Текст книги "Запасной вариант"

Стас Капытник, Петр Люкимсон
Запасной вариант

Часть первая

Глава 1

…Этот маршрут повторялся изо дня в день уже третий год подряд, и все-таки Гера проделывал его каждый раз с удовольствием.

Ему нравилось ровно в восемь легко взбегать по ступенькам тель-авивского "Бейт-Текстиля"[1]1
  «Бейт-Текстиль» – многоэтажное офисное здание на набережной Тель-Авива.


[Закрыть], который кто-то из журналистов метко назвал цитаделью израильского бизнеса, едва уловимым кивком здороваться с уборщицей и небрежно нажимать на кнопку того самого лифта, который ежедневно поднимал господ миллионеров в их офисы.

Каждое утро его вновь и вновь охватывало это удивительное чувство – чувство причастности к жизни, которая для большинства так и остается тайной за семью печатями. Взбегая по ступенькам "Бейт-текстиля", Гера непременно представлял, как на него смотрит со стороны кто-то из соседей по дому или одноклассников из шестой тбилисской школы, находящейся сейчас от этого самого дома за тысячи и тысячи километров…

В лифте он, как обычно, еще раз оглядел себя в зеркале и остался доволен. Костюм от "Версаче" был, пожалуй, даже чересчур точно подогнан по его фигуре, все остальное тоже вроде бы смотрелось неплохо, и, значит, шеф, будет доволен – Давид Крох терпеть не мог, когда кто-то из сотрудников позволял себе небрежность в одежде.

Темно-синие костюмы от "Версаче", белоснежные рубашки и галстуки от него же, черные итальянские туфли и всенепременно черные – и никакого другого цвета – носки были своего рода униформой сотрудников фирмы Давида Кроха, и по этому признаку их легко узнавали на любой деловой встрече пли бизнес-ланче.

Гера прошел по коридору с низким, давящим потолком, отпер дверь офиса с табличкой "Давид Крох инвестиции ЛТД", зашел за стеклянную перегородку своего кабинета и, бросив кейс на кресло, пошел включать кондиционер и поднимать итальянские трисы.

Часы показывали пять минут девятого, первые сотрудники фирмы начинали появляться обычно в девять, и, значит, у него было время на то, чтобы заварить кофе, не спеша выкурить сигарету. А потом можно будет спокойно приступить к работе.

Впереди, если верить рабочему дневнику, его ждал обычный день: надо будет подготовить два Контракта на полтора миллиона долларов с Италией и Сингапуром, затем мотать на таможню, потому что должна прийти партия товара из Китая, и уже торчать там, скорее всего, до вечера, носясь с бумагами по кабинетам и переругиваясь с таможенниками…

Гера положил на стол папку с проектом контракта, открыл пачку "Мальборо-лайт", сделал две первые затяжки, придвинул к себе кофе и…

Резкий, даже чересчур резкий в этой тишине, звонок телефона застал его в тот самый момент, когда он делал глоток. От неожиданности Гера поперхнулся и, расплескав кофе, поставил его на стол. Часы показывали четверть девятого, ни один серьезный человек в такое время звонить не станет. Скорее всего, подумал он, это кто-то из этих сумасшедших «русских» репатриантов, которые вечно носятся со своими деловыми предложениями, не понимая, что их предложения никому не нужны.

Гера, не торопясь, вытер руки носовым платком, затем им же протер стол и взял трубку.

– Алло, компания "Давид Крох инвестиции ЛТД" слушает, – сказал он, брезгливо поджав губы.

Однако через мгновение его и без того тонкое лицо вытянулось, и Гера даже чуть подался всем корпусом вперед, чтобы выразить крайнюю степень своего почтения собеседнику.

– Да, батоно Георгий… Нет, батоно Давида нет, он будет, по всей видимости, только в двенадцать… Что?.. Как его состояние, батоно Георгий?.. Да, конечно. Конечно, буду будить и все передам… Да, я думаю, он немедленно свяжется с вами или господином Чхеидзе. А как чувствуете себя вы, батоно?.. Да, не буду терять время…

Гера повесил трубку и еще раз посмотрел на часы: восемнадцать минут девятого.

