – Да. И кандалы с него сними.

– Я бы поостерегся. Прыткий этот брокер, забодай его коза. Кутика и Веню уложил в три секунды, они и чирикнуть не успели. Хорошо, мы на подкате оказались и запечатали, а то бы – как знать.

– Куда ему здесь бечь, кроме как в могилу? Мне говорили, мужчина он разумный, понимать должен. Понимаешь? – спросил старший, уставясь на Гринева мутным взглядом. Он смотрел так, словно не проспался еще – от пьянки или наркоты. А может, и талант у него таковой имелся: прятать интерес, тревогу, жалость, жестокость – за тусклой поволокой взгляда.

Олег безучастно пожал плечами.

– Лады. Береженого бог бережет, небереженого конвой стережет. Времена поменялись, а все идет по‑прежнему: одни за забором припухают, другие – на воле куражатся. Ты, Курень, к стулу его пристегни. Стул на совесть сработан, с ним егозой не поскачешь.

Подошел жилистый Сашок, вдвоем с Куренем Олега усадили, пристегнув правую руку к громоздкому стулу. «Дипломат» поставили рядом со столом.

– Портфелек с ним был, – пояснил Курень.

– Угу, – кивнул старший.

Пауза зависла длинная, тяжелая, как бетонная свая. Прошла минута, потянулась другая, третья. Олег сидел и смотрел прямо перед собой.

– Ну ладно, парень ты не нервный, – заговорил пожилой. – А чего тогда руками махать начал, ребят разозлил?

– Вообще‑то я их хотел водочкой угостить, да не успел.

– А руками помахать успел...

– Мышечная память.

– Чего?

– Инстинкты. Срабатывают быстрее мышления. В критической ситуации это важно.

– Для «торпеды» – да. А бухгалтер, я чаю, головой спервоначалу думать должен. Ты ведь бухгалтер?

– Угу. Счетовод.

– Счетовод... – усмехнулся пожилой. – Что‑то погоняло у тебя для счетовода громкое: Медведь.

– Медведь – не погоняло, а профессия.

– Угу. Твой Чернов, значит, «капусту» рубит, а ты – в погреба складываешь?

– Нет. Он рассаду добывает, а я – за огородом присматриваю.

– Вот и я присматриваю. Коллектив поручил. Чтобы все по уму шло. Зовут меня Сан Санычем.

Сан Саныч пожевал губами, потом сказал:

– Так вот, Медведь. На то, в каких лесах ты своих клиентов обламываешь, мне плевать. С чего лавэ поднимаешь и сколько «крыше» засылаешь – тоже. А только непонятка у нас выходит.

– Да? – Вот этот, – кивнул Сан Саныч на молодого, – Руслан, шепнул нам: упали вы ниже грязи. А он к вам двести кусков отнес, так сказать, плодиться и размножаться. Деньги те не мои, и не Руслана, деньги коллектива; он доверил по молодости и глупости вам. Картина ясна?

– Кристально. Кто принимал деньги? Чернов? – быстро спросил Олег лощеного Руслана.

– Том.

– Иностранец? – уточнил Сан Саныч.

– Здешний. Том Степанов. Он в Англии родился. Предки работали в обслуге посольства, вот и нарекли чадо Томасом, – пояснил Олег.

– Какая разница, Медведь, кто принял, кто сдал?.. – продолжил Сан Саныч. – В конторе заправляешь ты и Чернов, так? Так. Работаете вы, по сути, на одну руку, а как уж потом лавэ пилите – мне тоже без интереса. А интерес мой в том, что деньги вам дали, денег теперь нет. Отсюда и проблема. Больша‑а‑ая проблема.

У тебя лично, Медведь.

– У нас, Сан Саныч.

– У нас?

– Именно. Вы спрашиваете с меня, коллектив спросит с вас. Я правильно все понял?

– Лады. Хватит пустыми понтами греметь. По существу вопрос решать станем?

– Да. – Олег полез в карман пиджака левой рукой, извлек сигареты, вытянул одну. – Огоньку бы.

Сан Саныч кивнул, Курень, стоявший чуть поодаль за спиной, дал зажигалку, Олег прикурил, выдохнул, спросил глядя в глаза Руслану:

– Срок договора?

– Год.

– Процент?

– Пять.

– Сколько?!

