Текст книги "Добрые люди. Хроника расказачивания"

Глава двенадцатая

При первом развозе муки в доме Ницененковых никого не оказалось, но в этот раз Михаилу показалось, что в доме кто-то есть. Он оставил подводу и пошёл в дом. Ему навстречу вышли два молодых человека очень похожие друг на друга.

– Кто здесь живёт? – спросил Михаил.

– Ницененковы, две семьи. В каждой семье по четыре человека. Я – Николай, он – Александр.

– Где ваши родители?

– Отец уехал за границу, как нам сказали. А мама живет в Кумылге, у третьего сына. Ещё у нас брат в Москве, – ответил Николай.

– Давайте мешки и получите муку за два раза, по пять ведер на человека. Отдельный мешок дайте на мать.

– Откуда такая благодать? – спросил Николай.

– Вон оттуда, – Михаил показал пальцем в небо.

– Слава тебе, Господи, – тихо сказал Николай и пошёл за мешками.

За десять дней до Рождества Христова Михаил и Павел решили съездить в Михайловку и попытаться купить там соли и керосина. Утром, ещё до рассвета, выехали из дома. Миновав мост, поехали по летней дороге на броды. Экономия пути – шесть верст. Когда подъехали к бродам, увидели незамёрзший Старый Хопёр, а в воде брошенную новую военную бричку-тавричанку. Михаил Иванович нашёл длинную жердь, одним концом положил её на лисицу[17]17
  Лисица – деревянное основание повозки. (Прим. ред.)


[Закрыть] брички, а вторым – на землю. Балансируя руками, перешёл с берега на бричку.

– Да тут и хомуты, – сказал Михаил, – дай мне, Павлуша, топор и конец бечевы.

Топором Михаил обрубил лёд вокруг брички, а бечеву завязал за её колесо. Второй конец бечевы завязали за арбу, на которой приехали.

– Трогай тихонько, Павел Фомич.

Телега вышла свободно.

– Много мы потеряли времени, – заметил Павел.

– Зато имеем новую бричку и два хомута, – ответил Михаил.

Оставив свою находку в крайнем дворе Пешенского хутора, Михаил и Павел поехали зимней дорогой, то есть по хуторам. Когда спустились на дно Пода, Павел заметил:

– Михаил Иванович, смотри какой белый дым.

Такой дым получается тогда, когда сухая солома горит под мокрой, и проходя по мокрой соломе, очищается от частиц сажи и выходит светлый или белый. Дым накрыл лошадей и арбу. Лошади продолжали идти.

– Стой, Павел, посмотрю, куда мы едем, – сказал Михаил. Михаил не видел Павла, не видел лошадей. Он опустился, лёг левой щекой на землю и увидел, ноги лошадей стоят на дороге. Михаил залез в арбу:

– Почему он не пахнет дымом? – спросил Павел.

– И правда. Не пахнет, – подтвердил Михаил. Они закурили. Кони всё шли.

– Павлик, останови, ещё раз дорогу посмотрю.

Вернувшись в арбу, Михаил сказал:

– Стоят на дороге, но следа на дороге нету. Пусть идут.

– Едем как в молоке, – заметил Павел.

Через час кони стали. Павел пугнул их вожжами. Кони переступили с ноги на ногу, но вперёд не пошли. Михаил Иванович заговорил громко:

– Стой, Павел Фомич, не гони лошадей. Мы куда-то попали. Я пойду на разведку. Михаил исчез. Через некоторое время Павел услышал: – Павел Фомич, мы стоим перед закрытыми воротами, обитыми жестью. Я буду стучать.

Послышались удары в ворота. Во дворе отозвался голос:

– Борис, это ты?

– Нет, я – раб Божий Михаил и со мной раб Божий Павел. Едем в Михайловку, скажите, где мы?

– Вы в хуторе Ключи, – отозвался голос со двора.

– Ого, – присвистнул Михаил.

– Заходите во двор, а если хотите и в дом. Тут этот туман реже.