Обычно босс встает не раньше десяти и терпеть не может ранних звонков. Бывало, если Кроха надо было по какому-то срочному делу поднять часов в девять утра, все десять сотрудников тель-авивского отделения его фирмы бросали жребий, чтобы определить того, кто возьмет на себя эту нелегкую миссию, и как минимум неделю будет пребывать в немилости у босса… А если учесть, что вчера, то есть сегодня, насколько ему было известно, Крох просидел часов до четырех утра в ресторане, то будить его в это время было почти равносильно самоубийству.

– Черт! – выругался Гера, представляя себе первые слова босса, когда тот возьмет трубку.

Чтобы успокоиться, он закурил еще одну сигарету и, дождавшись, пока огонек дошел до фильтра, начал набирать домашний номер Давида Кроха.

* * *

Давид открыл глаза, потянулся и посмотрел на жену. Она спала без ночной рубашки, и, протянув руку, он коснулся ее груди. Это была их любимая утренняя игра: еще минут десять она притворялась, что спит и ничего не чувствует, потом начинала отвечать ему легкими, почти воздушными поцелуями, а его рука в это время спускалась все ниже… Вот и сейчас он знал, что она уже давно не спит и ждет, когда же он придет в себя после вчерашнего…

Коснувшись губами ее плеча, Давид начал медленно снимать покрывало, и именно в этот момент в дверь просунулась маленькая старушечья голова с хитрыми, все понимающими глазками.

– Закрой дверь, дура! – крикнул Крох. – Сколько раз я тебе говорил, что надо стучаться?!

– Я на минутку, господин Крох, на минутку… И потом, я на вас не смотрю и ничего не вижу. Там вас к телефону. Гера звонит и говорит, что очень срочно…

– Ладно, сейчас выйду, – сказал Крох и, как только дверь захлопнулась, стал натягивать на себя халат.

"Господи, – думал он, – ну почему всю жизнь мне приходится работать с идиотами?! Домработницы – идиотки, помощники – идиоты, компаньоны тоже идиоты и… вдобавок ко всему аферисты"'…

– Босс – не давая ему опомниться и сказать все, что он думает по поводу его звонка, прокричал в трубку Гера. – Только что звонил помощник Эдуарда Амвросьевича из Тбилиси… Он сказал…

Крох выслушал несколько последовавших за этим вступлением фраз и взорвался:

– Идиот, твою мать, сколько раз я говорил, что не веду таких разговоров по домашнему телефону! Через полчаса спускайся в наше кафе, я буду. Все!

Натягивая брюки, Крох нажал на пульт телевизора и включил первую российскую программу, по которой как раз шел утренний выпуск новостей.

«Только что поступило срочное сообщение из Тбилиси, – быстро проговаривал диктор. – Совершено покушение на жизнь Эдуарда Шеварднадзе. Неизвестные заговорщики взорвали бомбу в тот самый момент, когда машина с грузинским лидером въезжала во двор Дома правительства… О состоянии здоровья Эдуарда Шеварднадзе пока ничего не сообщается… В Тбилиси сохраняется напряженная обстановка, у большинства государственных учреждений установлены посты полиции…»

Не дослушав до конца, Крох выключил телевизор и начал набирать на старом, антикварном телефоне номер ближайшего таксопарка. Его личный шофер Илико должен был подъехать к половине одиннадцатого. Даже если сейчас ему позвонить, пока тот доедет, пройдет еще полчаса, а времени ждать не было – нужно срочно и, главное, точно выяснить, что же именно там произошло, в Грузии. Следовало задействовать все имеющиеся источники информации, потому что в этот момент Крох меньше всего доверял помощникам Шеварднадзе, которые, конечно же, постараются до последнего момента твердить, что все более-менее нормально…

– К "Бейт-Текстиль", – бросил он таксисту, и, откинувшись на заднем сидении, закурил сигарету.

– Если можно, я бы попросил вас не курить, у меня астма, – сказал таксист, и тут же осекся, поймав в зеркале тяжелый взгляд Кроха.

– Послушай, дорогой, – начал Крох тем самым полушепотом, от которого у всех его помощником начинали бегать мурашки. – Я тебе плачу деньги, и потому буду делать в твоей машине то, что хочу. Ты понял?..