– Пять.

– Красиво. Но мы не «Bank of America».

– Не понял, – жестко перебил их Сан Саныч.

– Игра на бирже – дело рисковое. Двести штук, на год, под пять процентов... Что, в стране крупных банков мало? Они предлагают поболее и без рисков.

– А сколько предлагаете вы?

– Кому как. Но обычно – больше. Год – неплохой срок, чтобы сумму по уму прокрутить.

– Ты хочешь сказать... – начал Сан Саныч и резко повернулся к Руслану:

– Так сколько тебе тот Том Степанов откатил, выползок сучий? Ты что же, милок, решил сладко на деньги коллектива пожить? Куски втихаря отпиливать и себе в хлебало пихать, крыса?

– Саныч, ты кого слушаешь?! Они же кидалы! Разводилы цирковые! И Гринев этот, и Чернов! Они людей опустили на такие бабки, что представить жутко...

– А ты считал? – резко оборвал его Сан Саныч.

– Что? – смешался Руслан.

– Ты сидел подсчитывал, кого и на сколько они наладили?

– Да об этом вся Москва говорит.

– Не люблю пустобрехов. У того, кто считает чужие деньги, никогда не будет своих.

Глава 20

Руслан замолчал было, поиграл желваками на скулах, сказал с обидой в голосе:

– Да это я к чему, Саныч! Он тебе вкручивает, а ты его слушаешь!

– А ты бы его без спросу закопал, а, Русланчик?

– Нет, пусть ответит! – Руслан развернулся к Гриневу:

– Ты тут мне предъявы лошадиные кидаешь! Ты – деньги верни! Что? Сказать нечего? Пусто на счетах? Семь лимонов за неделю слили, да? Людей на бабки опустили? Молчишь?

– Думаю. А простой человек Том, а, Руслан? И незатейливый.

Сан Саныч вздохнул, потер рукой переносицу:

– Что‑то я не пойму, Руслан. Семь миллионов слили, говоришь? Зелени?

– Да.

– А где здесь изюм? В чем тогда их прибыток?

– Да кидалы они!

Сан Саныч покачал головой:

– Нет. Не пойму. Да и... ладушки. С тобой, Русланчик, мы потом потолкуем.

А пока – с тебя спрос, Олег Федорович.

– А какой с меня спрос? Деньги на год вложены? На год. Прошло... сколько?

– Два месяца, – угрюмо бросил Руслан.

– Два месяца. Вот через десять месяцев и обращайтесь. У вас все?

– А ты гордец, Олег Федорович. У тебя, можно сказать, петелька на шее уже намылена, а ты – форс держишь. Могу велеть тебе по шее съездить, да боюсь, сговорчивее не станешь.

– Не стану.

– Ладно, раз уж вышли на чистый базар... То, что с конторой вашей происходит, – непонятка называется. Так?

– Может быть.

– Вот что, Медведик. Мы из кредиторов тебя, сдается, первыми выцепили. Что можем, скачаем с тебя. А будешь тут гонор глупый выказывать, так мы из тебя его сначала по жилушке вытянем, потом – в домовину забьем, вон их сколько, да и закопаем тепленьким. Погост‑то рядом. – Сан Саныч кивнул одному из помощников:

– Курень, открой‑ка, пожалуй, его чемоданчик. Чай, у него там не бомба.

Здоровый поднял «дипломат», положил на стол, оглядел замки, достал отвертку.

Олег затянулся с удовольствием, улыбнулся искренне и абсолютно спокойно:

– Бомба, Сан Саныч, бомба.

– Да ну?

– Сан Саныч, ты же умный человек, считать умеешь.

– Ну?

– У тебя две сотни подвисли по балансу, и это тебя парит. А я – семь лимонов сбросил, тут Руслан не соврал. Пораскинь мозгами, под что люди такие бабульки брокерской конторе сгрузят? А? Это биржевым игрокам‑то?

– Ты не крути. Говори просто.

– Под голову сгрузят. Но не под тупую, а работающую. Потому как деньги свои люди не потерять хотят, а вернуть. И с больши‑и‑им наваром. А почему, спросишь? А потому что у людей есть план. Жизнь – она как дом многэтажный. На первом, как водится, дворники обосновались да магазинчики торгуют. На втором – люди служилые. А – выше? Подумай, Саныч, мне ведь не только по твоим двумстам кускам ответ держать, по другим деньгам и другим людям. Хочешь чемоданчик вскрыть? Вскрывай. Это как за игрой колоду поменять, да у всех на глазах.