Зашли, стали видны очертания лиц.

– Давайте закурим, – предложил Михаил, вынул кисет, бумагу, спички и положил их на столик. Закурили, хозяин предложил:

– Давайте знакомиться. Я – Краснов Пётр Николаевич.

– Надо же. Тройной или полный тёзка нашему последнему войсковому атаману, – сказал Михаил.

– Выходит так, – подтвердил хозяин дома.

– Пётр Николаевич, что это за дым и откуда он взялся? – спросил Михаил.

– Это не дым, это белый туман. Редкость. Посылается Богом для свершения чудес. Я за свои 87 лет вижу его второй раз. Дед у меня по матери жил сто двенадцать лет. Когда я первый раз видел белый туман, а мне было тогда двенадцать лет, ему было сто два года. Он говорил, что видит белый туман третий раз. Этот белый туман очень сильно влияет на урожай в следующем году. Вроде как яровая пшеница давала после него по четыреста мер с десятины. Арбузы были по три пуда. Тыквы вырастали до шести пудов. Животные рожали двойни и тройни.

Дед по матери был и умным, и хитрым человеком. Он мало сеял, жил выращиванием лошадей. У него было три кобылицы чистых донских кровей, на племя. Так после белого тумана, они ему ожеребили по два жеребёнка: три жеребчика и три кобылки. Кобылки так и остались двойнёвыми: каждый год жеребили по два жеребёнка. За что купил, за то и продаю. Земля после белого тумана обильно рожала один год. Посмотрим в этом году. Вернее в следующем. Вы куда путь держите? Может этот туман для вас. Вас от какой беды спасал? – спросил хозяин.

– Мы держим путь в Михайловку. Нам надо купить соли и керосина, – пояснил Михаил.

– Тогда точно, что этот туман для вас, – подтвердил Пётр Николаевич. – А мы говорим, что чудес на свете нету. Есть! Только мы их не замечаем или не хотим замечать. Пророк Исайя писал: «Слухом услышите – и не разумеете, глазами смотреть будете – и не увидите, ибо огрубело сердце людей». Люди огрубели до такой степени, что забыли о том, что можно обратиться к Богу, попросить прощение, получить прощение и жить дальше, не допускать прежних ошибок. Жить по заповедям. Вас белый туман накрыл при выезде из Пода?

– Нет, в самом Поду, – озадаченно ответил Михаил.

– Ещё лучше. Как вас остановить, чтобы вы не поехали в Михайловку? А то, что вам надо купить, есть в избытке здесь. Запоминайте на всю жизнь и передавайте детям, внукам и правнукам вашим о том, что с вами сегодня произошло. Весной приезжайте к нам, распашите с десятину и посейте арбузы, дыни, тыквы и убедитесь в увеличенном урожае. Сколько вам нужно соли и керосина?

– Заберём всё, что есть, – сказал Михаил.

– Ой ли? Пятьсот вёдер соли заберёте? Двести пятьдесят вёдер керосина заберёте? – насмешливо переспросил хозяин.

– Заберём, – подтвердил Михаил.

Пришёл хозяин, молодой человек лет тридцати. Познакомились, поговорили и решили пойти посмотреть товар. Соли оказалось три с половиной ларя, то есть триста пятьдесят вёдер. Керосина оказалось три с половиной бочки, а это значит семьдесят вёдер керосина. Михаил посмотрел на Петра Николаевича: «Где, мол, твои пятьсот вёдер соли?» Пётр Николаевич молчаливый насмешливый намёк понял и отозвался вслух:

– Хотел напугать тебя, кто ж знал, что ты не из трусова десятка?

Когда Михаил устанавливал сани под погрузку, то под полозья подложил три жерди, найденные в этом складе. Пётр Николаевич заметил:

– Умно. Ничего не скажешь.