Он знал, что таксист понял. Понял, что он не из тех клиентов, с кем можно запросто потрепать языком о новом повышении цен на сигареты или о последнем матче тель-авивского "Маккаби". Ну и хорошо, пусть помолчит, ему сейчас крайне важно сосредоточиться…

Этим искусством мгновенно, одной лишь интонацией поставить собеседника на место и ждать, пока будет говорить он, Давид Крох, овладел не сразу. Да и вообще, кто бы двадцать лет назад мог в Тбилиси подумать, что Додик Крох, тот самый Додик, который жил в старом доме на улице Галактиона Табидзе, станет одним из самых крутых израильских бизнесменов и будет иметь собственную виллу в Савьоне[2]2
  Савьон – поселок неподалеку от Тель-Авива, в котором живут представители деловой элиты израильского общества.


[Закрыть]!

Сын инженера Тбилисского радиозавода, прожившего всю свою жизнь от получки до получки и стрелявшего трешки и пятерки у друзей за два дня до аванса, он, наверное, тоже благополучно закончил бы политехнический институт, пошел бы работать на тот же радиозавод, чтобы точно так же стрелять трешки…

Но если отец, будучи чистокровным евреем и прожив в Тбилиси большую часть своей жизни, считал себя в глубине души "русским'', то Давид Крох числил себя «грузином». В четырнадцать лет он, к ужасу родителей, настоял на том, чтобы его перевели из русской в грузинскую школу, где учились все его друзья, и спустя два года закончил ее с серебряной медалью…

Может, потому и жизнь у него повернулась иначе, чем у отца. В двадцать один год Крох женился на своей однокласснице, а еще через год вместе с ее семьей и шестимесячным сыном уехал в Израиль.

Сидя в ресторанах с друзьями, любил вспоминать о том, как ему пришлось здесь поработать и посудомойщиком, и чернорабочим на маленьком заводе, пока он не решил, что с него хватит вкалывать на "чужого дядю".

Его жена, уже бывшая жена, разумеется, встала тогда на дыбы, кричала, что Давид меняет воробья в руках на журавля в небе, но он уже тогда мог настоять на своем.

Всего десять лет понадобилось ему для того, чтобы по уровне дохода его фирма вошла если не в первую десятку, то уж точно в первую двадцатку израильских торговых компаний. А ведь начинал он с нуля, с полутора тысяч лир в кармане!..

Да, он не брезговал ничем, да, приходилось иметь дело со всяким отребьем, часто, слишком часто идти против закона, но сейчас этот период должен был кончиться, а сам Крох из первой двадцатки перепрыгнет в первую пятерку, а может, и утрет нос самому Шаулю Айзенбергу[3]3
  Шауль Айзенберг – известный израильский бизнесмен, в начале 90-х годов числился самым богатым человеком в Израиле.


[Закрыть].

С 1992 года Давид Крох пристально следил за всем, что происходит в Баку и на его, как любят говорить в Израиле, доисторической родине[4]4
  Доисторическая родина – СССР (так как Израиль принято называть «исторической родиной еврейского народа»).


[Закрыть]. Открыв казино в одной из самых больших гостиниц азербайджанской столицы, где с удовольствием проигрывали за ночь десятки тысяч долларов заезжие бизнесмены и местные нувориши, он еженедельно получал самую подробную информацию о том, что происходит внутри нефтяных компаний, поделивших между собой право добычи бесценной бакинской нефти.

В 1993 году, когда началась борьба за то, по какому пути пойдет нефтепровод из Баку в Европу, Давид Крох впервые за двадцать лет снова появился в Закавказье. Он понимал, что Россия сделает все для того, чтобы пустить эту нефтяную магистраль через Грозный, потому что иначе просто потеряет контроль над бакинской нефтью. А значит – и контроль над всем нефтяным рынком Европы, над Кавказом и Закавказьем, да, если разобраться, и над всей Средней Азией. Но ему было важно, чтобы нефть пошла через Турцию. Именно через Турцию, с которой у Израиля пока прекрасные отношения, и, следовательно, этот источник нефти был гораздо надежнее и дешевле, чем те, которыми его страна пользуется сегодня.

Уже тогда он в первый раз встретился с Гамсахурдиа. Потом ему пришлось иметь дело с Шеварднадзе, и Крох сразу, без обиняков, выкинул все карты на стол: если нефтепровод пойдет через Грузию в Турцию, грузины снова смогут позволить себе ездить на машинах каждый день, а не только по большим праздникам, и он готов помочь им в этом…

– И что вы бы хотели получить взамен за такую услугу? – тут же спросил Шеварднадзе, пристально глядя ему в глаза.