Стерпят большие мужчины?

– Сладко поешь.

– Суть дела излагаю.

– Да что ты его слушаешь, Саныч! Кинули они всех! И – лыжи уже смазали.

Чернова никто нигде найти не может, и этот в бега намылился! – встрял Руслан.

– Чемодан‑то ломать или как? – спросил Курень Сан Саныча.

– Погоди. Ломать – не строить, – ответил тот. Посмотрел на Олега остро, зорко; поволоки, что застилала взгляд, как не было. – Мне до чужих схем дела нет. Я своему коллективу деньги хочу вернуть. Вот эта проблема между нами.

– Никакой проблемы. Перо, бумага найдутся?

– Расписку мне писать станешь? Может, где‑то голова твоя и дорогого стоит, а каракули, я чаю, уже не в цене.

– Квартирка у меня родительская осталась. В полтораста штук потянет, если очень по‑скромному. Сталинка. Москва, центр.

Сан Саныч бросает взгляд на Руслана, тот кивает.

– И машина представительская, этого года выпуска. Ну что, двести кусков перекрыли? С лихвой?

– Пожалуй что. Отстегни его, Курень.

– А Руслан ваш мне ответную подмахнет. Что претензий к конторе у него нет.

– На чем? На тетрадной четвертушке? У нас тут кроме конторских книг на покойников – никаких бумаг нету.

– У меня бланки с собой. В чемоданчике. А печать ваш юноша, думаю, в кармашке носит.

Саныч кивнул Руслану:

– Сделай.

Олега отстегнули, он взял со стола «дипломат», раскрыл, вынул папку, передал Руслану бланк. Тот заполнил, приложил печать, вернул Гриневу. Олег спрятал бумагу в папку.

– Еще подняться думаешь? – спросил Саныч.

– Не думаю. Рассчитываю.

– Может, мы зря деньги вынимаем?

– Кто скажет?

Олег быстро написал две генеральные доверенности, размашисто расписался, передал Санычу. Тот прочел, оскалился:

– А рисковый ты хлопчик, Медведь. Чай, догадался, что к нотариусу мы тебя не повезем: есть у нас свой, доверчивый, на любую закорючку печатку набьет. А что бы нам теперь тебя здесь же и не закопать? Землица, она ведь молчунья. Все тайны хоронит. А людишек, даже умненьких, и подавно.

Олег довольно безразлично пожал плечами:

– Тут я тебе не указ, Сан Саныч. Сам думай. Тебе жить.

– Рисковый ты, Олег Федорович. Люблю рисковых: к ним фарт идет. Свободен.

Дорогу найдешь?

– Сильно долго топать. Может, подкинет кто до метро?

– Сашок, подбрось. Претензий к нему нет.

Жилистый кивнул.

Олег подхватил «дипломат», пошел к лестничке, обернулся:

– Да, Саныч, ты с деньгами очень торопишься?

– Твоя какая теперь забота?

– Квартирку повремени сливать. Пару недель. Дорога она мне. Как память.

– Память – она всегда дорога. Сколько повременить?

– Месяц. Заплачу вдвое.

– Три сотни?

– Четыре.

– Что ж... Повременю. Может, сразу и еще расписочку накатаешь?

– Зачем тебе бумага пустая? Слово.

– Ну‑ну. Слово – серебро.

В машине Гринев молчал.

Глава 21

У входа в метро Олег постоял, раздумчиво глядя на сотовый, потом подошел и аккуратно опустил его в урну. Спустился к кассе, купил карточку, набрал из автомата номер. Слышимость была отвратительная.

– Иваныч?

– Федорович! Ты куда пропал?

– Уже нашелся.

– Ты где?

– Помнишь, где мы вкушали чебуреки с волчатиной?

– С волчатиной?

– Ты выразился именно так. А мне – понравилось.

– Помню.

– Подъезжай сюда. Но не на большой машине. И – окольно.

– Понял, не дурак. Тут Борзов...

– Иваныч, разговоры тоже потом. И сотовый можешь выбросить.

– Угу.

– Жду тебя.