Вместе с солью и керосином Михаил купил и кое-что другое: двадцать листов фанеры, двадцать четыре стекла к лампам разных размеров, шесть стёкол к фонарю «Летучая мышь» и, что самое ценное, в одном ящике с топорами лежал свёрток в промасленной бумаге. Михаил развернул его и не поверил своим глазам: в свёртке было двадцать четыре подпилка[18]18
  Подпилок – напильник. (Прим. ред)


[Закрыть] точить пилы. Всё это Михаил уложил в воз.

За ужином Михаил выставил три бутылки самогона, еды всякой и постной, и скоромной. Когда все разошлись, а Павел ушёл напоить лошадей и задать им овса и сена, Пётр Николаевич пригласил Михаила сесть и задал вопрос:

– Михаил Иванович, ты много знаешь, как я погляжу. Как дальше жить будем?

– Дальше жить будем ещё хуже.

– Это ты, Михаил Иванович, по Библии?

– Библия, Пётр Николаевич, закон нашей жизни.

– Что надо ждать? спросил Пётр Николаевич.

– Голод и голодомор, – ответил Михаил.

– Сельское хозяйство разрушено гражданской войной до основания. Тягловую силу поели, орудия труда никто не выпускает. Семена поели и рассыпали. Мужчины здоровые все пока под ружьём, а дома – калеки, старики. Они не могут ни пахать, ни сеять. А там, где здоровая женщина или старик ещё крепкий посеяли, так правительство Ленина с помощью продразвёрстки забирают у них весь урожай, весь приплод животных бесплатно. Правительство Ленина знает, что русский крестьянин живёт с запасом, как научился жить при Столыпине. Ленин организовал военизированные продовольственные отряды, чтобы изъять у крестьянина его запасы.

– Михаил Иванович, я не пойму, правительство Ленина или дураки, или злодеи какие? Надо поощрять развитие сельского хозяйства как источника жизни человека и государства, а они уничтожают.

И то и другое, Пётр Николаевич. Ленин и его соратники большую часть своей жизни провели в тюрьмах и ссылках, нигде не работали, жили за чужой счёт. Научились вредить, пакостить, врать, а Столыпина между ними нету. Среди сторонников Троцкого появилась идея: превратить Россию в военный лагерь. Прихопёрскую волость именовать: Прихопёрский полк, Астаховский взвод, Ключевское отделение. И всё как в армии: подъём, физзарядка, завтрак, работа, ужин, отбой. Самоволка, отлучка карается смертью. Невыполнение плана – лишение обеда, то есть морить будут голодом. Прибери всё, что я тебе дал. Скоро к нам пожалуют продовольственные отряды.

На третий день, утром, сметая снег с порога, ещё по тёмному, Даша увидела как кто-то открывает въездные ворота. Она бросила веник и кинулась в дом:

– Екатерина Ивановна, кто-то открывает наши ворота!

Екатерина Ивановна – платок в охапку и на крыльцо, с крыльца – к воротам. Ей наперёд шли большие лошади, а за калиткой – Михаил.

– Миша, что случилось? Почему вернулись?

Михаил привлёк Катю к себе, поцеловал в щёчку:

– Иди домой, а то остынешь. Всё мы купили, что надо. За завтраком расскажу всё.

Глава тринадцатая

В день возвращения Михаила и Павла с солью и керосином вечером к Долговым пришёл Николай Ницененков. Он попросил перевезти их с братом в Кумылгу:

Я вам хорошо заплачу. Пойдемте, посмотрите чем, уговоривал он Екатерину и Михаила. Дом Ницененковых стоял на пересечении улиц. Это был самый большой дом в станице. В нём было восемь комнат наверху и восемь комнат внизу. Сейчас в нём жили две семьи по четыре человека в каждой. Когда вошли в дом, Николай заговорил:

– Мы продали дом, но продали одни стены. Так записано в купчем договоре. А всё остальное ваше: гардины на окнах и дверях, картины на стенах, мебель, ковры на полу во всех комнатах, а их восемь. Но главное – это посуда, – Николай сдвинул занавеску с посудного шкафа, стоящего почти во всю длинную стенку и открылась посуда: золоченые подстаканники, тарелки разных видов, супницы и жаровни, чайные приборы и многое другое, красивое, нужное. Михаил сказал:

– Завтра пригоню арбу, вы погрузите и тронемся в путь. Это надо сделать до Рождества Христова.