– Подряд на строительство всей ветки нефтепровода по грузинской территории, – не отводя взгляда, ответил Крох. – Причем расплачиваться вам придется не деньгами, а нефтью. Скажем, вы положите мне в течение сорока-пятидесяти лет несколько процентов от прибыли. Я ведь в Грузии не чужой человек, договоримся…

– Все это, конечно, очень заманчиво, – проговорил Эдуард Амвросьевич. – И нефть, естественно, нужна нам позарез. Но ты же понимаешь, Давид, что, во-первых, это означает конфронтацию с Россией, а во-вторых… Даже американцы сегодня предпочитают вести нефтепровод не через нас, а через Армению. Как ты собираешься это сделать, Давид?

– Это уже мое дело, батоно Эдуард, – ответил Крох, поняв по голосу Шеварднадзе, что тот согласен вступить в игру.

Полтора года, долгих полтора года Крох завязывал все новые и новые связи в России, Грузии, Турции, Штатах, сумел заинтересовать этим проектом несколько своих компаньонов и, что тоже немаловажно, министерство иностранных дел и министерство энергетики Израиля.

Несколько раз он вместе с гендиректорами этих министерств приезжал в Грузию и в Азербайджан, потом организовывал визиты приближенных Алиева и Шеварднадзе в Израиль, где снова и снова проговаривались детали будущей сделки; встречался с американскими конгрессменами…

Его имя не мелькало в газетных отчетах об этих визитах, и любой журналист, осмелившийся хотя бы раз упомянуть имя Кроха, тут же пополнил бы список его врагов. Но, тем не менее, именно он, Давид Крох, бывший босяк с улицы Табидзе, стоял за всеми этими совершенно ничего не значащими для непосвященного встречами, визитами и "деловыми контактами".

Ему необходим был подряд на строительство нефтепровода, и все шло к тому, что он получит его. Если, конечно, у власти в этих паршивых постсоветских республиках останутся те же люди, что и сейчас.

И, наверное, мало кто в мире молился в эти минуты за здоровье все еще неофициального президента Грузии Эдуарда Амвросьевича Шеварднадзе так же истово, как Давид Крох.

Ему нужно было, чтобы Шеварднадзе выжил, чтобы последние полтора года, стоившие ему сотен тысяч долларов, язвы желудка и хронической усталости от бесконечных поездок из Тель-Авива в Баку и Тбилиси и снова в Тель-Авив, не пропали зря. И, может быть, еще важнее это было для Израиля, хотя если бы он сейчас сказал об этом тому же таксисту с обиженным затылком, тот, наверное, очень удивился такому обстоятельству…

Метров за сто до "Бейт-Текстиля" Крох велел таксисту остановиться и, расплатившись, направился к маленькому ничем не примечательному кафе, за одним из столиков которого его уже ждал Гера.

– Надеюсь, хоть здесь нет этих проклятых жучков, которых они понасажали у меня в квартире, – сказал он, присаживаясь, на грузинском. – Ну, давай, выкладывай сначала, что тебе рассказал Георгий…

Глава 2

– А, Алекс, заходи, дорогой, заходи, мы тебя уже часа два ждем…

Отар Гоцеридзе распахнул дверь своей новой квартиры, расположенной в самом сердце Кунцево, и, дождавшись, пока Алекс снимет пальто, обнял его за плечи и ввел в полупустую, еще не обставленную мебелью и от того казавшуюся огромной комнату, посреди которой стоял длинный, плотно уставленный блюдами и бутылками стол.

– Господа, – громко сказал Гоцеридзе с очаровательным грузинским акцентом, – разрешите представить вам моего друга и гостя из Израиля Алекса Лурье. И, между прочим (тут Гоцеридзе не удержался и артистично поднял палец кверху) правую руку нашего земляка и прекрасного человека Давида Кроха. Думаю, не будет возражений по поводу того, чтобы в честь нашего гостя перейти на русский язык…

– А в Израиле на каком говорят, на еврейском? – спросил у Алекса сидевший рядом с ним грузный, пожилой грузин, наполняя его бокал "Цинандали".