Ждать пришлось почти два часа. Иваныч появился на сером «Москвиче» двадцатилетней давности. Посигналил. Олег открыл дверцу и плюхнулся на переднее сиденье.

– Ты где раздобыл такого рысака?

– Занял у одного соседа по старому гаражу. Типа аренды. У нас что, Федорович, облава?

– Есть немного.

– Я так и понял. Не, машину эту никто не вычислит, можно кататься спокойно. Я, как к тебе ехал, по переулкам и «сквознякам» центра лихо крутнулся. Чисто. И доверенность сделал по всей форме. Чтобы никаких вопросов.

– Что в конторе?

– Борзов рвал и метал! Оставил своих бугаев. Но, если честно, вид у него... похоронный.

– Могу его понять. Что Том?

– Молодцом. Лицо камнем, типа «клерк», а что там хозяева мыслят и где их носит – не его дело, да они и не докладывают.

– Талантливый молодой человек. Далеко пойдет.

Водитель внимательно посмотрел на Олега, но промолчал. Потом не выдержал, спросил:

– Ты крепко попал, Федорович?

– Да. – Не горюй. Выберемся. Далеко рулить?

– Домой.

– В смысле...

– К родителям.

Лицо Олега закаменело, но прошло это через минуту.

– Федорович, не мое дело, конечно, но если пошла такая пьянка... Думаю, ту твою квартирку тоже обложили.

– Она уже не моя.

Водитель только покачал головой, сосредоточился.

– Кстати, Иваныч... В теперешних обстоятельствах... Короче: я сам водить умею и...

– Нет, Федорович. Ты уж меня не обижай. Ты ж со мной всегда не по‑хозяйски, а по‑человечески.

– Я в том смысле...

– И я в том.

Молчание длилось с полминуты.

– Ну извини.

– Да ты чего, Федорович. Я про квартиру говорить начал: ее обложили, верняк. Могли борзовские орлы, могли... Ну да тут тебе виднее. Тебе в квартиру нельзя.

– Когда нельзя, но нужно, то – можно.

– Я пойду. Если даже пасут, то тебя.

Олег задумался, спросил:

– Уверен?

– А как же. Я же за баранкой двадцать лет. Когда не уверен – не гоню.

– Ладно. Но «Москвич» оставишь в двух кварталах, пешочком разомнешься.

– Понял.

– Поднимешься, зайдешь. За спальней кладовка. Там баул. Захватишь. Потом – поднимешься на верхний этаж. Тот ключ, что с одной бородкой, от чердака. Замки в чердачных дверях не навесные, врезные. Все одинаковые. Откроешь, пройдешь по чердаку, выйдешь из крайнего подъезда, сразу свернешь налево, за угол, там проходной. Если кто во дворе и припасывает, то с ходу не сообразят. Выйдешь к универсаму, напротив остановка: троллейбус, автобус, маршрутка. Народу за пять минут набирается. Проедешь одну остановку. Дальше ко мне – пешком и – осмотрись.

– Накрутил ты, Федорович. Как в кино про Штирлица.

– Все запомнил?

– Немудрено. Сделаю.

Автомобиль припарковался к обочине у одного из сквериков.

– Ты бы, Федорович, пошел, в кафешке пивка попил. Чего сидеть, нервы себе тереть?

– Лучше посплю.

– Тоже дело, если спится, – с уважением отозвался водитель.

– Да, если бабульки будут у подъезда, поздоровайся.

– Я вообще вежливый.

– И по сторонам головой не верти. Так примечай.

– Федорович, что ты меня «лечишь», как несмышленого? Как‑никак в свое время в армии служил.

– У тебя специфика была другая. Все, пока, удачи.

– К черту.

Олег прислонился к стеклу и смежил веки. Уже и первый сон заклубился приятной грезой: теплое море ласково набегало на мелкий песок, а разноголосый московский шум сделался дальним и сливался уже с шумом прибоя...

Глава 22

В окошко раздался требовательный стук. Олег вскинулся, не вполне узнавая окружающее.

– Гринев? Ну ты и место себе для сна разыскал! Ты что, напился? Как ты залез в такую рухлядь? А я ищу тебя по всем телефонам!

От этой женщины, как от тайфуна, – никуда.

– Эвелина?