Прощаясь, Николай на веранде, указывая на ящики, сказал:

– Михаил Иванович, это книги. Книгами мы не торговали. Это личная наша библиотека, томов 400. Заберите, если надо.

Приехали в Кумылгу, Михаил Иванович заглянул в кибитку:

– Вот мы и приехали, не замёрзли?

– Что вы, Михаил Иванович! Здесь так тепло, как в Крыму. Сеном пахнет. Мы дорогой поснули. А дети и сейчас спят. Вставать не хочется, – отозвалась одна из женщин.

– Вставайте, выгружайтесь, мне надо сегодня же вернуться домой.

Братья Ницененковы стали сгружать своё, а Михаил – продукты, привезённые из дома. Павел, убрав лошадей, слонялся по двору и в дальнем углу увидел скатки проволоки и деревянные ящики, обитые полосками жести. Павел показал их Михаилу.

– Пойдём посмотрим, – предложил тот.

– Обмеднённая и оцинкованная проволока. В ящиках крючья и изоляторы, это всё для телефона. Пойдём к Николаю, – сказал Михаил.

– Давай попробуем вес скатки.

Попробовав поднять, Павел сказал:

– Вдвоём не погрузим. По глазам вижу, Михаил Иванович, что хочешь ты это всё перевезти в Прихопёрскую.

– Если отдадут, увезём обязательно. Это же телефон.

Михаил пошёл к Николаю:

– Коля, отдай мне проволоку, которая там, в углу.

– Да забери, пожалуйста. Белые бросили при отступлении. У меня поценнее есть товары, да только никто не берёт. Объявления вешал – ни одной души не откликнулось.

– А что у тебя ценного, Коля?

– Тридцать бочек двадцативедерных и тридцать бочек десятиведерных керосина. Это богатство. Но оно никому не нужно. Нас накрыл голод. Тридцать ларей соли по сто вёдер в каждом. Топоры, пилы по дереву всякие, от маховых до ножовок и лучковых. Краски всякие.

– Коля, за керосин и соль я дам тебе пятнадцать мешков муки и пятнадцать мешков зерна. Пилы, топоры, краску я сейчас погляжу и дам отдельную плату.

Подошёл Павел:

– Коля, молоток, гвозди, ножовку по дереву дай, пожалуйста.

– Сейчас дам.

Павел смастерил треногу, чтобы грузить проволоку. К треноге приделал двуплечий рычаг и при помощи его один грузил тяжеленные скатки.

Михаил, просмотрев краски и инструменты, решил дать за них ещё десять мешков муки. Уезжая, Михаил Иванович увозил сорок скаток проволоки, а оставалось её в пять раз больше.

Один ящик был не похож на остальные, он был уже и длиннее. Павел распечатал его и нашёл в нём десять телефонных аппаратов с рожками.

Провожая, Николай сказал:

– Михаил Иванович, в подвале дома бочек много, которые использовались по одному разу, а одиннадцать бочек совершенно новых. Все двадцативедерные. Они теперь ваши.

В Прихопёрской Михаил рассказывал и доказывал руководящей троице, как и когда надо перевезти соль, керосин, краску, инструменты. После споров решили:

1. Завтра каждый хутор вышлет в станицу Прихопёрскую по две подводы. Они переночуют здесь, а утром, в шесть часов, уедем всем обозом в Кумылгу, заберём соль и керосин и вернёмся домой.

2. В станице и двух прилежащих хуторах раздадим двадцать бочек керосина и сто вёдер соли бесплатно. А на прочих хуторах соль и керосин будем продавать. У хуторских людей деньги есть.

– Наша станица будет самой богатой в округе, – говорил Михаил.