– В Израиле, дорогой Реваз, говорят на грузинском, на русском и на иврите, – с улыбкой сказал Гоцеридзе. – Честное слово говорю: две недели прожил в Израиле и все это время говорил только по-русски и по-грузински. Даже английский ни разу не понадобился. И потому этот тост на русском языке я поднимаю за наш великий грузинский язык, который знают и любят не только в Грузии. Я слышал, что даже Эдуард Амвросьевич недавно начал учить грузинский…

Через минуту Отар Гоцеридзе уже пожалел о том, что позволил себе столь двусмысленную шутку в адрес президента. Он знал, что завтра же его слова будут переданы Шеварднадзе, и даже знал, кто именно из присутствующих их передаст. Ну что ж… пусть передают, он не собирается скрывать того, что вовсе не является сторонником нового сближения с Россией и всех этих реверансов в адрес Москвы, которые время от времени делает бывший министр иностранных дел покойного Советского Союза. Но пусть передадут и то, что именно он собрал у себя практически всех работников посольства в честь провала путча, затеянного Георгадзе.

Гоцеридзе был действительно рад, что все обошлось, что Шеварднадзе в порядке, а в Тбилиси идут аресты путчистов. Потомок грузинских князей, доктор исторических наук Отар Гоцеридзе был одним из тех, кто в самые беспросветные советские времена не боялся почти открыто говорить о том, что Грузия рано или поздно должна обрести независимость. Да, он не любил и никогда не поддерживал Шеварднадзе, в котором видел лишь дорвавшегося до власти плебея. Но при этом он понимал, что уход Шеварднадзе и победа начальника грузинского КГБ означали бы конец даже той призрачной независимости, какая была у Грузии сегодня, и, по сути дела, ее возвращение под власть Москвы. Провал путчистов в Тбилиси был прежде всего провалом Москвы, и Гоцеридзе не скрывал своей радости по этому поводу.

Через полчаса, после двух-трех рюмок легкого грузинского вина, Алекс почувствовал какую-то удивительную легкость во всем теле. Он повесил темно-синий пиджак от "Версаче" на стул, отпустил галстук и впервые за весь день позволил себе расслабиться.

Черт его знает, почему, но он чувствовал себя страшно уютно в этом доме, ему нравились ходившие по кругу тосты и шутки, ему были симпатичны две его хозяйки – жена и дочь Гоцеридзе, обе удивительно стройные, с туго затянутыми талиями, время от времени встававшие из-за стола, чтобы принести запеченную рыбу или очередную порцию лобио…

Ему нравился Отар Гоцеридзе, чье прекрасное знание всех тайных ходов и выходов в Москве не раз помогало Алексу выпутываться из самых сложных ситуаций, и сейчас он с кайфом слушал, как Отар рассказывал о своей недавней поездке в Германию.

– Как вы думаете, кто сегодня главный человек в России? – спрашивал Гоцерндзе, держа и руках бокал с "Кахетинским". – Ельцин? Черномырдин? Ничего подобного! Главный человек в сегодняшней России – это Чубчик! Я, в общем-то, об этом, конечно, догадывался, но окончательно понял только тогда, когда черт попутал меня поехать в Германию покупать подержанный "мерседесс". Вы спросите, кто такой Чубчик и какое отношение он имеет к моему "мерседессу"? Так вот, пока я ехал в Германию, Чубчик был совершенно ни при чем. Пока я выезжал из Германии и въезжал в Польшу, Чубчик тоже был ни при чем. Но вот когда я уже ехал по Польше, смотрю, меня обгоняет БМВ, и еще один пристраивается сзади. Я вправо – и он вправо, я влево – и он влево… Делать нечего, я, естественно, останавливаюсь, вылезаю из машины, интересуюсь в чем дело… Из "БМВ" вылезают три бугая, подходят ко мне и, честно, глядя в глаза, говорят:

– Платить надо, отец!

Ну, человек я сообразительный, за что платить надо, понял, но, думаю, может, они ошиблись, так я им сейчас быстренько все объясню.

– Поймите, говорю, ребята, я не миллионер, не вор, этот старый "мерс купил на личные сбережения, и вообще я сотрудник, грузинского посольства. Вот, кстати, и мой диппаспорт…

– Тем более платить надо, отец! – говорят они мне.

Короче, взяли они с меня пятьсот долларов и, как полагается по закону, выписали квитанцию.

– Теперь, говорят, езжай, отец, спокойно до самой Москвы. Если кто что спросит, скажи, что Чубчику ты уже заплатил…

И должен сказать, почти до самой Москвы это действительно работало. А уже возле Москвы снова, смотрю, берут меня в клещи. Ну, я опять остановился, спокойно так себе вылезаю, вижу – подходят три бугая…

Но тут выясняется, что в этой зоне моя квитанция уже не действует.