– Не знаю, кого ты видел во сне, но я – наяву. Уразумел? Может, распахнешь для дамы дверь?

Олег огляделся. В нескольких метрах впереди застыл ослепительно белый «пассат», за рулем его угадывалась фигура чернокудрого мужчины.

– А твой мачо не заревнует?

– Тебя это заботит?

Дверь Эвелина открыла сама, Олегу пришлось передвинуться на водительское место, иначе бывшая жена запросто плюхнулась бы ему на колени.

– Гринев, у тебя нездоровый вид. Все так и живешь? Ешь по всяким закусочным что попало, спишь с кем придется... Горбатого могила исправит.

– А по мне – я красивый.

– Твой горб – в душе. А это еще уродливее.

Олег только вздохнул: и какой леший дернул его жениться на девице с именем Эвелина? Есть в этом что‑то от барокко, а он всегда предпочитал ампир. М‑да, странные дела случаются порой с мужчинами.

– Тебе, Гринев, ничего, ничего не дорого! Ни отношения, ни участие, ни‑че‑го! Только биржа, биржа, биржа... Люди живут нормальной жизнью, а ты...

– Что для кого нормально.

– Прекрати! Для всех нормально то, что естественно.

– Скажем, содержать двух мачо и третьего – на десерт.

– Раз это тебя задевает, значит, я тебе небезразлична.

Гринев только вздохнул. Если бы она могла представить, до какой степени...

– Я, кстати, ехала к тебе на родительскую квартиру. На твоей холостяцкой я уже была. Поскольку тебя нигде нет, решила, что ты затворничаешь. Гринев, а знаешь... Может, ты по жизни – монах? Так шел бы в монастырь и читал бы эти, как их, псалмы... – Эвелина расхохоталась. – Я представила тебя с бородой и в клобуке. Пожалуй, это было бы оч‑ч‑чень сексуально.

– Лина... Глаза Эвелины затуманились недолгой печалью.

– Гринев, признаюсь, ты был хорош как мужчина, но притом никогда не мог понять желания женщины.

– Виноват, исправлюсь.

– Прекрати кривляться! Я потратила на тебя лучшие годы жизни...

– Всего два. Обычно говорят – угробила молодость.

– «Всего два». Подумай, как я могла бы устроиться, если бы не ты!

– Разве ты не устроилась?

– На что ты намекаешь? На ту жалкую квартирку у черта на куличках, куда ты запер меня при разводе? На старую рухлядь, на которой я езжу?

Олег оглядел белоснежную красавицу впереди с курчавым мальчиком за рулем.

Мальчик по‑хозяйски выставил локоток в окно и покуривал тонкую ароматизированную сигарету. Запах ментола был слышен даже здесь.

– Не такая уж и рухлядь.

– Ты не представляешь, сколько она жрет денег!

– Представляю. Страховку, если мне не изменяет память, продолжаю оплачивать тоже я.

– Ты хочешь, чтобы я платила за все?! И это при том, что я... что ты... ты просто жлоб.

– Может быть.

– Так оно и есть! Знаешь, что в тебе самое непереносимое, Гринев? Ты мог бы сидеть на мешке с ассигнациями и не потратить на себя ни цента. Знаешь, почему? Тебя это совершенно не интересует! Тебя не интересуют деньги, тебя не интересуют удовольствия, тебя ничего не интересует, кроме финансов! А что такое финансы? Ничто, фикция!

– Слушай, Лина, твой мальчик трет задницей очень даже не фиктивное сиденье и курит вполне респектабельные сигареты.

– А что он должен курить? «Беломор»? – искренне удивилась Эвелина.

– Да хоть кедровые шишки! Почему?! Почему я должен сидеть и слушать всю эту ахинею, Лина?! Ты хочешь жить, как ты хочешь?! Так живи! Флаг в руки, барабан на шею, пилотку на голову!

– Легко сказать – как хочешь! Ты решил от меня избавиться и засунул в ту жалкую конторку пахать за жалкие гроши!

– Сидеть куклой перед компьютером – ты называешь «пахать»? А штуку зелени в месяц за это сидение – грошами?

– Я все‑таки закончила колледж культуры и могла бы...

– Блистать на сцене. Я помню: ты знаешь ноты.