В приёмной Михаила задержал Иван Никитович:

– Мы получили письмо из Урюпинской на имя Плотниковой Дарьи Ивановны. Это письмо вашей Даше. Тут на конверте есть с обратной стороны приписка: отец – Плотников Иван Ананиевич, мать – Плотникова Дарья Михайловна. Всё сходится. Возьми письмо, Михаил Иванович, передай.

– Возьму, Иван Никитович, и передам, – согласился Михаил.

Дома Михаил показал Даше письмо и заставил её поплясать на крылечке. Даша выхватила письмо и убежала в дом. Через две минуты она вышла на крылечко с недовольным лицом.

– Что сказало письмо? – спросил Михаил.

– Зовут в Урюпинскую досдать экзамены за гимназию и получить работу.

– А не забыла материал?

– Нет, Михаил Иванович, не забыла. Мне осталось сдать один предмет – русский язык. В языке больше надо запоминать, а на память я никогда не обижалась. Сдам обязательно. Но сто двадцать вёрст идти… Пойду за пять дней до экзамена, если отпустите.

– Даша, а что лошади у нас попередохли?

– Да вроде как нет, – ответила Даша.

– Если все наши казаки околеют, то повезу тебя сам на тугих вожжах, и всю дорогу будем петь песни: «Эх вы, кони, наши кони, эх ты зимушка-зима». Повезу в Урюпинскую Дашу, помощницу Екатерины Ивановны, а привезу Дарью Ивановну Плотникову – учительницу сельской школы станицы Прихопёрской. И через малое время из ворот Долгова Михаила Ивановича выйдет красивая, прилично одетая, с портфелью в руке женщина и направится к школе. Встречные люди все: и мужчины, и женщины будут останавливаться и говорить: «Здрасте, Дарь Ванна», и будут провожать её взглядом, и будут любоваться её красотой и её красивой походкой. Даша замотала головой и засмеялась:

– Спасибо, Михаил Иванович, на добром слове. Вашими устами да мёд бы пить.

– Когда быть в Урюпинской? – спросил Михаил.

– Восемнадцатого января в девять часов утра.

– Готовься. Шестнадцатого поедем. Подбери себе тулуп в амбарах, выбей, вычисти, продуктов сготовь на неделю. Лишнего сала возьми, сахара. Там теперь не очень сладко. Я скажу Екатерине Ивановне и Марии Фоминичне, чтобы помогли.

В ночь под Рождество Христово к всенощной пошли: Михаил, Павел, Иван Ананьевич, которого Павел ещё накануне привёз к Долговым со всей семьёй. Остальные, все без исключения, пришли в церковь утром. Детей привели Даша и Ольга. Отстояли обедню, исповедовались, причастились Святых Тайн.

Даша была одета во всё праздничное. Ольга Петровна свою красоту скрывала чёрным кружевным платком.

Разговлялись в доме Василия и Натальи. В доме перегородка разбиралась и получалась одна большая комната. За столом было много народа: своя семья, помощники и помощницы с супругами, и другие. Фёдор Иванович холостой. Иван Красненький без жены. Его супруга в церковь ходила, закрывая лицо платком. В компаниях не бывала, стыдясь своего, изуродованного оспой лица. Степура был с женой. Илья Иванович принёс скрипку, Филипп Васильевич – гармонь. Когда все уселись, Михаил встал:

– Братья и сёстры, мы недавно совершили великий грех братоубийственной войны. Давайте помолимся: «Господи, прости нам этот грех великий и вразуми нас, наших детей, наших внуков и правнуков, и дальнейших потомков, чтобы ни мы, ни они никогда, вовеки веков, не допустили такого греха. Аминь». Я приветствую и поздравляю вас с праздником Рождества Христова и желаю всем крепкого здоровья и удачи, чтобы дождаться следующего Рождества. Прошу за это выпить.

Выпили и с аппетитом принялись за еду. Двухведерная кастрюля холодца была опорожнена в считанные минуты. Когда у этой кастрюли показалось дно, Мария Фоминична шепнула Павлу:

– Сходите с Михаилом Ивановичем в стряпку и принесите такую же кастрюлю щей.