– Вот, говорю, ребята, все, что у меня есть, это пятьсот долларов. Правда, если вы все заберете, то не знаю, как до Москвы доберусь, мне ведь еще заправляться надо.

Туг одни их этих бугаев берет мои пятьсот долларов, отсчитывает себе триста, а двести мне в нагрудный карман пиджака положил.

– Ладно, говорит, отец, тут тебе хватит и на то, чтобы дозаправиться и чтобы перекусить в дороге…

И вот сейчас я, друзья, все время с нежностью думаю о Чубчике. Где ты, Чубчик, спасибо тебе, что ты есть, иначе я приехал бы в Москву в "мерседессе", но в одних трусах и в майке…

Алекс не засмеялся вслед за всеми, а только улыбнулся этому рассказу, да и то улыбка получилась какой-то вымученной. Он вспомнил, как с утра "растамаживал" два грузовика с итальянской обувью, как потом долго договаривался с такими же, как этот Чубчик, "королями" из "Ямы"' и Сокольников о процентах, играя своего в доску парня и с трудом перебарывая чувство брезгливости, которое каждый раз охватывало его на таких переговорах.

Почему-то ему все время казалось, что от этих холеных, чисто выбритых и одетых в безумно дорогие шмотки парней идет какой-то едва уловимый, но, тем не менее, мерзкий запах – так, наверное, пахнет из пасти городской крысы, и этот запах не убивался никаким дорогим одеколоном. Он старался в разговоре с ними держать дистанцию, но запах все равно доходил до него, и, чтобы побыстрее закончить переговоры, Алекс накидывал им еще один-два процента сверх того максимума, который был разрешен ему Крохом. И облегченно вздыхал, когда, наконец, сделка была закончена, и "короли" уходили давать указания своим "шустрым", которым предстояло на следующий день сбывать те же итальянские туфли на Лужниковском рынке или толкучке в Сокольниках.

Но сейчас все это было позади, его ждали два отличных выходных дня, которые, в сущности, уже начались, и, черт возьми, ему было хорошо за этим столом, среди людей, которые – и это тоже было необъяснимо! – казались ему удивительно близкими.

– Друзья! – поднялся со своего места Отар Гоцеридзе, – Этот бокал я хочу выпить за нашего уважаемого гостя и моего друга Алекса. Скажу честно, что, сначала, когда мы с ним только познакомились, он мне не понравился. Но этот совсем молодой еще человек похож на старое кахетинское вино, которое никогда нельзя распробовать с первого стакана. Только выпив два, а иногда даже три стакана, можно оценить всю его крепость и весь букет…

Что Гоцеридзе говорил дальше, Алекс не услышал – жена Отара Тамрико осторожно, чтобы не сбить тост мужа, тронула его за плечо:

– Алекс, вас к телефону, – сказала она полушепотом. – Аппарат там, на тумбочке, в коридоре…

– Алекс? – услышал он в трубке голос Кроха. – Очень сожалею, но вынужден вытащить тебя от Отара. В 4.15 в Домодедово прибывает самолет из Владикавказа, так что вызывай машину и будь к моменту посадки на месте. Встретишь Нодара Патиашвили и отвезешь его на нашу квартиру. Все, что он попросит, любая его блажь для тебя закон, понял?! Попасешь его пару дней и сделаешь то, что он тебе скажет. Вопросы есть?..

– Послушай, Давид, – Алекс прикрыл рукой трубку и перешел на иврит, хотя он был один в огромном коридоре и никто в комнате не мог услышать его при всем желании. Просто это был единственный язык, который позволял ему совершенно спокойно обращаться к боссу на "ты". – Я, кажется, нанимался к тебе в качестве менеджера, а не лакея твоих друзей. И если тебе так нужно, чтобы этот господин Патиашвили получил удовольствие от поездки в Москву, ты мог бы поручить прислуживать ему кому-нибудь другому…

– Пойми, Алекс, – он мог бы поклясться, что еще никогда Крох не говорил таким умоляющим голосом со своими сотрудниками. – Ты знаешь, как я тебя ценю, буквально через месяц я собирался назначить тебя руководителем европейского филиала фирмы. Но сейчас ты должен сделать все, что скажет тебе Патиашвпли. Это очень важно, понимаешь?! Я тебя сейчас не как подчиненного – как друга прошу…

– Хорошо – сказал Алекс в трубку. – уговорил. Считай, что я уже в Домодедово…