– Ты злой, бессердечный эгоист. – Эвелина краешком платочка, осторожно, чтобы не задеть макияж, промокнула сухие глазки. – Ты хоть понимаешь, почему я тогда ушла? Твой распрекрасный Валерий Игоревич приставал ко мне самым недвусмысленным образом! Ты нарочно меня туда устроил, подстелил под приятеля!

Только я не из таких!

– Лина... – Олег поморщился так, будто съел лимон – Ты уж на Валерика не наговаривай! Господин Стеклов – убежденный и законченный гей. И твоя ультракороткая юбка пугала его больше, чем Колчака бронепоезд «Вся власть Советам».

– Вот именно! Думаешь, приятно было работать среди гомиков?

– Что тебе нужно? – выдохнул Олег, чувствуя, как голову заполняет тяжелая волна.

– Общения. Только общения. Но ты никогда не понимал женщин. А незаурядные женщины – вообще не для тебя. Тебе милее потаскухи.

– Что тебе от меня нужно сейчас? – раздельно, по складам, выделяя каждое слово, повторил Олег.

– Ты знаешь, я снова временно не работаю, но вынуждена париться в Москве, как какая‑то лимитчица.

– Зачем же париться? Съезди к родителям, под Пензу... Дорога туда, обратно, и там... – Олег поднял глаза к потолку:

– На все про все – семь тысяч.

– Долларов! – быстро подсказала Эвелина.

– Рубле‑е‑ей, – развел руками Олег.

– Ты... ты... ты еще издеваешься?! – На этот раз слезы на ее глазах были непритворными. – У меня... у меня даже денег на бензин нет!

– Понимаю. Нищета.

– Скотина!

– Эвелина, ты зарвалась. Встречаться с Золотницким и не иметь денег на бензин?

– Золотницкий – свинья и скряга. Я его бросила, работу летом в Москве – не найти.

– Еще ее не найти зимой, весной и особенно осенью. У тебя от головы что‑нибудь есть?

– Ты все пьешь эти таблетки? Когда‑нибудь ты. загонишь ими себя в могилу.

– Эвелина открыла сумочку. – Вот. Хороший американский аспирин. Прими сразу две, и тебе станет легче.

– Угу, – кивнул Олег, забросил таблетки в рот и проглотил.

Эвелина вздохнула:

– Порой ты похож на животное. Но я тебя все равно жалею.

– Да? – Олег вынул из внутреннего кармана портмоне, вытряхнул из него долларов четыреста на колени Эвелине, выдохнул:

– Все, что есть.

– Вот только подачек мне не нужно. – Эвелина быстро собрала деньги и спрятала в сумочку. – Уж сколько ты там со своим Черновым загребаешь на доверчивых лохах – я догадываюсь. Но, заметь, никогда не требовала от тебя ничего лишнего.

– Я помню.

– А знаешь что? Говорят, если мужчина к твоим годам не обрел твердое положение, то он неудачник.

– Так говорят?

– Это общеизвестно. Что тебе остается? Только сожалеть о прошлом. Ты сожалеешь?

– Да, – сокрушенно и искренне кивнул Олег. – Сожалею.

Лицо Эвелины расцвело счастливой улыбкой.

– Такую, как я, тебе не найти. Ты хоть понимаешь это?

– Таких больше нет.

– Ты искренен? – подозрительно глянула Эвелина, сморщив лобик.

– Абсолютно.

– Ну ладно. Пока. – Она приложилась напомаженными губками к его щеке, оглядела себя в зеркальце, вышла довольная и буквально поплыла к машине, перемещаясь в пространстве неземным видением, облаком, миражом. Олег какое‑то время очумело смотрел ей вслед, потом закрыл лицо руками, плечи его затряслись.

Эвелина обернулась, наклонилась к курчавому молодому человеку за рулем «пассата»:

– Бывший муж. Никак не может меня забыть. Ты видишь? Он рыдает!

На самодовольном лице юноши расцвела белозубая улыбка абсолютного, вселенского превосходства.

Эвелина обошла автомобиль, удобно устроилась на сиденье, произнесла величаво:

– Поехали.

Бросила взгляд в зеркальце заднего вида, поджала великолепно очерченные губы, повторила удовлетворенно:

– Рыдает.

«Пассат» плавно тронул и через минуту скрылся из вида. Олег убрал ладони от лица и мешком завалился на соседнее сиденье. Он хохотал.