Сходили и принесли. Ещё принесли кастрюлю лапши с птичьими потрохами, мясо трёх сортов, блинцы, вареники. Когда все насытились, Павел сказал:

– Михаил Иванович, дозволь выйти покурить.

– Братья и сёстры, я ещё раз благодарю вас, что вы почтили нас с супругой своим вниманием, посетив нас и разделив с нами праздничную трапезу в нашем скромном жилище. Я предлагаю выпить за то, чтобы нам никогда не забывать Бога, вспоминать о нём не только в праздники, но и в будни, всегда. Уходя от нас к Отцу своему небесному, Иисус Христос говорил: «Я буду вам помогать, но если вы меня об этом будете просить». Будем, братья и сёстры, просить Бога и Спасителя нашего, чтобы он помог нам пережить всякие невзгоды, и он – поможет. «Стучитесь и вам отверзется». А теперь пойдёмте, покурим.

Тем временем Илья Иванович достал скрипку и заиграл «краковяк». Но у него не особенно получалось. Плясать никто не пошёл. Он попытался заиграть «Барыню», но Даша попросила его:

– Дядя Илья, дозволь мне посмотреть твою скрипку.

– Посмотри, да не балуйся.

Даша взяла скрипку, коснулась струн смычком и стала настраивать. Возилась Даша со скрипкой минуты три, и вдруг дом наполнился торжественно-печальными звуками вальса «На сопках Манчжурии». Скрипка в руках Даши плакала и рыдала. Потом Даша заиграла и запела: «По Муромской дорожке стояли три сосны», потом «Коробейники», потом «Краковяк». Все, кто умел танцевать, вышли в круг. Павел пригласил Ольгу Петровну:

– Не надо, Павел Фомич. Я не умею танцевать, – отговаривалась та.

– Пойдём, Ольга Петровна, я научу, – упрашивал Павел.

А скрипка всё звала и звала в круг. Вышла и Ольга Петровна. Сперва робко, потом смелее и смелее. И прекратили они танец последними. Даша вернула скрипку:

– Спасибо, Илья Иванович, за скрипку. Филипп Васильевич, дайте вашу гармошку, пожалуйста, – попросила Даша.

– Возьми, – сказал Филипп Васильевич. Даша заиграла «Казачка». Первым в круг вышел Иван Красненький. Выкинув несколько коленец, Иван Павлович стал. Он ждал напарника или напарницу. Саня, Дашина сестра, глянула на Ивана Ананьевича, отца своего. Тот чуть заметно качнул головой. Саня, войдя в круг, топнула ногой, выкинула два коленца и тоже встала. Иван Павлович пошёл на неё. Они плясали красиво и долго. «Казачок» закончился. Даша с гармошкой подошла к отцу и запела:

 
«Зачем казачку, дочь родную,
В чужие люди ты отдал…»
 

После окончания песни Даша сказала:

– Не подумай, папань, что это я про нас пою. Просто из песни слова не выбрасываются. Мне здесь хорошо. Здесь почитание Бога и царство всеобщего уважения.

Даша обняла отца, крепко прижалась к нему и поцеловала. Потом Даша запела:

 
«Ночь светла. Над рекой
Тихо светит луна,
И блестит серебром голубая волна…»
 

Когда Даша пела последние слова этой песни, голос её дрогнул и по щекам скатились две слезинки.

Гости расходились по домам, Екатерина Ивановна раздавала всем гостинцы в пакетах из оберточной бумаги – полбуханки хлеба, куски варёного и сырого мяса, сало и сахар. Уходящие благодарили хозяев.

Плотниковых Долговы провожали всей семьёй. В сани положили два мешка муки, мешок пшена, кусок фунтов на пятнадцать свиного сала, полтушки барана, два мешка картошки, солки[19]19
  Солка – соленые варенные овощи. (Прим. ред.)


[Закрыть], в особой посудине два солёных арбуза. На возу поместились Павел Фомич и Иван Ананиевич. Все остальные пошли пешие.